ПОМОЩНИК
Но где, скажите на милость, приобрести «нормальный прикид» для молодого человека лет так двадцати пяти, не достающего ростом мне до плеча?! В «Детском мире»? Но детская одежда, даже при современном вольном стиле кроя, на мужчине идеальных пропорций смотрится именно как детская! Смешно и нелепо. Помогла выйти из положения подруга-рукодельница, которой однажды пожаловалась. Нет, конечно, подробности опустила – про Домового, статус Ведьмы и прочее. Обрисовала ситуацию в общих чертах. Подруга попросила снять мерки с моего визави. Потом мы посидели, обсудили цветовую гамму, модные тенденции молодежной одежды… Шучу. Просто упомянула, что клиент предпочитает ткани исключительно из натуральных волокон. В итоге гардероб Помощника пополнился несколькими вещицами вполне достойного вида и качества, которые, надо заметить, оказались ему очень к лицу и из моложавого старичка-неудачника превратили в современного стильного парня. [/more]
- Я могу тебя кое-о-чем попросить? – спросил Иннокентий во время нашего очередного променада вдоль реки. (Вот что бы он ни говорил про разные стихии – огонь, соль и прочие, но именно здесь, на набережной, чувствовала не просто отдохновение, а легкость, граничащую с эйфорией, настолько энергия свободно текущей воды гармонировала с моим волшебным «я»).
- Конечно.
- Надеюсь, просьба не станет тебе в тягость, ибо достаточно специфична…
- Говори уже!
- Я бы хотел… - он запнулся.
Сейчас скажет «тебя поцеловать», подумала я и, кажется, слегка зарумянилась.
- …кепку. Такую… с козырьком и ленточкой-липучкой на затылке.
- Бейсболку что ли?!
- Да. Она, вроде, так называется, хотя слово ужасно корявое и режет слух. Ты мне купишь?
- Куплю, - кивнула я и расхохоталась. – Кепку! Ох!..
- Я допустил нелепость? – он наморщил лоб. – Извини, если…
- Нет! – покачала головой. – Ты ни при чем.
Однако насмеяться всласть над собственной глупостью не получилось. В какой-то момент дыхание перехватило, накатила такая слабость, что не успей схватиться за ажурную ограду набережной, точно упала бы. Что это такое? Резко заболела?
Дрожащей рукой нашарила в сумочке платок, вытерла холодный пот со лба.
- Ты в порядке? – подскочил Иннокентий, заглянул с тревогой в глаза.
Вот больше всего в импортных фильмах, блок-бастерах всяких, меня веселит фраза «Эй, ты в порядке?», заданная искромсанному телу на последнем издыхании. Ну, конечно, я в порядке, если порядок – это торжественное отбытие в лучший мир в ближайшие секунд десять!
- Нормально, - буркнула и сползла по оградке на мокрый от вечерней росы асфальт. Как хорошо!
- Грипп, наверное. Сейчас отдышусь… И пойдем.
- Эй! – Домовой потряс меня за плечо. – Только не засыпай. Я такси вызвал.
До дома пара кварталов. Такси!.. Не. Уж лучше катафалк.
Как добрались, и кто меня втащил на девятый этаж при неработающем лифте, не знаю. Но не Иннокентий же! Хотя… Впрочем, это неважно. А важно, что проснулась на любимой раскладушке отдохнувшая и выспавшаяся. Домовой – сама галантность! – принес мне кофе в постель, но прежде заставил выпить целую ложку прегорькой жижи. Чтобы заглушить ужасный вкус пришлось почти залпом выпить весь кофе. Ну, какое ж тут удовольствие и романтика?! Наверное, с похвалами поторопилась.
- В следующий раз, когда захочешь меня отравить, выбери что-нибудь аппетитнее стрихнина, ладно? Полно ядов с приятным вкусом. Хоть умру с улыбкой на лице.
- Это не яд, - терпеливо пояснил лекарь-коротышка. – Это настойка корня алтея, листьев полевого хвоща…
- Хватит-хватит, - замахала руками. – Я тебе верю.
- Так что с тобой случилось?
- Если б я знала! Просто ни с того ни с сего поплыла куда-то. Наверное, витаминов не хватает. Или железа. Ты ж запрещаешь мне есть мясо!
- Не мясо, а то, что продают с таким названием в магазинах.
- Всю жизнь ела, и ничего, - проворчала я. – В обмороки не падала. Позвоню папе, спрошу. Он врач.
- Позвони, - покладисто согласился Домовой. – Я тоже кое-с-кем посоветуюсь.
- А может, не стоит? – спустила ноги на пол. Валяться весь день хорошо, но надо кое-что и поделать. Поработать, например, чтоб было, на что купить на рынке «домашнего сальца с чесноком». В прошлый наш совместный визит в сектор частного фермерства Иннокентий долго и придирчиво осматривал и обнюхивал все выставленные образцы, пока не остановился, наконец, возле прилавка со старушкой, которая уже собиралась уходить и заворачивала желтоватый подсушенный кусок в красном перце в обложку журнала.
- Бери вот этот.
Цену старушка заломила на мой взгляд несусветную. В гипермаркете на эти деньги можно купить половину кабана! После непродолжительного торга согласилась уступить пятьдесят рублей.
- Только ради него! – кивнула в сторону Иннокентия. – Знаю, сколь они до сала охочи.
- Кто «они»? – не поняла я. Бабка что, видела моего Домового?! Однако она ничего не ответила, сгребла деньги и затрусила к выходу, оставив на прилавке полукилограммовый шмат в обрывке журнала.
Несмотря на жуткий вид, сало оказалось нежнейшим и необыкновенно вкусным. Пожалуй, оно Читать далее...

ПОМОЩНИК

Будильник бодренько заиграл увертюру к «Кармен». Опере. Бизе, конечно же. Мелодия, которую за последние три месяца возненавидела просто люто, но она единственная способна разбудить меня после ночного бдения. Я – «сова», ярко выраженная причем, и ночь – время моей повышенной активности и работоспособности. Только вот для полуночников не предусмотрен рабочий день, сдвинутый часов на семь-восемь от момента Х, когда чертов будильник заводит свое развеселое «трам-пам-пара-пара-пара-пампам…». И надо вставать, брести на кухню в зомби-состоянии, приготовить что-то условно-съедобное, что можно закинуть в себя, дабы желудок не пугал аудиторию голодным рыком. И только к трем часам пополудни (а то и четырем) наконец-то превращаться в адекватно мыслящее существо. Ага! К трем часам! Когда твоя адекватность уже никого не волнует. Когда лекции закончены, студенты радостно и поспешно покинули альма-матер, а я остаюсь одна и с кипой бумаг на проверку (анахронизм, конечно, но разрешать развеселой студенческой братии все копировать из Интернета, - совсем обнаглеют! Конечно, копируют и тырят готовые рефераты и чужие мысли! Я и сама не так давно сменила статус студентки на преподавательский, так что не обманываюсь на этот счет… Но пусть от руки переписывают, тогда хоть что-то в памяти останется!)
Будильник последний раз жалобно тренькнул и замолчал, придавленный подушкой. Даже жаль его стало. Не виноват ведь! Просто честно выполняет свою работу, а я с ним вот так, по-хамски. Хотя… Должен привыкнуть. Не первый день со мной живет.
[/more]
На кухне Кеша пил кофе из моей(!) любимой кружки с тюльпанами, заедая печеньем. Завтракал, стало быть. При этом что-то усердно печатал на ноутбуке, засыпая крошками клавиатуру.
- Доброе утро, Иннокентий Рюрикович! Как спалось-почивалось?
Я чинно поклонилась в сторону кухонного стола.
- Как-будто ты не знаешь, что я не сплю, - буркнул Кеша. – Почти. Ночами. И я просил не называть меня Кешей.
- Но я не…
- Ты подумала.
- Смею заметить, что мои мысли – исключительно моя собственность! Как и голова, в которую никого не зову! Никогда!
- Тогда и не фонтанируй мыслями на всю округу. Не хочешь, чтоб тебя даже на трамвайной остановке внизу слышали, закрывайся, - отхлебнул из кружки. При этом массивная коричневая капля шмякнулась на мой рабочий инструмент.
- Могу у вашей светлости узнать, - я потихоньку начала свирепеть, окончательно проснувшись, - что они изволят делать аки свин с компьютером за шестьдесят тысяч?! Ремонт которого обойдется еще тысяч десять! И, если я решусь выложить оную сумму – а придется! – то месяц будем сидеть на сухарях и минералке вместо кофе!
Иннокентий глянул на меня искоса, чуть приподняв бровь, и вернулся к своему занятию, как то - печатанию и постепенному превращению моего ноута в два килограмма мертвого железа. Молча!
- Ну, вот! – ухмыльнулся наконец довольно, закрыл крышку и отодвинул ноутбук. – Все… Кофе хочешь?
- Да-а-а!!
- Заваривай. В чайнике еще кипяток должен остаться. Но лучше подогрей; ты ж горячий любишь.
Скрестил руки на груди и обезоруживающе улыбнулся. Открыто и светло. Манипулятор чертов! Знает, поганец, что не смогу орать на него, когда он вот такой. Но вообще-то это утро еще отыгрывается на мне, а оно, как говаривал один знакомый художник, добрым не бывает. Для таких, как я.
А в прочее время суток мы с Иннокентием добрые друзья и соседи по квартире. Квартире, где он работает. Домовым. Не впечатлило? А если вот так – ДОМОВЫМ? Да. Тем самым духом дома из сказок, ведь как показали последние околонаучные и совсем не научные, но авторитетные наблюдения и изыскания за последние сто лет, домовые не остались унылыми сварливыми старикашками, таящимися в избушках на курьих ножках в забытых богом деревушках. Они повсюду! Не деревушки, хотя и они тоже. Домовые. Повсюду, где есть хоть мало-мальски обжитое жилье. А когда необжитое, то тут по-другому немножко…

* * *
Я приехала в столицу не потому, что как иные девчонки (и мальчишки!) считаю, что только отсюда начинается трамплин в большую и яркую жизнь. С таким же успехом можно рвануть в Голливуд, ожидая режиссеров и продюсеров, повизгивающих от нетерпения от встречи с Тобой гениальным уже в аэропорту.
Просто в столице живет тетушка – сестра мамы, а значит, город мне не совсем чужой, и есть, где остановиться на первое время. Но только на первое, ибо вырвавшись из-под теплого крылышка родственной опеки, совсем не хочу лезть под него снова! Хочу свободы! Самостоятельности. Хочу почувствовать и доказать себе прежде всего, что чего-то стою без мамы-мэрши и папы – главврача не очень крупного, но все же модного медцентра.
Месяц – гораздо больше, чем хотела - я отъедалась на пирогах хлебосольной и гостеприимной тетушки, попутно изучая объявления о сдаче жилья. Цены везде казались просто неподъемными для молодого специалиста – меня! – без опыта работы и работы Читать далее...

Ночь. Глубокая, тихая, спокойная. Моё время. Удобное. Нет, конечно, я работаю в любой час суток, но ночь люблю больше. Ночью как-то всё… естественнее что ли, без лишних эмоций, без неоправданных трат энергии.

Марк спит. На лбу капли пота, дыхание частое, беспокойное, словно его мучают кошмары. Убираю с его лица спутанную волнистую прядь, легонько целую, захватив губами мочку уха. Он стонет и отворачивается, не просыпаясь. Ладно. В другой раз. И я тихонько выскальзываю из-под одеяла. От двери оглядываюсь. Марк дышит ровнее, складка меж бровей разглаживается; напряжение отпускает его... Рядом со мной непросто, я знаю.

Золотисто-оранжевые фонари безразлично светят на пустынные дорожки и аккуратные каменные скамеечки. Вообще-то в такое время нормальные люди прячутся по своим норкам, за толстыми и не очень толстыми стенами; даже в шалаше и палатке чувствуют себя в безопасности. Но, когда придёт их Час, никакие стены, никакие запоры не защитят, не скроют. Вслушиваясь в пространство вокруг, неторопливо иду через парк. Ничего. Успею. Несколько лишних минут или даже пара часов ничего не изменят, а мне… невесело как-то сегодня. Да, даже Мне бывает грустно, и хочется задуматься, почему всё так, как есть, и можно ли что-то подкорректировать? Хотя бы чуть-чуть! Например, чтобы в глазах Марка не светилась печаль. Они бездонны, его глаза!.. И вся бездна наполнена тоской и безнадёжностью. Словно рядом со мной не может быть счастья... Не может? Вот почему? Что во мне неправильного? И можно ли что-то изменить? Самую-самую малость в заведённом порядке. Кто его установил, тот порядок? Кто следит за ним? Почему я должна подчиняться? Ведь однажды уже нарушила его! Хотя это не принесло ничего. Кроме боли. И, уж конечно, не счастье. Для Марка – точно нет. И с каких пор это стало меня волновать?

Или дело в роли, которую мы все призваны исполнять – каждый на своём месте. А шаг влево, шаг вправо – и мироздание пойдёт трещинами? Ну, уж! Не мелковат ли повод, чтоб мироздание расшатать? Против целого мироздания только печальные глаза Марка... Меня волнует, а Вселенной должно быть всё равно. Она велика.

- Девушка! А, девушка?..

Группа подвыпивших парней проявила ко мне интерес. Ну-ну!

- Вы не боитесь ходить одна? Ночью? Ночью!! – от группы отделился самый смелый, двинулся наперерез. – А то идём к нам. У нас весело. Выпьем, развлечёмся.

Остальные тоже зашевелились и потихоньку начали окружать – заходить сзади и с боков. Предвкушают развлечение? Толпа – на одного. Одну. На одну беззащитную (ха-ха! А вот это вряд ли, но они ж не знают!), босоногую девчонку? Ничего нового. Мир не меняется. Мне стало скучно. Не люблю тратить время на дураков. Но остановилась.

Отчаянный искатель развлечений, сверкая голливудской улыбкой, подскочил совсем близко, незаметно преодолев рубеж критического расстояния, за которым меня начинают ЧУВСТВОВАТЬ... Ага, ну, вот! Улыбка куда-то делась, личико побледнело. Задышал часто, заозирался. Опасность почуял. Хотел что-то сказать, но не издал ни звука, – так близко от меня никто говорить уже не может. Приятели остановились в нерешительности, наблюдают. А Первый упал вдруг предо мной на колени, за грудь схватился. Хрипит, еле дышит. Страшновато, наверное, выглядит со стороны... Другой парень ему хотел было помочь, бросился вперёд и тоже шагнул за Рубеж. Зарыдал (слабак!), забормотал что-то бессвязное, однако сил хватило отпрянуть. Вот тут вся компания и кинулась врассыпную. Должно быть, развлекаться уже передумали. Почему, интересно? Да и хмель у них как-то быстро выветрился. Главный же смельчак валялся у меня в ногах, трясся от страха и не мог даже отползти. А ведь всего лишь взглянул мне в глаза!.. Эх! Хилый народ! И трусливый. Ступай. Твоё время не пришло. Ты мне не нужен. Пока ещё. Но увидимся! Обещаю.

Легко взмываю в воздух и направляюсь сквозь деревья к широкой улице, где, несмотря на поздний час, кипит жизнь. Витрины переливаются зазывно, роскошные авто снуют, погуливает народ из той категории, что вообще ничего не боится, и не потому, что такой смелый, а от ощущения полной безнаказанности и всемогущества. Большая часть моих клиентов как раз из таких!.. А вот и первый. На сегодня. Выходит из машины весь такой довольный, сытый. Галстук ослаблен, съехал набок, рубашка, кипенно-белая, смята и расстёгнута, неприлично явив миру грудь в кучерявых рыжих волосах. Бубнит пошловатую песенку, пошатываясь, бредёт к подъезду. И вдруг замечает меня… Лучшее, а главное, мгновенное средство прийти в себя при любой степени похмелья – это мой взгляд! Клиент пятится, трясёт головой: «Нет! Нет!.. Я не готов! Никогда!.. Убирайся!» Голос срывается, переходит в сип. И вдруг клиент делает неожиданный рывок, и стальная дверь дома лязгает у меня перед носом. Экая прыть! Думаешь вот так просто сбежать? От меня. От Ме-Ня?? Какая наивность!

Плавно скольжу вверх вдоль стены. Второй этаж, третий, четвёртый... Окна мелькают. За каждым - чьи-то проблемы, страсти, судьбы. И никому нет дела, никто не знает, что, вот, Читать далее...

Слушать этот музыкальный файл

///

ВАМПИРША


«Будь незаметен, но будь рядом!»
Кодекс

Я помню самый важный, самый значимый для меня день в жизни – прощание с детством, помню своё отражение в бабулином старинном зеркале, оправленном в бронзу – маленькая девочка в полный рост. Да, зеркало было ростом вдовое выше меня, и отражение помещалось в него полностью – от макушки, украшенной огромным белым бантом до ступней, обутых в розовые туфельки.
- Красавица! – бабуля вытерла слезу уголком фартука.
Я вгляделась в своё отражение – редкие пепельно-белёсые волосёнки, глаза под стать им непонятного водянисто-голубого цвета, тонкие губы, - в мои понятия красоты такая внешность явно не укладывалась. Вот черноглазая, с толстой косой Ирка Зайцева из соседней квартиры совсем другое дело!…
- Красавица, - повторила бабуля и вручила мне букет астр, влажных, пахучих, снежно-белых.
- Не слишком вызывающе? – папа озабоченно нахмурился.
- Ну что ты, дорогой! – мама аккуратно повязала ему серый в розовую крапинку галстук. – Сегодня же первое сентября. Сегодня все нарядные и яркие.
- Ладно, тебе виднее.
Папа взял «дипломат», чмокнул маму, бабушку, меня («удачи, малышка!») и уехал в свой офис, где входил в совет директоров пусть небольшой, но зато очень перспективной компании.
… Помню настроение в тот день, когда впервые пошла в школу. Радость и гордость переполняли меня. Ура! Я выросла! Конец старым бабулиным письмам, рассыпающимся от ветхости, с ирисочно-сладкими эмоциями, приторными, искусственными, хоть бабуля и утверждала, что всё – совершенно натуральное. Конец «сказкам на ночь» по радио, когда невидимые актёры изо всех сил изображали то радость, то печаль, но с таким минимумом искренности – мне ли не чувствовать! – что я потом долго ощущала во рту привкус горечи («ну что поделаешь, милочка, иначе ты не научишься!»). Конец! Конец! Я выхожу в мир! Я буду ощущать его всем естеством, всей душой, всей кожей! Я буду впитывать его, радоваться ему, я буду парить в нём!..
- Соблазнов много, - мама давала последние наставления. – Детка, не кидайся на всё сразу! Будь осторожна!
Я слушала в пол уха – так не терпелось окунуться в большую жизнь! И она ошеломила меня в первый же день. Столько звучало радости, надежды с примесью светлой грустинки, столько настоящей живой энергии струилось вокруг, что я в первое мгновение растерялась и остановилась у школьных ворот, огромных, кованных, чёрных с золотом. Широко распахнутые они вбирали галдящий поток разновозрастных учеников, а два дюжих охранника бдительно следили, чтобы никто посторонний из взрослых не просочился в священную альма-матер.
Мама стояла за ажурной изгородью и ободряюще махала рукой.
Я вошла.
- Смотрите-ка, серая мышка отправилась на прогулку! – кто-то дёрнул сзади за кружевную оборку моей кофточки, да так сильно, что оторванный клок повис безобразным хвостом.
Димка Зайцев, Иркин брат, такой же красивый, как и она, довольно ухмылялся.
- Дурак, - сказала ему, слегка досадуя, что с этим чудовищем бок о бок предстоит провести двенадцать школьных лет, ибо попали мы в один класс, несмотря на некую разницу в возрасте.

Проблем с учёбой у меня не было. Особо не блистала, но и сильно к тройкам не скатывалась. Сидела сзади, за последним столом, тихо и незаметно. (Уверена, обо мне при необходимости и не вспомнил бы никто. «Ксения Иванова? А кто это? Ах, да! Кажется, она учится с нами»).Зато весь класс был у меня перед глазами – со своими эмоциями, нешуточными страстями, переживаниями. Я впитывала их - то горькие, то сладкие, то кисловатые, то острые, но всегда искренние, чистые, натуральные, - дети ведь не умеют лицемерить. Во всяком случае, вначале.
Школа, как говорил мой папа, самое экологически здоровое место. Для таких, как мы.

Вобщем, сначала всё шло прекрасно. Гром грянул, когда мне исполнилось четырнадцать. Правда, и раньше я подозревала, что со мной что-то не так, но дальше неясных ощущений это не заходило.
Накануне дня рождения, возвращаясь с занятий, я увидела вдруг на скамейке школьного скверика одноклассницу. Съёжившись, как замёрзший воробушек, она сидела на краю и тихо всхлипывала. Я подошла.
- Ты чего?
- Ничего, - она опять всхлипнула, и слёзы градом покатились по щекам.
- Говори, - властно потребовала я.
- Он… он… сначала…я сказала: «Уйди!», а он… потом ударил!
- Кто «он»?
- Он…он, - девчонка посмотрела в сторону гогочущей компании подростков, где ростом и статью выделялся один – Зайцев, конечно. Глянул в нашу сторону, ухмыльнулся. Я посмотрела на его наглую рожу, и что-то во мне начало подниматься изнутри – объёмное, чужое и требовательное.
- Иди сюда, - лучезарно улыбнулась парню.
- Ты что?! – испугалась девчонка.
- Сиди тихо, - прошипела я, а Зайцеву опять улыбнулась. – Иди. Или боишься?
Тот подошёл. Небрежная походочка, большие пальцы рук в карманах джинсов, во рту жвачка.
- Чё хотела, Мышь? Если зря позвала, Читать далее...

САПФИР

Солнце палило нещадно. Несмотря на конец августа, никакого намека на близость осени, а с ней и наступления благостной прохлады. Хотя кто знает, чем чревата здесь, в южных отрогах Большого Кавказского хребта перемена времени года и погоды с ним? Ливневые дожди, сели, потом снегопады, многометровым слоем укрывающие склоны и порождающие лавины… И снова удушающая жара, когда снег не тает, а сразу испаряется, и оттого отдельные рыхлые снежники белыми шапками лежат посреди полян с высохшей травой и редкими мелкими цветами.
Людвиг остановился, стянул с головы форменную кепку, обтер лицо. Глянул на острые горные вершины, подпирающие небо, ослепительно синее небо без единого облачка. Будь она неладна, эта Россия с ее климатическими контрастами – жутким холодом зимой и невыносимой летней жарой! Здесь нет переходов, почти нет – или одно, или сразу же другое. Межсезонье столь коротко и незаметно, что ему, Людвигу фон Айзенбергу, привыкшему к теплой зиме и мягкому, сдобренному теплыми дождями лету самого сердца Европы, дико и непривычно, когда перепад температур может достигать восьмидесяти(!) градусов – от минус сорока в январе до плюс сорока (в тени; ее ещё найти надо, тень!) в июне. Или вот как сейчас, накануне сентября.
- Господин обершарфюрер! – Низенький круглый ротный интендант с фамилией Куртц, удивительно соответствующей его облику, подкатился к Людвигу. – Воды желаете?
При внешности благодушного фермера или пивовара, раздобревшего от собственной продукции, Куртц отличался завидной силой и выносливостью. Разумеется, все члены экспедиции тренировались и проходили специальную альпинистскую подготовку. Людвиг считал себя вполне приличным спортсменом, однако рядом с интендантом не мог не признать некоторое превосходство последнего.
Обершарфюрер сделал пару скупых глотков из протянутой фляги, прополоскал рот, сплюнул. Поддаваться соблазну влить в себя литра три, не меньше, живительной влаги никак нельзя! Накатит слабость и тошнота, а еще идти и идти! И тащить рюкзак, что с каждой пройденной милей тяжелеет, давит жесткими лямками на покрытые синяками плечи и ключицы. Терпеть и подавать пример подчиненным,- вот обязанность офицера! Терпеть, когда все естество, все тело прямо-таки вопит от боли и усталости.
- Как думаете, господин обершарфюрер, - Куртц тщательно завинтил крышку фляги, сам, однако ж, не приложившись к ней и на глоток, - как думаете, мы что-нибудь тут найдем?
- Зависит оттого, что ищем, - Людвиг, надел кепку, надвинул ее пониже на лоб, защищаясь от солнца.
- Как что? Золото, конечно! – хохотнул интендант. – Я обещал Марте вернуться богачом и подарить диадему с алмазами. Тогда красотка точно выйдет за меня! Ах, Марта-Марта!.. Ундина!
Людвиг попробовал представить вожделенную деву – белокурая, румяная, голубоглазая. Пухленькая, под стать Куртцу, фрау в клетчатом платье, белом фартучке. И, конечно же, дивно печет пироги по воскресеньям. Мечта бюргера…
- Вы счастливый человек, герр Куртц, знаете это? У вас есть мечта, у вас есть, кому ее подарить, к кому вернуться.
- А у вас разве нет? Никого нет? Кто-нибудь вас же ждет!
- Никто не ждет, - буркнул Людвиг. Ему не хотелось это обсуждать. Ни с кем. Тем более с интендантом. Воспоминания, отзывающиеся болью в сердце, образы, которые уже пять лет пытается спрятать в самом дальнем уголке памяти. Спрятать поглубже, если уж невозможно навсегда забыть.
- Ах, война! – вздохнул Куртц. – Ну, ничего. Какие ваши годы, герр обершарфюрер?! Жизнь наладится. Вот увидите! Найдем золото, выберете себе девушку. Самую прекрасную.
Хохотнул.
- После Марты, конечно.
- Золото? – Усмехнулся Людвиг. – Ну, удачи вам!
- Нам всем, господин обершарфюрер! Нам всем большой удачи!
Он взвалил на спину рюкзак, раза в полтора больше, чем у Людвига, бодро зашагал вперед, словно не существовало ни жары, ни высоты, ни усталости в его празднике жизни. В празднике добывания золота для далекой Марты. Вот ведь человек – все у него просто, все распланировано. Находим золото, возвращаемся домой, женимся… Впрочем, неплохо. Совсем неплохо. Если бы только за золото можно было купить избавление от боли, от воспоминаний, от взгляда огромных глаз, наполненных тоской.
Людвиг помотал головой. Хватит! Хватит уже! Сколько можно?! Давно пора забыть. Тем более что Хельга ушла от него три года назад, а жизнь покатила совсем по иному руслу. Служба в Вермахте, фронт, перевод в дивизию «Эдельвейс». Никакой лирики, романтики и иже с ними. Работа, работа, работа. Изнуряющая, отупляющая, нескончаемая. Да он и не возражал. Казалось, так будет проще. И легче. И никаких воспоминаний. Только вот от себя не убежать. Даже здесь в неприветливых горах, за тысячи миль от кладбища с маленьким гробиком, спрятавшим оборвавшуюся жизнь, жизнь, едва начавшуюся.

Колонна третьей роты горноегерского полка дивизии «Эдельвейс» растянулась почти на километр на тропе верхнего траверса Гоначхирского ущелья. Шли уже пять дней от последнего населенного пункта, который значился на карте как «поселок Бехчин», а на Читать далее...

НОЧЬ КРАСНОЙ ЛУНЫ

(Истории отдела «А»)
(пятый опус из серии)

Милка сидела на кушетке, по-турецки скрестив ноги и уложив на колени ладони с соединёнными в щепоть тонкими изящными пальчиками. Закрытые глаза, распущенные светлые волосы, перехваченные плетёным ремешком из медной проволоки, этнического стиля платье, - всё в совокупности подчёркивало облик существа, если и не совсем неземного, то, по меньшей мере, далёкого от забот житейских и всего прочего мирского.
- Акты на столе, - не открывая глаз, прошелестело эфирное создание.
- Ага, нашла. Отлично смотришься, - я пролистала пачку подписанных бумаг, сложила в планшет (нам не полагается носить документы даже по коридорам родного учреждения в открытом виде, сиречь обычной стопкой). – Комиссия оценит нетрадиционные приемы работы.
- Комиссия? – Милка встрепенулась. – Какая комиссия? У нас проверка? Опять?
- Да какие-то типы по коридорам бродят, в кабинеты заглядывают…
- А-а. Понятно. Это из пожарной охраны. Громов предупреждал вчера.
Она стянула с головы медный ремешок, закрутила волосы в элегантно лохматый узел на макушке.
- В любом случае, рабочий день у меня закончился час назад.
- Решила напоследок помедитировать? – хмыкнула я. – В облике жрицы шотландских друидов.
- Ничего ты не понимаешь, - Милка кинула ремешок в сумку. – Это для лучшей связи с Космосом. Я взывала к своему тотему.
- О!
- Голова болит, - пожаловалась она. – Общая слабость и утомляемость… У меня пониженный уровень энергии.
- Тотем помог? Посоветовал что-нибудь? Он у тебя кто вообще?
- Лебедь.
- Говорить не умеет, - кивнула я. – Значит, не посоветовал.
- Не должен он говорить, - вздохнула подруга. – Должен делиться праной.
- Судя по цвету твоего лица, если и поделился, то очень экономно.
Она опять вздохнула. На этот раз молча.
- Не космическая прана тебе нужна, а свежий воздух. Ты просто устала! Врач тоже мне. Слишком увлекаешься эзотерикой, дорогая. А наши лучшие друзья, как известно, солнце, воздух… и здоровая еда.
Мы вышли из медбокса. Милка закрыла дверь на ключ и приложила ладонь к серо-зелёной поверхности дактило-планшета. Теперь никто кроме хозяйки кабинета не сможет войти, даже взломав замок. Такая вот у нас охранная система. Ничего не поделаешь. И ведь не банк и даже не мэрия. Всего лишь морг – «Отдел «А» для простых обывателей. Наверное, чтоб не слишком травмировать психику напоминанием бренности всего сущего.
- Людмила Викентьевна! – Мурлыкнул охранник и, картинно шаркнув ножкой, распахнул входную дверь. Милка даже не взглянула в его сторону.
- Ты идёшь?
- Мне ещё два часа.
- А пораньше – никак?
Я похлопала по планшету с бумагами.
– Надо закончить перед выходными… Знаешь что? Давай-ка съездим в Мохоярово. У меня ж там домик! Подышишь чистейшим воздухом с запахом хвои, подзарядишься самой лучшей энергией!.. Пару грядочек вскопаем, посадим чего-нибудь, а?
- Хм!
- Что?
- А без копания грядок можно?
- Ну…, - я пожала плечами, - если ты категорически против, можно без копания.
- А Ксюшка?
- И её привози. Малышке полезно будет. Наверное, настоящей деревни не видела никогда. Улица Центральная – она же и единственная – дом 14. Са-а-амый последний. Найдёшь?
- Ладно, - сдалась Милка. – В деревню, на воздух. Уговорила. До встречи в Крутоярово! Завтра.
- Мохо! Ярово!


Нежданно-негаданно доставшийся в дар старый дом в глухой деревушке посередь соснового бора встретил меня сонным взглядом окошек, полуприкрытых ставнями, аккуратно скреплёнными проволокой по причине перекошенности и полной незакрываемости. В прошлый приезд договорилась с местным плотником о кое-каком посильном ремонте, но деда-плотника дети забрали в город, и домик мой остался в прежнем состоянии величавой ветхости. Когда-то он, просторный, с высокими потолками, добротный и отнюдь не бедный – взять хотя бы печь со старинными бело-голубыми изразцами!.. – с превосходством поглядывал с холма на более скромных соседей. Но время шло, холм просел, почти сравнялся с дорогой. Домик обветшал и теперь стал походить на гордого, но весьма преклонного возрастом старца, который помнит много событий и подвигов, но… Помнит-то он один! Дела минувших дней, преданья старины. И вызывает обликом своим бравым разве что снисходительную усмешку вслед. И совсем мало почтения.
Мне его жалко немного.
Не довелось лично встретиться с прежним владельцем, но присутствие того наполнило и сам дом, и участок вокруг с огородом и небольшим садом необычной осязаемой аурой. Тут ощущались одновременно и мудрость, и горечь, и помимо всего ещё кое-что совсем не поэтичное… Вобщем, думаю, порой выпивал хозяин крепко. Реальных следов никаких, но… Даже не объяснить причину подобных выводов! Просто знаю. Чувствую.
Милка развила бы целую теорию о духах, привидениях и прочей чепухе. Именно поэтому и не стала с ней делиться мыслями. У подруги и без того явный перекос в мозгах в сторону мистики. Конечно, приключений странных, не сказать очень, довелось нам испытать предостаточно за последнее время, но ведь даже к самым Читать далее...

ПОБУДЬ СО МНОЙ

Побудь со мной. Просто побудь. Не говори ничего и не проси, чтобы я говорил. Побудь.
Я стану смотреть в твои огромные зелёные глаза – неиссякаемый источник сочувствия и понимания, слушать твоё молчание, куда более красноречивое, чем слова, самые вычурные и правильные.
Побудь со мной. И раздели боль, переполняющую сердце. Раздели обиду за несправедливость, что есть уничижение. Любая несправедливость – уничижение того, против кого она направлена. Зачем же она есть в мире? Ведь никто не хочет попасть под коварный меч! Не хочет и то и дело щедро сеет её вокруг…
Я не люблю делиться с миром проблемами – это признак слабости. Для меня. Только тебя могу попросить, побудь со мной. Только тебя и только раз, ибо не знаю, что будет завтра? Будет ли завтра для меня?
Побудь со мной. Я бы не пришёл сюда, если бы мог справиться. Справиться сам. И прошу тебя рассудить. Я приму будущее, каким бы ты ни выбрал его для меня. Всё равно. Сегодня – всё равно, ибо плачет сердце и желает отдохновения.
В твоих глазах отражение боли. Ты переживаешь её вместе со мной, оцениваешь и думаешь. Ты поможешь, я знаю, ведь род драконов Милосердия тысячи лет заботится о таких, как я сегодня. О каких? Беспомощных? Раздавленных? Погружённых в темноту несогласия с собой? Может быть. Хотя я не причисляю себя к таким. Зачем же пришёл? Просто, чтобы рядом кто-то был. В минуту слабости, которую не хотелось бы показывать всем.
Побудь со мной. Здесь, на Вершине Смерти. Правда, смерти, потому что рискнувший прийти сюда, не возвращается. Прежним. Или не возвращается вообще, если ты решишь, что мера страдания несовместима с жизнью.
Я пришёл на твой суд.
Тебе ведь неважно, что произошло, кто виноват, кто заслуживает прощения, а кто – наказания. Ты оцениваешь не поступок, а результат. Ты заглядываешь в душу и, если боль превышает некий порог, избавляешь от неё. Способом, который выбираешь сам…
Побудь со мной. Крылатый собеседник. Старый и мудрый. Плавно спускаешься с небес, медленно, долгими кругами, словно давая возможность пришедшему передумать и вернуться.
Я не вернусь. Хочу смотреть в твои понимающие глаза, хочу молча говорить с тобой, ибо сегодня ты – единственный, с кем готов быть откровенен.
Побудь со мной. Просто побудь. И я приму твой вердикт. Если мы можем сосуществовать только так. Если среди людей мне не найти понимания. Или дело в гордыне? Может быть. Но с тобой мне легче и проще.
Побудь со мной.
[358x500]

Асфиксию, сиречь удушье диагностировала моя подруга–медэксперт. С большой долей вероятности именно удушье явилось причиной смерти посла.
- Но без вскрытия, - покачала головой Милка, - или, как минимум, более детального осмотра судить трудно. Может быть приступ астмы, может инфаркт. Даже аллергический шок. А может посол просто подавился.
- А как же нож?
- Не знаю. Мне посмотреть не дали. И вот я думаю, здесь что, врача нет?- она потёрла лоб. - Ну-у… - попыталась вспомнить, как именовали медиков в старые – очень старые! – времена. – Знахаря, волхва какого-нибудь? Целителя? Который мог бы авторитетно диагноз поставить. И не пришлось бы нас с пляжа выдёргивать. Решали б сами свои головоломки.
- Есть, - я улыбнулась углом рта. – Костолом. М-м-м… костоправ. Зуб выдернуть может. Подорожник знает!
- И всё?? Один костолом?
- Нет, почему? Есть бабка-ведунья. Та попрофессиональней. Но живёт в трёх днях пути. Пока привезут…
- Могли доставить её через Проход.
- Проход сил много отнимает, ты ж почувствовала?
- О, да!
- Ну, вот. А бабка древняя очень. Нельзя ей через Проход.
- Угу. И у нас один день, чтобы распутать клубок без начала и конца.
Она опять потёрла лицо.
- Спать хочу, сил нет. Давай отдохнём, а завтра додумаем. Может, чего и придумаем. На свежую голову.
Я не стала возражать.

* * *

- Добрэ утрэнэ, купавна! – вкрадчивый шепот над ухом заставил меня вздрогнуть.
Лем с грацией гимнаста перемахнул через перила лестницы и возник передо мной с блуждающей довольной полуулыбкой на физиономии. Даже веснушки сияли радостью. В свете дня он выглядел значительно взрослее. И в росте, вроде как, прибавился.
- Фу, ты! Напугал! – отмахнулась я.
– Искала меня?
И опять что-то неуловимо знакомое пронеслось в мыслях.
Пристально вгляделась в его лицо.
– А ну-ка, улыбнись пошире!
Удивился.
- Зачем?
- На клыки хочу взглянуть. Лем, ты… оборотень?
Насупился.
- Я человек.
- Тогда чего боишься? Улыбнись!
- Я не умею оборачиваться, - процедил нехотя. – Дед мог. Отец. Дважды в год. А я не могу.
- Понятно, - кивнула. – Но кое-что ты унаследовал – походку, клыки… А князь знает?
- Князю важно, чтоб человечину не жрал. В остальном он разницы не делает, – и прибавил:
- А ты? Ишь, глазастая!
- Если учесть, что в прошлом году один из ваших собратьев чуть не полакомился мной, - ответила уклончиво, - то настороженно слегка отношусь. И не тебе меня осуждать. Но при всём том мне требуется твоя помощь.
Он улыбнулся. По-волчьи. Лишь слегка раздвинув губы.

- Мне нужно-то всё ничего! – Милка, сжав кулаки, мерила горницу шагами. Три - туда, три – обратно. - Минут тридцать. И у нас хоть какая-то зацепка будет.
- Ты что, вскрытие собираешься проводить?! – испугалась я.
- Это было бы оптимально, но… Нет. По минимуму. Тонь, ну, отвлеки Али-Бабу хотя бы на часик, а? Для дела же!
- Может, чего другое придумаем? Я однажды уже ходила на свидание «для дела», - заметила мрачно, - и чуть не поплатилась.
- Помню, - Милка уселась рядом со мной, взглянула умоляюще, потом обняла. – Я всё помню, милая. Но не посылать же к принцу сенную девку. И вдруг получится что-то выведать ценное. По крайней мере, наша совесть будет чиста. Что могли, сделали.
- Мне надо обдумать, как и что.
- Конечно. Когда будешь готова, скажи.
Сколько романов читала, фильмов смотрела, - если юным девам приходится браться за расследование, распутывают преступления, не чета нашему случаю – со сложными, многоэтажными композициями, погонями, перестрелками, похищениями…. Успевая при этом влюбиться, устроить личную жизнь, купить домик на побережье. И всё так легко и увлекательно! Даже если не легко, всё равно увлекательно. Проявляя чудеса смекалки и отваги.
Вот бы одну такую сыщицу нам сейчас! Мэри Стью без страха и упрёка. Без угрызений совести, что придётся актёрствовать и обманывать. Во имя блага, конечно, во имя дела! Только легче ли от этого?

* * *
- Входите!
Зулхад–Али-Кемтур сделал приглашающий жест, улыбнулся. Чалма не скрывала на сей раз ни его лица, ни иссиня-чёрных атласных кудрей до плеч. И вообще, одет был по-простецки, можно сказать, по-домашнему, вечернему. Не при параде. Шаровары, просторный шёлковый халат, перехваченный на талии красным шарфом и являющий миру смуглую волосатую грудь владельца.
Ходил босиком. Почему бы нет, коли полы сплошь застелены толстыми узорчатыми коврами?
Тоже что ли разуться? Неудобно вроде. И опять же разгуливать по такой персидской роскоши в уличной обуви как-то уж совсем плебейски. Ладно. Потерпит. Я шагнула через высокий порог в его резиденцию – отведённые посольству несколько комнат во дворце князя.
- Я знал, что меня не оставят в покое до приезда султана, но всё равно рад. Рад, что пришли именно вы. Садитесь, прошу.
Он налил из пузатой бутылочки густого красного вина в серебряный стаканчик, протянул с улыбкой.
- Это редчайший напиток из сокровищницы самого императора.
- Благодарю, - ответила сухо. – Но я не пью. Даже редчайшего и из сокровищницы Самого. Я хотела поговорить, если вы не Читать далее...

«Chercher le loup» - «Ищи волка»

(Истории отдела «А»)

Я всегда любила смотреть на облака. С детства любила. Причём в любой обстановке – в окно, на улице, на ходу… На бегу даже. Сколько раз из-за этого спотыкалась, в лужи падала! Сколько наставлений и укоров типа «ты-когда-научишься-под-ноги-смотреть??!» выслушала! Но…! Не обучаюсь, наверное. Даже разбитые ладони и слегка (?!) перепачканные вещи – невелика цена за волшебное зрелище, сказочное, завораживающее, особенно перед грозой, когда авангардный массив туч клубится фантастическими формами и всеми оттенками цвета от снежно-белого до тёмно-синего, почти чёрного. В такие минуты физически ощущаешь накопившуюся в небесах силу, непостижимую, таинственную энергию, удерживающую в воздухе тонны воды.
Вот и сейчас далеко за озером, над лесом, серо-фиолетовый грозовой фронт изредка вспыхивал молниями, погромыхивал чуть слышно. Я любовалась им сквозь полуприкрытые веки, нежась на горячем песке. Сюда, на пляж пансионата «Лесные озёра», дождь пока не натянуло. Густой влажный воздух уже пропитался запахами грозы, но солнышко ещё жарило вовсю, и мы с Милкой не торопились вернуться в номер.
В этом году с погодой творилось что-то невероятное. Холодный воздух накрыл морские курорты, знаменитые пляжи и прочие популярные места летнего отдыха. Дожди, ветры, штормы разогнали туристов; остались лишь самые стойкие и упорные, коим и непогода не помеха в процессе любования достопримечательностями.
Зато в наших краях царило прямо-таки тропическое лето. Классическое лето с жаркими солнечными днями, синим-пресиним, постоянно – ну, почти постоянно! – безоблачным небом. Народ потянулся на север. Погреться и позагорать. Даже моя дорогая Милка, принадлежащая той самой категории упорных туристов, которым всё нипочём, ежели заранее распланировано, - даже Милка не поехала отдыхать в очередную страну с экзотическим названием. Зато мы вместе сейчас осчастливили своим пребыванием небольшой коттеджный посёлок на берегу живописного озера посреди среднерусских лесов.

- Сейчас я тебе кое-что покажу, - Милка вытащила из цветастой пляжной сумки и пристроила на коленях маленький ноутбук. Розовый! Да ещё и с игривыми серебристыми зайчиками на корпусе. И на клавиатуре.
- Ух, ты! Очаровательная штучка! Подарок?
Подруга бросила на меня мрачный взгляд.
- Неужели я б сама т а к о е купила?!
- А кто? Твой новый?
- Кретин, - буркнула Милка, клацая по клавишам длиннющими ногтями. (Я б не смогла с таким маникюром печатать; поопасалась бы и устройство сломать и маникюр. А Милка ничего, никаких неудобств не испытывает!)
Она задумалась на секунду, потом по-лисьи прищурилась, что означало – у «нового» никаких шансов!
- Нет, я простила бы ему и этот чудовищный дизайн, говорящий о полном отсутствии вкуса, и электромиксер, который в посудомоечной машине постирал… И даже носки количеством три штуки – не пары, а штуки, причём разного цвета! – которые он у меня забыл. Но то, что вымыл голову моим средством для снятия макияжа – это перебор, согласись? Как врач диагностирую кретинизм. Неизлечимо!
- Неужели так серьёзно? - усомнилась я. – Может, простая рассеянность?
- Серьёзней некуда! Флакон, говорит, похож на его любимый шампунь! А прочесть, что на нём написано, не судьба?
- Да… уж!
- В конце-концов современный образованный мужчина – или же претендующий на звание современного образованного! – должен уметь читать по-японски!
- Боюсь показаться несовременной, - хмыкнула я, - но в японском тоже не сильна.
- Тонечка, - Милка бросила на меня снисходительный взгляд. – Речь ведь не о светской беседе, а о паре слов. Хлоргексидин – он и по-русски, и по-французски, и по-японски хлоргексидин! А мужская красота – ещё не повод для отсутствия мозгов у её обладателя, - вздохнула. - Что до тебя, уверена, ты, не перепутала бы! Даже при полном равнодушии к косметике и незнании японского языка.
Она подвинула ноутбук так, чтобы нам обеим видеть изображение.
- Вот смотри, - развернула окошко видеоролика на полный экран. Зарубежная певица с неплохими, надо признать, вокальными данными исполняла новейший сингл на непонятном языке – каком-то европейском; но не на японском, точно. Костюм певицы, состоящий из хитроумно держащихся на ней цветных тесёмочек, заслуживал отдельного обсуждения, но не костюм – что вообще-то странно! - и не голос, и, конечно, не мелодия привлекли Милкино внимание.
Танец! Резковатые, хаотичные на первый (и второй тоже!) взгляд движения, не походили на привычные взору элементы традиционных эстрадных подтанцовок. Однако они вполне гармонировали с музыкой; певица демонстрировала отличное владение телом и чувство ритма.
- Необычно, правда?
- Ну-у… - я пожала плечами. – Каждый ведь старается самовыразиться. Как может. А кто это?
- А, не знаю, - махнула рукой Милка. – Но ты смотри, как танцует!
- И что? Вроде, неплохо.
- Неплохо? Не-пло-хо?!! Знаешь, что она исполняет?! Ритуал вызова духов шаманом индейского племени кайючи!!
- Ага! Конечно! – я поудобнее устроилась на Читать далее...

Смотреть это видео

///

Богиня Денег Лэкшими.

[553x699] Это - Богиня Денег Лакшми. Скопируйте в дневник и через 4 дня она принесёт Вам деньги. Вы получите неожиданные деньги.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ ГОРОД


Посвящается моему другу Лео


- Н-да, - профессор Медведев положил в общую стопку на столе последний лист с эскизом и принялся набивать табаком старинную трубку. За эту страсть – курение трубки - в Академии его прозвали Холмсом. Прозвище шло ему. Хотя профессор не отличался страстью к расследованиям, вид всегда имел такой, словно стоит на пороге великого открытия. Прибавьте к этому чуть сощуренные глаза, наполненные усталостью и некоей запредельной мудростью, лёгкую полуулыбку, - перед Холмсом-Медведевым робели не только студенты и аспиранты… Женская же часть преподавательского состава Академии Культуры и искусств была и вовсе в него поголовно влюблена.
Молодой художник Вячеслав Графонов, в миру просто Граф, Холмса не просто уважал, а… очень уважал! И сейчас, замерев, ждал профессорского вердикта.
На ореховой столешнице, идеально чистой, с аккуратно разложенными стопочками бумаг юная муха кокетливо чистила крылышки. Граф, не сводя с неё взгляда, глухо спросил:
- И каково ваше мнение?
Профессор затянулся, эффектно выпустил кольцо дыма. Табак в его трубке чуть слышно потрескивал.
- Что вам сказать? В целом рисунки неплохие. Чувствуется экспрессия, ваши личные переживания, поэтика я бы даже сказал. Вы, безусловно, талантливы, но…
Муха на столе злорадно потирала лапки.
- Но?
- Вашим работам не хватает глубины, жизни, отражения чего-то большого, того, что лежит на уровне подсознания. Художник – это не просто умение изобразить диковинное животное, которого нет в природе, а убедить зрителя, что зверь сей существует где-то ТАМ, что он чувствует, мыслит по-своему. Средь океана живой плазмы… А всё остальное, без этого, – ремесло, не более.
Он ободряюще похлопал молодого человека по спине.
- Вы, я вижу, расстроились. Не стоит, друг мой. Не всем дано создавать шедевры. В вашем возрасте я был ничуть не менее тщеславен, - он усмехнулся. – В своё время посетил немало экспертов и любителей живописи в надежде получить желанный отзыв. Я спорил, доказывал, пытался объяснить, что иначе вижу мир… Это свойственно юности.
Новая затяжка, сопровождаемая потрескиванием остатков табака, синее кольцо дыма… Граф проводил его взглядом и угрюмо начал собирать со стола свои листы. Потревоженная муха обиженно перелетела к окну и теперь билась о стекло, тщетно желая вылететь.
- В конце-концов, - профессор выбил трубку, осторожно постукивая о край хрустальной пепельницы, - в конце-концов любая работа требует таланта и мастерского подхода. Не всем же украшать соборы фресками. Кому-то надо и шкатулки расписывать. Или кулончики. Такие, знаете, на перламутровых ракушках. Сейчас в салонах продаются… Между прочим, пользуются большим спросом.
- Угу, - кивнул Граф. – Кулончики – это круто. До свиданья.
- До свиданья.
Профессор подошёл к окну, распахнул его, впустив холодный, пахнущий дождём воздух. Задумался на миг.
Муха передумала улетать и рванула назад, в тёплую и душную глубину кабинета.
- Подождите-ка! – окликнул вдруг Медведев художника. – Зайдите на минутку… Присядьте, если не торопитесь. Хочу вам кое-что показать. У меня появилась одна идея… Да положите свои листы!
Граф послушно опять сгрузил стопку на ореховый профессорский стол. Медведев меж тем открыл маленьким ключом высокий застеклённый шкаф с книгами, достал толстый фолиант, украшенный затейливым восточным орнаментом. Чёрным по чёрному. Если приглядеться, можно было заметить, что орнамент, слегка выделяющийся тиснением на коже обложки, являл собой повторяющиеся арабские письмена.
- Вот, взгляните, - профессор открыл книгу где-то посередине и положил перед Графом. – Только руками прошу не трогать. Это раритет и очень дорогая вещь. Смотрите так.
Несколько секунд художник вглядывался в иллюстрацию на глянцевой, обработанной воском странице, потом потрясённо выдохнул:
- Невероятно!
Увитые тугими мускулами тела, горящие неземным светом глаза, напряжённые, готовые распахнуться крылья, - настолько картина была наполнена жизнью, что казалось мгновение – и дивные существа пронзят небо в стремительном полёте, мгновение – и жаркое дыхание опалит кожу, заставит трепетать от ужаса перед неуёмной силой.
- Репродукция? А где подлинник? Хотелось бы взглянуть!
- Это не репродукция, - профессор закрыл книгу, подержал её в руках, словно сожалея, что с шедевром придётся расстаться даже на какое-то время, и снова запер её в шкаф.
- Это не репродукция. Это рукописный экземпляр труда персидского путешественника, исследователя, поэта Абд Хазма. Все иллюстрации в книге подлинные, работы автора, который – заметьте! – не был профессиональным художником. По его словам, он вообще рисовал очень плохо.
- А другие картины там есть?
- Картины есть, такого же качества. Но не стоит без нужды тревожить эту книгу… Она очень старая, - пояснил Медведев. – Написана по-арабски. Вы владеете арабским?
Граф покачал головой.
- Так я и думал. Тем более ни к чему там шарить. Но вот о чём в ней говорится, я вам расскажу. Собственно, для этого и попросил Читать далее...

Это цитата сообщения Волшебница_Алиша Оригинальное сообщение

Ауровиль сегодня. Город-эксперимент, Ауровилль — «город Рассвета»



Ауровиль — «город Рассвета» — находится на юге Индии.
Цель Ауровиля — cоздание «всемирного города, в котором мужчины и женщины всех стран будут иметь возможность жить в мире и растущей гармонии, выше всех верований, выше всякой политики и вне национальных различий».
Сегодня Ауровиль — это город, существующий как социальный эксперимент под эгидой ЮНЕСКО и Индийского правительства.
[показать]
Хотите побывать в этом чудесном городе, погулять по нему и узнать всё о его жизни? Тогда за мной в город Будущего!

Валез грозится удалить блоги, в которых редко бывают. С одной стороны оно, конечно, правильно - зачем дисковое пространство занимать зря? А с другой стороны хорошо это только когда тебя лично не касается
Вот как мне быть, если этот блог для размещения длинных текстов, экспериментов всяких с тэгами... Зачем мне тут ПЧ?
Придётся иногда заходить сюда и что-нибудь писать - вроде как отметиться, что жива ещё

- О, мудрый Харон, подгони же ладью свою к берегу Стикса! Мне в путь отправляться пора, так плату прими поскорее!..
С тихим плеском весло погружается в чёрную воду. Худощавый светловолосый парень в сандалиях и тунике сам отталкивает нос лодки от берега, перемахивает через борт. Изо всех сил пытается сохранять спокойствие, но глаза пылают нетерпеливым огнём, кулаки то сжимаются, то разжимаются. Он с надеждой вглядывается в туман впереди по курсу. Куда же он так спешит? Эх, молодость! Я прячу улыбку в тени капюшона.
Вот и твердь. Туман расступается вдоль дороги, одной-единственной (обычно их больше; ну, да мне-то что? просто отмечаю краем сознания факт). Мой пассажир спешит, выпрыгивает из лодки, но я успеваю схватить его за руку и протягиваю лиру. Её струны тихо звенят в порыве ветра, поют о чём-то грустном…
Парень уносится в туман, а я некоторое время смотрю ему вслед, пока силуэт полностью не растворяется в дымке, потом возвращаюсь к дому, возле которого три дерева (одно засохшее) и огромный камень, словно исполинский клык, торчащий из глубин земли.
Они приходят каждый день, если здесь бывают дни. И ночи. Это я сам придумал – день, ночь… А есть ли сутки и их производные здесь – кто ж их знает? Скорее всего нет. Просто мне иногда хочется отдохнуть, забыться, и тогда я говорю: «Ночь!» И она послушно опускается мягким покровом на дом, три дерева рядом (одно засохшее, но так живописно увито диким виноградом, что я не решаюсь убрать его) и огромный камень с другой стороны крошечной полянки – моего обиталища. Дом пуст; в нём ничего нет, совсем ничего, но мне приятен сам факт его существования. Не знаю, почему и откуда?
«Ночь!» - и становятся видны звёзды, мириады звёзд со всех сторон, сверху, снизу – это если подойти к самому краю. Иногда я сижу здесь, свесив ноги в бездну, думаю, или только думаю, что думаю. О чём мне думать? Всё уже думано-передумано много раз. Так что, просто смотрю на звёзды – эти сияющие в ночи миры, куда уходят мои гости и странники.
Они приходят каждый день. Иногда их много – идут один за другим почти без пауз. Иногда меньше, и разрыв между посещениями длится несколько часов. Тогда я сижу и жду… Впрочем, времени тут тоже нет. Это я придумал деление на часы, минуты. Зачем? Не помню уже. Наверное, от скуки? Или для удобства? А может из интереса – что получится? Не помню. Это было давно. Очень давно. Или вчера? Когда я только придумал здесь время.
Но когда я говорю: «Ночь!», никто не приходит. Может, мои странники толпятся и терпеливо ждут очереди у некоей двери, которая открывается по паролю «день»? Может быть. Я не знаю.
«День».
- Укажи мне путь, мудрейший. Я в затруднении, - рыцарь-крестоносец опускается предо мной на колено. Шлем, увенчанный роскошным пером, держит на локте согнутой руки. – Укажи мне путь, ибо вера моя крепка, но поиски Святого Грааля столь далеко увели меня от мира, что в сердце моём поселилось сомнение… Укажи мне путь, великий пророк, дабы вера моя укрепилась, а дух и сердце возрадовались и наполнились надеждой.
От моих белых одежд исходит сияние, голос глубок и проникновенен.
- Встань, сын мой. Господь да пребудет с тобой всегда, но путь за тебя он не выберет. Следуй своему сердцу.
Одной рукой я протягиваю рыцарю простую деревянную чашу с незатейливым орнаментом по ободку, а второй указываю на десяток дорог, веером разбегающихся из-под наших ног.
Рыцарь принимает Грааль с восторгом и благоговением, губы беззвучно творят молитву. Потом он закрывает глаза, делает шаг, и Путь уносит его и чашу в неизвестность. Может, к подвигам, а может, к забвению. Кто знает? Но ведь это его выбор.
«День».
Целая ватага зелёных, маленьких, стрекочущих, подпрыгивающих на единственной ножке… Или это одно существо такое многотельное? Мне всё равно. Ему-им в дар - некая конструкция из непрерывно пересыпающихся друг в друга шариков, размером с песчинки. Существо(а) принимает шарики, взбрыкивает и уносится по одной из мерцающих тропинок, что во множестве пересекают на миг мою поляну.
«День».
Складывает крылья. Блики света играют на мелких, похожих на чешую серебристых пёрышках. Маховые перья окаймлены бледно-фиолетовой бахромой и ничего не отражают. Зелёный гребень, огромные мудрые глаза. Когтистые лапы, где пальцы размером с меня. Но хорош! Просто великолепен. Смотрит, чуть покачивая головой. Ворох блескучих нитей из моих рук скользит, обвивает изящную шею ожерельем. Что бы это значило? Впрочем, мне-то что?
Дракон прикрывает глаза на миг, потом делает взмах и легко, несмотря на внушительный размер, поднимается в воздух, описывает круг надо мной и исчезает за краем. Где-то там. Где звёзды сверху и снизу.
«Ночь».
Я сижу на самой границе бездны, всматриваюсь в бриллиантовую темноту и надеюсь ещё раз увидеть Серебряного дракона. Хотя бы след. Хотя бы путь, которым он ушёл, улетел.
Все уходят, все. Только я остаюсь. Мы встречаемся на миг: я - чтобы вручить дар, они – чтобы принять его. Здесь, на границе времён и дорог, в начале путей.
«День».
- Ты кто?! – Читать далее...

[показать] [показать] _Александр Куприн. Гранатовый браслет_ ----------------------------------------------------------------------- ----------------------------------------------------------------------- _6_ Полковника Понамарева едва удалось заставить сесть играть в покер. Он говорил, что не знает этой игры, что вообще не признает азарта даже в шутку, что любит и сравнительно хорошо играет только в винт. Однако он не устоял перед просьбами и в конце концов согласился. Сначала его приходилось учить и поправлять, но он довольно быстро освоился с правилами покера, и вот не прошло и получаса, как все фишки очутились перед ним. - Так нельзя! - сказала с комической обидчивостью Анна. - Хоть бы немного дали поволноваться. Трое из гостей - Спешников, полковник и вице-губернатор, туповатый, приличный и скучный немец, - были такого рода люди, что Вера положительно не знала, как их занимать и что с ними делать. Она составила для них винт, пригласив четвертым Густава Ивановича. Анна издали, в виде благодарности, прикрыла глаза веками, и сестра сразу поняла ее. Все знали, что если не усадить Густава Ивановича за карты, то он целый вечер будет ходить около жены, как пришитый, скаля свои гнилые зубы на лице черепа и портя жене настроение духа. Теперь вечер потек ровно, без принуждения, оживленно. Васючок пел вполголоса, под аккомпанемент Женни Рейтер, итальянские народные канцонетты и рубинштейновские восточные песни. Голосок у него был маленький, но приятного тембра, послушный и верный. Женни Рейтер, очень требовательная музыкантша, всегда охотно ему аккомпанировала. Впрочем, говорили, что Васючок за нею ухаживает. В углу на кушетке Анна отчаянно кокетничала с гусаром. Вера подошла и с улыбкой прислушалась. - Нет, нет, вы, пожалуйста, не смейтесь, - весело говорила Анна, щуря на офицера свои милые, задорные татарские глаза. - Вы, конечно, считаете за труд лететь сломя голову впереди эскадрона и брать барьеры на скачках. Но посмотрите только на наш труд. Вот теперь мы только что покончили с лотереей-аллегри. Вы думаете, это было легко? Фи! Толпа, накурено, какие-то дворники, извозчики, я не знаю, как их там зовут... И все пристают с жалобами, с какими-то обидами... И целый, целый день на ногах. А впереди еще предстоит концерт в пользу недостаточных интеллигентных тружениц, а там еще белый бал... - На котором, смею надеяться, вы не откажете мне

Читать далее...

[показать] [показать] _Александр Куприн. Гранатовый браслет_ ----------------------------------------------------------------------- ----------------------------------------------------------------------- _1_ В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах, вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега. Обитатели пригородного морского курорта - большей частью греки и евреи, - жизнелюбивые и мнительные, как все южане, - поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи. Еще печальнее было видеть оставленные дачи с их внезапным простором, пустотой и оголенностью, с изуродованными клумбами, разбитыми стеклами, брошенными собаками и всяческим дачным сором из окурков, бумажек, черепков, коробочек и аптекарских пузырьков. Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела

Читать далее...

Снимки Яна Бертранда
[600x450]

[600x450]

[600x450]

[600x450]

[600x450]

[600x398]

[600x400]

[600x400]

///
[427x641]

[427x641]

[640x427]

[640x427]

[427x641]

[427x641]

[640x427]