4 глава

«Как нелегко ладить с ангелами»

Чувствуя на своей шее ровное тёплое дыхание, я потянулась, обняв его источник.

– Кристианна? Эмм.. Крис? – нерешительно подал голос ангел, он звучал почти умоляюще. Я открыла глаза, смутно припоминая, что вчера произошло.

– Чего тебе, Андреил? – хрипло поинтересовалась я, чувствуя его нарастающее смущение из-за моей непосредственной близости.

– Эм. Слезь с меня.

– А волшебное слово? – кокетливо поинтересовалась я. Отсутствие снов, и как следствие отдохнувший организм – всё это стало залогом хорошего и даже игривого настроения.

– Аминь? – настороженно проговорил юноша и сдёрнул с меня одеяло.

– Тоже мне нашёл волшебное слово, чему вас там только учат? – театрально закатив глаза, проворчала я и направилась в ванную комнату, пока её не занял кто-нибудь из соседей.

 Позже, покрывая всё и вся матерными словами, я оттирала от плиты сбежавший из турки кофе, а на аромат свежесбежавшего тут же выполз из комнаты мой ангел-хранитель.

– Мне почему-то казалось, что ангелы не едят, – запоздало заметила я.

– Я есть не хочу, а тело вот хочет, – краснея, заметил он, пытаясь приглушить собственным голосом жалобно урчащий желудок. – И вообще я не чувствую вкуса, наверное потому, что вкус на земле крайне слабый и ни в какое сравнение не идёт с настоящим.

На это его заявление я лишь пожала плечами – какая мне, в сущности, разница, чувствует он вкус или нет, главное чтобы ел и не придирался.

– Яичницу будешь? – поинтересовалась я, уже разбивая над сковородкой яйца.

– Не знаю, а это съедобно?

– Конечно же. Яд я бы тебе предлагать не стала, хотя, это отличная идея, чтобы избавиться от подозрительной личности, – я хитро прищурилась.

– Можешь предлагать. Кроме лёгкого несварения яд мне не доставит дискомфорта, – самодовольно заметил он.

– Гордыня – это, по-моему, смертный грех, – подколола его я. Ангел фыркнул и демонстративно сложил руки на груди.

– Ну ладно, извини, ничего не могу с собой поделать. Привычка. – В качестве примирения я поставила перед ангелом тарелку с яичницей.

Пока мой пернатый друг уплетал за обе щеки это творение Господне, я попивала кофе и думала, как я буду объяснять одногруппникам присутствие Андреила, ведь он ясно дал понять, что будет шествовать со мной всюду.

– Ну, воопще-то не вщюду, – с набитым ртом промямлил ангел.

– Не читай, пожалуйста, мои мысли, – спокойно заметила я. – Ну понятное дело, что не всюду, но в большинстве своём ты не будешь меня покидать надолго, так ведь?

– Это да, за тобой нужен глаз да глаз.

– Так говоришь, будто бы я маленький ребёнок, –  театральным жестом я надула губки, вообще, чувствую, этот день будет полон на театральные приёмы (скорей бы уже антракт).

– А ты и есть маленькая. По сравнению с многовековыми подземельями Ада ты просто младенец. 

Когда юноша упомянул про Ад, меня передёрнуло, моё лицо исказила гримаса вины. Ведь в эту ночь кто-то другой страдал за меня, пока я мирно спала в объятьях личного божественного блондина.

– Что с тобой? – испуганно спросил ангел, доедая завтрак.

– Я, кажется, опаздываю в универ, – с трудом выдавила из себя я, резко поднялась и побежала в комнату. Два оборота ключа в дверном замке и никто не сможет войти. Вот только ангела-хранителя какой-то замок, вряд ли удержит. Но кого это сейчас волнует?

Я села на кровать и, пряча лицо в ладонях, разревелась. Это несправедливо. По отношению ко всем. Да ещё и этот ангел.

«Пошёл он к чёрту!» – утирая слёзы, подумала я, и что-то в глубине подсознания отозвалось: «Он уже у него, дорогуша».

* * *

Взять себя в руки было легко, потому что натренированный разум современного человека может с лёгкостью закинуть нежелательные эмоции в дальние шкафчики подсознания. Но было одно «но» – я всё-таки опаздывала в университет, наспех приведя себя в порядок и схватив сумку, я вылетела из квартиры, в суматохе совершенно забыв про незатейливо гостя, который живёт у меня.

Правда, на первой же станции метро я увидела его стоящим рядом со мной.

– Ты не отстаёшь, да? – пошутила я, переходя на крик.

– Зачем кричать? Я и так прекрасно слышу.

– Но тут же шумно… – недоумевала

Это всё, что творится вокруг нас, крайне просто, нечего стараться что-либо доказать, или что-либо опровергнуть.
Никакого Бога изначально не было, ничего не было, мы сами всё создали. Как только частички отдельных мозговых волн слились в одну единую, подкреплённую двумя миллиардами мыслей людей современности (и уж не буду я говорить, сколько жило и умирало с этой мыслью в своё время), всё стало реальным, существующим и неопровержимым. 
Уже около двух тысяч лет эта вера медленно мутирует, как изменяются умы людей, дробится на миллионы других, подобных вероисповеданий, но остаётся по-своему цельной. 
Когда в мир пришла эта вера, другим пришлось «подвинуться». Некоторые были настолько сильны, что живут до сих пор, а некоторым пришлось приспосабливаться, или исчезнуть. Тут речь, конечно же, не о верах, а о божествах, созданных мыслями и молениями древних людей.
Четвёрка из древнейших богов, наиболее проворных, и уже имеющих опыт в «мимикрии веры», обратились к новоявленному Богу, и перешли на его сторону. Всё-таки они были язычниками, созданиями-иноверцами, которые в определённой степени не принимали законы установленные Господом, и за это человечество нарекло их отступниками. Им был дан шанс существовать спокойно, в них верят, их бояться, но им не покланяются, не приносят жертв, не молятся. Они стали ангелами, которые могут без суда и следствия хозяйничать на земле, но только в определённый момент. В момент, когда распятый некогда юноша вновь спуститься на Землю. Миг, который Иоанн Богослов назвал Апокалипсисом. 
Истинные имена этих ангелов никому не известны, даже Господь, когда согласился принять их, не спросил у них даже, к какому пантеону они относятся, а боги не стремились выкладывать всю правду, так как ценность осторожности они постигли опытным путём. 
Как вы уже догадались, суть этих четырёх крайне проста: это четыре всадника Апокалипсиса – ангел Смерти, ангел Войны, ангел Болезни и ангел Голода.
Они неуправляемы и существуют, чтобы устрашать.
Они единственные, кто не зависел никогда от людей, их придумали не люди, их изобрело мироздание, а человечество лишь дало им имена и пригодную для существования оболочку. 
Ещё до сотворения мира, во Вселенной с существованием Жизни появилась Смерть, древнее греческое божество – её прямой наследник – Танатос занял её нишу на Земле. Вместе с Жизнью во вселенной появилась Война, любому живому существу пришлось выживать, чтобы стать лучшим, без Войны не способна происходить часть эволюционных процессов – место Войны занял Арес. Другую часть эволюционных процессов выполняют два брата Голод и Болезнь – Деметра и Аполлон (предпочитающий в новом своём амплуа именоваться Фебом) заняли их место на зелёно-голубом космическом шарике. 
Они должны были спать не один миллиард лет, пока люди влачат своё жалкое существование. Периодически каждый из них просыпается, изобретая новую пытку для человечества. Например:
Чума – работа Феба; любимое его занятие в XVII веке, гулять по Лондону под руку с этой особой и смотреть на свою удачное изобретение. 
Первая и Вторая Мировые войны – работы, конечно же Ареса; тогда он прибывал не в духе, потому что его мучила бессонница и он дважды пытался уснуть. Хиросима и Нагасаки была последней попыткой впасть во власть Гипноса, правда, она разбудила Феба, и тот резво изобрёл лучевую болезнь, и отправился восвояси.
Охота на китов XIX века и почти полное исчезновение оных – работа Диметры. Голод не только отвечает за «голодание», но и за слишком большие запросы. За чрезмерный голод. Самое лучшее изобретение Деметры – это неограниченные желания человечества. Как только Homo Sapiens достигает желаемого, он начинает хотеть большего. 
Ну и убирает за проделками своих соратников, конечно же Танатос. Это крайне выбешивает, ведь помимо массовой уборки в своё время приходилось ещё забирать просто умерших от старости, от несчастного случая, лёгкой болезни…Конечно со временем, Танатос изобрёл жнецов, которые стали выполнять обычную работу, что во многом улучшило сон и настроение всадника. Также Танатос призывает на Землю разные катаклизмы, ну там извержение Везувия, к примеру – так веселее (да-да, у Танатоса плохое чувство юмора).

Но суть этого текста не в том, чтобы рассказать вам историю этих божеств-ангелов.

Суть в том, что они пробудились. Кто-то разбудил их одновременно, всех разом и лишил сна. Первое время они творили дела свои обычнее: война в Чечне, Ираке, Ливии (разумеется в разное время, это всё зависело от

3 глава

«Давай рассказывай!»

– А теперь рассказывай, – устроившись поудобнее за столом на кухне я, не скрывая любопытства, посмотрела на ангела.

– Что? – непонимающе промямлил он и попытался перевести тему, заявив, что сегодня чудесная погода. Мне кажется, или он правда такой идиот. А может, в его ангельской школе не учат общению с нормальными людьми? (это надо будет у него позже спросить)

– Нечего тут выпендриваться! Или думаешь, воспользовался тут ангельским гипнозом и избежал расспросов? Я, конечно, разрешила тебе у себя жить и поверила в то, что ты пернатое отродье, но голова у меня на плечах, а в ней есть мозги – в мозгах же созрело парочку вопросов. И они требуют от тебя чётких и доходчивых ответов! – сделав глубокий вдох, я затараторила:

– Что ты, мать твою, такое? Какие у тебя ещё выкрутасы припасены? Почему именно я? И что за серёжка в ухе? Ты что голубой? – да, я знаю, слишком много вопросов, слишком наглая форма изложения и, пожалуй, никакой логики... но я лишь выдала ему то, что накипело, а с его внезапностью – этого не мало.

– Голубой..? В смысле гей, что ли? – явно пропуская мимо ушей другие вопросы, поинтересовался Андрей. Ну вот опять эта пернатая гадина пытается сменить тему!

– Ну не в смысле же цвета кожи! – язвительно заметила я, не смотря на ангела, а дергано блуждая взглядом по кухни в поисках пепельницы и сигарет. Негласно, кухня была курящей территорией; было, правда, одно условие – обязательно открытая форточка.

– Ну... я вообще-то гермафродит.

– Оно и видно.

– Да не в этом смысле. Ты сейчас видишь не меня, а мою оболочку, – с каждым сказанным словом лицо Андрея приобретало большую степень покраснения. Стесняшка какая, ты только посмотри…

– И в чём разница?

– Оболочка до встречи со мной жил обычной, ну может и не совсем обычной, жизнью. Его звали Женя... и, в общем, он – это не я.

– Зашибись, так ты ещё и тела воруешь –  тоже мне ангел! – воскликнула я, но ни сколько с целью укора, сколько с восторгом – я нашла-таки сигареты. Нехотя, я подняла их, лежали они под плитой вместе с пепельницей, как они там могли оказаться? Логическое объяснение упорно не хотело являться в голову, а я не особо стремилась об этом задумываться.

– Я их не ворую! Он дал мне согласие.

– Это теперь так называется?

– Крис, быстро выкинула сигарету!

– А то что? Умру от рака лёгких?

– Да нет же, курение вредит твоей карме.

– Карма – это ж вроде бы из буддизма?

– Что? Какая разница, брось сигарету.

– И не подумаю. Ты живёшь в моей квартире, ты заявляешь, что ты мой ангел-хранитель, так имей ко мне хоть каплю уважения, – рассудила я и смачно затянулась. Ангел хотел ещё что-то мне возразить, но он лишь кашлянул пару раз и обижено шмыгнул носом.

– Мы, кажется, ушли от источника нашего разговора. Так ты гей? – я посмотрела невинно на Андрея в ожидании ответа.

– Нет же! Я и пытался это сказать. Гей не я, а оболочка! Я вообще не склонен к сексуальному влечению и сношениям.

– Да ладно? – выдохнула я.  – Что, прям-таки не способен? – вопросительно выгнув левую бровь, я опять затянулась. Ангел стал красным пуще прежнего, и мне стало не по себе – не знала, что человеческое тело способно приобретать такой цвет кожи без воздействия ультрафиолета.

– Я ангел – я люблю всё, что создано Господом, а не похотливое пресмыкающиеся существо, – нахмурившись, заметил он.

– Хорошо же ты отзываешься о созданиях Господа, – подколола я его, чувствуя при этом, как медленно непринуждённость разговора ускользает и становится недосягаемой, вместо этого на её месте появилась угрюмость и нежелание продолжать.

– Ладно, замнём эту тему, и вернёмся к другой – так почему именно я? – склонив голову набок, я затушила окурок, вдавив его в метал пепельницы, из-за чего на нём остался чёрный след.

– Потому что ты ужасна.

– Э-э-э, – протянула я, всем своим видом требуя подробностей.

– Понимаешь, мне надоело, что всё твоё существование в прямом смысле катится к чертям,  и я как бы хочу это исправить.

– А тебе какая с этого выгода, ты же не из большой Любви всё это делаешь.

– Почему это? Ну, вообще... наверное, да. Мне просто оторвут крылья, если я тебя не вытащу из этого…бедлама, что ты устроила.

– А что, собственно, я

О да, размечталась, слишком много я на себя беру. На фиг ты ему сдалась, Крис, на фиг!
Но потешить себя ложными надеждами для девушки моего возраста всегда приятно. Я про себя рассмеялась, осознав как это глупо с моей-то стороны.
– Я...понимаешь... пообещай мне, что не убежишь сейчас и не вызовешь полицейских, – это его заявление сразу же рассеивало мои наивные надежды; ну вот, на мою голову ещё один фрик. 
– А что такое? – не без настороженности, просила я.
– Пообещай, что выслушаешь меня, обещаю, ничего криминального.
Ага, как же, всегда, когда так говорят, минимум подразумевают предложение уединиться в туалете за деньги.
– Точно? Смотри у меня, я за себя и постоять могу, – недоверчиво сказала я и прищурилась, левой рукой я нащупала в сумке газовый баллончик. Когда живёшь одна и любишь гулять по ночам – это очень полезная вещь, хоть и не всегда эффективная (но это если не уметь с нею обращаться и быть неуклюжей медлительной коровой, чего я за собой не замечала).
– Незачем тебя баллончик сейчас, я ничего такого не сделаю. Пообещай, – настойчиво заверил меня юноша.
«Как он догадался, что у меня баллончик?» – меня это привело в ступор, но я так просто не собиралась сдаваться, было всё-таки интересно, что у него там за «никакого криминала»: 
– Обещаю, говори уже.
– Учти, ты пообещала, – он тяжело вздохнул, сделав тем самым паузу, видимо, пытался собраться с мыслями. – Я твой ангел-хранитель. И мне нужно тебя предупредить…
– Ты мой – что? – срываясь на крик, спросила я, приподнялась, наклоняя корпус ему на встречу. – Да, конечно слышала я всякое – «я твой избранник, посланный судьбой», «я твой единственный», но чтобы ангел-хранитель, это уже что-то новенькое. Ты где такой оригинальности нахватался? – мои слова сквозили сарказмом, но при этом я, кажется, начинала паниковать, вот это уже не к добру. 
– Я говорю правду. Я твой ангел-хранитель, я тебя всю твою жизнь оберегаю.
– Ну-ну, так я и поверила. Ну ты, и больной. К специалисту обратиться не пробовал? – я села обратно на стул, скрестив руки на груди. Рядом с ним я чувствовала себя, мягко говоря, неуютно. Но с другой стороны, мне это даже начинало нравиться, я всегда отличалась чрезмерным любопытством и сейчас оно зашкаливало – интересно, что ещё он может наплести.
– Ничего я плести не собираюсь. Я говорю абсолютно серьёзно и специалист тут я. 
Вот теперь это переходило всякие границы, как он, в конце концов, может предугадывать мои мысли? Что это за маразм? Хороший психолог, однако. Тем временем мой новоявленный знакомый продолжал:
– В свои восемь лет ты училась в музыкальной школе, и в день своего рождения, возвращаясь с сольфеджио, ты ни с того не с сего получила в подарок воздушный шарик от какого-то мужчины. Бабушка не разрешила тебе его оставить, сказав, что нельзя брать у незнакомцев, и лопнула его. Ты месяц не разговаривала с бабушкой и всё хотела найти того мужчину, чтобы вернуть ему деньги за шарик, которые ты долго копила, и не за один шарик, а за десять. Благородный поступок, не находишь?
– Откуда ты это знаешь? – по всему телу у меня пробежал холодок, я думала: «Всё – кранты мне, кому и когда я могла про это рассказывать, где я могла это записать? Что вообще происходит? Что за розыгрыш!?»
– Да, никакой это не розыгрыш. Я там был. Я всё видел, и оберегал тебя, я сделал так, чтобы ты больше не свиделась с этим мужчиной, ведь он не просто так тебе подарил тогда шарик, – юноша понял, что произвёл на меня неизгладимое впечатление, но на его лице не было ни толики превосходства или язвительности. Он просто смотрел на меня, видимо, ожидая вменяемую реакцию, на которую я, кажется, не была сейчас способна:
– Не хрена не понимаю. Это явно чей-то прикол, этому должно быть вполне логическое объяснение, – пробормотала я себе под нос, и уже начала обдумывать, кто же это может быть.
– Оно есть – я твой ангел-хранитель.
– Заткнись. Этого и быть не может, – в моей голове уже появился короткий выход из этой ситуации – просто врезать этому парню, он же не ожидает от милой девушки удара левой, по челюсти. Я даже уже напряглась для удара, как вдруг, юноша взял меня за руку, мышцы тут же расслабились, мне стало почему-то тепло и уютно, вместо адреналина по телу растеклась недюжая доза успокоительного (к несчастью не помню, что там у нас обезвреживает адреналин, зря видимо прогуливаю анатомию). Так-с, и к чему эти «левые» мысли?

Упругое чёрное пространство вокруг меня то и дело наполнялось разноцветными вспышками, мои глаза, выжженные ещё в самом начале, могли узреть только это. На теле не осталось нетронутого места, по крайней мере, мне казалось, что я вся – это один цельный комок боли и отчаянья. 
– Ну что? Ты согласна? – проговорил мой инквизитор и сквозь боль, уже ставшую привычной, проступила новая. Раскаленное лезвие разделило моё лицо на две части, я ощутила запах собственной обуглившейся кожи. Я кричала, не слыша себя, лишь ощущая напряжение в связках и раздирающую их боль. Я бы, наверное, ответила с первого раза, но мой язык был вырван ещё десять лет назад.
Демон повторил вопрос, на что я принялась энергично кивать, и всё началось с начала. Я вновь была цела и невредима, у меня было полно сил и всего одна обязанность. Пытать чужие души, чтобы услышать от них такое же «да».

* * *

Тяжело глотая воздух, я открыла глаза. Я лежала в кровати, ещё долго пытаясь собраться с мыслями. Получалось с трудом…
Когда я спала одна в комнате, я чувствовала страх. Настоящий страх, который можно сравнить с боязнью пауков или замкнутого пространства. Необоснованная фобия …хотя в моём случае вполне логичная. Когда я засыпала не одна, будь то любое животное или человек, я чувствовала умиротворение и спокойствие – я чувствовала нирвану собственного разума. А всё из-за того, что я не видела снов. Я не видела тех снов.
Это всё началось, когда мне стукнуло 15 – красивое число, почти ничего не значащие. Может, это было со мной всю жизнь, кто его знает, может, мне просто везло, и я не запоминала то, что вижу, а может это просто из-за того, что я натворила слишком много ошибок в своей жизни.
Главное то, что это было со мной. Мне снились кошмары, вполне возможно, что обычные, ничем не примечательные. 
Но мне снился Ад. Мне снилось то, что будет со всеми грешниками после смерти, и я это всё прочувствовала на себе. Ничего приятного скажу я вам. Я не была особо набожна и не верила в существование Бога, и тем более не верила в существование Дьявола и Ада вместе с ним. Но, просыпаясь, каждый раз после такого сна, я чётко знала, где я была и, самое главное, я была уверена – это всё на часом деле происходит со мной. 
Правда, обычно сны смягчались воспоминаниями о последующих или предыдущих сновидениях. На этот раз всё было не так, и я проснулась сразу же – со свежими ощущениями и чувством вины. Да, ещё и головной болью, которая, как мне кажется, не пройдёт и на следующий день. 
Прошлёпав на кухню, в которой к моему удовольствию не было моих соседей, я заварила себе кофе. Дело в том, что я живу в, своего рода, коммуналке. И в соседних двух комнатах живут ещё пять человек – пара молодожёнов и мать одиночка с двумя детьми… так что, чтобы спокойно позавтракать и принять душ, нужно проснуться пораньше, и не забыть убрать за собой, а то потом нервов не оберёшься. 
Кстати, который сейчас час, что такая тишина стоит? Найдя мобильный, я с лёгким удивлением обнаружила, что ещё только пять часов утра и наверняка, за плотными шторами восходит розовое солнце, придавая облакам цвет топлёного молока. Всё это представив, я рассмеялась – да, никогда не переставала быть романтиком, – ну какое топлёное молоко, в самом деле? Красное солнце, серое небо, и вывернутые наизнанку небосвода облака. Ну вот, опять в голове излишняя метафоричность, никакой пользы, только головная боль усиливается от этого. 
Допивая чашку кофе, я попыталась в очередной собраться с мыслями и, придя к выводу, что надо бы и честь знать, решила посетить всё-таки сегодня университет. На первых парах посплю, а на остальных попытаюсь что-нибудь усвоить, глядишь, и отвлекусь от Ада. 
Но надо где-то убить два часа. Что делать такую рань, если дома у тебя только книги и одна блочная тетрадь? Пожалуй, я почитаю. Взяла я в руки «Мифы Северной Европы», которые мне следовало бы прочитать ещё в прошлом семестре, но лучше поздно, чем никогда. Так и получилось убить время до первой пары. 
Я уже подумала, что ночное приключение мне может и не аукнутся и сегодня «пронесёт», но не тут-то было. 
В метро недавний сон вновь вставал перед глазами, и внешний андерграундный шум служил хорошим аккомпанементом к нему. Пришлось достать книгу и углубиться в чтение. Остановилась я на 19 главе од названием «Хель»

Хель, она же Чёрная Хельга, в скандинавской мифологии хозяйка подземного царства мертвых Нифльхель, одно из трех чудовищ, порожденных великаншей Ангрбодой от бога Локи.
В подземном царстве она — полновластная хозяйка, и

Ну, что-то вроде черновика, записанной наспех идеи. просто чтобы не забыть во время сессии. пришла только-только в голову. 

Вернусь к этой идеи после сессии, что-то интересное намечается, явно.

Когда я спала одна в комнате, я чувствовала страх. Настоящий страх, который можно сравнить с боязнью пауков или замкнутого пространства. Необоснованная фобия …хотя в моём случае вполне логичная. Когда я засыпала не одна, будь то любое животное или человек, я чувствовала умиротворение и спокойствие – я чувствовала нирвану собственного разума. А всё из-за того, что я не видела снов. Я не видела тех снов.

Это всё началось, когда мне стукнуло 15, красивое число, почти ничего не значащие. Может, это было со мной всю жизнь, кто его знает, может, мне просто везло, и я не запоминала то, что вижу, а может это просто из-за того, что я натворила слишком много ошибок в своей жизни.

Главное то, что это было со мной. Мне снились кошмары, вполне возможно, что обычные ничем не примечательные.

Мне снился Ад. Мне снилось то, что будет со всеми грешниками после смерти, и я это всё прочувствовала на себе. Ничего приятного скажу я вам.

Наверное, по этому я так любила устраивать у себя на квартире «вписки» или сама шастала где, не попадя по ночам.

* * *

Всё началось как раз после такого сна. На этот раз мой мозг не успел завуалировать видение другим сном, и я проснулась от сильной головной боли, которая сопровождала меня весь день.

Сварив на общей кухне крепкого кофе (я жива в, своего рода, коммуналке и приходилось вставать раньше, чтобы успеть принять душ и сварганить завтрак), я отправилась в универ вздремнуть на первых парах и может что-нибудь усвоить на последующих.  

В метро недавний сон вставал перед глазами, и внешний андерграундный шум служил хорошим аккомпанементом к нему. Пришлось достать книгу и углубиться в чтение. Книга была сборищем Ирландских саг, которые мне было необходимо прочитать ещё в прошлом семестре, но лучше поздно, чем никогда.

(отрывок из саги, про подземное царство и Чёрную Хельгу)

Ну вот, и отрывок пришелся ко времени.

На первой паре я благополучно продрыхла на плече у Наташи, с ней у меня были самые нормальные отношения в группе. Вторую я благополучно решила пропустить в столовой, выпить чашечку кофе, можно даже две или три.

– Ты же Кристианна, если не ошибаюсь? – оторвал меня от раздумий мужской голос.

– Крис, – спокойно поправила я, и посмотрела на собеседника. Это был юноша, ну прямо-таки ангельской наружности. Длинные почти белые волосы, собранные в хвост, серые непроницаемые глаза, заостренные черты лица, да и одет он был во всё белое, мда, где он такой моды набрался.

– Меня зовут Андреил, - представился он и спросил можно ли со мной сесть рядом, я была не против, почему бы и не побеседовать с парнем, всё равно время надо как-то убить.

– Сейчас я скажу полную околесицу, но поверь мне, ладно? – сразу начал он.

– Валяй.

«Ну, – думаю, – вот тебе и признания в любви внезапные, сейчас он начнёт говорить, что давно следит за мной, и я ему очень нравлюсь».

Честно сказать, со мной такого не разу не было, но мало ли. Я про себя рассмеялась.

– Я...понимаешь... пообещай мне, что не убежишь сейчас и не вызовешь полицейских.

– А что такое? – я насторожилась.

– Пообещай, что выслушаешь меня. Ничего криминального.

– Точно? Смотри у меня, я за себя и постоять могу, – недоверчиво сказала я и прищурилась, левой рукой я нащупала в сумке газовый баллончик. Когда живёшь одна и любишь гулять по ночам – это очень полезная вещь, хоть и не всегда эффективная.

– Незачем тебе баллончик сейчас, я ничего такого не сделаю. Пообещай.

«Как он догадался, что у меня баллончик?»

– Обещаю, говори уже.

– Учти, ты пообещала. Я твой ангел-хранитель. И мне нужно тебя предупредить.

– Ты мой – что? – срываясь на крик, спросила я, приподнялась, наклоняя корпус ему на встречу. – Да, конечно слышала я всякое – «я твой избранник, посланный судьбой»,  «я твой единственный», но чтобы ангел-хранитель, это уже что-то новенькое. Ты где такой оригинальности нахватался?

– Я говорю правду. Я твой ангел-хранитель, я тебя всю твою жизнь оберегаю.

– Ну-ну, так я и поверила. Ну ты, и больной. К специалисту обратиться не пробовал? – я села обратно на стул, скрестив руки на груди, это начинало меня развлекать, что ещё он может наплести.

– Ничего я плести не собираюсь. Я говорю абсолютно серьёзно и

0 глава

Липкая, противная темнота кругом, она запускает свои щупальца внутрь тела: пробирает до костей, насквозь, выедает, сковывает сердце.

«Ты наш, ты наш, ты наш!» – шепчет темнота. Шею сдавило что-то сильное, тугое, будто бы бельевой верёвкой. С каждым разом всё труднее сделать вдох, всё труднее сопротивляться.

– Помогите… – шепчу с трудом, чувствую, как падаю на пол. «О, здравствуй холодный больничный кафель», - дышать нечем и сердце всё медленнее выдаёт своё «тук-тук-тук». – Пожалуйста… – кажется, больше не слышно сердца. Буду скучать.

* * *

– Блядь! Да живи ты! Ну, ещё чуть-чуть! Не сдавайся так быстро, ублюдок! – кричит кто-то. – Разряд ему! Этого психа нельзя терять!

Тук-тук-тук-тук – прозаично завёлся моторчик. Я, кажется, вновь жив. На мгновение открываю глаза: надомной нависло бледное веснушечное лицо, зелёно-голубые глаза испытывающее смотрят, а мне так и хочется протянуть: «Да жив я, придурок». Но вместо этого лишь невнятное мычание и вновь потеря сознания, но на этот раз я погружаюсь в мягкую бархатную тьму снотворного.

– Псих… – хрипло протягивает обладатель зелёно-голубых глаз и спешит покинуть реанимацию.

– Дин, ну и зачем ты постоянно их спасаешь? Одним психом больше, одним меньше – ничего же не случится! – говорит старая медсестра Донна, которая никогда не симпатизировала молодому врачу.

– Потому что все они люди… вот если я вдруг откажусь спасать Вас, сославшись на ваш возраст, что Вы мне ответите?

– Вы больной, – нахмурившись, подытожила женщина и забрала инструменты.

– Так точно. Поэтому я здесь, – улыбаясь, подтвердил врач и поспешил покинуть помещение психбольницы.

 Когда вечерний юго-восточный ветер ударил в лицо, врач достал из потайного кармана халата пачку Winston и закурил.

«Ещё один… Они в этом месяце что ли сговорились?» – подумал врач. Видите ли, я не первый, кого он вытаскивал с того света, за этот месяц я был уже тринадцатым. И это совсем не нравилось доктору.

Его звали Денис (но он предпочитал, что бы его называли Дином), работал он обычным врачом в психиатрической больнице «Чёрные розы».

А я был его больным Сашей Скворцовым. Я умирал не в первый раз, но первый именно в этой больнице. Я неудачный самоубийца, при чём трижды. Я трижды умирал, и трижды меня умудрялись спасти. На этот раз я умер не по своей воле.

Я не знаю, что со мной случилось, но я в друг очутился во тьме. Думаю, мне ещё предстоит всё объяснить Дину. Но это потом, а сейчас я хочу немного отдохнуть, выспаться что ли…

Этот город был прекрасен. Темно-синий свод неба возвышался, гипнотизировал россыпью звёзд.
Я вдыхал обжигающий воздух сквозь тлеющий табак в сигарете. Я уже привык смотреть на не спящий город сквозь призму спокойствия. Старый плащ, шурша, оповестил меня о твоём приходе. Ты с умным видом поправил очки, посмотрел на меня деланно-безразлично и достал сигарету из внутреннего кармана плаща. Я улыбнулся, поднёс ко рту зажигалку, ты прикурил и поблагодарил меня кивком.
– Красив этот город, – неуверенно начал я. Я не знал, что надо говорить, но я хотел. Что-то сказать.
– Да. Отсюда чудесный вид. И река сегодня такая спокойная.
– И игры никакой на стадионе нет.
– И последний поезд метро ушёл в депо.
Мы всегда с ним так разговаривали, продолжая мыль друг друга, улавливая её кончиками пальцев.
Ты неуверенно прикоснулся к моей руке. Я не смотрел, но улыбнулся, одобряя твои действия.
Я смотрел вниз на набережную, жёлтая вереница фонарных огоньков тянулась прочь, куда-то вдаль…
Я глубоко затянулся, ты крепче сжал мою руку.
– Всё могло было быть совершенно по-другому.
– Да, ты бы мог лежать сейчас в теплой кровати, обнимая любимую женщину, и даже не думал бы обо мне…
– Всё так. Только есть одно «но».
– Какое?
– Нелюбимую женщину, – ты повернулся, посмотрел на меня, я посмотрел в твои глаза – они были почти чёрные. Я выкинул окурок, не слыша, как он утонул в ледяной чёрной воде, я лишь слышал собственное сердцебиение. Прикоснулся к твоей щеке, а ты продолжил:
– И я не могу не думать о тебе.
– Молчи. Всё что мог ты сказать – я уже слышал, – я неуверенно прильнул к твоим губам, а ты закрыл глаза и я почувствовал что-то солёное на своих губах.
– Что случилось?
Ты плакал.
– Я устал.
Ты сел на бетон, прислонив спину к парапету, я сел рядом, убрал слёзы с твоих щёк:
– Я же говорил, что всё будет…
– Хорошо.
– Да. Ты только подожди.
– Конечно…
Твоя голова легла мне на плечо, шмыгнул носом, как ребёнок, затем ты улыбнулся.
– Конечно – хорошо. Ты же рядом.
6 января 2011

писалось под песню: Макс ИвАнов - Что с тобой?
желательно прослушать перед чтением.

Он вошёл, входная дверь в квартиру была открыта и на пороге лежали какие-то осколки, обрывки альбомных листов, голые подрамники, клочья холстов... В квартире почему-то не было мебели, хотя он отчётливо помнил, что в прошлый раз она была. Обои были оборваны, кое-где были кровавые следы, а может и не кровавые, а лишь краска? – в надежде кружилось у него в голове.
Бледный комок сидел, скрючившись, в самом дальнем углу, острые пальцы вплелись в короткие рыжие волосы, по запястьям вниз, к локтям, стекала красная жидкость, местами уже подсохшая – бардовая. Вокруг лежали всё те же осколки, зеркальные, и прозрачные, зелёные, красные - витражные стеклышки, чёрно-белые и цветные фотографии с вырезанными лицами, обрывки некогда красивых картин вперемешку с обоями и нотными листами…
– Что с тобой? – он подлетел к нему, схватил за запястья, придвинул к себе, тот зелёными, невидящими глазами уставился на него, как будто смотрел в чёрное ничто.
«Кажется, в доме твоём прошёл ураган…» – подумал вошедший.
Кончики пальцев испещрены маленькими царапинами, на ладонях открытые раны, глубокие, до мяса.
– Все войны давно должны были остаться в прошлом…- аккуратно вытер слёзы с лица юноши, тот не сопротивлялся, смотрел всё так же безучастно, только разве что ладони сжимал как-то боязливо в кулаки. – Когда ты был мал – твой мир был такой хороший, – всё говорил и говорил он.
Он отвёл его в ванную. Разбитое зеркало, разгромленная стеклянная полка и залитая всеми цветами радуги, которые превратились в грязно-серое месиво, чугунная ванна – не самая лучшая картина. Он начал терпеливо умывать парня, наклонив над ванной, поливая из душа, тот не проявлял никаких эмоций.
– Попробовать просто поспать, просто поесть, попробовать просто не воевать – оставить всю свою жесть…
Юноша резко разворачивается, мокрый, с волос капает вода, капельки переплетаются со слезами; он смотрит своими огромными, бездонными зрачками:
– Все войны давно должны были остаться в прошлом, – повторяет он за ним, и крепко обнимает его. Его лицо упирается в грудь, рубашка намокает, пальцы хватаются за воротник, поднимает взгляд, смотрит:
– Мне кажется, ты начинаешь все забывать, кажется, ты начинаешь всё забывать… – тянет его на себя, целует, оставляя кровавые следы на его коже…

Что с тобой…

Сладкий запах ванили переплетался с горьким сигаретным дымом. За окном – хлопьями снег, складывается в неведомый узор на тротуаре. Это маленькое кафе в центре, наподобие «Кофе Хауса» или «Шоколадницы».
Горячий кофе обжигает пальцы, дым – лёгкие.
– Почему именно сейчас? – твой голос, непривычно так далеко, будто бы за преградой, за стеклом невидимого аквариума.
– Не знаю... Так, видимо, надо, – виновато отвечаю, крепче сжимая чашку, чтобы унять дрожь в пальцах.
– Ты…любишь меня? – глупо так об этом разговаривать за чашкой кофе, но где ещё? Вокруг любопытные взгляды, взгляды корящие, взгляды, выражающие отвращение. А мне всё равно, я уже привык к этому, и меня это вполне устраивало.
– Может, люблю, – уклонился я от ответа и сделал глубокий вдох. Сигаретный дым, шипами в гортань, в лёгкие, сводя мышцы и суставы.
– А всё-таки?
– Мне надо отлучиться… – спазм, судорога по всему телу, с трудом сдерживаемая, начинает вырываться, и я уже почувствовал, как подступает тошнота к горлу. Тебе не оставалось ничего, кроме как, поникнув, проводить меня взглядом.
Оказавшись в туалете – я поддался слабости, рухнув на пол, рядом с белым другом, я опустошил свой желудок. Никогда не было так плохо без участия алкоголя.
Сказать, что я тебя не любил, это значило соврать – это означало предать тебя. Но сказать правду – это дать тебе надежду, а я этого не хочу. Я уже был занят. Моё сердце было уже подарено другому человеку, которого я любил куда больше... нет.
Кто знает, кого я любил больше? Я вообще не был уверен – любил ли я, или просто играл отведённую мне роль.
Вернувшись в зал, я всё ещё плохо стоял на ногах, поэтому мягкость кресла показалась мне, чуть ли не спасительной, сказочной, посланной с небес опорой.
– С тобой всё в порядке? – в глазах волнение… за меня ли? Или боишься услышать мой ответ?
– Не совсем, у меня, походу, пищевое отравление... Надо было не есть в Макдональдце вчера, - я постарался рассмеяться, но почувствовал головокружение. Мне так хотелось оказаться сейчас дома, свернуться калачиком в тёмном углу и лежать, лежать до завтрашней ночи. А потом выйти на улицу и идти, идти, идти, куда несут ноги. Куда смотрят глаза…И самое главное – не отвечать тебе сейчас. А лучше вообще тебе не отвечать, просто сидеть здесь молча, среди дыма сигарет и запаха ванили…
16 ноября 2010

Ночь…сквозь рёбра холодный воздух, и вроде бы уже задержал дыхание, а всё равно тонкая струйка под рёбра, змейкой, охватывая каждое ребрышко, исследуя каждый изгиб кости, замораживая лёгкие и леденя душу в районе солнечного сплетения. Очередная сигарета полетела вниз с балкона, рассыпалась миллиардами искорок об асфальт.
Я знал, что в комнате меня ждёт маленький, но всеобъемлющий комок счастья. Съёжившись на кровати, он лежал и, не дожидаясь меня, мило посапывал, а я был не в силе помешать ему, нарушить хрупкий сон, потревожить своей персоной. Я стоял и замораживал себя на этом чёртовом балконе…
Это всё пустое, все эти придуманные романтиками и поэтами чувства, их попросту не существует. Я в них не верил. А, может, просто не хотел верить?
Зачем себя ограничивать рамками, зачем заковывать в чувственный комок всеобщего сумасшествия?
Мне хотелось быть этаким Донкихотом, который помогает всем страждущим, который помогает всем лечиться от чувств… Но в итоге, я только пробуждал эти чувства по отношению к себе.
Комок счастья лежал на кровати, а всего пол часа назад он признавался мне в любви, клялся, что я лучшее, что могло с ним приключиться…
А я не верил... Я знал, что этих чувств быть не может, наутро он даже не вспомнит, как меня зовут, кто я и с чем меня едят... Потому что протрезвеет, потому что увидит мою не выспавшуюся и заплывшую рожу…

Утро подкралось внезапно, его руки обхватили меня лучами солнца, как на всё согласная проститутка… Я докуривал последнюю сигарету в пачке, жутко замёрз... но возвращаться в тёплую квартиру не хотелось.Счастье…счастье всё ещё спало, и ему было всё равно – есть ли с ним тот мудак, которого он якобы любил…

Любви нет. Так считал я, пока счастье не ушло из моей квартиры, оставив за собой тёплую постель, горячий кофе и нераспечатанную пачку сигарет с надписью: «Твои любимые… И всё-таки она есть».

ночь с 4 на 5 ноября

Наркотик.

Стимуляторы, галлюциногены и эйфоретики доказывают, что рай умещается в пакетике. (c) Кровосток.

Почему я выматывал себя? Почему поил себя этим дурманящим никотиновым дымом? Почему насильно погружал себя в холодную безмятежность зимнего воздуха?
Мне было необходимо понять, что я жив. Ноги гудели от усталости, изведённые астмой лёгкие сводило от боли, а холод теперь ощущался, как обжигающая мурена по всему организму.
В своё время мне доводилось пробовать все наркотические вещества, которые удавалось достать - я не успевал ни с одним поближе познакомиться, как шёл дальше к новому "любовнику" - но ничего не приносило того результата, которого мне хотелось. Я подсел на совершенно другую дурь. Я подсел на любовь. Я любил любовь... Я любил сам процесс и ненавидел своих партнёрш и партнёров - они все хотели меня удержать рядом...а это означало постепенное омертвление разума в живой плоти.
Я боролся с этими жалкими попытками подсадить себя на них, на их тела и души.
И, кажется, я стал проигрывать. Вот уже неделю с моих губ не сходил твой вкус. Ты, ублюдок, въелся в меня. Я думал только о тебе, засыпая ночью. Не о том, как буду двигаться внутри или покрывать страстными поцелуями твою гладкую кожу, а именно о тебе самом. О том, как ты читаешь мне вслух Гёте, слишком страстно рассуждаешь о современном искусстве, или засыпаешь, уткнувшись мне в грудь. Я думал, как ты куришь тонкие сигаретки, эти странные и непонятные мне. Я видел, как тонкий силуэт твоих губ перетекает в тонкую бумагу, как ты скуриваешь этот гадкий мятный нектар и смотришь на огни ночного города. Я подсаживался на тебя, на чужеродный наркотик, не похожий на другие.
И вот ты исчез. Позабавившись со мной - ты растворился в большом городе, он поглотил тебя, как будто и не было.
Сукин сын. Как только ты исчез, я перестал чувствовать жизнь. Я перестал ощущать течение крови в организме, я перестал различать своё сердцебиение, дыхание будто бы застыло комом в горле и перестало быть обязательным.
Я не порывался тебя искать, я не желал этого, потому что мне прекрасна была знакома такая логика - ты вернёшься. Обязательно. А когда это произойдёт, надо просто подсадить тебя на себя. Да... ты будешь первым героином подсаженным на человека...моим героином.
А сейчас необходимо было приводить себя в чувства.
Поэтому холод, никотин, изнеможение. Мне было необходимо измучиться до такой степени, чтобы рухнуть на кровать и как минимум трое суток не просыпаться. Тогда я смогу покорить любого подгонка.
А если и нет? То ничего. По крайней мере, моя старая пассия "Любовь" ещё была в моём распоряжении и смотрела на меня голодными глазами разврата.
12.10.10.

Мы сидели и курили, прямо как в той песне. Я видел твою панику, видел, как тебя трясло и это передавалось мне, вместе с пьянящим дымом сигарет.
"Сын, что же с тобой стало..." - подумал я. Конечно, ты не был мне родным сыном, но ты был на много бОльшим.
Я любил тебя... Наверное, это "материнский инстинкт", которого у меня не может быть от природы... но хочется верить.
Я скуривал уже пятую сигарету за это вечер... за сутки ещё больше, никотином, которым насыщался мой организм, можно было бы убить всех лошадей нашего континента, но не важно. У меня болело сердце, но хотелось ещё, хотелось утопать в этом дыме, погибать в этой ночи. Я крепче сжал твою руку, ты посмотрел на меня и нервно улыбнулся, натянуто, больно.
- Всё будет... - прошептал я, выдыхая дым.
- Глупости. - Нервно.
Ещё одна сигарета, часы неумолимо тикают, твоя истерика не утихает. Такая тихая истерика, только внутри тебя, сотрясаемая миллионными взрывами в твоей голове. От головы взрыв проходит по системе капилляров прямиком к твоим ладоням, и дрожь, только дрожь твоих рук выдаёт тебя.
Я не знал, что сказать. Я чувствовал, что сказать тут нечего. Дело просто в любви. Эта шваль приходит, когда не просишь; она вторгается в твой мирный ритм жизни, подобный сложному часовому механизму, и вот ты уже выбиваешься и вот ты уже отстаёшь или спешишь на секунду или две, а потом... потом останавливаешься. И тебя больше нет.

- Главное, что она жива.
- Что?
- Она же могла умереть, но она жива и счастлива. Это ли не главное?
- Да, ты прав...
И вновь молчание, страстный поцелуй с сигаретой, в обнимку с дымом и твои холодные руки. Сын.
10.10.10

Я пытался вырваться, но ремни были слишком крепко натянуты. От боли во всём теле я перестал чувствовать ноги и руки. Какое-то странное бессилие накатило на меня. Вокруг мягкие белые стены, этот слепящий обволакивающий свет из неоновых ламп. Я слышал, как ты меня зовёшь, но ничего не мог поделать. Я был связан, я был бес сил, я не управлял своим телом. А ты всё звал и звал.
Я знал, что тебя больше нет, нет на этой планете, нет в этом мире... Это осознание сковывало покрепче любых ремней.
Ты взывал ко мне из того прекрасного "ничто" с самого момента своей смерти.
- Отпустите! Сволочи! - кричу я, надрываюсь, не узнаю свой голос. Всё слишком плохо, по крайней мере, лучше не станет.
Белая дверь, обитая поролоном, жалобно скрипнула. Высокая, в белом халате, с чёрными волосами, собранными в пучок, элегантные очки на тонкой переносице, зелёные глаза и тонкая улыбка, разделяющая красной помадой лицо на две неравные половины. Цокая, она вошла в палату. От неё пахло хлороформом, мне так хотелось сейчас утонуть в этой жиже запахов.
- Тише, - спокойно сказала женщина, и я послушался; ей нельзя было не подчиниться. Голос её гипнотизировал и пропитывал душу странным дурманом.
Её тонкие пальцы с красным "острым" маникюром начали ослаблять ремни. Не меняя улыбки, она достала из кармана нож и вложила его мне в руку.
- Он просил тебя проводить к нему. Я сделала это. Дверь откроешь сам. - подытожила она. Ещё раз кинула на меня полный азарта взгляд и вышла. Я слышал это её каблуков, что сравнялось с моим сердцебиением.
"Он...это кто? Неужели ты?" - спутано подумал я. Руки отказывались меня слушаться и нож упал на пол. Мне пришлось подняться. С трудом я смог его найти - чёрная ручка, металлическое лезвие - всё обычное, но так трудно укладывающееся в моей голове.
- Дверь откроешь сам, - повторил я про себя слова женщины и осторожно провёл лезвием по венам левой руки. И не поперёк, а вдоль, чтобы наверняка, чтобы меня не смогли вырвать больше из твоих объятий. После тугих ремней я не почувствовал боли и лишь алый ручеек оповестил меня о том, что "дверь" приоткрылась.
Я слышал твой голос, он становился всё ближе.
Забившись в угол мягкой комнаты, я сжимал "ключ" и ждал, когда же откроется дверь, ведущая к тебе.
10.10.10

Меня охватила паника, я слышал, как тикают настенные часы, как капает вода и звенит, ударяясь о железо раковины.
Я судорожно смял под себя одеяло; и сердце по удару в минуту, всё медленнее и медленнее. Откуда эта паника? Что я сделал не так?
Я повернулся лицом к тебе, ты мирно спал, твоё детское лицо улыбалось мне твоей привычной улыбкой, но от неё почему-то становится ещё страшнее.
Я обрывисто вздохнул, поперхнулся чужеродным воздухом и закашлялся. Прокуренные лёгкие свело, и кашель был рваным, раздирающим горло, будто карканье.
Ты услышал его, и на твоём лице промелькнуло беспокойство, но ты не проснулся, а лишь крепче сжал мою руку, крепче.
Я с трудом унял кашель, но вот панику унять не удавалось. Мне не хотелось рушить бережно выстроенный хрустальный замок твоего сна, но мне было необходимо твоё тепло. Я обнял - сгрёб тебя в охапку, крепко крепко. От тебя пахло чем-то домашним, тёплым, родным.
- Что...? - сонно начал ты.
- Ничего, просто... спи... - прошептал я, осторожно прикоснулся к твоим губам и отпустил тебя.
Ты довольно быстро после этого уснул, крепким детским сном... А я не выдержал и отправился на балкон.
Мне хотелось курить, но я клялся, что не буду - значит, не буду. Я просто вдыхал этот грязный воздух Москвы, пропитанный алкоголем, дурманом и бархатом ночи.
Свет фонаря обволакивал меня, я устроился на железном парапете и почувствовал, как колкие руки ветра пробежались по моему телу, сжав сердце и вновь сводя лёгкие.
- Ты же не прыгнешь? - услышал я твой голос.
- Нет.
- Хорошо.
- Что ты тут делаешь? Тебе завтра рано вставать.
- Ну и что. Без тебя мне не спится.
Ты подходишь ко мне, обнимаешь, будто обволакиваешь своим теплом, дышишь жаром в спину и шепчешь что-то несвязное; путаюсь в твоих руках; мысли почему-то опьянённые; я целую тебя, валю на пол, ты не сопротивляешься...
Страх. Я просто боюсь тебя потерять. Ты просто нужен.
Ты мой дефибриллятор для сердца.
9.10.10

Я честно ждал, мне казалось, что ждал вечность, но он не появлялся. Его не было. А это означало, что с ним что-то случилось. Это значит, что он возможно уже мёртв и я больше никогда не увижу его глаз, не прикоснусь к его нежной коже... От одной этой мысли мне хотелось кричать, поэтому я всё ещё ждал, сидел на этой старой лавочке, прячась от холодного дождя под чёрным зонтиком, который то и дело пытался вырваться из моих рук с каждым порывом ветра.
Я прождал его до утра, промок насквозь, но я честно не мог поверить, что он не придёт...
- Ты его не дождёшься, - она села рядом, фиолетовые волосы на этот раз были собраны в гульки, и она напомнила мне почему-то мышь, несуразную фиолетовую мышь.
- Ну и пусть, - говорю я, не узнаю свой голос, хриплый, свистящий на звонких согласных и почти непроизносимый гласных... Кажется я простыл, но я совсем не почувствовал этого, пока не услышал собственный голос.
Внутри меня всё пылало, каждой клеточке тела хотелось верить, что это просто сон. Сон. И вот я сейчас проснусь, и он будет лежать рядом. Только мой и ничей одновременно.
- Почему ты так его любишь?
- Глупая Алиса. Ты явно никогда никого не любила...
- Любила.
- Нет, ты не дала мне договорить. не любила по настоящему, - голос мой дрожал, я видел, как у неё сужаются зрачки от изумления, краснеет лицо от возмущения и раздаётся это среднестатистическое:
- Ты псих! Любовь по настоящему? У вас даже любовь невозможна! Разве что он тебя отымеет...
- Сядь. - Я успеваю её оборвать, и она послушно садится рядом. Смотри, убирает мокрые волосы с моего лица, как будто я сам этого сделать не могу. Её руки, будто раскалённая магма, её глаза, будто огонь камина, такие рыжие и неестественные. Она вся неестественна - слишком хрупка и титанова одновременно, слишком мала внешне и слишком стара внутри, и даже не стара, а мудра... Моя маленькая, никого не любившая Алиса.
- Интересно, он опять надолго?
- Нет.
- Тебе так хочется в это верить? Ты такой оптимист. Ну, просто до невозможности! Ты что не видишь, что он тебя использует? Ты у него что-то вроде бесплатный постельной утехи! Попользуется и свалит, наигравшись!
- Не надо...
- Что? Правду больно слушать? Ненавижу тебя! Его ненавижу! Он украл у меня тебя! единственное, что у меня было в жизни настоящее! Он это выкрал, разорвал на клочки и выбросил! - она кричала, плакала, её глаза потухли в проливном шквале слёз и стали напоминать пепелище - я боялся к неё прикоснуться, хотя очень хотелось её успокоить.
- Алиса...
- Молчи. Ты больше не тот. Ты больше никогда им не станешь, пока он не уйдёт.
- Он ушёл.
- Пока не уйдёт навсегда!
- Уже, - я выдавил это сквозь зубы с трудом, еле слышно, так что не удивительно, что она не услышала.
- Сколько он держит тебя на поводке?
- 9 лет, 1 месяц и 1 день.
- Как точно, почему?
- Потому что сегодня поводок оборвался.
- Что?
- Он ушёл. Навсегда.
- 911...как прозаично...
- Ты о чём?
- 911 - это номер службы спасения...и вот он спас тебя от себя... Просто спас.
- Хватит...
- Жаль, что ты не вернёшься...
- Почему ты так думаешь?
- Потому что это правда...

И это действительно было правдой. Самой настоящей.
Спустя 9 дней. Ночь. Мой мотоцикл, "Камаз" и звонкий скрип тормозов, как оборванная струна...струна моей жизни.
К тебе.

1 глава

«Работа»

Мерный стук часов разъедал сознание, нужно было просыпаться, и это «нужно» во всю звучало в надоедливом тиканье. Девочка подождала ещё некоторое время и всё-таки открыла глаза. Голые ступни обреченно ступили на холодный пол, тонкие пальцы на ощупь нашли шнурок жалюзи и открыли окно, зажмуривая глаза на встречу металлическому свету.

Здесь нет солнца, никто уже не помнит что это, и все уже давно привыкли к этому яркому холодному свету от ламп-заменителей. В этом городе нет птиц, зато полно бродячих собак и кошек – они до последнего отказывались покидать человека, и остались с ним в столь тяжёлый век. Здесь есть деревья: тускло-зелёный клён и голубая сосна, но здесь нет цветов. Собственно здесь нет и времён года, постоянный климат-контроль и никаких проблем с отоплением. Постоянная температура +20 - вечное лето вечной Земли.

Сладко зевая, девочка пошла в ванную. Ванная была занята Кариной – второй соседкой по комнате, ещё была Влада, но она видимо уже успела сбежать из этого Ада.

– Ты можешь быстрее? Я на работу опаздываю! – обеспокоено крикнула девчонка, и несколько раз стукнула в металлическую дверь.

– Когда надо, тогда и выйду! Меньше спать надо! – отозвался возмущённой голос из ванной комнаты.

– Ну, берегись у меня, - сквозь зубы прошептала девушка и, громко топая, направилась прочь. Она проскользнула на общую кухню и быстро включила холодную воду на полную мощность. Из ванной послышался разъярённый крик, затем несколько ругательств и с громким хлопком распахнулась дверь.

– Ты что сумасшедшая!? Кипяток же!!! – из ванной выбежала скрупулезно замотанная в полотенце девчонка лет 15, с белоснежными волосами, с которых капала вода. От девушки отходил пар, и вся она была неестественного красного цвета, и напоминала варёного рака.

– Со мной шутки плохи, – как истинный победитель, отозвалась девушка и поспешила в ванную, пока Карина не одумалась.

Закрыв дверь на щеколду, девушка включила воду и решила подождать некоторое время, чтобы дать воде устаканиться. Из маленького треугольного зеркала на соню смотрела голубоглазая, курносая девчушка. Звали эту девочку Лайма, имела она вздорный характер и очень странный вкус. Волосы у Лаймы были выкрашены в темно-сиреневый цвет, чёлка была ярко-бирюзовая, как и некоторые отдельные пряди. Девушка четыре месяца работала, чтобы придать своим волосам столь красочный цвет.  Лайма работала в службе доставки, обычный курьер с обычным окладом, по принципу сколько,  доставил столько и получил.

Быстро приняв душ, соорудив на голове нечто наподобие двух хвостиков, надев рваную псевдо униформу, Лайма выбежала из общежития, и на своей доске помчалась на другой край города за заказом.

Карина, Влада и Лайма сироты, живут они в детском доме, а точнее в его взрослом общежитии. 20 лет назад вспыхнула эпидемия, болезнь тогда назвали болезнью Прошлого. Все люди, достигшие двадцати пяти летнего возраста, были поражены неким вирусом, который вначале разрушал клетки мозга, отвечающие за память, а потом и разъедал весь организм. Таким образом, за какой-то год население Гоморры сократилось в 3 раза и в живых осталось лишь, так называемое, третье поколение Купола. Болезнь исчезла так же внезапно, как и появилась, а вместе с ней исчезло истинное значение купола. Конечно, история человечества была занесена в архивы, но никто не знает, где они хранятся. Но вернёмся к Лайме, всё-таки это она тут главная героиня.

Район Америка (названный в честь некогда процветавшей сверхдержавы), самая светлая часть Гоморры. Здесь был офис компании «Вестник», самой скорой доставки, по крайней мере, так гласил слоган компании.

– Шеф, я прибыла, извините за опоздание! – крикнула Лайма, сметая всё на своём пути. 

Сорокалетний Майк, открывший эту фирму после смерти отца, был несменным хозяином офиса. Его добрые зелёные глаза флегматично посмотрели на влетевшую девчушку.

– Если ты так будешь опаздывать, я тебя уволю. Удивительно, почему я вообще тебя здесь держу? – сказал Майк, и провёл ладонью по своим коротким чёрным волосам.

– Может потому, что я незаменимый работник? – улыбаясь, заметила Лайма. И по-хозяйски подошла к шкафу с заказами. Её внимание привлёк розовый конверт, из настоящей дорогой бумаги, обвязанный белой шёлковой лентой.

– Это от кого?

– Это дон Кива своей племяннице, доставить его надо в Японию, и желательно через пол часа он должен быть уже там, - сказал Майк, посмотрев в очередной раз на часы.

– В Японию?! Чёрт, я же не успею! – застонала Лайма. Япония – это большой бизнес-район, который ещё зовут хрустальным городом, потому что он сделан полностью из

«В поисках голубого»

Our blue sky

Там на разрушенных стенах

Рисует чистое небо

Хрупкая девочка-гетто

Вся в белом, вся в белом.

Та, что давно нас простила

За все убийства и взрывы

Та, что так сильно любила…

4е апреля – «Лучший мир»

Пролог

Сколько нужно человечеству, чтобы перестать помнить? Сколько нужно, чтобы утратить связь с прошлым и слепо надеяться на будущее? 20 лет? 50? 100. Именно столько лет прошло после возведения купола. Последний город-колония Земли – Гоморра – спрятана под железным занавесом, ограждающим её от смертельных лучей солнца и других космических тел. Так, по крайней мере, считали наши предки, но так уже перестали считать мы. Третье поколение Купола, мы глупцы, которые забыли о своём прошлом, и не знаем, почему мы живём. Мы просто живём, как в аквариуме. У нас всё есть… но не всё…

Это то чувство, которое разъедает, которое рвётся наружу, которое отказывается утихать от приказа мозга. Это чувство полета! Это чувство свободы…

Вокруг было только небо, голубое-голубое пространство, которое раздирало лёгкие криком счастья, глаза слезились от напора и от чувства, которое не хотелось забывать. И это невероятное чувство лёгкости, это чувство означающее, что ты летишь, как те существа на старых Земных картинах - как  птицы…

Именно это было навсегда потеряно… Но в её голубых глазах всё ещё теплится память…

В квартире я спала не одна, таких как я –  потерянных и объявленных вне закона – было здесь ещё человек десять. Мне упорно не спалось, всю ночь я читала странную агитационную книгу, славным лозунгом которой было: «Обличи мага – спасибо Город от гибели».

Глупый Город. Он гнил не из-за нас – так называемых магов, а из-за собственной болезни. Город гнил от собственной внутренней эпидемии, стрежнем которой можно считать центральную башню.

Я швырнула бесполезную книгу, написанную наспех и без должной проверки (тут и там она сияла орфографическими и синтаксическими ошибками). Книга врезалась в стену и как-то нелепо «брызнула» листами, плохо проклеенными в переплёте.

– Офелия, ты чего? Дай поспать… – промямлил только проснувшийся Миша, смахнув несколько упавших на него листков.

– Всё, всё, спи, – тихо сказала я, убаюкивая непутёвого мага.

Меня зовут Офелия, я живу в окрестностях Города – в Окраинах. Живу я в тайной квартире, потому что вынуждена скрываться от Департамента по Борьбе с Несанкционированными Магическими Элементами, но такова моя судьба, ничего не поделаешь – я прирождённый маг (человек, владеющий какой-нибудь необычной способностью). Этого никак не исправить, единственное лекарство, которое придумали – это отстрел. Простая и не требующая особых затрат дезинфекция города. Как же меня бесят эти неучи из департамента, они не задумываются о том, что мы можем быть новой ступенью этой грёбанной эволюции? Но стоп, надо успокоиться, а то ещё натворю что-нибудь.

Мне необходимо сейчас было уже уходить из логова, нужно было кое-что разведать в «стане врага».

Я направилась в ванную комнату, она была настолько маленькая, что было удивительно, как люди, находясь в ней, не страдая клаустрофобией. Самой ванной здесь не было (не было для неё здесь места). Была лишь скромная душевая, напротив которой красовалась раковина и расколотое пополам зеркало. Я умылась, привяла себя в порядок. Поменяла колечко в нижней губе на маленький серебряный «гвоздик». Жёлто-карий глаз сверлил кривое отражение, в то время как мозг пытался предугадать, что же сегодня может случиться с обладательницей этого глаза. На мир я смотрела лишь левым глазом, правый скрывался за чёрной повязкой; он прекрасно видел, но на его «сокрытие» были свои причины.

– Филя, ты завтракать будешь? – донеслось из гипотетической кухни. Это был Беня, точнее Бенджамин – только он осмеливался меня звать Филей.

– Да нет, я в Центре что-нибудь перехвачу, – отмахиваюсь я, но всё же иду на голос. На завтрак у нас ничего аппетитного – какая-то непонятная каша, а точнее серая вязкая жижа, лишь носящая гордое имя «овсянка».

– Ну, как хочешь, – юноша, носящий имя бывшего президента уже не существующего  государства был в полосатой рубашке и облегающих джинсах. Он смерил меня оценивающим взглядом:

– Я бы на твоём месте лиф носил в тон трусам, – резво отметил он.

Я была в красной майке, из которой вылезали чёрные бретельки бюстгальтера, который я, к слову, носила из исключительного удобства переноски денег, шифров и другой макулатуры, которую не желательно было «светить» при обыске. На шее был красный клетчатый платок в тон майке, старая привычка никогда не оставлять шею открытой. Трусы и, правда, не вписывались в ансамбль, потому что были белого цвета, но:

– Бень, а тебе какое дело? Ты же вроде бы не интересуешься существами противоположенного пола, –  ни капельки не смутившись, подколола я юношу.

– Да, не интересуюсь, но и не люблю, когда эти существа за собой не следят.

– Ой, какие мы педантичные неженки, пролепетала я и сгребла со стула не понятный комок тряпок.

Бенджамин был геем – его интересовали мужчины значительно старше его. Юноша этот никогда не спал и проводил бесчисленные ночи за чтением книг, благо источником света был она сам (поэтому и жил он отдельно ото всех).

– Ладно, Беня, мне уже пора, может тебе что-нибудь принести из Центра? – спросила я, снимая майку. Из кучи тряпок, я выудила чёрную майку и длинную «цыганскую» юбку деревенской клетчатой расцветки. При Бене не стоило стесняться – его пытались совратить почти все девушки-маги и не только (кроме меня, конечно же), но он не поддавался на попытки и был верен себе.

Вообще я ненавидела юбки в любых проявлениях, но эту юбку я сейчас надела исключительно из-за удобства маскировки – под юбкой было удобно прятать кинжалы в кружевах подвязок. Надев длинные перчатки без пальцев и чёрные изношенные кеды, я попросила Бенджамина закрыть за мной. Тот, обдумав,

Нулевая глава

Regen

дождь

– Это всё так странно. Мир в твоих картинах совершенно не похож на реальный, – Амбер провела пальцем по деревянной рамке. На холсте яркими голубыми масляными красками было написано небо, облака на нем напоминали человеческие фигуры, которые смеялись и плакали, жили и умирали.

– Что поделать, если я вижу мир именно таким, – Хеил, обхватив руками голые колени, сидела в старом кресле и смотрела, как девушка разглядывает картину, которая занимает главенствующие положение в её комнате.

– Странный у тебя мир.

– Не страннее твоих песен, - Хеил любовалась своей гостьей и будто кошка не отрывала от неё глаз.

– Мои песни? Они мой внутренний мир

– Мои картины тоже… Спой мне что-нибудь…

– Ладно, только пообещай не перебивать, – Амбер ушла в коридор за гитарой.

– Обещаю.

Девушка несколько раз что-то попыталась наиграть, дабы удостовериться, что инструмент не расстроен и начала петь:

Небеса в отражении немного другие

Я в зеркальном смятении прошепчу твоё имя

И разверзнется   бездна – океан отражений

Наша жизнь это просто череда совпадений

Забери моё сердце, я дарю тебе душу

Это кажется лёгким, но легко ли разрушить?

Эта клетка для нас станет вечной тюрьмой

Забери меня в мир, я останусь с тобой…

Голос у Амбер дрожал, толи от волнения, толи оттого, что она сегодня три часа провела под холодным осенним дождём. Но даже дрожь не могла испортить красоту её голоса. Когда она закончила, Хеил неуверенно захлопала.

– Я её раньше не слышала.

– Это новая, ты первая, кто вообще её слышит.

– А кого ты в этой песне зовёшь? – поинтересовалась, будто бы невзначай, Хеил.

– Без понятия… Просто захотелось написать нечто такое... Наверное, переслушала Fleur…