На рассвете угасают фонари и рождаются новые звезды.
На рассвете Небо безнадеждно низко. Оно точно когда-нибудь упадет.
Луна третью ночь болеет вместе со мной.
Уже позже, чем слишком поздно, уже дальше, чем слишком далеко - за горизонт,
И шепота больше не слышно...
Думаю, можно начинать кричать.
Кричу - струнами, исступленно всхлипывая бемолями и уже почти ничего не слыша.
Если еще расчертить на паузы, а здесь - ритмично - дать партию дождю, а здесь - неритмично - дыханию, а здесь... а здесь... а сердцу нот не досталось. Надо же.
Никогда еще не чувствовала себя более живой.
Оказывается, это больно.
Настроение сейчас - ...ну вот и кофий закончился...
Теплый июль постучался в открытое окно сеткой чужого сигаретного дыма, травяным чаем с мелиссой и ноющей усталостью.
Равновесие...
Опустошенность.
Как же я все-таки не люблю лето.
Сказка для Даниэля.
Если сидеть рядом и смотреть в Небо, то кажется, что мы грустим вместе - о чем-то одном.(с)
В волшебном городе Будапешт живут волшебные люди, которые совсем не знают о друг друге то, что они волшебные. Они ходят по улицам, улыбаются друг другу, здороваются с незнакомцами и танцуют под дождем. То, что дождь солнечный именно из-за них, они тоже, конечно же, не знают. Зато это знают коты, те самые-которые-гуляют-по-крышам.
А в один самый обычный волшебный день, вернее, в час предрассветных сумерек – а это, как известно, не время суток – а состояние - что-то изменилось. Кто-то в городе загрустил, и не просто, а по-хандрически-летнему, а это, как известно, нарушает обычный распорядок волшебства. Мерцали оранжевые фонари – впрочем, только такие и могли быть в Венгрии, они же самые волшебные, грустно кидая взоры в то-самое-грустное-окно. Улыбались солнечные люди на улице, смотря в то окно, да только не знали, что что-то в их улыбке исказилось – незаметно так, как блик на запорошенном стекле. Капал-капал солнечный дождь, постепенно теряя ясность, туманом серым заволакиваясь. Никто ничего не знал, кроме кошек-на-крышах. А может, и догадывались, но что делать – не понимали.
А за окном сидел, сжимая тонкими холодными пальцами горячую чашку, принц с клетчатым пледом, меланхолически думая ни-о-чем, грустно мечтая об Осени, и – как-то даже отстраненно – о том, чтобы эта чашка его согрела. Почему же она не греет, такая горячая? Почему же не греют улыбки, такие солнечные? Почему же лето, а не осень?
А, нужно сказать, что жил в этой волшебной Венгрии один Волшебник. Нет, он не был самым волшебным из всех людей, он просто был волшебником, а они – людьми. И заметил он туман серый за окном. Этот Волшебник любил молчать с Туманом, и с Дождем, и с Кошками. Вот они ему и все рассказали, стелясь-капая-мурча. Улыбнулся Волшебник – не нужна волшебному городу грусть, если не ткать из нее искусство. И решил он превратить все-все за окном – просто в рассказ. Когда грусть отпечатывается словами, она уже не болит. Волшебник взял свои волшебные чернила и начал медленно чертить ими в Тумане. Кошки одобрительно мурлыкали в такт его словам, Дождь выстукивал ритмический такт. Волшебник написал в воздухе все-все, что хотели высказать люди солнечными улыбками, что хотели высказать Фонари – оранжевыми бликами, запечатал письмо в туманный конверт и послал с дождем – стучаться в окно скучающему принцу…
…а знаешь, через много-много лет, через несколько незапомнившихся жизней, когда я буду знать уже наверняка все про эти построения атмосферы в небе и озоновых шарах, и даже квадратах, когда я буду знать о том, как жил фараон и сколько у него было слуг, когда я буду знать, как поместить в одну чашку все пять мировых океанов, когда я дочитаю все книги на свете и буду нетерпеливо ждать выхода новых, когда синие фонари потеплеют и будут гармонично светиться – синий-оранжевый-белый, когда исчезнут все на свете аллергии,
когда я буду знать все о жизни перелетных птиц, - кто знает, может пригодится? – когда я перестану делать опечатки в важных документах, когда я нарисую Небо на всю стену, весь потолок и даже весь подъезд, когда я буду знать о том, как много может измениться за полсигареты – точно столько же, как и через много-много лет,
“…тогда я куплю себе новую гитару, и, спотыкаясь о струны и выбиваясь из такта, я научусь играть твою музыку”.
...а знаешь, через несколько мгновений мир может сойти с ума, как раз в тот момент, когда мы будем слушать Вагнера и пить кофе, и как раз будет лунное затмение, и время внезапно разорвется на части, и солнечные люди рассмеются, искрясь счастьем – они поймут, сколько радости дарили своими улыбками, и от этого станет еще радостней,
а знаешь, как мир сойдет с ума? – он даже не успеет удивиться, зато как все удивятся потом, когда обнаружат вдруг, что все они поголовно сумасшедшие, даже те, кто должен с умным видом определять уровень сумасшествия. А в чем дело, будут понимать только музыканты, те самые, что играют словами. И еще, наверное, коты, те-самые-что-гуляют-по-крышам. И тихо-молчаливо-улыбающийся Волшебник.
…а знаешь, в тот самый осенний вечер, когда мы уже совсем отчаемся согреть
Настроение сейчас - *кома .. люди, как вы смеете ненавидеть мир?*
Это цитата сообщения Хаэль_МакРори Оригинальное сообщение
ещё колыбельная. депрессивная, даже пчёлы злые.
бесконечно травам вдоль дорог клониться,
там, за травным морем, бродит кобылица,
и плывут в тумане годы, свечи, лица.
спи, ничто не может дважды повториться.
кобылица бродит в серебре луны,
нет беды и нет победы, только сны.
ветер гонит тучи по лугам небесным
к югу и заморским странам неизвестным.
там сидят на ветках дево-рыбо-птицы...
расправляют крылья, чтоб тебе присниться.
ураганы, грозы, волны, валуны...
нет беды и нет победы, только сны.
звёзды — словно пчёлы, жёлтые и злые,
падают в ладони ветра неживые.
мёд их разольётся из ковша по небу
медленным рассветом, сном, что был и не был.
спи, пока ведёт нас вдаль клубок луны...
нет беды и нет победы, только сны.
Настроение сейчас - а после Цветаевой остается такое кофейно-мятное послевкусие..
Сидеть на траве, крылья-веер раскинув,
Мечтать о полете, о звездных равнинах,
Заснуть, видеть сны о заоблачных далях,
А утром описывать грезы в деталях.
Упасть с высоты в десять тысячелетий,
Разбиться. Подумать, как свеж нынче ветер.
Найти один ключ, восемнадцать дверей,
Ходить по песку, считать судьбы зверей.
Ронять свои перья и сыпать росу,
Стирать чьи-то слезы, держа на весу.
Забыть про кипящую воду в стакане,
Что есть протестанты, а есть лютеране.
Покрыть потолки краской цвета небес,
Всегда быть творцом самых разных чудес.
Создать пару звезд, посидеть на Луне...
Все это возможно. Не только во сне.
Настроение сейчас - грустно-сказочное
В старом полуразваленном замке живут король, королева, их дочь – соответственно, принцесса, три неповоротливые королевские кошки и еще холодное утро понедельника.
Из моего окна видно, как король и королева стоят на балконе и грустно смотрят друг на друга. Принцесса умирает со скуки. А это весьма серьезная болезнь.
То ли лето с каждым годом холоднее, то ли мы слишком обижены на его неправильность.
А вобщем-то, кто виноват? Нужно же на кого все свалить. А под руку Лето подвернулось. Глупо.
И только серая бездомная кошка все так же гуляет по крыше.
P.s. Ника, эстафета "не_молчи" продолжается)
Значит, передаю её всем-всем. Говорите. Говорите о чем угодно, когда угодно, где угодно. Говорите взахлеб, не задумываясь, шепотом, криком, нотами. Но только не молчите. Нельзя.
Настроение сейчас - ...что, в принципе, уже и не важно.
Девочка с карандашом в руке, что ты пишешь? Что именно выводит твой карандаш, танцующий по белому листу бумаги? Чью-то историю, волшебную, прекрасную, где кто-то нашел себя и свою любовь, или поборол страхи, или приобрел друга? А может быть, ты пишешь про себя?
...как словила мимолетный его взгляд, и этот взгляд грел тебя по пути домой, где тебя ждал твой уютный мирок, наполненный шелестом страниц, тихой мелодией, набросками рисунков и дымкой над кружкой черного кофе с ванилью...
...а может быть, как солнце путалось в твоих волосах, или о том, как ветер приревновал к нему и разбросал твои кудри по плечам, как струились глаза любовью к Луне, как ты встречала Лето - как бы тебя принуждали, так нехотя и даже с грустью рисуя июньськие рассветы....
...Или о том, как твой хитрый лисий взгляд манит и зовет, в то время, как сама ты предпочитаешь уйти, исчезнуть, раствориться?..
А может быть о том, как тебя оттолкнул кто-то близкий, и ты из последних сил сдерживаешь слезы, и выплескиваешь себя на бумагу, чтобы потом порвать, сжечь, уничтожить? Забыть и забыться!
Так много проще, когда твое горе существует лишь на бумаге, и никто не замечает, как дрожат твои руки, выводящие последние строки рассказа…
Ты допишешь — и начнешь жизнь сначала, забудешь все — ведь этого не было, это всего лишь твой рассказ, придуманная история непридуманной жизни.
И никто так и не поймет, какая именно вода попала на бумагу - соленая ли, пресная ли?
И никто так и не узнает, что было с тобой, когда ты заперлась в своей комнате и писала, писала, писала, как одержимая… И никто никогда не поймет, почему в твоих рассказах так мало... и так много...
И все - по-прежнему - будут думать, что нитками сказок, чудес и счастья зашьются все твои раны, что тебе это так за-про-сто, что жизнь у тебя - как у сказочной принцессы, что... что еще?
Про счастье трудно писать, но счастье легко выдумать…
Фальшь.
Быть счастливым легко - и страшно.
Может быть потом... может быть, когда-нибудь... наверное, наверняка. Только не здесь и не сейчас.
...а пока ты можешь только жить, как тебе было подарено Небом, с улыбкой на устах, со слезами в душе, и с горячей уверенностью в том, что обязательно будешь счастлива, потому что все, что у тебя есть — это твой танец, твой детский смех и твои сказки, которые, быть может, еще изменят твою жизнь…
Кто же ты, девочка с карандашом в руке? И что же ты пишешь?
Свой звонкий смех, свою задорную улыбку и невозможные, нечеловеческие глаза?
Или стон, зажатый зубами, чтобы никто не заметил, не понял…
Или надежду на то, что кто-нибудь прочтет, заметит, поймет…
А может ты сейчас пишешь эти строки: «Пошли вы все к черту, и не лезьте мне в душу, и не смотрите за моим плечом, как вы меня все достали, я ненавижу вас!»
Кто же ты, девочка с карандашом?...
Это был город вроде тех, из которых обычно появляются гениальные художники.
Кажется, что-то близко к Венеции, а может, к маленькому французскому городку Лисс…
В городе часто шел дождь и так же часто светило солнце.
По дорогам бродили кошки – вечные стражи,
По обочинам стояли фонари – вечные сони.
А она.. наверное, она была самой обычной. Только для этого города.
С ней здоровались кошки и сонно моргали фонари,
Когда она гуляла в парке, прячась под своим цветастым зонтом и кутаясь в полосатый шарф.
С ней здоровались жители городка, когда она выходила в магазины, или сидела в кофейнях, наблюдая, как струйки светлого дождя стекают по стеклам.
У неё был дом совсем обычный, для этого городка.
Двухэтажный, старенький дом. С самым настоящим чердаком.
На чердаке жили волшебные маски. Самые что ни на есть ве-не-ци-ан-ски-е.
Это цитата сообщения -licht- Оригинальное сообщение
***
Мо-ни-ка...
Нам Небо подарило этот мир.
А мир нам подарил не каждому заметное, прозрачное, изменчивое, светлое - Волшебство.
Нам Волшебство в ответ на наши сказки дарит чудеса, а чудеса играют с солнечными зайчиками, совсем как маленькие котята.
Теплый южный ветер поет нам колыбельные, а северный - рассказывает сказки.
Среди толпы и суеты, у нас есть сны, у нас есть ноты,
Горячий кофе и мятный сахар.
У нас огромная палитра слов, неуловимая и чистая радуга чувств и эмоций.
Для нас встает солнце в розовом шелке, для нас разбивается осколками небо.
У нас оркестр - из гроз, ветров, из шелеста листьев и капель росы, нам вторит каждое время года.
Но мы не слышим. Мы не видим. Нам грустно и слишком обидно.
А Небо где-то выско, такое синее и странное, смеется, протянув ладони,
И удивленные дожди притихли, затаились, ждут чего-то..
Мы, кажется, просто не видим.
Наверное, не заметили.
Нам Небо подарило целый мир, а ты грустишь...
Улыбнись?
Настроение сейчас - "...а Моцарту смешно"(с)
Мне было смешно, смешно, до боли, до икоты, до темных пятен перед глазами, навзрыд_смешно.
Как быстро и легко, оказывается, люди становятся – ненужными,
люди становятся – неинтересными, блеклыми, невнятными, невыразительными – как глаза больной кошки,
как отреченные фразы сумасшедшего, в порыве неожиданной страсти вырвавшиеся из его груди хриплым кашлем.
Тик-так. Цок-цок.
Часы в столовой возмущенно тикали, тени расползались по светлым обоям - в последний раз.
солнце беззвучно падало в мой пустой стакан, и таяло - прикосновением лучей ко льду - таяло мое бессмысленное сердце…
В_последний_раз.
Уходя, оставили дверь – распахнутой, и вот уже в нее заглянули первые звезды.
Силуэты метались по серым дверцам, стертым рамам и холодным зеркалам….
В последний раз всегда - неотразимая печаль неотвратимости реальности_происходящего.
Тик-так. Цок-цок.
На что ты надеялась, глупая девочка..
Невыносимо пахло летом. Зачем?..
Настроение сейчас - странно.
Слезы - отрава, слезы - хрусталь, слезы - сладкий яд.
Упиваясь им - и находя воплощение дождя в нечеловеческой печали.
В слезах есть что-то от наслаждения.
Болью вспыхивал, рождаясь внутри, каждый вдох, каждый пунктирный всхлип.
Ми-минор. Изорванные струны. Разбитые клавиши. Искалеченые руки.
Пальцы недоверчиво скользили по его бледнеющей щеке, перебирали тускнеющие волосы, которые еще только утром, казалось, пылали золотом. На его лбу горела неумолимая печать быстро увядающей жизни.
Остро упираясь коленками в кафельные квадраты, дрожа от пробирающих до косточки мрачнеющих мыслей, от наползающих на душу теней...
Стоило ли описывать белую дорожку исчезающих самолетных хвостов – вкруг золотого глобуса манящей жизни?
Ведь сегодня никакая география не была способна спасти угасающую на моих руках фарфоровую жизнь.
Ах, он умирает, уходит, до последнего содрогания пытаясь стиснуть локоть,
слабо тянет ближе, силится улыбнуться, но вымученная улыбка – пугает и
холодит, убивает, вырывает сердце невозможностью_помочь.
Стеклышками калейдоскопа, разноцветными шарами, вырвавшимися из руки продавца
– кружат над головой наши недосмотренные сны, в которых мы были одеты в белое,
смело прикасались к хрустальным клавишам и никого-никого не боялись.
Моя память забрызгана его легкими словами, как белая ткань – апельсиновыми брызгами.
Только это сейчас перед глазами.
Белая ткань. Апельсиновые брызги. Так далеко. Так близко.
И вот он снова рядом – после сотен ночей ожидания, после тысяч шепчущих молитв – рядом в первый и последний раз.
Поднимая глаза – и всем отчаянием упираясь в вежливый чистый потолок.
Хочется разглядеть звезды, что морозно светят высоко над городскими крышами, выловить в своей памяти хотя бы тонюсенькую ниточку света и подвесить на нее иссыхающую рядом жизнь, но – никак.
Белая ткань. Ми-минор. Наслаждение слезами. Было ли, не было?..
Как в плотное стекло экспериментальной камеры,
стучась всем больным метрономом сердца в мерцающие экраны закрытых дверей,
- но полуночный коридор отвечает только ворчливым гулом.
Наверное, так?..
Помогите.. вспомните... ми-минор, истекающий кровью, излучающий болезнью.
Белая ткань. Исступление слезами.
Теплое дыхание срывается в слабый кашель. Сквозь слезы бессильно наблюдая, как снегом под солнечным дождем тает его прекрасное молодое лицо…
Ненависть к больницам... Белая ткань. Красные капли.
Помогите, вспомните... остановите кто-нибудь эту смерть.
Туман обвивает влажным траурным платком.
Поднеся к лицу дрожащие руки, вглядываясь в переплетение неведомых еще судеб на ладонях,
тихонько дуя на них и молча прощаясь...
Белая ткань. Ми-минор. Наслаждение слезами.
Сказка про Волчонка и Ветер.
Жили люди в деревнях глухих, на окраинах лесных,
слушали люди в полнолуние, как волки воют – боялись люди,
да не знали, что бояться нечего…
Маленький Волчонок любил слушать ветер.
Каждую ночь он приходил на вершину самой высокой скалы, туда, где мелодию было слышно лучше всего, садился, обвернув длинный хвостик вокруг лапок, прикрывал свои глазки сапфировые и слушал. Волчонку всегда казалось, что они со Скалой очень похожи – оба были серые и сильные. Ласковая Луна светила нежно, обнимая их свысока – и Волчонка, и Скалу, и слушали они все Ветер – и Волчонок, и Луна, и Скала. Ветер раскачивал ветви высоких деревьев, играя листьями, скользя между лунных лучей, ветер тихо напевал о странах дальних, о чудесах невиданных, о зверях диковинных… Ветер играл тихо на флейте яблочных веток, рассказывал, что он видел сегодня, и куда полетит завтра, и маленькому Волчонку казалось, что на его ресницах шуршат-листаются страницы книги сказок, с картинками яркими-красочными, и так он и засыпал здесь, на Скале, не дождавшись рассвета, и видел сны, напетые колыбельной Ветра.
Однажды Ветер рассказал Волчонку, что в их края едет издалека на коне златогривом девушка прекрасная по имени Лето, с солнцем в волосах и цветами в глазах, и смехом искристым засеет все поля, леса и ручьи, а с нею – трое веселых ее сынишек. Они будут играть с Волчонком, конечно же, и с другими зверями лесными, нужно только…
- …сделать Лету подарок!... – пропел Ветер и стряхнул Волчонку на нос несколько лепестков жасмина.
- Подарок? – удивился Волчонок. – А что это такое?
- Это… должно быть красивым, приятным, и чем-то чудесным светиться, и чтобы от него хотелось улыбаться. И обязательно – твое… - прошелестел Ветер и улетел.
Маленький Волчонок смутился. Он никогда не делал никому подарков и совсем теперь растерялся. Нужно что-то делать, что-то придумать, ведь иначе девушка прекрасная не будет улыбаться, и не засеет смехом лучистым все поля, лужайки…
- И земляника не покраснеет, - вспомнил Волчонок и загрустил. Он очень-очень хотел сделать что-то для Лета. Вот свернулся он в клубочек на Скале, хвостиком длинным прикрыл носик, смотрит-смотрит на Луну лимонную и думает. А Ветра-друга не было рядом, Ветер улетел – Лето красное встречать, и не было слышно песен любимых, и как-то и не думалось. Грустно. Смотрит-смотрит Волчонок на Луну-лимонку, Луна улыбается, светит ласково, сетки шелковые облаков серебряных колокольчиками прорезая, и так ему вдруг захотелось запеть так же красиво, как ветрова флейта. Вдруг лучик мягкий лунный упал прямо в глаза, и Волчонок вдруг забылся, закрыл глазки сапфировые, сел и запел. Запуталась его песня странная-мелодичная в ветках яблочных, поймала ее Луна, серебром притряхнула и пустила гулять по облакам.
Услышала девушка Лето и конь ее златогривый, приближаясь к границам лесов, песню тонкую, тихую, минорную, дрожащую, переливающуюся, засмеялась девушка, рассыпала радость светлую по лужайкам, полянам, чащам, кустам, и выкатилось из-за горизонта солнце умытое, яркое, кинув свои первые лучики на Скалу. Опомнился тогда Волчонок, затих и свернулся снова клубочком. Он и не заметил, как вдохновенно пел до рассвета, и не подозревал, что это был самый лучший подарок для
Настроение сейчас - странное..)
Странная память сквозь смех, светлая радость в предчувствии лета - без боли, без криков немых,
Странные взгляды в безумных, искристых, зеленых, кофейных, живых.
Это как чудеса из ладони в ладонь, друг другу в дыханье пересыпать,
Это как странная смерть - волшебство? - под звук колокольчиков на облаках засыпать.
Нежность, разбавленна небом, мысли, растертые в пыль,
Это как странная война - без крови, оружия, сил.
Сквозь счастье врезается память, наизнанку все вывертая,
Сквозь солнце теряется ясность - чем ярче, тем сильней ослепляя.
Мысли чужие - это легкий, нежный пух тополей.
Они пахнут солнцем и лезут в глаза - убегаю, наперегонки с ним, скорей!
Пух, а может быть, странная память, а быть может, мысли чужие? - узорчато плавают в воздухе, вверх-вниз, вниз-вверх...
Пух, а может быть, странная память, а быть может, мысли чужие? - а, может быть, летний снег?
Необъяснимая пора. И солнечная радость так неправильно смешалась вдруг с разлукой.
Лучи сквозь пух, а может, память, - он застилает мне глаза и вяжет руки.
Быстрей, спасаться бегством, но куда? - все улицы безлюдны... а пух совсем везде.
Смирившись, бродим тихо в сумерках, печально улыбаясь новорожденной звезде.
А улицы пусты... Лишь я да пух, воспоминанями светлыми запутавшийся в волосы.
Клетчатым пледом укрывает одиночество - ведь кто-то от меня так далеко! - и что-то вроде грусти слышно в голосе...
Но выживем, не упадем, ведь выстоим! Другого не дано.
Пока у нас есть ноты,
Пока у нас есть кофе,
Пока еще для кого-то наша жизнь со стороны - чудесное кино.
Пока у нас есть музыка, и за окном - фиолетовые грозы,
И странные стихи, и не менее странная проза,
И Flёur, и книжки, и песни, и нечаянно срифмованные вздохи,
В которых все давно уж решено.
Держись, посмейся громче, и не смотри, что пух уже окутывает ноги.
Сплети несколько сказок, выпей кофе, покури и улыбнись -
Лето уже в дороге.
...Улицы пусты. Ведь все боятся памяти и прячутся в коробках из-под спичек.
Остались мы одни здесь - я да пух - графоманить и вспоминать тебя под пенье сонных птичек.
Для Даниэля.
...на одной волне, по одному лунному канату и одному подоконнику?
Давайте споем этому миру забытые колыбельные и расстелем над ним старое доброе Небо времен сотворения мира,
Так странно-безумно, легко и волшебно, как знакомая вечность, так близко и просто, как тихие шаги по квартире, как запах ванили.
Давайте споем, заплетая слова - со смыслом, без смысла, со смехом и плачем, со светлой печалью, со звездной улыбкой,
Теперь же не страшно говорить, выливать; слова рвутся, пробивая насквозь молекулы, клетки, стекла и стены,
И больше не страшно молчать обо всем, так громко молчать и не думать о причинах, о следствиях, и что там потянет за собой перемены...
Давайте споем, легко-безмятежно и нежно, раскидывая тропинки влево и вправо, смотря вперед и назад, а главное - вверх, раскрестив и скрестив все пути, чтобы встретиться снова, и каждый раз - с другими словами.
...На одной волне, по одному лунному канату и по одному подоконнику -
с одним Небом над головой, и одной землей под ногами.
Варьируя между минором, мажором, от диеза к бемолю, от фуги к мазурке, сопрано, фальцетом - но всегда в унисон,
На скрипке, гитаре, фортепьяно и флейте - Моцарта, Баха, Шопена, Бетховена, Этти...
Откуда-то сверху - от ангелов? - слышно колокольчиков звон.
Рамок нет, граней нет, и притяжения нет, и это - не реальность, и вовсе не сон.
А кто-то увидит, улыбнется, отвернется, о чем-то заплачет, о чем-то вздохнет, но совсем не поверит - скажет: "Дети... они еще дети..."
Но у нас никто не молчит - ни Шопен, ни Бетховен, ни Этти.
Давайте споем - случайно влюбляясь, и ненавидя случайно, недолго, без мыслей, без боли, внезапно уходя, расходясь, и вдруг возвращаясь...
Давайте сыграем - смычками и струнами, мечтами и снами, Луной и туманом, муром и миром...
Давайте споем - на одной волне, по одному лунному канату и одному подоконнику,
Давайте сыграем - с одним Небом над головой и одной землей под ногами.
Ва-ни-ль, ка-ра-мель, ми-минор и волшебство Просто_Так,
И, кажется, в мае безумном все мировые проблемы - невесомый нелепый пустяк.
Настроение сейчас - я_так_не_играю
Она хотела прийти раньше… и опоздала на несколько полужизней.
Она хотела рассказать еще о многом… А оно не хотело быть рассказанным ею.
Она хотела еще заставить плакать… но если отвернуться и не смотреть, глаза ведь ничего не узнают.
Ну что, ты опять посмеешься? Попробуй, догони меня – шаг влево, шаг вправо, пропасть, бездна – прыжок – взлет вниз и бесконечное падение вверх.
Поберегись, здесь каждый шаг – секрет, здесь каждое движение – полузапрет, здесь каждая неосторожность может стоить больше всех твоих жизней.
Мне весело играть с тобой, тоска, - обгоняя тебя на несколько весен вперед, смеясь на каждом твоем полуслове, дуновением ветра осушать каждую недо-слезу, - она еще не успеет скатиться по щеке, как уже исчезнет…
Поберегись, ночь сильнее дня, ночь не знает рассвета, ночь окутана пением лунных Муз и шелестом ветра; поберегись же, теперь ты не станешь моей бессонницей, - теперь я стану твоим наваждением.
Поберегись же любого беззвучно сказанного слова, любой громкой мысли, любого проявления жизни, - светлая печаль сменяет черное отчаяние; легкое безумие сменяет исступление…
Шаг влево, шаг вправо – тоска, ты смешная!
Майский снег упал на Небо и покрыл все наши печали полупрозрачным саваном.. Я не знаю, куда мы идем, не знаю, куда летим, и не нужно; так просто-весело-искренне смотреть на паутину-минус, которая еще недавно держала в плену, а теперь скитается с котомкой.
Ну что, попробуй еще посмеяться? Попробуй еще вздохнуть, взглянуть, обнять, попробуй еще кого-то медленно отравой убивать, - попробуй, и ты тотчас же рассыплешься в прах, заблудишься навеки в детских снах-мечтах..
Поберегись же - вся твоя сила обращена в слабость, вся твоя слабость - наша сила; видишь, твоя же сила - тебя и убила. Все твои слезы – наш серебряный смех, а твои зимние грозы – наш майский снег…
Шаг влево, шаг вправо – попробуй, догони!
Current: “Люди смотрят на меня, люди думают – пьяна, или, может быть, больна, а внутри меня – волна!” (Flёur)
(для Skarlett-fantastka)
Лиззи, или Лизбет. Она совсем безумная во всех значениях этого слова, и жить от этого намного веселей.
Она часто забавляется тем, что строит новые миры и двери к ним одним взглядом, вот так вот просто - сидя с книжкой в руках.
Ее любимое занятие - прыгать с зонтиком со своего домика-подушки з оконцами-заплатками, приземляясь на карамельное облако.
У нее немножко микропсии, немножко макропсии и немножко метаморфопсии, и мир вокруг нее совсем такой, как она рисует.
P.S. а папин шерстяной свитер ей великоват ^^
Это цитата сообщения -licht- Оригинальное сообщение
***
Мо-ни-ке.. )
***
Ветер пел - да никто не слышал.
Туманы по весне синие, густые, мягкие. В Туманах бродят тени и белые призраки-кентавры, из Туманов доносятся тихие песни и смех, из Туманов доносится музыка незнакомая, завлекающая.. Туманы по весне пропитаны грозами, мерцают синевой.
Цепь седых холмов, что видно из деревни, окутывают синие Туманы. Говорят, по ту сторону холмов живут эльфы и феи лесные. Говорят, Туманы разделяют людей и волшебство. Говорят, а на деле кто за холмы уходил по весне сквозь туманы, тот не возвращался больше в деревню. Пугают детвору лешаками ворчливыми затуманными, пугают дриадами счастливыми, пугают призраками белыми, - придет, говорят, за тобою, зачарует, уведет по тропинке лунной, забудешь дорогу к дому, забудешь душу свою, забудешь семью..
Да только дети смотрят украдкой в Туманы сквозь синеву ночную - лишь детям слышна мелодия неведомая, будто и сами Туманы поют, будто и ветра за холмами плачут, будто и Луна сквозь шаль прозрачную танцует в такт удивительной музыке. Уходят дети за Луною по тропинке светлой, уходят дети за музыкой, босиком по росе холодной - искать уходят. Под утро возвращаются в свои постели белые, сном нетронутые - в волосах у детей цветы незабудки, да обрывки тумана мерцают синие. По утру у детей смех чистый, хрустальный, перезвоном серебристым льется, сказкой волшебной искрится, взгляды ясные смотрят в Туманы с тоскою тихою. Пугают детей лешаками ворчливыми, дриадами счастливыми, призраками белыми - прячут дети улыбки, молчат, кивают послушно. Что по весне за Туманами синими - лишь детям известно.
Облака знали - молчали.
Травы видели - молчали.
Ветер пел - да никто не слышал.
Сидели дети на чердаке старого дома, мерзли в рубашках ночных, обжигали ладошки, пряча пламя свечи, в ночи слишком яркого от взглядов случайных прохожих. Говорили дети слова-заклинания слышанные, учились дети чудеса творить, учились с волшебством дружить.
Помнили дети, что ни слова не скажут о том, что знают, свято хранили тайну свою.
Ветер пел - да никто не слышал.
Видели за холмами Волшебницу, ту, что музыкой Туманы наполняла, ту, что Луну танцевать научила, - по светлой тропинке ходила Волшебница, и послушен был ей синий весенний Туман.
Видели за холмами - как играла Волшебница на скрипке, как звенели тихонько колокольчики-звезды, как лилась мелодия волшебная, чистая.
Видели за холмами, как смеялись дети счастливые, как танцевали вместе с Луною, как гуляли в Туманах олени серебристо-белые, как ворчали взрослые, заблудившись в ночи за холмами..
Птицы гнезда вили - молчали.
Звери на охоту выходили - молчали.
Ветер пел - да никто не слышал.
07.05.2009