Спи спокойно, мой хороший. Мы тебя помним.
[682x699]

На Старый Город опускается тень, облака медленно заволакивают небо над сонными домами, над узкими кривыми улочками, над пустынными парками, аллеи которых давно позабыли, что такое метла дворника, над низенькими мостиками через канал, по которым неспешно течет темная, пахнущая тиной и отбросами вода. Всё спит в этом Городе, время будто застыло. Жители уже не помнят, когда это началось, им кажется, что так было всегда, ничто не нарушает их тихий быт, а любые перемены были бы встречены с непониманием. Так тянутся дни за днями, ночи за ночами, а люди живут как во сне и Город вместе с ними. Если случайный путник явится сюда ночью, Город встретит его плотно закрытыми ставнями и темными провалами арок. Ни одного огонечка не блеснет, везде царит мрак, такой же сонный, как всё вокруг. Только изредка что-то шевельнется в темной подворотне, мелькнет и исчезнет тут же. Вот, движение.Теперь опять тихо. И не поймешь, что же это было, а вскоре и забудешь, что что-то было вообще. Опять тишина, опять сон. И нет надежды проснуться. Путник будет идти, переходя от улицы к улице, от проулка к проулку, а везде одно и то же. И никто не впустит уставшего отдохнуть, все спят. Так идет наш скиталец по городу, пытается отыскать хоть лучик света, но везде царит тьма… нет, даже не тьма, ибо та все- таки бывает живой. Это мгла. Липкая, вязкая, ее почти ощущаешь на коже. И становится жутко, появляется страх быть поглощенным ею, попасть в вечный плен, заснуть. Путник ускоряет шаг, он боится остаться в этом месте навсегда, он уже почти бежит. А Город всё не кончается и не кончается, в отчаньи он поднимает взгляд к небу, будто прося поддержки. Там тоже темнота, но она кажется живой,- низкие тучи медленно движутся куда-то, хоть они в движении! Вдруг… показалось? Нет, точно. Среди всего этого сна, этой мглы, этой безнадежности мелькнул робкий огонек. Это кто-то не закрыл ставни на ночь, кто-то не побоялся. И этот свет в окошке кажется путнику, уставшему бороться с Городом ,Маяком, который освещает путь, не дает упасть. Он светит не смотря ни на что, этот робкий лучик пробивается сквозь давящее пространство, дает надежду любому увидевшему его здесь, среди этого Страшного Города, среди пустоты этой. И путник идет на свет, идет и знает, что там его обязательно примут, не отгородятся деревом закрытых ставен. Теперь он снова обрел равновесие, ведь Надежда жива, она никогда его не покинет. Жаль только, что жители этого сонного города, эти вечно спящие люди … никто из них не выглянул в ночную мглу, чтобы заметить свет Надежды, они будут спать вечно. Или нет? И найдется тот, кто разбудит их? Ведь появилось в этом Городе, в этом мраке оконце света, еще робкого, одинокого, но Света? Путник идет через заброшенные улицы и несет в себе эту Надежду.

Я пишу… Наверное, это бесконечный процесс. Когда кончено всё – не остается сил ни на что, и лишь не изменит тебе твоя душа. Пока ты существуешь – ты находишься в поиске, в любом поиске бесконечности во Вселенной.
Счастье? Это не понятие, это лишь слово. «Костяк» этого слова – боль, щемящая боль, и мы ошибаемся, принимая случайную вспышку радости-волнения за Великое Счастье. Любовь – это нечто другое, это внезапное понятие, что не может передать всю красоту человеческой природы, это тоже частица непонятного счастья… Видел ли ты любовь без боли? Видел?! Нет. Никогда. Боль- Любовь- Счастье- круговорот в природе. Но почему-то никто об этом не задумывался. Всё таки странные существа эти люди. Мы не понимаем, что творим. А я пытаюсь это осознать. Осознавая это, мы приходим к пониманию мира, вере в себя, открывая перед собой двери с надписью «Вход-Выход» и… идем дальше по шаткому мосту, название которому Дорога Духов.

Джим Московская.

Статус человека определяется силой его врагов. ("Ведьмы за границей")

Жульничать - это нормально. Практически даже честно. ("Ведьмы за границей")

Хаос всегда побеждает порядок, поскольку лучше организован. ("Интересные времена")

Настоящий атеист посвящает неверию всего себя без остатка, всю свою жизнь он люто ненавидит богов за то, что они не существуют. ("Мелкие боги")

Кольчуга не слишком защищает от стрелы, особенно, если та нацелена вам между глаз. ("Дамы и Господа")

Сначала сражение, а все разговоры потом. Это - история. ("Мелкие боги")


Как хорошо и спокойно знать, что боги есть. И как страшно понять, что они уже здесь. ("Пирамиды")

Коты очень похожи на ведьм. Они дерутся не ради того, чтобы убить, а ради того, чтобы победить. ("Ведьмы за границей")

В общем, у нас большой опыт отсутствия опыта. ("Ведьмы за границей")

Собирая мир, Создатель выдал на-гора массу выдающихся и в высшей степени оригинальных идей. Однако сделать мир понимаемым в его задачу не входило. ("Мор")

Любопытно отметить, что боги Плоского мира никогда особо не утруждали себя всякими судилищами над душами умерших, поэтому люди попадали в Ад только в том случае, если глубоко и искренне верили, что именно там им и место. Чего, конечно, вообще не случалось бы, если бы они не знали о его существовании. Это объясняет, почему так важно отстреливать миссионеров при первом их появлении. ("Эрик")

Кольчуга не слишком защищает от стрелы, особенно, если та нацелена вам между глаз. ("Дамы и Господа")

Большинство богов существуют только благодаря вере и надежде. ("Дамы и Господа")

[544x408]

[434x300]
Раннее утро, еще только намек на рассвет. Деревья в парке тонут в мягком, плотном словно вата тумане. И не различишь ничего, только смутные тени принимают причудливые формы. Вот в кустах что-то промелькнуло, может зверь какой забрел? Или это просто ветка шевельнулась от легкого ветерка? А то облачко тумана похоже на большого лопоухого пса, выбежавшего поиграть на лужайку. Вот убежал уже, и следа не осталось. Такие картины представлял себе мужчина среднего роста с темными волнистыми волосами в форменной одежде инквизиции, идущий в это время по узкой аллейке, вдыхающий еще по-ночному свежий воздух, впитывающий в себя это прекрасное утро. Это был уже ритуал – встречать восход солнца, ему было уже никак без этого простого действия. Только когда-то он это делал не один, тогда рядом был друг. Каждое утро воспоминания возвращались к нему, и каждый раз он гнал их, запрещая себе вспоминать. Вот и сегодня. Встал, умылся из умывальника в углу, оделся. Утренняя молитва. Только к привычному набору теперь прибавились еще Actus Fidei, Actus Spei, Actus Caritatis. Простые слова успокаивают: « Domine Deus, firma fide credo…» - «ибо не могу не верить, это заложено во мне с молоком матери, Вера всегда была той путеводной звездой, в свете которой я шел по этой жизни, оставляя всяческие сомнения». «Domine Deus, spero pergratiam tuam remissionem omnium peccatorum.»- а больше не остается ничего, как только молиться за душу грешную, просить для нее милости. «Domine Deus, amo te super omnia proximum»,- «Тебе посвятил жизнь свою, Тебя превыше всех почитаю. И ничто не должно поколебать душу мою. С этой Верой, с этой Надеждой, с этой Любовью живу и умру. Так оно и будет, главное верить. Вера так нужна, особенно сейчас, когда ее стало не хватать, вот-вот душа сдастся». Поэтому и держался так брат инквизитор за свою привычку,- чтобы хоть что-то оставалось как прежде, как будто не было последнего месяца жизни. Как будто не слышал тех страшных слов, перевернувших весь его маленький мирок: « Исаак Фернанд фон Кэмпфер в наших подвалах, брат». О, как он только выдержал те первые мгновения, не выдал себя… Правда, от начальства ничего не скроешь. Потом было признание: да, он знал вышеозначенного еретика; нет, он видел его в последний раз еще в Лондиниуме, больше связи с ним не поддерживал. Говорил, а внутри такое чувство, словно предавал что-то, дружбу наверное. А дальше, дальше пристальное внимание брата Петра, изматывающие разговоры, всякий раз сводящиеся к личности Кэмпфера. И всякий раз огромных трудов стоило изобразить равнодушие, а в последнее время уже и стараться перестал. Пусть видит, он устал. Так и жил теперь брат Мариус в страхе за судьбу друга, в страхе неосторожным словом ему навредить. В страхе предать свою Веру. Мужчина дошел до небольшой скамеечки у самого берега небольшого прудика в глубине парка, присел. Бледное с тонкими чертами лицо благостно спокойно, глаза полуоткрыты. Все-таки он попал во власть прошлого, ничего уже не замечает вокруг. Ни красоты этого места, ни первых, робких еще, лучиков солнца. Спрашивается еще, а для чего он шел сюда, как не за этим? Ан нет, его уже не привлекает привычная картина, не радует пробуждение природы. Этого попросту нет. Есть знакомый образ, вот присел рядом человек ,тоже вглядывается в поверхность пруда, и даже не повернется в его сторону. Да и не надо, пусть просто будет рядом, никуда не уходит, не покидает. Таким спокойствием веет от него, такой уверенностью… которой брату Мариусу никогда не хватало. И хочется коснуться его, убедиться, что тот действительно рядом. Вот, инквизитор протягивает руку, и… что-то хрустнуло, наверное ветка под неосторожным зайцем, которые как-то умудрялись пробираться в парк. И нет уже рядом сидящего, только Мариус да это утро. Архивариус только тихо вздохнул, все как всегда. Он уже ничему не удивлялся. Но в этот раз накатила такая волна неизбывной, безнадежной тоски, что выть захотелось. Ведь вот, был только что тут, руку протяни – почувствуешь под пальцами ткань рукава…а нет его! Даже непрошенные слезы на глаза навернулись от обиды, впрочем, быстро исчезли, ибо не к лицу. Вновь спокоен брат Мариус, вновь на лице нельзя прочитать и тени мучащих его дум. Он еще некоторое время сидит на месте, вслушивается в окружающий его парк: в шелест листвы, в редкие всплески воды, не иначе как рыбешка мелкая веселится… но надо идти, и инквизитор поднимается на ноги, возвращается обратно в здание. А в глазах решимость, он воспользуется предложением брата Петра «навестить старого друга». А там будь что будет, он устал каждое утро видеть одно и то же, чувствовать одно и то же. Надо разорвать этот круг. Пусть теперь все будет по-настоящему.

[640x445]

архив, летопись.. как вам будет удобней.