я могу уйти.
и это не будет пафос.
или просто желание
выпить чашечку кофе
в непарижском кафе
где кто-то
когда-то
на пол
опрокинул пару глотков
закипевшей брони
для души не успевшей окрепнуть
от ночи объятий
аромата увы совсем
не кофейного свойства
лучше быть коленкором
чем стыть от рукопожатий
создавшего маслом картину
в раме застывшей крови.
но пока я стою
вдыхая запахи дома.
и отчаянно морщусь
от горечи отрешений.
оседает на связках
щемящего имени слово.
и плачет пан-флейта
от верности со-отношений

Солнечным затмением луна

на какой-то миг смутила душу

и душа уже крушит и рушит

все чем жизнь ее была полна.

 

Господи, верни меня домой.

Господи, открой мне двери.

Где причал и где тот берег,

добрый, тихий берег мой.

 

Я еще не знаю цвета глаз,

я в глаза те заглянуть боюсь.

Над собой, оскалив рот, смеюсь,

что б никто не заподозрил нас

 


в том, чего еще в мечтах

даже совершить не смеем.

Ветер облака развеет

мир развеет прежний в прах.

 

Чтобы мы забыли всех

с кем делили кров, кого любили.

Чтобы мы самих себя забыли

ради призрачных утех.

 

Господи, верни меня домой.

Господи, открой мне двери.

Где причал и где тот берег,

там, где ждет меня покой.

 

Вовремя опомниться и врозь

разойтись, на близость не осмелясь

глупо рассмеялись, не разделись,

только души выжжены насквозь.

 

Время вылетает из орбит

как с цепи срывается собака

и молотит молот в бок по баку

бак пустой в ушах моих гудит.

 

Это больно по живому рвать,

прошлое предать больнее вдвое

ту, которая всю жизнь жила с тобою,

разве с ней не сладко было спать?!

 

Солнечным затмением луна

на какой-то миг смутила душу

и душа уже крушит и рушит,

рвется в бездну а ногами дна

 

не достать, чтоб оттолкнуться вверх,

а она в паденьи, как в полете

только свист на сверхвысокой ноте

солнечным затменьем черен грех.

 

Господи, верни меня домой.

Господи, открой мне двери.

Где причал и где тот берег,

от меня меня укрой.

Диане Арбениной и всем "снайперам по жизни" посвящается... Она никогда не любила группу «Тату», хоть многие и считают этих сладких поп-гёрл символом однополой любви. Она постоянно слушала перегруженные символикой песни «Ночных снайперов» и других молодых исполнителей, которым я предпочитала старую добрую классику типа «Наутилуса». Её любимыми цветами были черный и серебристый, а не розовый. Она не носила на шее подвеску в виде заточенной с двух сторон секиры – зачем? Любые стереотипы она презирала. Я раньше тоже ненавидела шаблонность, банальность… До тех пор, пока не встретила человека, намного более сложного, чем я. Человека, рядом с которым банальной стала я сама. Этим человеком – настолько непохожим на всех, кого я когда-либо знала и кого, может быть, узнаю,- была Она…Наше знакомство могло бы показаться абсолютно обычным, если бы оно не перевернуло всю мою жизнь. Моя биография разделилась на периоды «ДО» и «ПОСЛЕ». Причем, «ДО» я уже почти не помню – как теорему по геометрии, которую рассказала и забыла, потому что больше она никогда не пригодится.Был пасмурный, ветреный апрельский вечер. Я отнесла в редакцию какое-то очередное интервью и решила прогуляться, несмотря на «штормовую» погоду. Ветер был такой сильный, что, казалось, выдует из глаз контактные линзы. Я посильнее замоталась длинным белым шарфом, спрятала руки в карманы короткой кожаной куртки и пошла на набережную. В этом шарфе я напоминала себе поэта-символиста серебряного века. Такая же экстравагантная, задумчивая и погруженная в себя. Навстречу мне изредка попадались замерзшие прохожие, но по мере моего приближения к цели их становилось все меньше и меньше. То ли время было такое, что все уже попрятались по квартирам и, отдыхая от трудного дня, коротали время перед «ящиками», то ли погода была совсем не прогулочная… Город, казалось, опустел. И эта непривычная пустота улиц, пронизывающий до костей ветер и низкие темно-серые тучи создавали гнетущее впечатление. Все было каким-то нереальным, как в компьютерной игре. Матрица…Когда я, наконец-то, добрела до набережной, уже совсем стемнело. Но, что удивительно, небо расчистилось, и взошла огромная яркая луна. Я стояла у гранитного парапета и как зачарованная смотрела на её серебристый диск. Ветер был уже не таким сильным, но от воды веяло прохладой. Домой идти не хотелось, ведь там все равно никто, как всегда, не ждал. Я смотрела на луну и, почему-то, представляла себе, как кто-то с другой планеты смотрит сейчас на Землю. Точно так же, как я, стоит на набережной и смотрит… А Земля отражается в воде. Только она не серебристая, а голубая…- Ты тоже любишь смотреть на луну?Я резко повернулась и встретилась взглядом с Её глазами. Они до сих пор остались в моей памяти как стоп-кадр. Огромные темные глаза… Я разглядела их даже при лунном свете. Тогда они показались мне черными, но потом, при свете, я поняла, что они не черные, а темно-серые, даже темнее, чем мокрый асфальт. Она всегда подводила их черным карандашом, от чего они казались еще больше…Но это я узнала потом. А в тот момент я стояла, не в силах произнести ни слова, и просто смотрела… Как на луну… Она же, ничуть не удивляясь, продолжила:- Я часто прихожу сюда. Особенно, когда мне грустно… Тебе ведь тоже грустно?Я, чувствуя себя полной идиоткой и все еще не отводя взгляда, прошептала:- Да… И мы, не сговариваясь, пошли вдоль набережной. Молча, не спрашивая друг у друга ни имени, ничего… Вновь поднялся ветер, но я его уже не замечала. Тяжесть, которая давила на меня в последнее время, куда-то исчезла. Мне стало легко, как будто я вышла из душного прокуренного помещения на свежий воздух. А Она шла со мною рядом, мягко ступая черными кроссовками, темная и изящная – как тень… Она приходила ко мне всегда по вечерам, когда на город опускались сумерки и очертания предметов делались нечеткими. Приходила без предупреждения, без звонка… Хотя Она, скорее всего, даже телефона моего не знала. Мы с самого начала как будто заключили неписаный договор: ни о чем друг друга не спрашивать. Если хочешь о чем-то рассказать – пожалуйста, только не задавай вопросов. Но рассказывала чаще всего я, а Она сидела напротив меня на диване, обхватив руками колени, и смотрела своими невероятными глазами. Я не знала о Ней почти ничего: откуда она, чем занимается, какие у неё цели и стремления… Ни Её прошлого, ни настоящего, ни планов на будущее. Знала только, что Она поет в какой-то группе, время от времени выступает в клубах... Иногда Она приходила с гитарой и весь вечер пела. У Неё даже гитара была черной! Я первый раз в жизни видела черную акустическую гитару. Мы садились на пол, зажигали свечи, и тишину моей маленькой квартиры нарушал Её низкий приглушенный голос. Если закрыть глаза, можно было бы подумать, что играет диск с Читать далее...

Не бойся света, если он в глаза
Гораздо хуже тьма

На мостах Петербургских застыли
Наши тени безмолвны, глухи.
Мы

Забиться в угол – защитным кругом
Траншеи-стены-решетки ставлю
Крест-накрест - прочно, закрыты ставни
Ни окнах старых.

Мои награды, твои аккорды,
Собачьи взгляды, кошачьи морды.

Не стоит – дальше, не смею – дольше
(Забиться в угол – сдалась, сбежала…)
Тянуть разлуку, топтать вокзалы.
Я все сказала.

Двумя руками закрою уши
Не слышать - просто, сложней – не слушать.

Истории жизни трех семей - гей, лесби и гетеро. Особенно интересны страницы, посвященные быту и сексу безукоризненного гей-союза Мартина и Джоша, который коварно разрушен очаровательной... лесбиянкой Кушлой. Текст одной из самых ярких британских писательниц, лесбиянки Стелы Даффи, отличается подчеркнутым гедонизмом как в отношении к жизни, так и к ее художественному воплощению.

http://bookz.ru/authors/stella-daffi/duffi_stella01.html

Заглавное произведение коллекции Нобелевского лауреата 1929 года прославлено великолепным фильмом Лукино Висконти, ставшим одним из самых ярких шедевров мирового кинематографа. История о предсмерной любви интеллектуала Ашенбаха, встречающего на пляже изумительно красивого юношу.

http://bookz.ru/authors/mann-tomas/smert_-v_761.html

`Дом сна` – ироничный и виртуозно написанный роман о любви, одиночестве, утрате и безумии. У героев Коу запутанные отношения со сном – они спят слишком мало, слишком много, не спят вовсе, видят странные сны, не видят снов никогда... Двенадцать лет назад нарколептичка Сара, кинофанат Терри, маниакальный Грегори и романтик Роберт жили в мрачном особняке Эшдаун, где теперь располагается клиника по лечению нарушений сна. Жизнь разбросала их в разные стороны, но они по-прежнему связаны прочными нитями бессонницы и снов. После ряда странных и поразительных событий, чрезвычайно напоминающих запутанное сновидение, все четверо снова оказываются в Эшдауне и запускают пружину сюжета, который продуман с такой тщательностью, что большинство современных романов выглядят в сравнении с `Домом сна` зарисовками начинающих импрессионистов. Джонатан Коу – замечательный рассказчик, он подчиняет свои романы единому замыслу, когда абсолютно все: случайные встречи, внезапное появление памятных предметов – оказывается в конце плотно подогнано, а самые несерьезные разговоры наделены большим смыслом. Критики единодушно связывают с Джонатаном Коу будущее английской литературы. Его стиль – энергия, нежность, душевное тепло и комизм. Помимо прочих достоинств, `Дом сна` обладает еще и удивительной гипнотической силой.

http://bookz.ru/authors/djonatan-kou/dom-sna_280.html

Пока любовь цветет и зреет,
рисует разум небылицы.
Прекрасной, белокрылой птицей
в твоих мечтах лечу к тебе я.

Прекрасной, белокрылой птицей
я не бывала отродясь.
Летала чаще мордой в грязь.
Но пусть в мечтах твоих продлится

мой светлый образ, затмевая
меня такую, как я есть.
Фантазиям хвала и честь!
А что я вовсе не такая…

Кому охота признаваться.
Потом, когда прозреешь ты,
развея все свои мечты
в тиши умолкнувших оваций…

Я, та, которая не птица,
Сложу беспомощные руки.
Чтоб нам не озвереть от скуки,
не проще ль, мой дружок, проститься.

Я уйду так же тихо,
Как

Через множество лет
— Возвращаюсь
Через тысячи бед
— Возвращаюсь
Сквозь неясности слов
— Возвращаюсь
Сквозь несбыточность снов
— Возвращаюсь
После дальних дорог
— Возвращаюсь
После разных тревог
— Возвращаюсь
К уже прожитым дням
— Возвращаюсь
По погасшим огням
— Возвращаюсь
К тем далеким годам
— Возвращаюсь
По пропавшим следам
— Возвращаюсь
По прошедшей весне
— Возвращаюсь
Хоть на миг, хоть во сне
— Возвращаюсь
Не жалея себя
— Возвращаюсь
Бесконечно любя
— Возвращаюсь

Видно так уж угодно судьбе,
Я всегда возвращаюсь к тебе.

Русалочий сделан выбор
Следы оставляю красным
А снится, что снова – рыба.
А снится, что снова - сказка.
И стая дельфинов резвых
Играет со мною в прятки
А утром – следы порезов
И красные отпечатки
На кафельной белой плитке
Русалочий выбор – пытка.

Я, как могу, сумею
Дотанцевать до лета.
И не дрожит, не смеет
Сотая сигарета.
Дым выдыхаю ложью
Кашляет правды соль.
Если терпеть возможно -
Это еще не боль.

Мы дошли, мы дожили до черного дня,
когда ты без меня, когда я без тебя.
И луна не сорвалась с бездонных небес.
И никто не заметил, как мы с тобой без,
без друг друга мытарились ночь напролет.
Мы за ночь ту состарились, время придет.
И когда станут травы по склонам цвести,
мы бессонную ночь никому не простим.

Кто способен любить - тот горазд колдовать.
Я сучу эту нить, чтобы в узел связать
все невзгоды мои, всю твою маяту,
тетивой натяну и метну за черту
трех границ, что меня разлучили с тобой.
В свете черного дня, за предельной чертой
поперхнется чиновник чернильной душой,
ужаснется: какой он засранец большой!
Будет плакать-рыдать, будет думать-гадать,
как ему ту беду починить-залатать,
место в правом углу затереть-зализать,
там, где он штамповал: “ОТКАЗАТЬ-ОТКАЗАТЬ”.

Я, всю жизнь влюбленная в ту,
о которой мечтать не смела,
проживала с первою встречной,
запивая досаду пивом,
потихоньку лелея мечту,
что пушистой стану и белой.
И та, о ком я не мечтала,
сама полюбит меня.
И вот так протекали годы,
а они никого не красят.
Я под пиво слагала песни
и выла их под луну.
На те песни слетались подруги.
И каждая свято верила,
что уж эта, последняя, песня
посвящается только ей.
Ну, а та, которая... Эх!
Пусть живет где-то там спокойно.
Да не тронет ее бессонница -
мне судьба стеречь ее сон.
Все труднее с годами уснуть,
все яснее она мне снится.
Я пыталась считать овец -
попадались одни козлы.
А все те, кто были со мною,
на меня махнули рукой,
и другим наливают пиво.
Пусть без песен, зато надежней.
Ну, а та, которая... Эх!
Обещала заехать завтра,
просто так поболтать об чем-нибудь.
Вот приедет и будем болтать.

Мы познакомились летом 1991 года на первой международной антиСПИДовской конференции в Ленинграде. Тихий, вежливо-вкрадчивый, и неожиданно общительный молодой человек сам подошел ко мне и предложил войти в совет учредителей ассоциации защиты прав гей-лесби "Крылья".

Потом, в августе, именно он позвонил мне в 6 утра и сообщил о начале военного переворота, который позже обозвали ГКЧП. Именно он составил воззвание к геям и лесбиянкам Советского Союза в поддержку законно избранного правительства. Хоть наша власть и не воспринимала всерьез эту поддержку, но на площадь перед Мариинским дворцом вышла творческая элита Питера, большинство из которых раньше официальных сообщений получили Сережино воззвание.

Он рано остался без матери. Рос при отце-алкоголике. Но умудрился закончить факультет прикладной математики Ленинградского государственного университета с красным дипломом.

Я не умею дружить или не дружить. Нас просто сблизили общие интересы. За его невзрачной внешностью скрывался пытливый ум и беспокойная душа. Помню первое впечатление: "Ой, бедненький! Такой неказистый и гей!.. Серенький воробышек среди ярких павлинов. Да кому же ТАКОЙ нужен!". Но он оказался нужен всем. Кроме представительных званий и регалий с привлекательными личностями, организации нужна была ломовая лошадка, которая бы тащила на себе этот радужный кораблик. Вот Сережа и был той лошадкой. Потому-то он многих и раздражал, что старался всех загрузить конкретной работой. До сих пор в моих ушах звучит его коронная фраза: "Ольга Леопольдовна, уполномочьте, пожалуйста, такую-то сделать то-то". НАПРЯГАЛ и было не отвертеться.

Сережа был нужен всем и никому лично. Поэтому, в отчаянных поисках близкого человека, он порой попадал в жуткие истории. Однажды в 5 утра раздался звонок и в мою дверь. На пороге, едва прикрытый на голое тело какой-то грязной тряпкой, еле держался на ногах страшно избитый Сергей. Ему тогда повезло, что в очередное злосчастное приключение он вляпался рядом с моим домом. Избитых гомосеков я на своем веку повидала не мало. Поразило только то, что это происходит и с Сергеем, с очень серьезным и высоко эрудированным человеком.

Ведь его серьезные дела - это не только статьи и переводы в тематической и медицинской прессе, участие в открытых акциях, мотание по судам, больницам и тюрьмам. Он первый заговорил о проблемах беспризорности и детской проституции в нашей стране. Я не стану заниматься ликбезом и толковать о том, что гомосексуализм и педофилия совершенно разные понятия. Мальчишка, которого он подобрал при очередном рейде по подвалам, был далеко не подарок. Этот маленький воришка периодически с такими же как он подельниками обкрадывал Сережину квартиру. И Сережа с завидным упорством ехал в глухую пьяную деревню к совершенно опустившимся родителям этого "Гавроша" и возвращал ребенка в свой дом, в школу. Терпеливо сидел с ним за домашними уроками.

А времена-то были перестроечные, голодные. Помню, как он пришел ко мне с красным университетским дипломом и просил помочь стереть из него свое имя, чтобы продать эту "корочку". Прикладная математика тогда была никому не нужна. Мне самой по тем временам было не сладко, но я-то была одна, а у него на руках рос мальчишка. Человек с мировой известностью голодал.

Он и погиб с верой в добро. Зачем-то сообщил подростку с неокрепшими моральными устоями, что ему завещана квартира. Летом 1999 года Сергея нашли сварившимся в ванной. Очень распространенная бездоказательная смерть. Вскоре квартира была в срочном порядке продана, а следы мальчика затерялись.

Но Сергей Щербаков не пропал бесследно. Это благодаря ему в наших колониях, в системе исполнения наказаний образовались отдельные отряды из "обиженных", где "опущенных" заключенных наконец-таки оградили от ЗЕКовского беспредела. Остались его статьи, его интереснейшие переводы, и его светлая память в наших сердцах.

наш вирус опасен - любым путем
тем более так: рот в рот
мне не сказали, какой ты Дон:
Жуан там, или Кихот?
а тут и ядерная зима,
и пир во время чумы.
все кошки ночью сошли с ума
и воют почти как мы.
а тут пять сотен билетов в рай,
расценок не выслал бог.
как хочешь, так, мол, и продавай -
там место, и ряд, и срок.
я просто сяду упрямо стыть
глазами за горизонт.
плевать, что дождь, не могу открыть
свой клетчатый старый зонт
не двинусь с места - хоть ты пляши
чертями на сонном лбу...
на всех не хватит одной души -
продам им одну судьбу.

Я хочу не дожить
До седин и морщин,
До безумных страданий и тяжких глубин.

До беспомощной лепты и бессильного тела,
Я хочу не увидеть
Эту жизнь

Хочу почаще таких ночей.
Пускай бессонных, но все же приятных.
И разговоров за чаем отвратным,
И странных, нежно-тягучих речей.
И громких споров за кофе в гостинной,
И посиделок у нас до зари.
И наше фото на полке каминной.
И мы повторим это как ни крути.