Ребята, я поняла, что я по ходу невольно перебралась сюда полностью:
По крайней мере на данный период времени мне так комфортнее
.
– Скажи, а ты умная женщина?
– Обычно за этим вопросом следует какая-то претензия... Ну, знаешь, как это пресловутое «Ты вообще нормальная, эй?!»
– Никаких претензий. Мне просто стало любопытно, считаешь ли ты себя таковой.
– Хм. Что ж, да. Пожалуй, я умная женщина.
– А вот как ты это поняла?
Ребятки, в виду того, что я как-то невольно постепенно все больше перебралась на дайри, я решила, что публиковать буду все туда ( в силу многих причин)
Можно было бы дублировать текст, но это неоправданно геморно и нерационально.
Плюс всегда хочется что-то подредактировать.
Поэтому я буду прикреплять линк на дайриковский пост.
По возможности, конечно, буду что-то перепечатывать. но только если короткое. Тут же весьма подбробная история на память, поэтому ей место в ссылке)
Уличные собаки затрахали меня до одурения.
Чтобы постичь степень этого одурения, нужно сперва представить себе идеальный полный п#здец, а затем выразить его в эквиваленте собачьего лая.
Честное слово, хочется случайно нырнуть в карман домашних брюк и очень кстати обнаружить там гранату.
из серии "Моя великолепная история"...
Обычно, когда спрашивают про любимую еду,
то ожидают почему-то услышать про какие-нибудь роллы Калифорния,
мясо по-багамски ну или что-нибудь априори праздничное…
В принципе, я люблю роллы Калифорния.
И мясо по-багамски тоже наверняка любила бы, доведись мне его хотя бы разок попробовать.
Однако если говорить именно о том любимом, которое ты готов есть практически каждый день,
то для меня нет ничего прекраснее простой сардельки с кетчупом и горячих бутербродов с сыром.
Это я поняла не так давно.
Собственно, когда появилась возможность каждый день есть роллы Калифорния,
не преувеличивая их ценность редкостью, я вдруг обнаружила, что не так уж часто мне их, собственно и хочется.
А сардельку с кусочком бородинского хочется всегда.
Такое вот тру-ля-ля.
Как-то давно, однако, не писала я о том, как мы просто себе жили.
Наверное потому, что очень долго не было в моей жизни в принципе никакого особого существенного «мы».
События плодились скудно. А то, что выживало, порождало впечатления либо уж слишком никомуболеенепонятные. Либо, по моему вдруг оскромневшему мнению, совершенно не заслуживающие того, чтобы о них что-то там отдельно писать.
Все это время я дожидалась, когда скопится достаточно интересного. Затем давала себе обещание это как-то приемлимо доработать. Затем проходил год и по итогу все трансформировалось в какой-то сухой отчет по типу «Спасибо. Выжили»
Иными словами, очень давно уж как-то не случалось со мной этого старого-доброго словоблудия вроде «Пришел с работы. Написал о том, как поработал».
Я поняла: депрессия она от ума.
Она возникает не просто в момент переживания каких-то житейских трудностей, а именно тогда, когда у тебя оказывается слишком много времени, чтобы об этом подумать.
Меня, вот, доконало обилие мыслей.
И отсутствие слива.
Мысли и замкнутое пространство. И никакого отвлечения.
Я задумалась до одурения.
Что мне надо? Как мне надо? И надо ли оно мне вообще?
Выглядело это примерно так: есть я - гипотетическое фруктовое мороженное продолговатой формы не спрашивайте. И есть рой ос. Каких-нибудь кусючих и голодных.
И вот эти осы, мои сомнения, подлетают, делают кусь, а затем подлетают снова.
По чуть-чуть вроде бы и не видно.
Но в статистике года-двух наблюдаешь, как это многостраданное мороженное заметно истощилось.
так истощилось, что уже и палочку видно.
Так вот это я в преддверии лета 2020го года.
«Да таких, как ты, и без того, как говна!» – говорят мне, пожалуй, чуть чаще, чем каждый раз,
если я вдруг заикаюсь о своем писательстве.
Ну или о каком другом псевдо неперспективном творчестве.
Обидно, други мои, обидно.
Хочешь сделать вид, что нет. А на самом деле в нутро всякий раз предательский плевочек шлепается –
и как-то после него уже не так чисто становится в твоем колодце.
А почему обидно? – спрашиваешь себя.
И вправду...
Так уж оно пошло, что нас с детства всеми этими сравнениями тыкают:
то сыном маминой подруги,
то соседской девочкой,
то Петей Пяточкиным из учебника по правильной педагогике.
...ее еще совсем не видно, но что-то неуловимо прохладное в воздухе выдает ее присутствие по утрам.
Солнце как будто бы успокоилось, теперь его не хочется прятать за плотными шторами.
Оно смотрит на тебя смиренно и словно бы одумавшись. А над иссиня-зеленым полем тянется легким шлейфом белый прозрачный туман.
Ты не боишься, что через пару часов станет удушливо невыносимо.
Ты ощущаешь в этой приближающейся осени нечто волнительно-трепетное.
Как если бы тебе скоро предстояло впервые и по-настоящему влюбиться. И ты откуда-то это знаешь.
Это предвкушение имеет свой неповторимый запах.
Ты не сможешь описать его сполна, но при этом никогда и ни с чем не перепутаешь.
Этот запах отзывается в моей памяти утрами старшей школы, наполненными того мечтательного ожидания, что сегодня с тобой случится что-то невероятное.
Этот запах переносит меня в начало учебного года в университете.
В новые туфли, еще не виденные никем. На солнечную аллею возле учебного корпуса, ярко-оранжевую от утреннего света и бодряще прохладную, словно тонкой пленкой обернутой в еще не развеявшуюся до конца предрассветную сизость.
Этот запах преследует меня по пятам все мои годы, нанизывая, словно бусины на нить, воспоминания о всем том и тех, кто в разное время волновали мою душу,
увлекали за собой мои мысли,
даря взамен это вдохновляющее чувство надежды.
Поднимающее тебя на крыльях слегка над землей,
оставляя на кухне не доеденный завтрак,
не допитый чай,
не законченную наудачу домашнюю работу.
Тебе кажется, что ты определенно все сможешь и так.
Без подготовки.
Лихо ворвавшись на сцену в самый разгар представления и покорив всех своим фонтанирующим энтузиазмом.
В такие моменты я вспоминаю,
как же сильно я на самом деле люблю сентябрь.
Мне кажется, мы все здесь немножечко скучаем.
По молодому Джонни Деппу, по кнопочным телефонам, по сигаретам с оранжевым фильтром, по ай-си-кю…
По времени, когда люди придумывали себе ники_через_нижнее подчеркивание, писали xDDDD и ставили много восклицательных знаков в конце каждого абзаца.
Когда было забавно говорить о себе в мужском роде, писать письма на почту, заливать картинки на radikal.ru, редактировать шрифты через разные коды, делиться аудиозаписями.
Я поняла, что есть во мне эта хроническая тяга к ностальгии.
И как ни крути, меня тянет раз за разом окунуться в ту непосредственную атмосферу дней моей золотой юности, отпечатавшейся буквами воспоминаний на страницах моего старого дневника.
Мне кажется, что современный мир для меня уж как-то слишком стремительно ожесточился и ускорился.
И я заметила, что с каждым годом будто бы все сильнее за ним не поспеваю. Как если бы ему ввинтили новый движок на каком-нибудь супер-электротопливе, а я на своем некогда крутом Мустанге стала ощутимо сдавать в мощности.
Сперва я еще пыталась выжать лошадиной силы, что было сил давя педаль в пол, а затем сдалась и решила, что надо, пожалуй, все-таки менять машину.
Тогда у нас было, по сути, два пространства: ли.ру и дайри. И я была из тех, кто на ли.ру. Но в целом я не придавала разницы, всегда принимая их за единое дневниковое братство.
У нас были свои тусовки, друзья, знакомые, клубы по интересам. А затем в какой-то момент я, как и многие подобные, закрыла старый дом, где прошли мои золотые годы, и ушла на поиски другого, более подходящего, дескать, ресурса.
А подходящего для чего – я тогда как-то особо и не задумывалась. Вокруг стало слишком шумно, слишком бойко, чтобы попробовать расслышать собственный притихший голос. Ты не понимал, зачем тебе вообще куда-то двигаться, но все вокруг твердило, что ты должен.
Я думала, что я хочу популярности.
Что это действительно то, что мне нужно.
Мне захотелось вдруг казаться супер-серьезной тетей. И не пристало мне играться на лирушках. Одно ведь дело, когда ты типо молод. Когда еще не страшно откладывать на потом будущее.
Но годы шли и это самое «лет через пять-десять» как-то незаметно стало подползать к «сегодня».
Не мудрено, что я забеспокоилась. Можно сказать, что даже запаниковала.
И тут же стала усиленно пытаться ворваться в тренды. Освоила сторис и даже хэштеги. Пыталась прикинуть на себя роль «блоггера», хотя не нравилось. Пыталась отнестись к этому как к серьезной работе, пыталась изучить стратегии и всякие там SMM-науки. Пыталась даже оседлать свой домен.
Но все никак не могла понять, почему мне не комфортно. Почему оно не приживается. И раз за разом мне становилось все более одиноко. Как-то тоскливо, холодно, бездушно… вокруг всей этой яркой суеты.
– Что, не спится?
– Не-а.
Она лениво выровнялась и, обхватив колени руками, чтобы теплее, умостилась поудобнее, после чего попросила у меня вторую книгу, ту, которая была про индейцев.
Улыбнувшись, я протянула ей томик, однако и читала она недолго.
Что-то явно не давало ей покоя и, в конце концов, она закрыла роман и отложила его.
Я невольно обернулась на нее, глядя, как она застыла в углу и теперь смотрела в пустоту взглядом, высеченным из камня – человек, которого я, возможно, никогда больше не увижу. Которого, возможно, через неделю уже совсем не будет. И который, скорее всего, знает об этом.
О чем же она думала в тот момент?
– Арака...
– Что?
– А у тебя когда-нибудь была мечта?
Впрочем, в этом была своя доля правды.
– Вот видишь, – ответила она тихо, – у тебя совсем другая история. Мне, в отличие от тебя, идти некуда: никто не будет встречать меня на вокзале.
– Меня, честно говоря, тоже.
– Да ладно? Прямо-таки никто?
– Не-а.
– Хм. А с виду и не скажешь.
С виду многое не скажешь.
И то, почему я находилась тут – все те обстоятельства, которые меня на это подтолкнули, тоже едва ли угадывались с виду.
Она нырнула в карман, достав оттуда смятую растрепанную картонную упаковку из-под мятных леденцов, потрусила ее над ладонью, в надежде, что выпадет пару конфет.
Но пачка оказалась пустой.
Разочарованно вздохнув, она поднесла ее к носу, жадно втянула запах: еще свежий и сладкий, после чего метко швырнула ее в мусор.
– Мать моя была бедная, но гордая, – продолжила она. – Никогда о помощи не просила.
Даже когда одна со мной осталась.
Помню, когда в ее цеху как раз первый бунт случился – а работала она на заводе пищевых продуктов, – народ тут же принялся добро растаскивать.
Целыми ящиками в дом тянули: муку, крупу, хлеб, иногда даже мебель и электронику всякую. Одна мать ничего не взяла. Ей тогда буквально в руки клали: мол, возьми, кто его знает, что дальше будет, запасаться надо.
А она ответила, что лучше пусть голодной останется, но воровать у своих не станет.
Такая вот была женщина. Честная до абсурда.
Жаль, судьба ее не пожалела.
Прошлой осенью поймала она шальную пулю. Прямо у самого дома, совсем чуть-чуть не дошла.
А отец еще до войны скончался.
вариант на дайри, где все одним куском
«Лучше быть двоим вместе, чем одному,
ибо найдут они облегчение в общении между собой...»
Библия, Книга Экклезиаста, 4.9-10
Все было пустым.
И небо, и земля, и эта разбитая автострада,
уходящая далеко за горизонт в плотную сизую дымку.
Сложно было даже представить себе более безжизненную равнину, чем эта, пролегшую между началом и концом моего столь непростого путешествия.
По карте от пункта отправления до места прибытия насчитывалась тысяча с лишним километров по двух полосному шоссе P-23, через четыре промышленные зоны 110-го сектора, пять покинутых городов и двадцать три придорожные станции быстрого обслуживания, которые, как я предполагала, тоже были необитаемыми.
Одним словом, это была тысяча с лишним километров абсолютного «ничего».
На дворе стоял поздний октябрь.
Один из тех самых паршивых, за которые люди обычно и ненавидят осень: резкий, пронизывающий, слякотный.
Ветер хрипло свистел в высоких проводах, там, где еще недавно ночевали уставшие птицы с полей, словно бусы, нанизанные на тонкие лески. Раньше, помнится, на полях что-то росло, а теперь черная степь распласталась от края до края, раздетая донага, и в том месте, где она встречалась с небом, лежала неестественно ровная линия.
Ни звука, ни движения.
Вокруг все будто бы вымерло, и мне казалось, что я была здесь совсем одна.
На многие-многие километры.
Я родилась в тот самый год, когда Советский Союз как раз собирался закончиться, а что-то новое при этом еще не успело полноценно начаться.
То есть, то был узкий промежуток волнительной неопределенности, когда детям еще выдавали серпастые свидетельства о рождении, но при этом уже не верили в их нерушимую мощь.
Наша связь с СССР оборвалась, не успев как следует завязаться, и прежде чем я произнесла свой первый членораздельный клич, наступила перестройка, и расти пришлось уже совершенно при других порядках.
Не то, чтобы я помню, что это были за порядки, но говорят, что детство нас действительно не баловало.
Трудно судить об этом, когда тебе три, ты не видишь выше кухонного стола, и все последующие воспоминания о раннем детстве ярко перекрываются такими значимыми событиями, как первые киндеры, американские мультики и ярко-желтая жевачка «Бабл гам».
Мои родители любили говорить, что я родилась в семье учителей.
Хотя, объективно, это утверждение нельзя было считать корректным, так как отец мой с этим ремеслом завязал еще задолго до моего появления, и на моей памяти уже больше никого и никогда не учил.
Кроме меня самой, разумеется, но это все же считать не стоит.
К официальному учительству он был приобщен разве что тем, что работал в некоем Институте последипломного образования учителей.
Однако кем именно – сказать было трудно.
Даже сейчас я до сих пор затрудняюсь ответить на этот вопрос: должность отца так и осталась для меня чем-то неопределенным, размытым и покрытым легкой пеленой тайны.
Чаще всего мне доводилось видеть его за ксерокопированием пачек всяких там методичек, а так же за перемещением среднегабаритной орг. техники в пределах института и дальше.
Не знаю уж, что именно было записано в его трудовой книжке, но готова поклясться, что едва ли это было тем, о чем он всю жизнь мечтал.
А вот мать моя была учителем в самом что ни на есть классическом воплощении.
Она преподавала украинский язык, любила свое дело, и была младше моего отца на двенадцать лет, из чего следует, что на момент моего рождения ей было сорок, а отцу, соответственно, пятьдесят два.
Что уже само по себе не позволяет назвать нашу семью уж совсем обычной.
Мы были простыми – возможно так. Но чтобы обычными – это уж вряд ли.
И отец, и мать были людьми исключительно образованными и, что говорится, с руками из правильного места. Отец запросто мог и гвоздь забить, и плов сварить и даже смастерить мне разборную игровую стенку, в которой была настоящая лестница, турник и качели.
А мать шила мне потрясающие костюмчики из старых юбок и ко всему старалась добавить нотку эстетизма. Она вырезала нашивки для одежды из старых носовых платков, пришивала красивенькие пуговички, украшала постное картофельное пюре рожицами из морковки.
Одним словом, нам всегда было интересно.
Родители покорно слушали мою непрекращающуюся болтовню, а я с удовольствием выдумывала для них все новые и новые байки про небесные города, кошачий народ и диковинные цветы, светящиеся в темноте.
Отец сколотил мне из брусков деревянную таксу и паровозик на веревочке, у которого вместо трубы торчала крашеная зеленой краской старая ручка от платяного шкафа.
Паровозик был чертовски крут, и я таскала его за собой повсюду, доставляя, как я полагаю, объективные неудобства окружающим.
Но все терпели.
На ночь отец читал мне наизусть “Конька-горбунка” и сказки Пушкина, а колыбелиться я любила под песню про “красного командира Щорса”. Которую я впоследствии так же выучила наизусть, и надо-не надо гордо ее декламировала. Чем изрядно озадачивала любопытных маминых коллег, все просивших им “что-нибудь рассказать”.
Наверное, нашу семью можно было отнести к категории эдакой "трудовой интеллигенции”, где, конечно, не натирали по вечерам фарфор, чтобы за чашкой чая обсудить творчество Достоевского, но, по крайней мере, прекрасно знали, кто он такой.
Раннее детство мое прошло в небольшой однокомнатной квартире на третьем этаже, в одной из типовых хрущевок спального района под звучным названием “Солнечный”.
Солнечный мне нравился. Впрочем, как и все остальное. Не нравилась мне разве что гречка, но
Сегодня я совершенно серьезно решила начать серийное производство вязанных радужных брелочков в форме члена. это произошло ровно на день позже того знаменательного дня, когда я наконец перестала противиться своему внутреннему порыву и приняла в себе это желание "навязать носков с хуями".
Сему факту я и посвящаю описанную ниже тему.
Мою писюновую любовь объяснить крайне сложно.
Точнее, я затрудняюсь ответить, как и откуда она появилась.
Была ли она всегда, как законсервированное проявление тайной натуры. Или же она была вызвана каким-то особым жизненным потрясением.
Просто в какой-то момент друзья и знакомые стали слать мне фотки разнообразных хуе-творений со всех концов мира. Обязательно приправив это подписью "Ри понравится"
С каких пор Ри стали нравится милые хуйцы я упорно не помню.
Зато хорошо помню, как в недалеком 2012м, сам факт существования подобного органа вызывал у нас с Кам настоящую панику.
Так вышло, что болезненный опыт разочарования шандарахнул нас так сильно, что мы еще долго не могли прийти в себя после такого знакомства со взрослым миром, и все наши разговоры на пикантную тему заканчивались примерно одним и тем же:
"Вот представь: встречаешь ты, значит, своего идеального мужчину, а у него... член. Как с этим жить?"
Жить с этим было совершенно невозможно, поэтому мы с удовольствием смотрели аниме и были заняты "чем-то более полезным и возвышенным"
Однако те, кто знаком со мной лишь последние годы, могут подумать, что я родилась с плюшевым хуйцом в обнимку и только и мечтаю о том, как бы стянуть с кого-то штаны для ознакомительных целей.
И уж точно мало кто из оставшихся подозревает, что по части пуританского отношения к демонстрации знаменитого мужской оконечности я нахожусь где-то среди тех, кто в первых рядах держит транспарант с жирным лозунгом "чур".
Ну или по крайней мере, лично этот транспарант рисовал.
Шучу, конечно. Все не так скверно.
Но все же, если кто-то из окружающего меня мужского населения вдруг действительно решит снять штаны, я покраснею и растеряюсь первой.
Не так конечно, как в 2012-м -- все-таки, как ни крути, я упорно тренировалась -- но все же акт смущения на моем лице будет заметен.
По долгу профессии я обязана воспринимать мир "естественным и небезобразным" и надо сказать, что я исключительно пытаюсь, но даже не смотря на то, что к своим 28ми, я в конце концов приняла факт, что член существует даже у Тони Старка, говорить об этом серьезно мне по прежнему как-то не хочется.
То ли дело хуйцы метафорические.
Метафорические хуйцы бывают разные, но от объективных их отличает то, что они какие угодно, только не объективные. Нарисованные, вышитые, выточенные из дерева. Если хуец существует отдельно от мужчины и никогда не был к нему прикреплен -- вот это истинно моя стихия.
Построить песчаную хуе-башню -- да пожалуйста! Выложить знаменитые очертания магнитиками на холодильнике -- догадайтесь, кто это сделал. А про знаменитые наши новогодные пряники, кажется, уже и вовсе ходят легенды.
И при этом всем я не смущаюсь ровно настолько, что даже тащусь.
Кто-то может сказать, что это закономерно и таким образом я старательно пытаюсь компенсировать какую-то иную хуе-неудовлетворенность.
Однако штука в том, что назвать себя человеком, испытывающим в жизни недостаток хуевости я никак не могу.
Были периоды, когда я даже могла отсыпать по дружбе кому-нибудь исключительно нуждающемуся -- настолько у меня было все "сыто_богато".
При этом шутки -- это шутки. А серьезно -- это серьезно.
Странный парадокс. Но это и вправду существует.
Рисование хуя на заборе не имеет никакого другого значения, кроме хуя на заборе. Эстетическая деталь, плавно-изящной формы -- если хотите. Исключительное озорное хулиганство.
Просто потому что так.
Я не могу это объяснить.
Если вдруг встретите девочку, которая дома на полке коллекционирует хуи-матрешки, не спешите думать, что сегодня ночью у вас все обязательно получится.
Скорее, с точностью наоборот. У вас не получится ничего. Вообще. Никогда.
Потому что подобные коллекции, во-первых, демонстрируют в основном друзьям-по-духу и близким приятелям, что на этапе знакомства уже не дает вам много шансов как любовнику.
А во-вторых, девочка, решившаяся на подобный жест, может оказаться достаточно ебанута, чтобы на нижней полке под коллекционными хуйцами хранить какой-нибудь добротный охотничий нож. И уметь им пользоваться, что немаловажно.
Поэтому расценивать хуе-увлеченность по прямому признаку было бы как-то уж чересчур опрометчиво.
Ибо
Не надо проводить подробный анализ, чтобы убедиться, что инстаграм создавали явно не для того, для чего я пытаюсь его использовать.
Я трачу массу времени и усилий, пытаясь хитро обойти то, чего можно было бы вообще не делать.
А именно преодолевать встроенные ограничения.
-Отсутствие абзацев обрекает на постоянную туда-сюда копипасту из ботов. В какой-то момент это начало утомлять.
- я люблю форматировать текст: шрифты\курсивы\разные цвета. Мне это нравится. Без этого я чувствую себя ограниченной.
- ограничения вообще во всем. Количество картинок, например. Даже если выкладывать тексты через вордовские скрины (что чертовски геморно на самом деле) для полноценных рассказов все равно не хватит.
- иллюстрации нельзя толком рассмотреть. или скачать.обидно за детали, которые никто не видит.
- бесячие квадратное форматирования. Картинки необходимо постоянно вертеть и обрезать. Опять же это неоправданно долго.
- Постоянно нужно заботиться об оформлении. поста Даже к рядовой заметке в пару абзацев нужно выдумывать обложку. Чаще всего делать этого не хочется, поэтому пост зависает. А за ним еще один. И в итоге ты оказывается придавлен впечатлением кучи-мала, что хотел сделать кучу дел, а не сделал.
- Ты постоянно зависаешь с телефоном. Пишешь с телефона. Злишься на автозамену. Я слишком стара для этого дерьма.
Я уже долго перебираю ресурсы для переезда. И в итоге пришла к началу: есть только один способ удовлетворить все требования: создать свой.
В конце концов, я так и решила.
На этой уйдет какое-то время, но зато я смогу объединить под одной крышей все свои архивы и проекты, и уже буду не спеша с ними разгребаться. Прекратив сумбурную беготню.
Инст стал отличной попыткой хотя бы какого-то начала. и у него остается масса плюсов. Как минимум, массовость.
Но все же хватит забивать гвозди фотоаппаратом. Ложкой - едят, из фужера пьют.
Я хочу, чтобы помимо прочего у меня появился полноценный дом, куда можно будет уже полноценно пригласить в гости, разложить диван и предложить остаться на выходные.
Очень надеюсь, что это будет скоро.