О числе антихриста.

В Священном Писании непозиционная система записи чисел – то есть такая система, что в записи числа каждая цифра имеет всегда одно и то же значение, т.е. ее «вес» не зависит от местоположения в числе. Например в римской системе II означает 1+1=2. А в современной системе счисления 11 означает не 1+1, а 10=1.

«Шесть» и «шесть» и «шесть», которое так пугают нас — это, на библейском языке, не 666, а 18. А 666 в Библии — это «шестьсот» и «шестьдесят» и «шесть». Это значит, что если и бояться сочетания цифр, то не трех одинаковых «шестерок», а трех разных символов — хи, кси и сигмы.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

Богословская комиссия и Священный Синод, обсудив тему налоговых номеров, пришли к твердому выводу: принятие или непринятие этих номеров не является грехом. Оно не должно быть причиной для осуждения одних православных христиан другими. Вопрос о том, принимать ли налоговый номер, есть дело свободного гражданского выбора, но никак не является вероисповедным вопросом. К подобному выводу Церковь приходит уже не впервые, приходит после тщательнейшего исследования всех богословских, общественных и научных сторон проблемы.

Дорогие мои! Со всей искренностью, любовью и пастырской заботой говорю: вам нечего бояться. Если же кто-то, пусть даже самый красноречивый человек, будет продолжать сеять в ваши сердца ложные страхи и сомнения, то верьте не ему, а Полноте церковной.

Сказав это, одновременно заверяю вас, что Святая Церковь будет пристально наблюдать за происходящим вокруг нее. Технологическое развитие может дать злонамеренным силам в стране и мире слишком много возможностей для контроля над жизнью человека. Чтобы этого не случилось, церковное Священноначалие продолжит диалог с властью и с международными структурами, побуждая их сохранить богоданную свободу личности.

Верным чадам нашей Церкви, вступившим в благословенный период Великого поста, считаю важным напомнить о необходимости уповать на Бога и о доверии Творцу. Уже проповедь Христова, начавшаяся словами: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4. 17), — возвестила наступление «последних времен» человеческой истории. Но спасительный подвиг Христа, Его Крестная смерть и Воскресение открыли врата Царства Божия тем, кто с верою и упованием следует за Ним, пребывая в основанной Им Церкви.

Святой апостол Иоанн в своем послании также говорит о наступлении «последнего времени» и о том, что с самого начала бытия Церкви у нее появились противники (1 Ин. 2. 18). Силы зла действовали и продолжают действовать вокруг нас, но христианам нечего страшиться. Святой апостол Петр назидает: «И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго?» (1 Пет. 3. 13). Сам Господь сказал Своим ученикам и последователям: «Да не смущается сердце ваше и да не устрашается» (Ин. 14. 27); «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16. 33). А потому христиане должны являть пример светлой и крепкой веры в силу победы Христовой. Церковь за две тысячи лет своего земного бытия не раз переживала трудные времена, когда ее терзали расколы и ереси или когда могущественные силы мира сего воздвигали гонения на христиан. По человеческому разумению, беды, обрушившиеся на нее, должны были ее уничтожить. Но этого не произошло по неложному обетованию Христа Спасителя: «Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16. 18). Многочисленные ереси и разделения были побеждены, и ныне мы празднуем Торжество Православия.

Но нелишне напомнить: одна из причин расколов и нестроений состоит в том, что отдельные христиане и даже пастыри дерзостно почитают себя непревзойденными знатоками церковного учения, непогрешимыми толкователями Священного Писания, судьями Церкви, носителями некоего особого дара, превышающего данное Богом в Таинствах Крещения и Священства. Сегодня такие «ревнители не по разуму» не сознают опасности придать своим ограниченным суждениям характер «общецерковного учения».

Мы же с вами должны помнить, что мир и его история находятся в руках

[показать]

Об этом не принято рассказывать. Только случайно узнаешь, когда человек нечаянно проговаривается: не могу больше, тяжко. Оказывается, вот у этой леди Совершенство дома старая мать в глубокой деменции: таблетки пить отказывается, буянит, бредит, что все ее хотят отравить и обобрать. А в этой идеальной семье красавец и умница муж, одержимый идеей спасения себя и ближних от вездесущей заразы, добивается от жены стерильной чистоты, тотальной дезинфекции — и чтобы тапочки стояли строго параллельно. А в другой — любимый сын, талантливый и странноватый, в 16 лет понял, что за ним наблюдают через стену…

В моем детстве чужого безумия сторонились так старательно, будто оно заразно. Уже взрослые, мы не слишком далеко ушли от иррационального детского ужаса. Чужого безумия сторонимся, а если, не дай Бог, безумие коснется наших близких — не верим до последнего: может, просто тяжелый характер, просто стресс, просто возраст… А когда поверим — молчим. Друг другу можно жаловаться на плохих воспитателей в садике, на собственное обжорство, на соседей… Но только самому близкому другу, и то самым тихим шепотом, можно сказать: как же я устала…

Душевную болезнь — и свою, и чужую — редко кто рассматривает как посещение Божие; скорее — наоборот: в лучшем случае как призыв к теодицее, оправданию Бога, позволяющего страдание. Это — испытание на прочность каждый день; ежедневное сидение, как на вулкане — рванет, не рванет; ежедневное ощущение утраты — ушел, потерялся, умер тот человек, которого знали и любили; явился другой — жадный, мелочный, подозрительный, с психикой плоской, как бумажный лист. Жизнь рядом — ежедневная война, одинокий, заведомо проигранный бой. Приходится злиться на больного — за то, что превращает жизнь в немыслимое; на себя — за то, что голова подкидывает варианты выхода, о которых бы ей, по-хорошему, и думать-то вовсе не надо… Жизнь рядом — ежедневная жалость, которая ищет выхода и не находит: то слезы, то раздражение, то себя жалко, то его…

Врачи говорят просто: жизнь рядом с психически больным — это хроническая психотравма. Чтобы заботиться о том, кто рядом, надо если не залечить ее, то хотя бы найти способ умерить боль: иначе и себя погубишь, и своего ближнего, которому нужна помощь.

Как жить, когда кажется, что Бог отвернулся? Что помогает удержаться в рамках здравого ума, не свалиться в отчаяние? Как найти смысл в этой новой реальности?

Я спросила друзей и знакомых, у кого есть опыт жизни рядом с душевнобольным, опыт, который они никогда не афишировали, — как вы с этим живете?

Отвечают.

О себе и своих любимых людях, с которыми так мучительно трудно.

— Я молюсь, прошу сил и терпения. Бабушка сейчас не спит сутками, пытается выбраться в окно, не узнает нас, умоляет пожалеть… сегодня впала в агрессивное состояние, удерживали вдвоем с сиделкой. Жалость безумная, отчаяние, отупение — все сразу. Если получится ее успокоить — я смирюсь, приму и пустой взгляд, и неузнавание. Перестаешь исходить из понятия «нормы» — норма теперь другое: когда тихо, когда она спокойна, когда ничего не болит, — уже хорошо.

— Надо все время помнить, что человек болен. Психически больные люди часто очень убедительны. Нельзя вестись, нельзя верить. Надо помнить, что он болен.

— Болезнь часто маскируется под самого человека и заставляет думать, что это он груб, он ведет себя со мной плохо, и с ним пытаешься бороться, а надо не бороться, а просто пожалеть.

— Когда доходишь до отчаяния, приходишь в храм и говоришь: «Господи, на что мне она, жизнь моя?!!! Вот, она вся перед тобой. Вот, я надеялась на красоту жизни, что поживу «для себя», как сейчас говорят, что буду гордиться ребенком, как другие. А теперь мне ничего не нужно. На что она мне, жизнь моя?!» В сердце просто гвоздь вбит. Было и такое. Оглядываясь назад, самой себе посоветовала бы не взваливать на себя ношу, которую не можешь нести. А именно — не циклиться на том, что всё непременно должно быть хорошо. Не должно.

— Я научилась говорить: «Пусть будет все не так, как я хочу». Молчать. Просто молчать, как затворник. Общаться действиями и жестами. Научилась самодисциплине.

[показать]

«Как его не убить, когда он так беееесиииит?» - чуть не самый главный материнский вопрос в интернет-общении, если оно достаточно откровенно. Всякая мать, кроме самых уж святых, регулярно чувствует себя Иваном Грозным, Петром Первым и Тарасом Бульбой вместе взятыми. Потому что ребенок как нарочно, ну точно издевается! Можно ли удержаться от рукоприкладства, можно ли не наговорить безобразных слов, за которые потом будет стыдно? И главное – как?

Да, дети прекрасно знают наши слабые места и регулярно испытывают нас на прочность. И даже как будто проверяют: а станем мы их, таких гадких, любить? И что мы им демонстрируем в ответ?

Иногда помогает понимать, что ребенок вот такой и запомнит свою маму: с перекошенной рожей и занесенной для удара рукой. И мы сами будем это помнить, и нам всю жизнь будет стыдно. «Она не помнит, как я ее ударила и набила себе синяк на ладони, - сказала мне мама взрослой дочери, тихая женщина с высшим образованием. – А я помню, и мне очень стыдно». «Мне будет стыдно» - это помогает удержаться.

Помогает и другое. Большинство из нас все-таки удерживается от рукоприкладства и дикого крика в разговорах с начальниками и деловыми партнерами – даже если они нас серьезно выводят из себя. Стало быть, дело не в том, что мы не в силах совладать со своими эмоциями – а в том, что мы не считаем нужным это делать; что с ребенком это, кажется, можно. Дома, со своими – мы не сдерживаемся – будто с офисной одеждой снимаем с себя и правила приличия. Но если поставить перед собой цель и навсегда запретить себе думать о ремне или произносить всякое ужасное вроде «ты мне не сын» или «ты сломал мою жизнь» - то альтернативы находятся сами собой. Но для них надо освободить место.

«Мне помогало, - говорит подруга, - следить за собой и замечать, когда я начинаю раздражаться. И тогда я начинала буквально рычать на ребенка: рррр, я тебя сейчас загрррызу, ррразоррву, ррррр, прррротивный рррребенок, перррестань! После чего я его начинала валять по комнате и с ним бороться. Мы смеялись, спускали пар – и дальше уже можно было продолжать делать свои дела».

Лично меня в критические моменты совместного с сыном делания уроков (именно эта ситуация – самая взрывоопасная в материнско-детском общении) спасало сухое валяние из шерсти: когда удары иглой по шерстяной игрушке становились особенно частыми, сын понимал, что мама начинает закипать, и сбавлял обороты.

Не доводить до кипения, уходить из ситуации – прямо физически уходить, пока не пройдена точка невозврата, за которой сыплются шлепки и произносятся вещи, которые не должны звучать вслух, - это очень важное умение. Иногда уйти мало – надо еще что-то энергично делать. Я вот на кухне убираю, когда разозлюсь, очень эффективно снимает раздражение. А в милой повести Вестли «Папа, мама, восемь детей и грузовик» - вся семья, разозлившись, бегала вокруг дома, повторяя: я сердита, я сердита, я сердита… - и это тоже не самый дурной выход из положения.

«Вы вот умеете так, - говорят на это мамы, - а я, наверное, плохая мать, я так не умею». Плохая мать – это и обвинение себе, и приговор, и отказ от работы над собой: зачем дергаться, если все равно плохая? Плохая мать – удобно, чтобы ничего не менять. А иногда бывает полезно посмотреть на себя как на хорошую мать. И напомнить себе: я хорошая мать, я так не делаю, я умею иначе. Здесь главное – решимость: если знаешь за собой грех, если хочешь измениться, рано или поздно начинаешь меняться хоть бы уже оттого, что надоедает одно и то же из года в год тащить на исповедь: опять не сдержалась, и опять, и опять, и опять…

Но если все уже случилось, то – «гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем», как сказано в Послании к Ефесянам: немыслимо отправить ребенка спать, не помирившись с ним.

Я помню, как однажды, уже помирившись и уложив ребенка спать, я сидела у стола и плакала. И писала в блокноте, упражняясь, кажется, в каллиграфии: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

[показать]

Как сообщают новостные ленты, Парламент Дании 8 июня принял закон, обязывающий все приходы государственной лютеранской церкви проводить обряд венчания для однополых пар. Согласно этому закону, любой священник может отказаться от проведения такого обряда, но местный епископ будет обязан найти ему замену. Закон - пока во всяком случае - не распространяется на другие христианские общины. Это еще один шаг определенной идеологии, которая требует признавать однополые сожительства браками. В чем ее главная ошибка? Таких ошибок - с чисто логической, не религиозной точки зрения - по крайней мере, две.

Во-первых, мы имеем дело с путаницей между поведением и идентичностью. Например, принадлежность к этническому меньшинству является идентичностью - и отказ принимать на работу, например, лиц тархистанского происхождения, будет актом дискриминации, притеснения человека из-за его принадлежности к группе. Пьянство, напротив, является поведением - и объявление, в котором сообщается, что на работу требуются все, кроме пьяниц, дискриминационным не будет. Те или иные особенности поведения могут быть глубоко укоренены - алкоголик, нимфоманка, человек, страдающий манией азартной игры, возможно, и сами не рады своему образу жизни и хотели бы его оставить - но чувствуют себя бессильными сделать это. Эту проблему не стоит преуменьшать - иногда человеку очень трудно оставить свои явно пагубные привычки, и просто потребовать, чтобы он бросил, бывает недостаточно.

Гомосексуализм явно является именно особенностью поведения, а не идентичности - он лежит в одном ряду с игроманией, нимфоманией или злоупотреблением веществами, а не с чернокожестью или этническим происхождением. Вы не можете взглянуть человеку в лицо, выяснить, кто его родители, взять анализ его ДНК и на этом основании установить, что он - гомосексуалист. Единственное, что отличает его от не-гомосексуалиста - это поведение.

Это очевидное соображение, однако, отвергается современной идеологией гей-прав, которая требует рассматривать “гея” как члена меньшинства, аналогичного расовому или национальному. Это приводит к ситуациям, когда, например, христианскую студенческую группу официально (на уровне верховного суда США) обвиняют в “дискриминации” из-за того, что ее правила требуют воздерживаться от любых (в частности, гомосексуальных) внебрачных связей. Но в правилах группы ничего не говорится ни о какой “идентичности”. Только о поведении. Так за христианами отрицается право порицать определенное поведение на том основании, что это, якобы, является дискриминацией по признаку определенной идентичности.

Когда у нас спрашивают об отношении Библии к “гомосексуальности” нам важно уточнять о чем идет речь. Библия недвусмысленно порицает гомосексуальное поведение - как и любую сексуальную активность вне брака вообще. Что же касается “гомосексуальной идентичности” то она также неизвестна Библии, как была неизвестна человечеству вообще до довольно недавних пор. Люди всегда впадали в блуд с лицами хоть своего, хоть чужого пола - но, скажем, спартанским гоплитам или матросам ее величества в голову не приходило, что они принадлежат к некой особой группе - “геев”, причем принадлежат к ней в силу каких-то врожденных и неизменных особенностей своего организма.

Отказ признавать приемлемым какое-то поведение никак не является актом дискриминации человека по признаку его идентичности. Религиозные общины, которые запрещают своим членам употребление алкоголя, не дискриминируют любителей выпить; общества вегетарианцев не дискриминируют мясоедов.

Вторая фундаментальная ошибка связана с полномочиями государства. Есть два подхода к тому, что может и чего не может государство. Согласно одному из них, выраженном в Теории Естественного Права, существует Естественный Закон, представления о правильном и неправильном, должном и недолжном, укорененные в самой человеческой природе. Государство обязано воплощать этот закон в конкретных установлениях, применимых к тем или иным ситуациям, но не может его пересмотреть. В рамках этой теории правами людей наделяет не государство - государство

[показать]

Сегодня, когда говоришь с людьми, которые признают, что в Бога не верят, но при этом признаются, что верить хотели бы, практически всегда сталкиваешься с тем, что свое неверие они объясняют тем, что мало знают или вообще ничего не знают о Боге, о Евангелии, о Церкви, но, главное, о ее обрядах. Нельзя не обратить внимания на то, что эти люди видят в вере, относясь к ней весьма почтительно, какое-то особое знание, для них закрытое. Они всегда подчеркивают, что не учились в воскресной школе, что их не учили думать о Боге, и говорят, что именно поэтому им трудно верить. Как далекие от Церкви люди, так и те, кто себя к ней относят или, не относя себя к Церкви, все же считают себя православными, путают веру и убеждения, веру и богословские, философские и даже политические взгляды, веру и мораль.

В результате знание Бога подменяется знанием о Боге. И вот уже сторонник «русской идеи», самодержавия или просто русского образа жизни, ностальгически вспоминающий о том, как «в старину живали деды», ценитель церковных древностей, иконы или пения или вообще культуры нашего прошлого начинает думать, что он православный христианин. Так рождается христианство ума или православие идеи, иными словами, православная не вера, а идеология. А кое-кто, просто думая, что нельзя быть русским и не быть при этом православным, только относят себя к православию и даже не могут объяснить, в чем их православие заключается.

Это уже даже не православие идеи, это что-то, напоминающее запись о религиозной принадлежности в паспорте, - и не более.

ХРИСТИАНСТВО НАЧИНАЕТСЯ С КОЛЕНОПРЕКЛОНЕНИЯ

При этом мы как-то забываем, что христианство начинается с коленопреклонения. «Войди в комнату свою и, затворив дверь, - говорит нам Спаситель в Нагорной проповеди, - обратись с молитвой к Отцу твоему, который втайне» (Мф 6: 6). Действительно, именно с этого нелогичного, ничем не объяснимого желания обратиться к Богу, заговорить с Ним, с потребности видеть в Боге не «Его», о котором можно рассуждать, а «Тебя», с которым можно говорить, с потребности в личной встрече с Иисусом начинается наша вера. Не разделять взгляды других православных христиан, а иметь глубоко личную потребность в богообщении - вот что такое быть христианином. Потребность молиться, запереться в пустой комнате, встать на колени и т.д. - именно потребность, но никак не долг и не обязанность.

Несколько лет назад, когда детская Библия еще не продавалась свободно, один сотрудник Академии наук, будучи по какому-то делу, связанному с поездкой за границу, в Патриархии, купил там ее для своего сына. Купил, ибо считал, что ребенок должен знать гомеровские поэмы, Махабхарату и Рамаяну, песнь о Нибелунгах и т. д. и в том числе Библию. Купил, отдал шестилетнему своему сыну и забыл об этом.

Прошло сколько-то дней; то ли он сам, то ли его жена зашли вечером в комнату сына и видят: мальчик стоит в постели на коленках и молится. Никто его этому не учил, никто с ним вообще о Боге не говорил, но, открыв Библию, он сам вдруг почувствовал порыв сердца к Богу. Порыв, идущий из глубин его «я» и ничем не объяснимый, - это и есть, наверное, то горчичное зерно, из которого вырастает дерево веры (ср. Мф 13: 31-32). Если же в сердце это зерно, которое, не будем забывать, меньше любого другого семени, не упало, то получается не вера, а идеология. Религия без сердцевины - либо образ жизни с постами, со своей стилистикой (в одежде, поведении и т. п.), с обычаями и даже с церковной службой, либо образ мыслей со следованием тем или иным принципам и теориям, но не жизнь со Христом и во Христе.

Христианами нас делает прежде всего одно - потребность молиться, открывать сердце Иисусу, потребность таскать за собой повсюду в сумке Евангелие и вчитываться в него, вслушиваясь в то, что говорит тебе Господь. Нередко нас спрашивают: как часто я должен бывать в церкви, на исповеди, причащаться и проч. На это я всегда отвечаю: ты вообще ничего не должен, если у тебя не т в этом потребности.

ВЕРА В