Давай расколем это солнце, чтобы искры
посыпались из глаз, будто кто-то зажигает
в небе звезды и проносятся белыми кораблями
с деревянными мачтами по синему морю.
Этой ночью светлячки сыпались придорожной
пылью с фонарных столбов, прожигая асфальт
и там на другой стороне, где планеты сдвигаются
от взмаха крыльев бабочки играл холодный свет
беззвучную песню от нее по щекам текут соленые
реки и дрожат исхудавшие руки. Сегодня мне воздух
давит на горло и горчит в гортани пряностями, а завтра
я куплю билет в один "конец", чтобы поезда своими душными
вагонами удушили меня до "конца".
Пластмассовые кнопки железных лифтов
там, где этажи мешают утро в кофе и под
дверью каждый вторник оставляют тихий
шепот звезд для того, чтобы надышаться ими.
На сегодня у нас теплый дождь и сотни тысяч
нераспечатанных желтых конвертов в картонной
коробке, где-то пахнет ванильной тишиной и
соленые ручьи впиваются бумажными корабликами
в горло. На завтрак запах лилий, а на ужин метели
грызут сырые тротуары жарким холодом и нет привычных
"здравствуй" ознобом в ладони лишь тени расчесывают пыль
лобовым стеклам автобусов, а как там тебе дышатся в Риме?
сколько осталось? похоже, еще несколько тысяч миль
влюбляться в холодное солнце и рвать на себе море, чтобы
больше не чувствовать.
Мы вчера только плыли по расплавленным
рельсам, по душным улицам, где было накурено
и туман застывал в глазах рябью будто кто-то
бросал камни в соленую воду, а мы ловили этот
блеск через густую тишину. И не было прохожих
с опавшими листьями и мостов разломивших свое
тело напополам, а лишь тихие крыши провода
на коленях и твои руки в моих карманах грели
шелковое потухшее солнце с холодными ветками
ночного метро. Мне хотелось надеть то сизое платье
с узорами из майских дождей и открыть на распашку
все окна, глотая тяжелым воздухом угольные краски,
а потом забыться, чтобы простыни, впивались под кожу
серебряными кольцами и проснуться там, где вечно
играют холодный джаз.
Ватные веки, худые запястья своим взглядом
холодным провожал стаи раненных птиц, а
помнишь август, вишневое небо, которое роняло
себя до конца. Так и я пустыми ладонями рвала
себе кожу телефонными гудками, резала запахами
солеными тело и душу, и пусть сейчас в моем доме
больше не пахнет корицей и не кому рассыпать
по комнате электрический свет, здесь слишком пусто,
а мебель покрылась тонким слоем пыли и на столах
фарфоровые вазы с восточными узорами глотают тишину.
Я найду все письма, открытки и чеки, где выступают черные
буквы на приторном сером и сожгу ранняя горячий пепел
на каменную грудь, а потом закрою глаза и буду той раненной
птицей, которую ты провожал своим ледяным взглядом.
В три часа дня, а может и позже промокшие
ночи любили танцевать "твой" холодный блюз
там на лестничных клетках, где сплетение
пульсов и дверных проемов "твой" воздух мне
сдавливает грудь. Ты с сигаретами в руках, в
одной лишь рубашки в крупную клетку пахнешь
мокрыми волосами и морем, а на пальцах песок
въедается в кожу огненным поцелуем сиреневых
снов. А за дверью с числами "нольнольдесять"
фарфоровые стены и на подоконниках не расставлены
светло-белые фиалки, а на окнах вельветовые шторы
свисают на мраморные полы и там каждое утро почтальон
разносит письма в темно-пепельных конвертах, а на них
до сих пор нет "твоего" имени. За этой дверью небо не
расстилает мусс из облаков, а я просыпаюсь там каждое утро
может в Мадриде, а может в Париже, и тихо слушаю, плачь
прилетевших птиц.
Хочется нежных голубей в вечернем сияние
парков, где деревья тихо шепчут твое имя
на знойном испанском и размытых афиш от
хрустальных дождей февраля, чтобы ладони
пропахли легким туманом и травами, чтобы
воздух холодный и чистый застывал где-то в
легких твоим дыханием, твоими локонами и
пальцами на моей шеи. А может тихих майских
сумерок на Лондонских крышах, где провода
делят солнце пополам, а потом темно-синее небо,
где едва видны очертания твоих пепельных глаз.
Я узорами расплывусь на прозрачно мятном окне
под весенние окрики сизых птиц.
Кофе, кофе сухие предплечья душно в гортани ветер рисует
этот город. Моя тонкая пахнет белым золотом у нее
глаза бледно синие с привкусом дождя, а на коленках
осень пряная простуженная в мышцах на асфальт
стекает звездной пылью влажной на выдохе. У меня
все запястья мыльные и в ладонях липкий порох
танцует холодной водой. На шее бисерные крошки
целуют вены, обилие листьев хрустит шейными позвонками,
на тротуарах удушье дождем до тебя не осталось.
бессонные ночи, между лопаток припудренные липким
порохом дождь целует глазные яблоки черешней и медом,
небо рассыпалось бисером в ладонях, у меня все окна
развешаны ровно и размазаны по запястьям мыльным.
Ветер глотает молоко в волосах, гильзы ледяные с холодной
водой танцуют в сухих предплечьях, зима врезается в шейные
позвонки, дыши, ты делаешь это тонко.
Липкий порох в ладони перламутром и блестками
у нее длинные волосы с привкусом кокоса и смолы
на щеках. Мокрый асфальт рисует звезды больными
птицами, а у меня за окном февральский снег, простуженный
в сердечной мышце, моет запястья мыльной водой.
Море сломало коленные суставы, а у меня между пальцев
гильзы пахнут вчерашним дождем. Он в чернильных красках
и с синими глазами ломал ребра тротуарам, впитывая под кожу
зиму. В этом городе пахнет белым золотом и трудно дышать.
Снится в мяте и длинных волосах поет этой осени
нежно на ушко и городу в след чихает белым золотом,
а он серебрится граненый октябрем. Ветер целует
запястья и морем мыльным с запахом соли рисует
звезды пыльные на коленях лавандой и медом.
Эта осень по щекам растушевала нас смолой и липким
порохом девочка бледная тонкая ломает пальцы
ключицы о его шейные позвонки, пахнет фонарными
столбами и припудренными между лопатками кожей.
В гортани асфальт весь мокрый и пыльный танцевал
пепельной нежностью раздевал деревья и ломал
шеи прохожим. В ладонях гильзы холодные выбриты
солью вшитая под кожу зима черешней и бисером.
По гладко выбритым коленям разбросаны поезда
у меня все вены рассыпались белым золотом и выпирают
ключицы. асфальт пахнет пеплом и дождем рисующим
на домах пыльные звезды они с крошечными окошками
и гильзами между пальцев. бордовые краски впитались под
кожу в ладонях хрустят шейные позвонки у нее осень вся в
шрамах на бедрах с привкусом лаванды и меда. город
ломает ребра о фонарные столбы и курит, талии дам,
в мятных перчатках с оголенными плечами икрами и
припудренными между лопатками порохом. Смола
липнет к щекам такая густая, прозрачная на вкус
асфальтового неба мнет веки и пьет ликер. Я опускаю
занавесы и целую молоко в волосах ветер клеит
скотчем к стенам фразы и в окнах свет горит до темноты.
Черничные ночи в ушных перепонках, ветер, гладит
коленные суставы и ломает щеки сыпля, бусинами
черными, красными на фиолетовый плед. Ладони
пахнут лавандой, а волосы длинные в кокосовом
масле режут гильзы холодные между пальцев.
Пепел рисует линии, а магистрали размазаны и
рассыпались по венам поездами бисером, я на
четвертой жизни в узорчатых стенах ломаю соль
на губах. Это море шептало на немом французском
и влюбляло в себя небо на исходе этой жизни.
Сухие руки и запястья примеряют браслеты
из стали у них на пальцах тонких медные
кольца и ладони пахнут восточными пряностями.
Молоко в волосах я сжимаю губы до хруста
что бы выпить тебя всю.
Искать сплетения нервов подкожных
магистралей твоими подушечками пальцев.
Сегодня, наверное, я буду в белом резать
ладони прошлогодним ароматом сирени.