Сегодня был волшебный рассвет. Вишнёво-фиолетовый. Я выходила из дома, а небо было необыкновенным и бордовым.

Вырваться из туннеля. Прильнуть к окну и глотать этот сиреневый свет. Небо необыкновенное. Оно похоже на море. Огромное спокойное море. Розово-сиреневое.

Культурология. Похоже, я только на эту пару буду ходить с удовольствием. Мне очень понравился преподаватель. У него забавные брови домиком, громкий голос, круглое лицо и детские глаза. И моя фамилия. 

Я кричала. Потому что эти новости выводят меня из хрупкого равновесия. Я кричала матом. Прямо в аудитории с сотней людей. Мне было всё равно. Потому что естественным и первостепенным желанием было сломать что-нибудь для успокоения, покричать, ну или убить её. Ломать институтское имущество нельзя. Убивать людей тоже нежелательно. а вот кричать-пожалуйста. 

Мне холодно. Постоянно и хронически.

Мне снились разговоры о Ленинском проспекте.

-Куда мы поедем?

-Есть два варината:... и Ленинский.

-Мммм... А что на Ленинском?

-Как что? Пикник, конечно.

На Ленинском был огромный парк, залитый солнцем. Жарко, так жарко... А мы не можем найти тенёк. И почему-то у нас огромный белый торт. С кремом. Разрезанный на 8 кусочков. И нет ложек.

Потом мы оказываемся в какой-то квартире, по планировке похожей на Шонину, но я знаю, что это квартира моего папы. Мы смотрим телевизор. Я выхожу в коридор и вижу Васю. Ну да, раз Ленинский, значит Вася. Я в ночной рубашке, и мне безумно неприятно от этого. Он меня целует и спрашивает что-то про Шоню. Я понимаю, что Вася живёт рядом, в другом конце лестничной клетки, и надо сходить к нему за ложками. 

Сон обрывается.

Я иду в театр. Я чрезмерно долго собираюсь, спрашиваю у кого-то, как туда ехать, с кольца или радиальной выходить, и прочее. Мы идём с Машей Мужем. Почему-то оказываемся в каком-то огромном торговом центре. И там какой-то врач, утверждающий, что мне срочно нужно обследование, что все вокруг неправильно диагностируют большинство болезней. Я не хочу, но почему-то иду к нему.

Сон окончательно обрывается. Будильник. 6 часов утра. А планировала в 5:40. И почему я никогда не могу встать вовремя?

Я чертовски устала. Хватит, пожалуйста, хватит. Мне хочется биться головой об стенку после таких разговоров, и ты это отлично знаешь. Я не умею говорить спокойным и ровным голосом. Я срываюсь на истерики. Мне до слёз обидно. А ещё я чертовски устала.

Примерно 14 часов не дома. Раньше-легко. Сейчас-невыносимо. Но, наверное, смехотерапия, так же, как и страхотерапия, необходима, хотя бы иногда. Правда, лучше от этого не стало. Теперь я боюсь не только темноты и клоунов, но ещё и домов, ванной, воды, канализации, людей... Проклятый фильм.

Пропади пропадом, 14 февраля! Дурацкий день. Я тебя не хочу. Почему? Ах, ты ещё не понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты наступал? Милый, всё очевидно, по-моему. Я не считаю тебя особенным днём. Я всегда презирала тебя и терпеть не могла. Проку от тебя никакого, ты даже не являешься официальным выходным. Угу, какой-то западный глупый "праздник". Иди лесом.

Я злюсь. В первую очередь, на себя. Я злая и раздражительная, в этом и кроется корень всех проблем. А сделать ничего не могу, потому что у меня зимняя апатия-спячка. Потому что меня хватает только на идиотский смех на улицах и грустные мысли в транспорте.

Одно радует-я разобралась с физкультурой. Мне дадут реферат, и всё будет хорошо. А может, и реферат никакой писать не придётся-вдруг к тому моменту всё уже пройдёт...

Хэй, прошлое, да ты подстриглось! Похвально. Не люблю, когда за чёлкой не видно глаз. Теперь у тебя такой открытый, такой омерзительный взгляд... Ты выглядишь нелепо, и мне смешно.

Я так омерзительно глупо себя чувствую, что меня просто тошнит. Мне надо спать, спать, спать... Здравствуйте, примитивные желания... Прощайте, чтение, рисование, выставки, концерты... Я хочу спать. Долго-долго. Чтобы мне снились сны. И утром позвонил телефон.

Но это слишком идеально, этого не будет.

Как раз вчера я вспоминала денс-моб. И... Катя планирует минимоб. Если честно, я рада, правда рада. Во-первых, мне очень льстит то, что Катя решила, будто я хорошо танцую. А во-вторых, я радуюсь, потому что наконец-то выберусь из дома и буду двигаться. Ведь от танцев ничего плохого не будет, так ведь?

8 человек. И если всё получится, я буду, наверное, хоть капельку счастлива. Хоть бы выбраться из этого состояния.

Через 15 минут надо выйти из дома.

Я опять с трудом встала.

И не помню, что мне снилось.

**** 

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
<1912, 1928>

 

Здравствуй, беспросветность. Нет, я честно, изо всех сил, стараюсь не ныть, но...

Нет, мне нельзя ныть. Из колонок льётся песня. Мемори-терапия. Прошло почти три года, а я до сих пор чувствую вечерний ветер, слыша эту песню.

Нет, мне нельзя ныть. Разве что совсем капельку. Можно даже плакать, когда никто не видит. По утрам удобнее всего. Я встаю с кровати, разбитая и раздавленная, иду в ванную, включаю воду и плачу. Подставляю ладошки под горячую струю. Она оживляет меня. Я сливаюсь с ней. Мне тоскливо и плохо. Монотонно льётся вода, и я успокаиваюсь. Иду на кухню, выпиваю чай с лимоном и ем безвкусный бутерброд.

У меня нет поводов для нытья. Абсолютно. Я жива и почти здорова. Я надеюсь, что киста прошла. А если не прошла... Ну, вырежут мне её... Да, вырежут. Я выпаду из жизни на 3-4 дня. И всё будет хорошо. 

Нет, плохо получается...

Мне хочется кричать, биться головой о стены, плакать... Лежать под тёплым одеялом и не высовывать нос. Никуда, никогда, ни за что!

Институт. Боже, насколько же мне всё это чуждо... Нет, мне не нравятся новые гуманитарные предметы. У меня нет ни малейшего желания приходить туда, сидеть в этом зоопарке, среди людей, упивающихся своей тупостью и дурацкими шутками. Я кричу на всех подряд. И прячу эмоции за глупым смехом. Только не плакать на улице... Плакать можно дома. По утрам. Целых 7 минут на слёзы.

Мне больше не снятся сны. И от этого ещё сильнее кажется, что жизнь утратила все краски.

Новый семестр не слишком радует.

Философия. Не хочу. Не нравится. Возможно, это всего лишь первое впечатление.  

Я уже устала. Один день, четыре пары, а я не в состоянии думать и двигаться.

Мне надо столько всего сделать, а мне так чертовски лень...

Завтра в 5:40. Я опять не встану. Я себя знаю. А первой парой будет теория вероятности и математическая статистика. Даже думать об этом пока не хочу.

Если я никуда не выберусь в выходные, я сойду с ума.

Пойду и поглощу 13 кКал...

С добрым утром.

Мысли в порядок.

Я почти нормально встала. Правда, на 20 минут позже, чем планировала, но всё же встала.

Нет, ты меня не разбудил. 

Я всех отталкиваю от себя. Сама не понимаю, зачем...

 Добрый вечер. Меня зовут Саша. И я теряю людей.

При этом, я чётко осознаю, кто виноват. И понимаю, что не хочу ничего с этим делать.

Мне всё надоело.

Я не хочу никого видеть.

Спокойной ночи.

 Завтра начнутся суровые трудовые будни. Я буду с трудом поднимать голову от подушки в 5:40, ползти до ванной и спать там под душем. Я перестану запоминать сны. А может быть, они просто-напросто не будут мне сниться.

Я хочу попасть на тот ночной показ в Художественном. И вообще, у меня очень грандиозные планы.

Скоро весна. Пора просыпаться.

День начался плохо. Заканчивается хорошо.

Мне не понравились эти люди. Даже ЦДХ не смог компенсировать их недостатки. ЦДХ я люблю. Таких людей-нет. 

Шоколадница ассоциируется у меня с фильмами Тима Бертона. Там полосатые стены и забавные лампы. 

Я переметнулась на сторону МТС. Спонтанно и абсолютно не задумываясь. Да, так и должно быть.

Сегодня начинается запись на СПАСИБО. Я буду в С1. И меня мало волнует тот факт, что я не переношу Трупа.

Я чрезмерно уверена в себе. Я смеюсь и радуюсь жизни. Я отлично выгляжу. Я люблю людей. Я люблю Москву.

А не пойти ли мне в пятницу вечером в кофе-хауз на Маяковской?

Мне опять снились волшебные миры. В последнее время, если за ночь я не вижу ни одного сна, я впадаю в жуткое отчаяние. Ночью должны сниться сны. Сны должны отвлекать от реальности.

Сперва мне снилась Москва. Какая-то широкая улица, вымощенная плиткой оранжевого цвета. И дома вокруг тоже песочно-оранжевые. А посреди этой улицы танцевал человек. И я знала, что он меня знает, поэтому мне нельзя к нему приближаться, надо обойти его. А обходить негде. Дома стоят так плотно друг к другу, что невозможно пройти дворами. И вдруг я замечаю сквозную арку в одном из домов. Я прохожу сквозь неё и оказываюсь... В Щёлкино. Моему ликованию нет предела. Я снимаю там квартиру. Я встречаюсь с Юлькой. Я хожу босиком по тёплой земле, сижу на пляже... Мне хорошо, до безумия хорошо. Вечереет. Щёлкино исчезает. Я разочарована. Я снова в Москве, брожу по пустым улицам и пытаюсь найти мой городок. Я попадаю на мост. Точнее, между мостом и подвеской под ним. Как на Воробьёвых горах. А там лежит скульптура "Рабочий и колхозница", разобранная на части. Я не понимаю, как же так-ведь только вчера я видела её, когда ехала домой на автобусе. Москва светится восхитительными рыжими огнями. Тепло. Я ищу Щёлкино. Я иду по дороге, вокруг какие-то люди... И я просыпаюсь.

Потом была сумбурная солянка из лиц и событий. Там не улавливался сюжет, её бессмысленно даже пытаться вспомнить.

А когда-то мне снилось, что я прячусь на своей крыше от тигров, которые гуляют в моём доме. Это было так забавно. И даже киллер, сидящий на соседней крыше, не слишком омрачал картину.

***

Я нравлюсь себе. Мне не противно смотреть в зеркало, это, определённо, можно считать победой. 

Я упала всего лишь один раз. Это тоже считается за победу.

А потом мы купались в снегу. Это странное чувство из детства-мокрые ноги. 

Я не купалась в снегу уже очень давно. 

Я сижу перед зеркалом.  В новом красном топике. У меня видны ключицы и это, определённо, безмерно радовало бы меня ещё пару недель назад. А сейчас как-то не слишком.

Мне снилась Даша. Даже две Даши. Я никогда их не видела, а одну даже не узнаю на фотографиях. Не нужно мне сниться. Мы все ждали его. И мне было до безумия страшно. Они слишком уж хорошо выглядели во сне, а я как-то чересчур убого.  Ещё мне снилась скульптура "рабочий и колхозница". Я ехала домой из того кафе, где видела Даш. А под мостом стояла эта скульптура. Я очень удивилась и обрадовалась,ведь я никогда прежде её не видела вживую.

Потом был какой-то деревенский дом. Вечер, скорее даже ночь. В доме горел свет, но мне было страшно туда идти. Я сидела на улице и ждала, когда хоть кто-нибудь появится, хотя бы один человек, кто угодно. А людей е было. И я продолжала бояться.

День волшебный. Портрет Дориана грея оставил смешанные чувства. Преимущественно отвращение, конечно. Уж очень мерзко и неприятно снят фильм, да и актёры соответствующие подобраны. Но, наверное, в этом и заклюбчается задумка режиссёра. Таким образом он пытался ярче показать разложение личности.

А потом был Винзавод. Как же я люблю его... Всякий раз там всё по-разному. Он меняется, живёт собственной жизнью. Эти обшарпанные стены, старость, возраст... Я очень люблю его. А сначала не понимала и побаивалась.

Выставка фотографий поразила и вдохновила. Я хочу фотографировать. Много фотографировать.

Темнеет почти в шесть часов. Уже час украден у зимы. Выигран. Отнят. Скоро, скоро, уже совсем скоро... Весна... Холодно, я её не чувствую, но  она ведь уже близка... 

А небо такое восхитительное, глубокое, незаметно меняющее свой оттенок. Оно уже не зимнее. Оно дышит весной, только так высоко, что это не чувствуется.

Ровно год назад, почти в это самое время, я стояла в ЦДО РГГУ. На трясущихся ногах, но не подавая виду. Мне было страшно. Мне предстояли четыре месяца курсов. Я боюсь новых коллективов. Наученная горьким опытом третьего февраля, я приехала заранее. За двадцать минут. Я поднималась по лестнице. На второй этаж, на третий. Я искала ту аудиторию. Они там странно пронумерованы. Кучка девушек около окна. Ну же, ну! Надо сказать. Да, сейчас я открою рот и скажу...

***

-А вы случайно не на курсы по истории идёте?

***

Полная девушка сидела на подоконнике, а остальные толпились вокруг. Она напоминала мне курицу-наседку, собравшую вокруг себя своих цыпляток, и следящую за ними во все глаза. У девушки-курицы было какое-то странное имя. Натаэль, кажется. Мне она не понравилась. Рядом стояла девушка с восточной, азиатской, внешностью. Имени я не запомнила, хотя оно и не было сложным. На подоконнике рядом с курицей сидела миниатюрная худенькая брюнетка. Лицо показалось мне очень знакомым. Позже выяснилось, что она учится в параллельном классе. Но я не знала тогда ещё никого из параллели-я же всего полтора года училась в той школе. Брюнетку звали Олей. Чуть в стороне стояла рыжая девушка. С короткими волосами. В жёлтой футболке и тёмных джинсах. Аня. Она что-то рассказывала, и мне почему-то показалось, что она живёт рядом с Коломенским, хотя, наверное, это говорила Натаэль или кто-то из тех, чьи имена я не запомнила. К нам подходили люди и представлялись. Мы в ответ называли свои имена, хотя я понимала, что в этом нет никакого смысла-никто всё равно не запомнит, да это и не нужно. Общаться всё равно не будем. 

Когда я обернулась, я увидела, что в коридоре уже скопилось очень много людей. Да, это была наша группа по истории. Я впала в паническое отчаяние. Все общались между собой, а я стояла, изредка вставляя какие-то реплики. Да я даже имена не знала! Боже... На английском было совсем не так, но это было давно, в сентябре, когда у меня не было такого количества комплексов. А история... Нет. Только не это. Не хочу, чтобы тут был такой же провал, как накануне на обществознании. Тогда я опаздывала, забежала в аудиторию, села с первой попавшейся девушкой на одно из немногих свободных мест... Нет. Я не хочу так!

Пришёл преподаватель. Все стали готовиться к заниманию мест в аудитории. И я поняла, что все уже знают, кто и с кем будет сидеть. Я спросила у Ани, можно ли мне с ней сесть. И она согласилась. Я тихонечко радовалась, стараясь не проявлять своё ликование.

Мы зашли в большую аудиторию с жёлтым светом и зелёными партами. Большинство мест сзади было уже занято. Мы сели на ряд, ближний к стене, за вторую парту. Почему-то именно на этой парте стояла пепельница. Перед нами сидели какие-то явно умные девушки. К нам подошли два парня, и один спросил, можно ли сесть с нами. Мы  согласились. Они представились. Серёжа. Второе имя я, по своему обыкновению, не запомнила. Но больше я его никогда не видела-он побывал на курсах только один раз.

***

-А вас можно как-нибудь найти в контакте, например?

-Можно

***

Этим наши разговоры с Серёжей ограничились. Нет, мы не сказали, как нас искать в контакте. 

Лекция началась. И я осознала, что я тупая. Нет, я совершенно не понимала, о чём идёт речь. Я не знала хронологию событий, обзорные разговоры об отечественной истории привели меня в ужас. Я ничего не знала. Аня, Серёжа и парень, имени которого я не запомнила, с умным видом кивали головой, а Аня иногда даже шёпотом что-то поясняла и дополняла. Я была в ужасе. Через четыре месяца у  меня ЕГЭ, тут все такие умные, а я-бездарь, ничего не понимающий и не запоминающий.

Мы что-то записывали, но, кажется, не слишком много. Потом был перерыв, Аня ушла курить вместе с Олей и ещё одной девушкой, Настей. Я её видела, когда мы ещё ждали начала курсов, но имени тогда не запомнила. Ну да, этого и следовало ожидать.

Я сидела в жёлто-зелёной комнате и разговаривала с Серёжей. Если честно, не помню, о чём, но в том состоянии, в каком я находилась, это вполне нормально и даже естественно. 

Вторая часть лекции запомнилась мне тем, что я засыпала, хотела домой, проклинала администрацию ЦДО РГГУ, поставившую нам курсы с 7 до 10 вечера в среду. Аня шёпотом рассказывала мне о том, что любит Микки Мауса, о том, как пила коньяк с соседом. А я рисовала для неё балерину, которую Аня назвала "сисястой" и убрала в тетрадку. Тогда же мы обменялись номерами телефонов. Ура.

Я не помню, как я добралась до дома. Я была убита, выжата, мозги не работали, ноги тоже. 

Я пришла домой и даже не добралась до ЛиРу. Я уснула, не смыв косметику и не поужинав.

И могла ли я тогда предположить, что Серёжа, Аня и Настя будут так много значить для меня? Разве я могла знать, что буду тосковать по курсам, людям, вечерам в душных аудиториях? Нет, тогда я только ныла и жаловалась. Но это было только в первый

Иногда мне кажется, что у меня что-то не в порядке. Мне снятся ненормальные сны.  И, что самое, жуткое, я люблю этот бред, жду вечера, чтобы уснуть и увидеть очередной сюрреалистический мир.

Вечер. Ближе к ночи. Тепло. Лето? Весна? Наверное. Я вместе с Машей. Почему- то в Крылатском. Мы стоим на каком-то бетонном сооружении, похожем на пандус. Я уже видела его прежде, в других снах, более того, я даже вспоминаю, прямо во сне, что тогда был май, тёплый вечер, рядом лежал красный батут, а я на нём прыгала и смеялась.

Мы должны куда-то идти. Вокруг нас-город, совершенно не похожий на Москву. Из московского в нём только деловой центр. Так ведь называются эти зеркальные небоскрёбы? А остальные постройки напоминают Европу. Рим, Прагу, может быть, даже любимый Стокгольм. Мы стоим под огромным тёмно-синим небом, и тут я понимаю, что что-то не так. Чего-то не хватает, вполне ощутимо не хватает. Я внезапно осознаю, что нет электричества. Небоскрёбы высятся тёмными громадами, в домах  не горит свет. Почему-то меня охватывает ужас. Я чувствую, как от страха немеют руки, ноги и кожа головы. Я быстро хватаю Машу за руку и мы куда-то бежим. На улицах есть люди. Много людей. Я их боюсь, панически боюсь. Какие-то мужчины в шляпах-котелках, женщины в тёмных одеждах, все безмятежно-спокойные. Мы несёмся по каким-то площадям, выложенным брусчаткой, я поднимаю голову и понимаю, что мы пробегаем по дворам-колодцам. Питерским дворикам. Мы в Питере. Мне страшно... Дома серо-коричневые, я в панике бегу дальше, рядом бежит Маша. И всё происходит в полнейшей тишине. 

Я не помню, каким образом мы оказываемся в каком-то доме. Это вполне современный жилой многоэтажный дом. Я на последнем этаже. Я понимаю, что Маши рядом нет, но знаю, что она скоро придёт. Я стою около какого-то проёма в стене. Дверным его назвать нельзя. Я опускаюсь на коленки и ползу туда. 

Я оказываюсь в просторном светлом помещении. Свет дневной, но окон я не вижу. Кажется, они где-то наверху, почти под самым потолком. Очевидно, это чердак. Это помещение перегорожено стеной, которая не доходит до пола, под ней можно пролезть, очень легко, просто опустившись на колени. Пол усыпан сухой травой, но она не колется. Я подхожу к перегораживающей стене и опускаюсь на колени. Я вижу там, по другую сторону, молодого человека с фотоаппаратом. Он фотографирует девушку. С длинными светлыми волосами, в белом платье, сидящую спиной к нам. Молодой человек оборачивается и замечает меня. Я же думаю только о том, что у него нереально крутая зеркалочка, и ещё о том, что он симпатичный.  Мы знакомимся. Девушка оказывается вовсе не девушкой, а ещё одним парнем. Эти люди-актёры. Они репетировали какую-то сцену для новой постановки. Откуда-то появляется Маша. Мне нравится на этом чердаке. Так спокойно и хорошо. С ними интересно общаться. Мы смеёмся, они рассказывают какие-то истории. И мне совершенно не страшно.

Вдруг я с ужасом осознаю, что жильцы дома могут нас услышать, тогда будут очень большие проблемы. Мы с Машей прощаемся, благодарим за приятное общество и уходим. 

Я оказываюсь на берегу. На берегу чего-я не знаю. Просто на берегу. Там есть деревянный причальчик, на котором я и сижу. Рядом- Серёжа Лутченков, Настя Пенязь и ещё какие-то люди, которых я явно знаю. Я прошу у Серёжи фотоаппарат и начиню что-то фотографировать. У меня очень хорошо получается, он меня хвалит. Внезапно я оказываюсь в ступенчатой аудитории. То ли матан, то ли линал. Я в ужасе. Он же закончился, мне же уже поставили четвёрки автоматом, разве не так? Аудитория залита светом,я  никого не знаю. Настя и Серёжа сидят там же, где-то сзади, и смотрят фотографии. Преподавательница, как всегда, одета во всё розовое. Вдруг откуда-то появляется Оля, показывает мне мои тетради, на которых стоят жирные тройки, и говорит, что я должна радоваться-мне поставят три автоматом, если я больше не буду прогуливать лекции. Я ищу зачётку, но не могу её найти. Преподавательница начинает медленно подниматься к нам, останавливаясь у каждой парты, что-то проверяя и рассказывая. Я понимаю, что надо срочно бежать. Я пригибаюсь, ползу под партами, короткими перебежками выбираюсь из аудитории и оказываюсь на улице.

Вокруг снег, но мне не холодно. Я вспоминаю, что у меня есть два билета в театр. Я вижу прямо перед собой здание театра. Он стоит как раз за тем самым пандусом, с которого начинался сон. Я радостно понимаю, что мы с Машей тогда шли из театра. После оперы. Я подхожу к входу, у меня проверяют билет. Я кладу его в кошелёк. Я попадаю в огромное помещение в сине-зелёных тонах, с высоким потолком и широкой белой мраморной лестницей, ведущей куда-то вниз. Люди построились в две шеренги, стоят друг за другом в этой очереди, по две стороны лестницы, и чего-то ждут. В очередной раз я понимаю, что мне надо бежать, потому что тут мне совсем не место. Я в спешке хватаю пальто и выбегаю из здания. И где я оказываюсь?.. Кто бы мог подумать...

Передо

Февраль.

***

-Зима имеет смысл только до нового года. Потом она превращается в ожидание весны.

***

Зима, заканчивайся. Ты слишком долгая и холодная в этот раз. Нескончаемая. Непреклонная. Невозможная.

Вчерашнее сумасшествие отодвинулось куда-то далеко. Воображариум доктора Парнаса, Кро, Ашан, Октябрьское поле, 691 автобус.

А сегодня... День рухнул, убежал вникуда. Но он был тёплым и родным.

В последнее время я занимаюсь тем, что убеждаю всех в необходимости жить. Мне уже осточертело. Все делают глупости. Все всегда делают глупости. Все вечно что-то портят. А я говорю, что через полгода всё будет хорошо. Ещё бы. Через полгода всё обязано быть хорошо. По определению.

У меня кошки скребут на душе. И вовсе не из-за того, что меня что-то тревожит. Нет, у меня всё, вроде бы, сносно. Я почти не думаю о мерзкой кисте, хотя и знаю, что она не прошла. Я чувствую это. И в семье всё в порядке. Да и вообще, всё хорошо. Просто мне как-то... Никак. Стихи не пишутся, рисовать расхотелось, худеть тоже. Читать не могу, разговаривать тоже. Ничего не хочу. В спячку бы мне. И до весны. Проснуться в апреле, когда будут появляться первые листики. На фоне ярко-голубого неба.

Надо чем-то занять себя. Если получится разработать программу занятий, буду репетитором. По русскому языку. Хотя... Какой из меня репетитор? Если я сомневаюсь, как правильно-гОргулья или гАргулья, вообрАжариум или вообрОжариум...

Нет! Не раскисать! Никаких спячек! Жить, жить, жить, выползать из дома, не оставаться на месте. Скоро весна, скоро тепло, скоро солнце, скоро куртка, каблуки, платья...

Мне хочется петь. Кричать во весь голос. Танцевать.

Знаешь, а ведь сегодня 31 января. Это значит, что зима скоро закончится. Прошло две трети, даже больше. Осталось 28 дней. Всего-то 4 недели. Они быстро пройдут. Следующая неделя у меня расписана по дням. Вторая неделя-учёба. Потом ещё учёба. А там, совсем близко, 23 февраля, выходные и... Весна. Календарная весна. Начало марта ещё не означает резкое моментальное потепление, но мне становится легче дышать. Каждый год, первого марта, у меня открывается второе дыхание.

Сегодня было тепло. Я шла без шапки и даже без варежек. И улыбалась. 

Охотный ряд, Передвижник... Удачно, вполне удачно. Мастихины, масло, холст на картоне, акварельная бумага, кисти. Ну и ещё наконец-то кофта. Опять тёмно-синяя. Как-то всё мелочно, но именно такие мелочи и радуют.

Когда я в 15:00 бежала от Передвижника к метро, на Курском вокзале чересчур громко объявляли: "Поезд №97 Москва-Керчь прибывает на  20 путь, нумерация вагонов-с хвоста поезда, будьте внимательнее!" А мне хотелось бросить всё и кинуться туда. Я, я хочу быть в этом поезде! Я хочу через 44 минуты садиться в пыльный вагон и показывать билет проводнику. Искать своё место, убирать чемодан, раскладывать на столике еду. Да я даже без еды готова ехать! 

Нет, не еду я на 97 поезде. Я захожу в метро и сажусь в бело-жёлтый вагон. Я выхожу на Молодёжной, отмечая про себя, что через 7 минут отходит мой любимый поезд. Москва-Керчь. 

Спустя полгода я буду там. Да? Ведь буду?

А мне снилось Щёлкино. Я шла по тенистым улочкам, везя за собой тяжёлый чемодан. На мне были туфли на огромном каблуке и лёгонькое платьице. Я столкнулась с тётей Наташей. Она была очень рада меня видеть, что-то рассказывала, а я думала о том, что надо покрасить волосы, чтобы не выгорели. И ещё о том, что почему-то слишком холодно для купания. Я мёрзну в платье. 

Я спала до двух часов.

Конечно же, я никуда, ровным счётом, никуда, не поехала. Хотя планы были масштабные.

Зато я села рисовать. Одиночество в Париже и женщина. Не то, что планировала, но я довольна. Вполне довольна.

Завтра надо добраться до Передвижника. У меня закончилась бумага для рисования, это катастрофа, самая настоящая.

Ещё я хочу попробовать маслом. Да, раз в год я беру масло и пробую. И у меня не получается. Никогда не получается. Но завтра я куплю какие-нибудь кисточки, которыми удобно будет рисовать, и попробую.  

Утро началось замечательно. Я замёрзла и, укрывшись с головой одеялом, грела ладошками нос, наслаждаясь привычной мелодией будильника.  

Иногда, даже не иногда, а довольно часто, у меня начинается сдвиг, и я хочу что-то изменить в своей жизни. Тогда я перестаю есть и вести себя так, как веду обычно. Да, сейчас очередной сдвиг. Я наконец-то посмотрю Амели и сяду рисовать. Уже есть идеи. Много идей, даже очень много. 

Я умудрилась заставить себя съесть гречку с молоком. Я ела её, приговаривая, как в детстве: "Ложечку за Шоню, ложечку за Щёлкино, ложечку за всех блондов на свете". Это клиника. 

Пока мама была в магазине, мне стало настолько одиноко, что я взяла фиолетовый фломастер, подошла к холодильнику и нарисовала лица всем яйцам, которые нашла там. Кажется, их было 12. Тем, которые ближе к краю, я нарисовала испуганные глаза и кричащие рты. Остальные либо тоже пребывали в состоянии паники, либо радовались, что их очередь ещё не скоро, либо готовились идти в бой. Да, и у яиц есть глаза. А ещё зубы. 

Волонтёрская работа, похоже, не состоится. И к лучшему. Не хочет? Передумал? Да замечательно. Как будто мне очень хотелось общаться с этим ветераном. Сидеть у него дома и записывать воспоминания семидесятилетней давности.

Да, я злая, неправильно отношусь к жизни, но ничего сделать с собой не могу.

Пойду смотреть Амели и рисовать эскизы маскарадов, синих вечеров, лошадей, масок, огня, весны...

Судорожно. Только до дневника.

Я цепляюсь за него, как за спасательный круг. Всё меняется, что-то происходит, а дневник... Он мой. Он всегда мой. Он константен. В какой-то мере константен.

Господи, какой бред я несу.

Добираться до дома. Тёмно-синее небо, облака, бегущие слишком быстро, кричащая в ужасе луна, тушь, сворачивающаяся комочками. Как же холодно. Настя, Надя. Месяц, восемь месяцев... С кем-то дольше, с кем-то меньше.  

Мне хочется кричать.

Я не хочу непонимания. Но оно появилось.

Мне снилось... По балконам, в какой-то институт, коридоры, лестницы, аудитории. Это было сегодня? Не помню. Была какая-то девушка, мы с ней бегали по коридорам и что-то искали. Была комната с кодовым замком, взрывчаткой под полом и зелёными стенами.