знаешь, как холодно тут теперь?Там, где было горячее Ада. На полу, корчась от боли и озноба - вспоминал тебя. В мучительном бреду, прикусывая язык зубовной дрожью, жуя губы до крови. Думал про твои руки. Горячие, сухие ладони на влажной коже, рваные поцелуи, игривые и злые укусы, сладко до мёда во рту. Казалось, что ты все время за спиной, издеваешься, дышишь надрывно на ухо, ощущение твоих губ на мочке. Знобит.

Если зажмуриться сильно - во вспышках под веками можно разглядеть блеск твоих глав в темноте комнаты. Обсидианы искрятся под россыпью звезд, вулканический жар, привкус металла и сладости нектара. Твоя кожа - как медовуха - сладко-горькая, твой запах увлекает на болота в осеннем лесу, в туман, зеленую и землистую сырость, с пряной ноткой у линии волос на шее. Каждый кусочек металла в коже позвякивает и дразнит, твои пальцы, мои зубы. Внутри живого тела - обжигает, снаружи ранит холодом. Нам хотелось быть ближе, еще ближе, кожа - только препятствие, нужно глубже и горячее, еще и еще, и не превзойти расстояние между атомами, частицами, вот бы слиться вспышками света. Вспышки. Мерцают перед глазами от боли, мучительно.

Слюна, кровь, прочие соки, хотели слиться как 2 галактики, перемешаться, коснуться там, где никому другому не дотянуться. Синяки и царапины от твоих губ и пальцев, священные метки, но эфемерные. Хотелось так страстно, что ударялись случайно зубами, резали языки, кусались ненароком. но не останавливались, никто не хотел меньшего. Никому не понять, как хотелось.

Знаешь, тут теперь холодно. Так холодно, до дрожи, до тяжести в груди, до онемения пальцев. Трудно рассмотреть контуры через влагу в глазах, трудно учуять, когда ледяной воздух с каждым коротким вздохом режет дыхательные пути. И Больно, больно внутри, словно жук-чревоточец прогрызает путь в костях. словно внутренние органы скручивает, сдавливает, железные обручи на лёгких. Словно дрелью в суставы, словно лезвием по оголённой плоти, нежной, невинной. Больно. И так усыпляюще-холодно.

Твоя любовь - как поздняя осень. Молчаливая и холодная. Пасмурная и дождливая. Так рано темнеет...

Твоя любовь - как поздняя осень. Тихая, вкрадчивая, непоказная. Только моя, на кончиках пальцев, шепотом на губах. Холодная, без горячих слов и огня в глазах, но лезвие прямых долгих взглядов проникает в самое нутро, пока слова дрейфуют по поверхности. Твоё дыхание пробегает моими мурашками по коже, закрываю глаза, быстро темнеет. Так рано темнеет, и я тороплюсь домой, скорее согреться в твоих объятиях. Рано темнеет, и мы скорее забираемся под одеяло, так близко, и еще ближе, глубже. Потом ты заваришь чаю, поздняя осень такая немноголюдная, и я наслаждаюсь всеми часами с тобою. Только мы здесь. Ты редко улыбаешься, но так ценно и часто - мне.

Твоя любовь - как поздняя осень. Время, когда так хорошо быть наедине, в тишине, в темноте. Так уютно кутаться в одеяло, делиться теплом, говорить в пол-голоса. Просто лежать на полу, голова к голове, и каждый из нас положив голову на плечо друг к другу - смотрит на блики и линии света на потолке. В полутьме я протягиваю свои пальцы, скольжу по твоему лицу, губам, тепло, мне так нравится. Каждая линия, неровности, текстуры, если бы я ослеп, никогда не забыл бы. И каждый поцелуй в вечерней темноте так много весит, в голове музыка, каждое наше движение - словно два зачарованных зверя танцуют под звездами.

Твоя любовь - как поздняя осень. Я так люблю прикосновения и объятия, ты напрягаешься, стоит коснуться тебя при свете. Ты так часто молчишь, мне начинает казаться порой, что я говорю так много. Ты так легко ощетиниваешься, вспыхиваешь. Ворох осенней сухой листвы, а я та спичка. Иногда ты так застываешь, глядя куда-то так далеко от меня. Мне хочется искусать твои пальцы и губы, а ты искусай мои плечи и шею. Голодный зверь в опустевшем лесу. И почему даже твои пальцы такие холодные, словно поздней осенью без перчаток вечно. Мне иногда так холодно от тебя. Холодно, хоть я и знаю, если я достучусь, там, внутри - ты откроешь дверь в теплую комнату, скажешь мне: С Возвращением. Укутаешь меня в теплое одеяло, согреешь мои заиндевелые губы, озябшие пальцы, остывающее сердце. Но иногда я боюсь. Заблудиться в осеннем лесу, не найти той двери. Замерзнуть насмерть, потеряться, ведь так рано темнеет. И еще, знаешь. Так страшно знать, что за осенью всегда наступает зима.

Я никогда не любил позднюю осень. Не любил холод и пасмурную погоду. Но, знаешь, мне бы так не хотелось, чтобы эта поздняя осень кончалась. Потому что люблю изучать твой красивый профиль, когда ты застываешь, глядя куда-то непознаваемо-далеко. Люблю говорить все, что приходит на ум, знать, что ты слушаешь. Вздрагивать от твоих таких холодных пальцев, под одеждой, где моя кожа такая горячая. И мне так нравится, что я один так легко вывожу тебя, а когда куча из листьев гнева быстро сгорает - ты часто дышишь мне на ухо, так горячо и, знаешь, даже твой взгляд такой теплый. И я понимаю сильнее, что не хочу отпускать тебя из объятий, от себя, никогда вовсе. А еще - я люблю в темноте, под звуки вечерних автомобилей и глухих голосов соседей - на ощупь изучать твои губы, раковины ушей, родинки. Профиль, ключицы, всё это. И принадлежать только друг другу.

Я так хочу... так хочу полюбить позднюю осень. Но я не уверен, смогу ли я.

Давай поиграем в игру. Я обещаю, она не будет стоить свечь. базовые инстинкты против разрядов души. Мы начнем с притворства, затем поменяемся ролями. Я начну с роли хищника. Протяну к твоим горячим губам немного себя ребром ладони. Кусай крепко, почувствуй напряжение в мышцах, суставы моих пальцев. Пока я целую твои ключицы, пока я вдыхаю твоей теплой кожи. Я лишь усмехнусь, не проливая ни капли металлического дождя. Но обман будет длиться не долго, лишь до тех пор, пока тебе не надоест. Или до тех пор, пока простыни под нами не остынут, пропитавшись. Я лишь хочу, чтобы эта игра длилась вечно. Ты хочешь, чтобы все это была не игра.

И пока моя вторая рука будет скользить по твоим горячим топографическим точкам, изгибам, родинкам, клавишам рёбер. И пока мои губы будут жадно изучать твой вкус, пока моё сбитое дыхание будет обжигать твою шею. Пожалуйста, сжимай свои зубы на моей руке крепче, чтобы я мог забыть. Пока одна твоя рука сжимает добела пальцами уголок подушки, чтобы я мог не помнить. Как вторая твоя рука крепко сжимает рукоятку лезвия, уже теплого, раскаленного будто бы внутри меня. И проворачивая медленно рукоятку, ты будешь хотеть чтобы я не играл. А я буду хотеть чтобы эта игра продолжалась вечно. И пусть мы начали с притворства, затем мы обменяем роли. Но все же сжимай свои зубы крепче. Базовые инстинкты.

я правда ощущал себя так - словно это меня вдруг не стало в твоем мире. Я не верил, отрицал, я спрашивал у всех, у кого мог - правда ли это. И когда убедился - меня вдруг как оглушило. Я был на работе, был уже вечер. А я мог только смотреть перед собой. В голове, впервые за долгие годы, вдруг стало так тихо, так пусто. Я пытался осознать, но каждый раз как будто коллапсировал внутри себя, и начинал по-новой. От пустоты внутри появлялось тянущее ощущение, мне казалось - ты еще так реален - что я вот-вот снова смогу на тебя взглянуть. Но это был свет уже погасшей звезды, и только.

Однако, в моем мире - я не мог материализовать порядок, где тебя больше бы не было. И даже сейчас, спустя много месяцев - думаю об этом, и чувствую себя невыразимо странно. Я помню, как тогда, давно - я был куда моложе, я не смог приехать на похороны к А., потому что я даже допустить не хотел возможности его... "отсутствия" в моем мире. И как потом видел его всюду и ощущал его, и чувствовал запах, слышал шепот... Не отпускал его совершенно. Кажется, и до сих пор так. Но факт твоей смерти мне показался еще более нереальным. В тебе было столько жизни, во мне было столько мыслей о тебе.
И я не мог ни с кем о тебе поговорить. Меня злили попытки. Мне перекрывало сразу глотку. Я голос терял сразу. И первые дни я даже не мог толком о тебе что-то думать, меня сразу глушило. А потом... - от А. у меня остались фото, шрамы, вещи. А от тебя фото и записи твоего голоса. И я скажу - эти записи голоса - страшнее всего, пожалуй. Как можно поверить, что кто-то умер, когда вот он, его голос из динамика, такой живой и обычный. И видеозаписи короткие в сообщениях... В какой-то момент - я туда рухнул с головой...
Теперь - теперь я могу сказать что-то тебе. Или о тебе. Хоть меня еще душат слезы. И я еще жду тебя во снах. Но я уже могу говорить с кем-то о тебе вслух. И мне очень хотелось написать тебе что-то. Что-то вроде глупого письма. Письма на ту сторону.

Прости меня, что тогда я закрыл глаза. Мне кажется, я МОГ остаться там с тобою.

Ты просишь не закрывать глаза. Твои ладони касаются моего лица, моего оголенного сердца. Твой голос струится внутрь, терпкий, игриво-бархатный... Но туманное зимнее солнце нещадно баюкает меня. Я смыкаю веки лишь на миг, и ...

Я закрыл глаза лишь на миг. И когда я закрывал их - я еще мог ощущать тебя, чувствовать все до последнего атома темной материи между нами. И ты был живым. Теплым. Реальным. И солнце ласково соприкасалось с моей кожей, и звуки жили в моих ушах трелями и перезвонами. И я позволил себе закрыть глаза лишь на миг... А когда я открыл их - мой личный список мертвецов пополнился. Солнце село, сумерки окутали каждый миллиметр пространства, даже внутри меня. В моих скулящих объятиях осыпАлись воспоминания о тебе, и было так совершенно зябко, беззвучно в мире. Я сидел и смотрел на свои пустеющие ладони, сквозь пальцы меня покидала последняя пыльца твоего присутствия. Я тоже взвыл. Сначала одними лишь мыслями. А затем - вязким собачьим воем я огласил тускнеющее пространство вокруг. 

Это было похоже на резкий и внезапный удар ножом, со спины, ровнёхонько между рёбер. И я не поверил сначала. Все обманывался, надеялся, это злая шутка, чья-то ошибка, нелепость, случайность, да что угодно в этом чертовом Сером Мире, но только не истина. Я еще мог дышать твоим запахом, я все еще слышал твой голос и, мог поклясться, чувствовал остатки живого тепла... Но реальность. Реальность - скалы, о которые так легко разбиться вдребезги. Горечь на языке, которая расползается, обездвиживает мысли, надежды. Кто из нас, раненных прежде, стал бы оспаривать это ее свойство...

Ты просил не закрывать глаза, там, в моем болезненном сне. Жена Лота не должна была обернуться. И вот я ошибся... Но разве не все ошибаются? Разве не в нашей, нечИстивой породе - вшита эта белая нить - о ш и б а т ь с я ? Разве не в том благость - прощать ошибки, допущенные по слабости и без злого умысла? Не мог бы ты?..Милый мой друг... Но склизкая, зловонная и бесцветная - реальность уже заструилась в меня через глаза. Скользила под веки, просачивалась к моему разуму. Ледяная, обжигающая, неправильная. Голодная до меня. 

_____

Ты просишь не закрывать глаза, роняя искрящиеся влажные капли на его лицо, на свои руки, тянешь к себе, кутаешь в тепло объятий, просишь остаться с тобой, не закрывать глаза, не поддаваться соблазну баюкающей темноты. Тусклое солнце влажно бликует в его зрачках, фокус все время теряется в них, он улыбается, но уже не тебе, уже куда-то дальше, глубже, как-то иначе, легче. Ты умоляешь - не закрывай глаза, останься со мной. Пальцы в исступлении и до бела впиваются в вялые плечи. Не закрывай глаза, останься. И собственный голос кажется ломким льдом, тусклым янтарным солнцем, блекнущим от безысходности. Ты обнимаешь крепче, словно можно нарушить законы физики и соприкоснуться на атомарном уровне... 

"Жена же Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столпом"

Мне нужно написать это. Выговориться, так сказать. Произнести это мысленно "вслух". Иначе чёрные мысли сожрут меня изнутри.

Я влюбился в тебя. Я резко упал в пропасть. Буквально, за пару дней, что мы все провели под одной крышей. И я мог бы истекать солнцем, но я кровоточу, ибо я провалился в пропасть того, кто принадлежит другому. Я рухнул с обрыва в человека, который не может принадлежать мне. И если я попытаюсь заполучить желанное - я стану не зверем, но омерзительным животным, гнилью. Я чувствую, как сжимается капкан на моей ноге. Я не могу мысленно уйти от тебя. Я не могу мысленно оторваться от твоих веснушек, родинок, мимических морщинок, несовершенств, крошечных шрамов, тугих тёмных локонов, от твоих пальцев. Я задыхаюсь внутри себя, когда вижу твою улыбку, слышу голос, смотрю эти фотографии, где мы стоим рядом, и в окружении еще шестерых, но мне тогда было разрешено поправить прядь волос у твоего лица, и ты так невинно улыбаешься в тот миг... так нежно, по-детски, и твои болезненно красноватые глаза в тот первый вечер... Я правда стараюсь. Стараюся лишь мысленно касаться твоей красоты. Не поддаваться чёрным мыслям, размышлениям о том, как ты в исступлении закусываешь губу, как сладок обжигающей горечью твой рот, как тепло...Я стараюсь, правда, клянусь тебе своими костями. Но я только что вышел из ванной комнаты, где разбил себе руки, стоя под горячей водой, и заставляя себя не думать о тебе там, где явно не стоит и воображать твоего имени. Я грязный, гнилой, я ужасный, отвратительный, я слабый... Я так просто позволил себе отравиться тобою, так наивно продал себя за твою непосредственность и доброту, нежность, неожиданную красоту, я опьянел за эти два дня, и все последующие, что мы пересекались.

Я задыхаюсь, соприкоснувшись с тобою взглядами. Но если же за твоим взглядом таится нечто ангелоподобное, то лучше уж никому не знать, что за моим. И я стараюсь держать себя в руках, этих самых руках, которые уже стягивает сукровицей. Мне нужно привести себя перед сном в чувства. Пойду, засуну руки под кипяток, а мысли опущу в воды забвения, хотя бы уж до рассвета. А завтра снова позволю себе увидеть тебя... Вас. Вместе.

Есть такая штука, как эмоциональное выгорание.

А я испытываю эмоциональное сгорание. Немой плачь над самим собой, над тем, каким был, и какого больше нет. Оскудевший словарный запас. Выцветшая фотокарточка в пыли, много лед назад затерявшаяся за шкафом.

Я вспоминаю себя. Вспоминаю себя с Тобою. И более живым, как тогда, я никогда больше не был, кажется.

Дети ночи, мы так наслаждались огнями улиц и звёздными маяками Космоса. Мы бороздили ночные притоны и города, как китобойные суда бороздят жестокие воды Атлантики. Мы умели дышать полной грудью и знали на вкус все алкогольные напитки, медикаменты и чужие безвольные рты. Мы знали себя, чувствовали себя, знали вкус собственной крови и собственной плоти. Мы чувствовали, и могли чувствовать Мир и его радости и печали, эйфорию и боль. Мы чувствовали Жизнь и Умирание, весь этот декаданс, всё угасание и гниение человечества, и, при этом, любили его... Внимали. И мы не терялись, никогда не терялись, всегда нам горел во тьме старый Маяк Чувств.

И вот теперь так пусто и опостыло внутри себя самого, будто покинутый город, стираемый временем каждый день с лица земли, зарастающий плющом и тишиною. Сорняками обыденности. Город, где солнце стирает краски с построек, выцветают витрины, все лампы покрылись пылью, патиной и мхом. И даже птицы перестали селиться тут... Эмоциональное сгорание и меланхолия. И я всё еще тут, не покидаю этого места, отшельник, кочевник, утративший смыслы. 

И ты. Воспоминания, как опустевшая квартира, где мебель, некогда антикварная и дорогая - обращается трухой, пожираемая термитами времени и, словно пылью, съедаемая тысячами лиц после. Я еще поднимаюсь в тот дом, порою, поднимаюсь по ненадёжной лестнице, где ступени грозят рухнуть во тьму, и утянуть меня за собою. Я захожу в покосившуюся дверь, но мало что узнаю уже. Больше слепая память тех ощущений. Привкус железа и горечи на языке. 

Я эмоционально сгораю, и нет никакой лампочки, которую можно было бы заменить. Предохранители никакие уже не подходят, а провода лишились обмотки и пожираются коррозиями. Я тлею из самого нутра. Тлею, еще вспыхивая порывами ветра. Но я сгораю. Как медленная смерть, которую я так долго приручал всеми этими химическими соединениями. Мне все ещё снится жизнь. Вкус ночного воздуха, сигареты, поцелуя, виски, проданного за веселье сна... Запах моря под утро, запах солнца на твоей коже, запах яблок, дорожной пыли, кровь на зубах, ощущение плоти под самыми когтями. Металл и кожа, мёд и плети. Эхо меня самого. Возможности, варианты, вероятности счастья, жизнь и звёзды ночного неба, россыпью в отражении диких глаз...

Мир кажется столь объёмным, когда ты не одинок

Меня разбудил кошмар.

Время так скоротечно. Я чувствую это спиною. Время неумолимо, жестоко и безжалостно.
Я разучился его контролировать, снова.
Время - всепоглащающая космическая рыба. Оно разрушает всё на своём пути. Неотвратимая волна..

Забвение - хуже смерти. Время обрекло тебя на смерть, а я облекаю тебя своим разрушающимся разумом на забвение. Я хуже всех и всего. Ведь это я уже с трудом вспоминаю твоё лицо, будто отражение на воде, дрожащее, зыбкое..
Я еще хуже Времени. Я ему проиграл.

Лира всё больше превращается в одну сплошную рекламную страничку.

У меня появилась острая необходимость в чём-то старом и уютном, чтобы не сойти с ума здесь и сейчас.

Вдохнуть и закрыть глаза.

Я одновременно перенасыщен и опустошен. Это были сложные месяцы и сложные годы.

Держусь на плаву только от того, что мой разум взбух от воды, а грудная клетка опустела почти до дна.

Не так давно мы задумали набросать Коричного Короля, но я не уверен, что даже набросок отточен..

Да и что говорить о том, чего тут нет. И не будет, вероятно..

В час ночи мы решили, что ты выиграл на этот раз. А в семь утра ты то ли сдался, то ли проиграл. А может, между этим и нет вовсе никакой разницы.
Случился выстрел.

До сих пор не узнал, почему русскую рулетку называют "Русской"

Барабан револьвера крутится. Этот звук сложно спутать с другими. Этот раунд определит, буду ли я в конце этой недели на похоронах.

Нам же не обязательно произносить это вслух. Необязательно помнить и знать голоса друг друга. Это было бы больше похоже на эхо, или на внезапную резь в грудной клетке.

Я зябну за твоими окнами. Твой балкончик занесло снегом, но я намеренно играю в несуществование, чтобы утром, раздвинув тяжёлые пыльные шторы, тебе не удалось бы узнать о моём ночном визите. Я разглядываю тебя сквозь пространства бетона и ткань. Прижимаюсь к ледяному стеклу ладонями и щекой, закрыв глаза воображаю себя ближе. Если свет фар случайного автомобиля-полуночника выхватит мой чернеющий силуэт, и ты сквозь сон увидишь фигуру за стеклом и за шторами - помни, что это лишь сон. Бесчестная и глупая игра разума. А я буду считать снежинки долетевшие до твоего карниза. Тут так холодно, но для меня это лишь знание, не чувства. Чувства глубже и нематериальнее. 

Не обязательно чувствовать твои руки. Но совершенно необходимо склониться к тебе, втянуть носом запах тебя, твоей кожи, волос, остатки парфюма. Услышать твоё безмятежное дыхание. Оледеневшими пальцами коснуться твоих волос, одеяла, твоего бытия, твоей жизни, реальности. Поставить кресло перед твоей постелью, не моргать, не дышать почти. Не шевелиться, дать собственному телу заснуть вместе с твоим. Но разум, будто сторожевой пёс, старый, сутулый. И позволять себе только ДУмать о большем, о сладком, о томном, вскрытом, обжигающем. Но только думать. 

Тяжёлое фиолетовое небо, будто вельветовое покрывало, скорбящее над заснувшими навек детьми. Будто маска, скрывающая от остальных уродство, язву. Небо, скрывающее меня от дневного света, от огненного глаза солнца. Небо, позволяющее мне быть ближе, сытнее, честнее. Я вытягиваю руку и не касаясь касаюсь тебя. Твоего лица, твоего рта, глаз. Я ближе, чем могло бы случиться. Я неосязаем, как твой сон, но так же реален и близок, видишь? Не обязательно говорить, не нужно касаться и быть в той же параллели.

Не нужно быть. И я не существую. Ведь существуй я, меня не было бы здесь, меня не было бы так близко. 

И я не существую, чтобы быть ближе. И я стою за стеклом, бетоном и шторами, за воздухом, за реальностью, временем и здравым смыслом. Снег осыпает мои плечи и голову. Снег мельтешит перед глазами, в зрачках и в самом нутре. Сквозь черноту ночи и отсутствие, искрящимся роем к пылающим лампово-жёлтым теплом Окнам, к вспыхивающим и гаснущим квадратам, назло ветру, законам физики, назло материям и желаниям. Я сижу на твоём карнизе, сжав костлявыми пальцами сигаретный фильтр. И стараюсь не отклониться назад, в высоту. 

И я смотрю. И плотные шторы не спрячут тебя от меня. Ничто не спрячет. И нам ведь не обязательно произносить это вслух...