Настроение сейчас - шик
Вы все блять такие высоконравственные,что хочеться выблевать вас всех к хуям!
..а я гавно ^ ^
Настроение сейчас - storm
«Единственный вопрос в любви – вот он: когда мы начинаем лгать? Все так же ли вы счастливы, возвращаясь домой, где вас ждет все тот же человек? Когда вы говорите ему «люблю», вы по прежнему так думаете? Наступает – неизбежно наступает – момент, когда вам приходится делать над собой усилие. Когда у «люблю» уже не будет того вкуса. Для меня первым звоночком стало бритье. Я брился каждый вечер, чтобы не колоть Анну щетиной, целуя ее в постели. А потом однажды ночью – она уже спала (я был где-то без нее, вернулся под утро, типичное мелкое свинство из тех, что мы себе позволяем, оправдываясь семейным положением) – взял и не побрился. Я думал, ничего страшного, она ведь и не заметит. А это значило просто, что я ее больше не люблю.»
Фредерик Бегбедер.
Я был замечен в ожиданьи чуда
Я плохо спал, когда ты била посуду
Затем ушла навсегда, чтобы вернуться сюда
Ниоткуда
И не ищи, не преследуй повсюд
Я не хочу, а это значит - не буду
А кто остался с тобой - он совсем никакой
И зануда
И день за днем сигареты и кофе
Мы не умрем никогда, обещай. Не мой профиль
Я устал открывая чужие конверты
Сигареты и кофе, кофе и сигареты
Все надоело. Я холостяк.
...чем бы он ни закончился, наш роман, я буду вечно благодарить Бога за то, что он был в моей жизни. Потому что никогда в своей жизни я не была, да и не буду, наверное, так ослепительно, так невероятно счастлива.(с)
Все замерли.
Время остановилось.
Счастье.
Страница удалена ее владельцем.
(ура товарищи)
Во мне просыпалось желание жить
В первый день осени,
Но завтра нас просто может не быть
Под этими звёздами.
О ком-то забыли, кого-то нашли,
Кого-то мы бросили,
Но я выбираю любовь
В первый день осени.
здорово,
снова надежда на новый день.
так вот день за днем и проходит
Вы думаете, это бредит малярия?..
| Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. «Приду в четыре»,— сказала Мария. Восемь. Девять. Десять. Вот и вёчер в полную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый. В дряхлую спину хохочут и ржут канделябры. Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется! Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце — холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское. И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая — большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любеночек. Она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коночек. Еще и еще, уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое, жду, обрызганный громом городского прибоя. Полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала,— вон его! Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного. В стеклах дождинки серые свылись, гримасу громадили, как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери. Проклятая! Что же, и этого не хватит? Скоро криком издерется рот. Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв. И вот,— сначала прошелся едва-едва, потом забегал, взволнованный, четкий. Теперь и- он и новые два мечутся отчаянной чечеткой. Рухнула штукатурка в нижнем этаже. Нервы — большие, маленькие, — многие! — скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги! А ночь по комнате тинится и тинится,— из тины не вытянуться отяжелевшему глазу. Двери вдруг заляскали, будто у гостиницы не попадает зуб на зуб. Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчатки замш, сказала: «Знаете — я выхожу замуж». Что ж, выходите. Ничего. Покреплюсь. Видите — спокоен как! Как пульс покойника. Помните? Вы говорили: «Джек Лондон, деньги, любовь, страсть»,— а я одно видел: вы — Джиоконда, которую надо украсть! И украли. Опять влюбленный выйду в игры, огнем озаряя бровей загиб. Что же! И в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги! Дразните? «Меньше, чем у нищего копеек, у вас изумрудов безумий». Помните! Погибла Помпея, |