Так-то, Колька не любил рассуждать.
Да оно и некогда ему было; всё работа, работа. Так мелочёвка сплошная.

А ему, может быть, масштабного всегда не хватало.
Раздобудет он как-нибудь бутылочку беленькой. Сигаретами с фильтром, разживётся. Запрётся куда-нибудь у себя поглубже,
где потеплее. Разольёт сам себе помаленечку. Да и хряпнет по первой.
Вот тогда мысль его и забирала!

Например; Люди проходят мимо моста огромного, ногами крепко по разные берега стоящего. Где-нибудь на сибирском Иртыше!
И спрашивают друг у друга;
- А кто это мост здесь такой красивейший на века отстроил?
А им тут же отвечают;
- Так это Колька. Он ещё в том веке жил.

Или вот даже пусть родничок, какой безвестный. У тропы народной!
- А это кто, скажите, чья добрая душа такая, всё здесь обустроила по-человечески?
А им отвечают;
- Так это Колька! Он в том веке кажись жил.

Кольке, от таких слов, щемило даже. Чуть ли слеза не наворачивалась. Так благодарен он людям был, помнящих его.
А он и не стыдился слёз.
Колька Кокчетав, весь, от самого основания сам строил.
Раствор, кирпич. Бетон, вот этими руками! Не было времени ему просто, на мосты разные!
И родничка в Казахстане близко совсем не было.

Доброта – это черта характера, настроение, или субъективное отражение некоторых сложившихся взаимоотношений?
Доброта – это расходный материал?
Она, как? Эта доброта, может у кого-то накапливаться?
Например, сосредоточиваться в одних руках, передаваться, или быть предметом торга?
А может, она всегда для нас является неким обусловленным компромиссом? Вынужденной реакцией на обстоятельства?
И вообще; её, доброту, возможно хоть с кого-то требовать?
Доброта, скажите, она вечная?

А я вам скажу!
Доброта – это то, что вы от неё ожидаете!
Доброта, она как истина. Чем больше о ней говорите, тем только она абсурднее!

Наконец-то, художник решил закончить свою безалаберную работу, размашисто очертив рукой символический пас над
всем несчастным портретом. И спросил у клиента неуверенно; - Всё?

Да-а-а! До «Всё» было явно здесь ещё недостаточно. И в воздухе надолго нависла не регламентируемая пауза.


- Может, что-то добавить к этому? Глаза ведь, смотрите, ваши.
И нос бесподобный! Как есть, один к одному.

- Просто у Вас настоящее, классическое выражение лица. Такое всегда бывает очень сложно рисовать. Да вам это
любой художник наверняка скажет. У Вас все правильные черты физиономии. Вас уже рисовал кто-нибудь?

- Вот, если когда уродство, какое, или там значительная примечательность на лице, шрамы, или отсутствующие
элементы, здесь всё легко это на бумаге обыграть, рисуй только. Сходство идеальное непременно будет. Вам повезло
просто.

- Нет, глаза точно ваши!
Я же ведь художник, знаю. Смотрите сами. Художник как есть, всё рисует.
Красивый нос, благородный. Чувственные губы. Это о многом уже говорит.
Если труд руками когда-то создал человека, то лицо, это уже его внутренний мир!
Да вы сами полюбуйтесь, на ваше лицо приятно смотреть.

- А причёска, я её на Вас стилизованно изобразил. Некое глубокое осмысление. Пусть останется маленькая загадка.
Штрих к вашему загадочному портрету. Художник, он должен смотреть сквозь время.
Хотя можно и исправить.

- А я настаивать буду! Нельзя на поводу у настроения идти. Художественный портрет, он тем и примечателен,
что видит скрытое.
Вот Вы проснётесь завтра, посмотрите и улыбнётесь обязательно.
Но ведь, на то и существует наша работа!

Наконец-то мы дождались; нас посетил августейший, его высочество, Август.
Не один пришёл – с подарками огромными вернулся.
Насквозь помидорный, яблочный, столько всего к столу, к нашему с верхом навалил.
Дух спелости принёс. На крыльях радости, весело в наш дом ворвался!

Сытный, щедрый, неугомонный! Не насыщаемый, ты наш Август!
С видами на урожай, с годовыми, предварительными пока итогами, с возможными запасами на всю
долгую и суровую нашу зиму.
А сейчас;
Танцы,
Музыка,
Пиршество до живота,
и частые, нескончаемые поносы, томатный ты весь наш насквозь, Август!

Есть, есть на Земле что-то, за что жить на Земле не стыдно.
Оно и простое одновременно, и в нём скрыто величественное. Достойное всякого восторженного упоминания.
Каждый раз о нём песню слагать вслух просится.

Неправильно вести себя и не удивляться. Говорить, словно оправдываться.
- Вот, держи и от души радуйся. Как дитя восторгайся. Хвали, да нахваливай.
Мне, так приятно всегда угощать тебя будет.

Вчера в баню сходил. С радостью большою сходил. Всю ее, радость, сколько во мне было, сколько к
четвергу успело скопиться, туда в баню всё без остатка снёс.

А что мне эту радость жалеть? Её, чем больше и скорее отдашь, тем только приток будет чище.
Тем более сам Бог на то велел.
Иди, распорядился он, возрадуйся, и помойся там весь заодно хорошенько.

Бог не обидел. И баню мне такую надолго подарил. И печь знатную, на все случаи, кирпичик к
кирпичику, камешек к камешку, энергосберегающую, безотходную, жаркую отстроил.
Он мне только указывал, а я сам всё как надо, по его делал.
И воду дождевую с крыши собрал; мягкую, шелковистую. солнцем надышанную. После такой воды жить
вечно хочется.
И дрова из светлой берёзы завёз – всё как он сказывал.

А про веник особо сказал; Берёзы – мало того! Всякой травы вплёл душистой и для тела.
И ещё, обязательно и непременно полыни белой веточку, для гармонии и аромату. Ни веник просто,
а девица в ярком сарафане, ждёт тебя не дождётся.

Про корень девясила не забыл. Есть один такой на земле.
Его как разделывать начнёшь; духом цветочным обнимет, обдаст пряностями, редкими и забытыми,
и не скажешь что корень – парфюм заморский, да и только.
С ним, что чай хорошо, что преть, девять сил набирать.

В баню с радостью надо ходить.
Готовить баню – благодарить, кланяться. Войти в неё с благодарностью и поклоном, и разговаривать
долго и благодарно с нею.
И не жалеть её, на неё, радость эту!

Мой друг замечательный не пишущий поэт, неистребимый мечтатель, глубочайший мыслитель, и ещё поёт в душе.

А когда ему ещё здесь стихи писать?
Помечтать даже бывает часто некогда. Мыслит глубоко и поёт.
Всегда поёт. Тихо и про себя. Видно только, как губами о чём-то шевелит.

Калым, дело, в общем-то, неплохое; Приятный прибавок к основному содержанию.
Его вроде и не так жалко, и в дело с охотцею идёт.

Другое дело; К нему быстро привыкаешь.

Ну, а как привыкнешь; Калым и есть естественная часть самого же содержания.
Его существенная, не оговариваемая часть.
На него уже надеешься, по нему планы строишь.

Именно калым, и есть то живое, что отодвигает тебя от ежедневного бездействия.
Держит тебя в тонусе, и наделяет смыслом.

А что без калыма наша жизнь? Одно содержание!

Иногда вот кажется, мол легко; Взять, пойти и выступить с каким-нибудь оркестром.
Под овации с аплодисментами исполнить в Grosser Musikverein что-либо.
Просолировать в нём весь праздничный вечер!


Но с другой стороны:
А где я возьму ноты?!
Кто мне их даст просто так?

Потом; Этот Венский филармонический оркестр – я их и не знаю там никого!
Меня же ведь им никто не представил.
Они объявить даже не сумеют!


Не знаю!
Смогу ли я сыграть у них на рояле?
Я ведь на нём ещё пока и не пробовал.

Что-то собаки сегодня не на шутку разошлись между собою. Спорят разгорячено, какой день уже.
К непогоде однозначно, наверное.
Лают, ругаются, но не кусаются. Всякое бывает конечно; Чуть что на личности даже дружно
при возможности переходят. Но вот рукоприкладства при этом, как я заметил, ни при каких
обстоятельствах никогда не допускают.
Каждая сторона имеет здесь свою точку зрения. И на этом твёрдо на своих позициях всегда
стоят.

По бархану, между тем, мерно пешком передвигается многочисленный караван, молча перешагивая
через любые песчаные препятствия. А у арыка, что на пути каравана, сидит Васька, никого не
слушает и ест дыню. Головы даже в сторону не повернёт.

Вокруг война, караваны движутся. Грузы, так остро необходимые в тылу перемещаются.
Жара, июль, Васька овдовелый в арыке уже какой день с дыней и грушами от зноя по
горло в воде сидит. С тех самых пор, наверное, как с Николаем Васильевичем, другом своим
закадычным намедни поссорились. Никого к себе не подпускает, никого не слушает, а только
сидит и ест сам по себе. Один, видимо, человек.

Война войной, а караванщики к обеду вовремя приступили. Прямо не слезая с верблюдов.
Не останавливаясь и ни на минутку с курса ни на йоту не сворачивая. Будто точно им только
одним известную звезду за горизонтом обоз ведут.

А собаки удобно уселись вдоль всей дороги, по обе стороны от трассы, и заливаются на чём
свет стоит. Лают по-собачьи. Что им до верблюдов сгорбленных, они о своём всегда судачат.

Собаки лают, ветер песок носит, верблюды к звезде своей продвигаются. У всех своя жизнь.
А Васька сам по себе.

Нет ничего слаще проклюнувшейся морковки!
Молодой, востроносой, любопытной. Только что охапкой вырванной с грядки!

Нету соперницы у огородной моркови – до самых первых, поспелых яблок!

Чиновники подсчитали;

Что наших женщин хлебом не корми, дай только им всем принародно нагишом раздеться!
Инстинкт у них, особенно летом, еле конституционным порицанием перекрывается.

Поэтому когда их на расстрел публично голыми ведут, они с удовольствием это делают!

Иногда вот так хочется; Взять всё и выбросить, куда-нибудь к чёртовой матери!
Закрыть на всё глаза, чтобы уже ничего не видеть, и уйти самому куда-нибудь подальше в тёмный лес!
На Ку-ды-ки-ну гору!

Нет, я не жалуюсь! Мне грех пока на что-то ещё жаловаться!
Но вот точно уже; Возьму как-нибудь всё с собой и уйду в горы!
На самую высокую гору от всех вас спрячусь. На отвесную скалу вскарабкаюсь.
Видеть уже здесь ничего не могу. И оставаться, более не смею!

Уйду в лес. На гору поднимусь. Выберу для этого самый высокий Пик. Так чтобы далеко внизу было
всё видно. Чтобы всех вас как на ладони вот этой хорошо было видно!
И вот тогда уж; И говорите все. Все сразу, одновременно можете.
А я хорошенько послушаю вас!

(страница из Дневника)

Пусть будет жарко. Пусть дождик будет.
А я на велике; Прямо под проливным дождём.
Нет ничего более захватывающего, как промчаться сквозь тёплые струи слепого дождя, разбрасывая
из-под колёс вокруг фонтаны брызг над жарким, парящим асфальтом.

Нет, я не на кого ни жалуюсь – Мне не на что пока обижаться.
Езжу всегда вдоль поребрика. Зря нигде ни лихачу. На дыбы, на заднее колесо, посреди оживлённой
трассы никогда не встаю. Абсолютно никого не трогаю.
Единственное; на зависть всем в пробках маневрирую!

Я даже хорошо, с некоторых позиций, понимаю водителей городских маршрутных автобусов;
День, другой, месяц, годы – конечно с ума здесь сойти можно.
И всё по одному и тому же кругу!
Вот они все и балуются!

Один проедет к бордюру впритык прижмёт. Другой норовит лишить преимуществ при старте.
Так раскорячатся на светофоре, не знаешь с какой стороны его объехать. Ненавидят они велосипедистов.

Я ведь хорошо это вижу; Как они потом долго радуются, когда автобусом в кювет кого-нибудь на
большой скорости чуть не столкнут, затрут в лепёшку между рядами, или в яму глубокую с водой
не сбросят!
Корпус автобуса всю радость неописуемую, задницей своей, на всю дорогу всем демонстрирует!

(страница из Дневника)

Сегодня 4 июля Лета.
Жарко очень. Живу один. С тех пор как основная часть семьи, 19 июня этого же Лета, села в самолёт.
И улетела.
Обещали во второй половине августа вернуться назад.

Нет, я не жалуюсь. Жить можно совершенно в любых условиях.
Во всём есть свои определённые неоценимые преимущества.

Жизнь у одного летит просто незаметно. Сам темп увеличивается.
Что и не удивительно; только сегодня утром неожиданно заметил – чай в заварнике, оказывается,
стал уже совсем белым. Промылся видать окончательно.

Но это ведь вполне естественно; Сколько его кипятком продолжать обрабатывать.
Надо бы не забыть, как-нибудь, заменить в нём существующую начинку.

Хотя, и осталось-то, чуть-чуть ещё подождать. Август уже не за горами.
А пока поднажать на другие напитки

Вот во всём есть свои, пусть неопределённые, но оценимые преимущества.

Пусть всем и известные, но вновь открытые для себя, наблюдения эти так же по-прежнему всегда
интересны.

Если всё внимание сосредоточить исключительно на сборе ягод, грибов уже точно ты не заметишь.
Птиц уже не услышишь. Пением цикад не налюбуешься. Как бы они там все серьёзно для тебя не
надрывались.

Голову даже будешь ритмично задирать из высокой травы, вертеть шеей по ветру каждые пять минут
во все разные стороны, скрупулёзно осознавая всю нависшую опасность присутствия здесь в лесу крупного
хищного зверя, но всего лишь имитируя этим свою сверх осторожность.
Но даже медведя; голодного, матёрова, безудержно нетерпеливого, жадно онюхивающего ваши
безмятежные белые пяточки, никогда и ни за что вы не увидите.
Мозгу оперативности вашему, к сожалению не хватит.

Мухи вокруг будут летать над вами, цепляясь, петь, и на вас баловАться;
В уши заглядывать, лезть во все дыры, закрытые щели все ваши исследовать.
Но на этом и остановится ваш передовой, передний, оборонительный, и самый дальний, обозримый
рубеж. Дальше которого скопилась только сплошная мировая и враждебная пустота.

Но если у вас в эскорте всё-таки одни мухи, то здесь можно с вами даже всплакнуть, или где-то в
душе как-то порадоваться – комаров уже точно над вами в этот момент не будет. Ни за что они
к вам их до вечера не подпустят.
В природе во всём есть всегда свои неоспоримые приоритеты.

Вот есть же; Простые, не сложные, доверительные семейные отношения.
Бескорыстные, добрые, и с запахом молочка на затылке!

А есть ещё; Банки, Страховые компании, приставы, Коллекторские агентства и адвокаты!

В целях совершенствования развития малого и среднего бизнеса; взять самолично и освоить всю
необъятную энергию сильного ядерного взаимодействия!

Не ждать никого.
Посадить своего кассира, и пусть потихонечку торгует!

А ну-ка песню нам пропой весёлый ветер,
весёлый ветер, весёлый ветер.
Моря и горы, и леса, и всё на свете….


Слышишь ветер; А давай-ка спой нам песнь весёлую, радостную и жизнеутверждающую, чтобы
на душе стало сразу легче. А мы тебе все вместе дружно подпоём.
Спой от радости нам, весёлый ветер.

И запел тогда ветер; зашевелился, зашелестел листвою говорливой берёзы. Обежал её со всех сторон,
вскружил и обдал мелким речитативом в звонкой отрывистой прозе.
Затем бросился к могучему дубу, обнял его порывистым натиском и на весь лес складные сонеты
завёл. Отважные речи одой сказал.
Надрывно у него всё так получилось, размашисто. Но слишком уж много грусти в его страстных порывах.
А потом и совсем не удержался наш ветер; разрыдался, кинулся к нежной иве, обнял плакучую,
и расплакался над ней рапсодией.

Стой, озорной ветер, не тревожь сиюминутное. Подожди плакать. Мы же тебя все о весёлом
просили, о жизнерадостном. Оставь при себе свои печальные ноты.
Иди ветер, выйди скорее на простор, покуражься. Будь щедрее. Силу свою нам всю покажи.
И не вздумай больше о грустном.
Спой нам славно, весёлый ветер.

И вот как вырвался на раздолье, добрый, отзывчивый ветер. На сопки высокие взобрался. В горы
заоблачные взметнулся. И затрубил оттуда; сильным, свежим, предгрозовым раскатом.
Да что не песнь его – всё эпическая баллада. Что ни сказ - песенная былина.

К морю резво ветер спустился – всполошилось море; Загудело, заохало в самой высокой тесситуре
торжественной кантатой. Вот-вот море волною с небом совьётся.
Расшевелил ветер стихию – рассердил, раздосадовал. Бравурных гимнов вволю морю напел.
Раскачал не на шутку, растревожил и восвояси по делам своим ветреным умчался.

В дальний лес грозу ветер с рёвом принёс. Чёрным вороном внезапно с набегом ворвался.
Наломал ветер с шумом дров. Гулким маршем по всем рощам прошёлся. Вслед за собою одни
буреломы оставил.
А как до опушки добрался, исполнил боевую сарабанду, так тут весь у реки и выдохся.
Чуть серёжки теперь у ольхи колышет.

Слышно лишь, как вокруг суетливые пчёлки ему тихо хором сладко-пряный ноктюрн поют.

Конь был маленький, щупленький, но расторопный. Коммуникабельный был конь.
Носил везде с собой ноутбук, смартфон, портативный GPS-навигатор, и ещё «ридер» пошелестеть.

А потому ходил конь всегда в пальто с накладными карманами.