Старый лис умеет жить красиво
В мире заколдованных лугов.
Он сидит у самого обрыва,
Щурясь от сиянья облаков.
Слышен тонкий свист сурков ленивых,
С шорохом ныряющих в траву;
Рыжий безучастен у обрыва -
Им давно изучен каждый звук.
Рыжий ждёт назначенного часа,
Небо прилегло к земле на грудь.
Лис впивает свет лугов прекрасных -
Тёплую, незыблемую суть.
Бабочкам, не знающим о смерти,
Уготован день - цветочный век.
Рыжий среди жаркой круговерти
Думает, что он один в траве.
Князь травы, пушистый и прекрасный,
Мудрый зверь - ловец прошедших лет.
И его глаза пусты и ясны:
Он давно готов держать ответ.
Так и дремлет старый лис красивый.
Полон мир небесной синевы
В летний день у самого обрыва
В тёплом сердце луговой травы.

Глотая пойло в старом кабаке,
Ты отстранённо думаешь о нём.
В пустой квартире, сонном городке,
Предположи: оставлены вдвоём.
Из прошлой жизни в сердце декабря
Летит в тетрадь чернильный абрис птицы.
Твоей рукой: "Прости. Устал терять".
И всё. Пусты последние страницы.
И правда же: оставлены вдвоём.
В пустой квартире. Только небо выше.
Полны последним августовским днём,
Орут коты. Да кто их в полдень слышит?
Горячей бронзой выжжены тела -
Автографом разнузданного лета.
В груди беспечно бьётся жаркий клад;
И помолчи: я не хочу ответов.
И не гляди вот так, едва дыша:
Тебе давно пора расправить плечи:
Ты чист и снов моих не разрушал.
Да, и ещё: ты чересчур доверчив.
О, Зурбаган, болезненная суть,
Искусанные губы, горький воздух.
Едва заметен мутный Млечный Путь.
Соль и песок. И угасают звёзды.

Уютно пахнет горький хмель,
Вкусны вечерние рассказы.
Из летних золотых земель
В мир сентября уходит трасса.
Владенья солнечного дня
Коснулись жёлтого обрыва.
Беспечный мальчик променял
Свирель на горсть медовой сливы.
Глотнуть из Млечного Ковша
Ещё успеешь этой ночью:
Все беспорочные спешат
Коснуться радостей порочных.
Соблазны вскоре прогорят
Пыланьем ярким, но недолгим;
Неспешно заверши обряд:
В поспешной страсти мало толку.
Разбавив свет водой из луж,
Заполни сон Эндимиона:
Прекраснейший страданий чужд;
Богам всегда претят каноны.
На пыльном глобусе в раю -
Следы божественных баталий:
Эдем смещён на крайний юг -
Там, говорят, дворцы из стали...

Прекрасное время - лето. Весь мир - как огромный шалаш.
Отрадный сезон для поэтов - возможна любая блажь.
Зевает ленивый город, молочники тарой звенят.
Подушки в каскадах оборок до вечера сны хранят.
За городом утром ранним артисты встречают рассвет
Приветственной тихой бранью. И солнце бранится в ответ.
Обычай бродячего цирка всегда однозначно суров:
Всё общее: кухня, стирка, фургончики, стол и кров.
Директор, спросонья хмурый, с сигарой в зубах натощак,
С нечёсанной шевелюрой, в плаще на худых плечах,
Обходит своих артистов - унылых и злых с утра.
Он видит: что-то нечисто. И точно - в строе дыра.
Нету двоих - самых лучших! Пожалуй, и в страшном сне
Немыслим подобный случай. Только не эти. О, нет!
Доходы у цирка изменчивы, но в труппе была своя мощь:
Большая Белая Женщина и Большой Краснокожий Вождь.Читать далее...

Где сумерки исполнены ответов,
А сердце помнит счастье высоты,
Созреет неприкаянное лето
И Лель уснёт ягнёнком золотым.
Предчувствие грозы - дрянной подарок;
Прости меня, мой славный летний друг.
Я спрячусь в тишине садовых арок,
Впивая твой пленительный испуг.
Не изменяй себя в угоду люду,
Останься непреклонным и простым:
Поверь, тебя едва ли позабудут.
Живи и не старайся быть святым.
Пройди сквозь череду своих рождений,
Испей до дна прохладный морок снов,
Послушником, ребёнком или тенью -
Найди моё открытое окно.
Окутают горячую планету
Потоки долгожданного дождя;
Гортанный звук небесного кларнета
Гроза подарит миру, уходя.
Застыл закат. Рубиновым осколком
Горит в листве тягучая смола.
Бессмертье в этот вечер - слишком долго?
Ну что ж, давай разделим пополам.

Когда пусты небесные обрывы,
Течёт к земле расплавленный хрусталь.
И странно знать, что мы пока что живы.
Разглядывая хрупкую эмаль,
Считаю лица рыцарей и фрейлин;
Всех тех, кто был не с нами, но всерьёз.
Признайся, ты ведь тоже в это верил?
Ты верил в то, что мир предельно прост,
Ни разу не давал себе поблажку,
Не экономил свой прекрасный свет:
Вкуснее чай, когда прогрета чашка;
Пусть небольшой, но правильный секрет.
Солдат весны, вернувшийся из плена,
Не медли, друг. Тебя, конечно, ждут.
Не так страшны блужданья во Вселенной,
Тебе не сложно выпытать маршрут.
Тьма - ненадолго. Дальше царство света.
Давно готов уютный кабинет
В прохладном парке медленного лета -
Последний, вечно длящийся сонет.

Мой прежний мир был прост, подобно снегу.
Предпочитая музыку вину,
Я тщательно готовился к побегу
В далёкую бесснежную страну.
Я злобно портил нотные тетради,
Искал в твоих ладонях тайный смысл;
Ласкал тебя, в глаза твои не глядя;
Хотел продлить беспамятство зимы.
Разя больней, чем костяные стрелы,
Во мне цвели отравленные сны;
Твоя тоска, камин заиндевелый;
Надсадный стон порвавшейся струны.
Мой фильм был снят ремесленником тонким.
И я искал лекарство от любви.
Мотая километры чёрной плёнки,
Я жил, надеясь чувства задавить.
В чернильных джунглях зреющих скандалов
Звучат шаги - остатки колдовства:
Забытая, уходишь с пьедестала
Иссушенного кровного родства.
Теперь беги, спасайся в тёмных залах,
Текучей тенью кутай коридор;
Я не допью из нашего бокала:
Возможно, я отступник. Но не вор.
Теперь пускай другой тебя ревнует.
Когда-нибудь научишься прощать,
Сломав последним нежным поцелуем
Божественную горькую печать.

Разумеется, вы уже не помните эту историю http://www.liveinternet.ru/users/xo4u_i_budu/post73369553/ , но я обещала рассказать всё, как на духу, так что вот.
По вечерам сидели наши мужички - завхоз, директор и воспитатели - вечерком на завалинке и курили. А рядом ходила большая серая сорока с черными крыльями. Ходила важно, надменно, но ситуацию пасла. Потом никто так и не смог вспомнить, каким образом она оказалась на территории дачи. Летать она не могла. По крайней мере, мы этого не видели. В основном она степенно расхаживала и иногда прыгала с изяществом подбитого эльфийскими лучниками пожилого дракона. Стоило кому-то выбросить окурок, птица хватала его огромным страшным клювом, потом вспоминала о манерах, охорашивалась и продолжала чинную прогулку, но уже с окурком в зубах. Окурок дымился, к несказанной радости нашей, а артистка так и выписывала, явно красуясь. Если окурок был погасший, красотка тоже не отказывалась, правда, такие бычки она не "курила", а самым настоящим образом хомячила, восполняя недостаток никотина в могучем птичьем организме.
При кухне жил пёс. Теперь, спустя годы, я понимаю, что он жил по принципу: всё, что нельзя съесть и трахнуть выпить, можно (и нужно!) обоссать убить. Короче, был самым настоящим падальщиком падал, цуко, где ни попадя.
Роскошная повариха Маня, великолепная кустодиевская женщина, была предметом воздыхания большей части половозрелого населения мужеского полу. Но только воздыхания. В первый же вечер отправленный в разведку смельчак был запущен могучей маниной рукой в направлении за слонами на север дальнего леса, где был подобран испуганными товарищами с серьёзными повреждениями порно-двигательного аппарата.
Так вот, Маня выходила утречком на крылечко кухни и выворачивала на землю кастрюлю с чем-нибудь уже малосъедобным. Пёс был готов к такому повороту событий. Неподвижность выброшенного его не обманывала. Сначала он разведывал общую обстановку, непринуждённо пробегая раз двадцать мимо заветного места лёгкой трусцой. После приступал к хитрому манёвру, подползая на пузе незаметно для выброшенной каши. Каша не замечала его - из вежливости. Тогда, не побоюсь этого слова, Брюс Ли в собачьем облике взвивался в воздух с жутким боевым кличем, пикировал на замершую от страха кашу и убивал её одним отработанным ударом. Убитая каша лежала тихо и весьма удачно изображала трупное разложение. Конечно, у пса были подозрения, что каша умерла не от его смертоносных лап, а от старости страха, но голод брал своё.
В живом уголке жили два хомяка. Любимым развлечением детей была их кормёжка, разумеется. Ибо хомяк не прост, ох, как не прост! Ни фига он не ест, а наполняет мешки. О, это был процесс. Перед хомяком укладывали семечку. Хомяк охотно брал ея своими крохотными розовыми ручками, близоруко осматривал и отправлял в ротик. Следующую семечку постигала та же участь. Мы ещё не умели как следует считать, но чётко знали, что в одного хомяка помещается две горсти семечек. Но самое интересное происходило, когда пустое пространство внутри хомяка заканчивалось, а семечки ещё нет. Меховой шарик брал очередную семечку и привычно отправляй в рот. Семечка упиралась руками и ногами в предыдущую. Гигант мысли на время замирал, потом принимал единственно верное в данной ситуации решение: быстрыми движениями выбрасывал содержимое мешков и благоговейно отправлял в освободившиеся закрома родины драгоценную семечку. Show must go on, как известно.
На птичьем дворе жил индюк. Он был ебанистически прекрасен чертовски хорош собой. Только никто не желал оценить его неземную красоту по достоинству. Зловредные мальчишки сидели на заборе и обидно булькали, изображая его ангельский голос. Индюк некоторое время крепился, после начинал мотать головой и булькать сначала сердито, а потом и вовсе злобно. При этом его борода, презрительно именуемая "соплями", приобретала изумительный рубиновый цвЭт, отчего мальчишки были просто в экстазе. Индюк некоторое время колебался, думая, поклевать ли мальчишкам места, до которых дотянется, или же остаться одним куском и своими ногами целым; как правило, выбирал последнее и с гордым видом удаляйлся в свои владения, чувствуя себя отъявленным декадентом...
В последнее утро пребывания на даче я встала до побудки, взяла своего любимого плюшевого мишку и пошла в лес - прощаться. Только прощаться со мной никто не захотел. Даже маленькая ящерка, выползшая поприветствовать солнышко, моментально скрылась без следа. Что мне оставалось делать? Я отправилась обратно, досматривать утренние сны.
А потом всё пришло в движение и тихая лесная дача в полном составе занялась подготовкой к возвращению в человеческую цивилизацию. И мы, отвыкшие за месяц от тесных городских одёжек дикари, осваивали их заново. А потом мы уезжали...

Посвящается М.

Реальность запущена. Тест поколений.
Подъезд. Подворотня. Прохладное время.
И страшно, так страшно... Но нет сожалений.
Заплатки на джинсах. Синяк на колене.
Реальность одиннадцать дробь восемнадцать.
Колечко, серёжки. Решилась, решилась.
Ты ждёшь в подворотне, боясь обознаться.
Рокочут тамтамы: влюбилась, влюбилась.
Он топает мимо - прокуренный ангел;
Источены крылья обрывками песен;
Семнадцать. Земля. Понижение ранга.
Он слишком устал и давно бесполезен.
Она улыбается. Он обернулся:
Дырявые джинсы, синяк на колене.
Немного помедлил. В ответ улыбнулся:
"Могу быть полезен, прекрасная леди?"
Запретно, запретно! "Мы с Вами соседи..."
Нелепо и стыдно. Зато откровенно.
"Ешьте клубнику, милые дети,
Только не пачкайте розовым стены."
Белая кухня - без перемены.
Миска с клубникой в неоновом свете.
"Ешьте клубнику, глупые дети.
Только не пачкайте розовым стены."
Он трогает губы и ты умираешь.
"Драконы не водятся возле Фонтанки."
"Смеёшься?" Смеётся. "Откуда ты знаешь?"
"Я знаю..." Он знает. Он видел изнанку.
Продажная жизнь волшебством не богата.
Ночная прогулка закончится джазом.
Жестокий, чудесный. Сама виновата.
"Что, милая, правда? Что, правда - ни разу?"
Мамины руки и голос - рефреном.
Белая кухня в искусственном свете.
"Ешьте клубнику, славные дети,
Только не пачкайте розовым стены."
"Больно?" "Прекрасно..." Нежные губы.
Мир задыхается. Сердце не бьётся.
"Милый..." Испуганный. Чудный и глупый.
Нет, объясняться тебе не прийдётся.
Снова фонарь в подворотне не светит.
Спят городские бетонные срубы.
Ешьте клубнику, упрямые дети.
Можете пачкать розовым губы.
Сладко бессилие быть покорённой.
"Мама, ты дома? Я буду под утро...
Мама, не плачь, я давно не ребёнок.
Мама, мне было так странно, так чудно..."
Город, огни. Неумелые сети.
Ваши улыбки благословенны.
Ешьте клубнику, пропащие дети.
Только не пачкайте розовым вены...

Утром вкладываю чек. Банкомат его глотает облизывается и говорит маловато будет не выдаёт копию. Иду к начальнику филиала:
- Ави, банкомат глотнул чек и не выдал подтверждение.
Ави, меланхолично:
- Что ты хочешь? Утро, он голодный.
Потом, открывая неисправную железяку, добавляет интимным тоном:
- Хотя, как честный человек, он теперь должен на тебе жениться.
------------------------------
С Мышью в супере. Беру йогурт в молочном отделе, на крышечке написано: "Тутим бе шаменет"(клубника со сливками). Я читаю: "Тутим бе шамаим" (клубника в небесах).
Мышь отличается в отделе выпечки. Берёт авкат афия (порошок для выпечки), читает: "авкат хатулим" (кошачий порошок).
-------------------------------
Мышь минут с полчаса втыкает на фото Васи Степанова для журнала "Джой", с тихим звуком "ыыыыыыыы........."
Потом говорит:
- Мама, такое рождается не на Земле.
Проходящий мимо Шурик бросает взгляд на монитор и осведомляется:
- Дамы коллективно изменяют Стингу?
-------------------------------------
Шурик от нечего делать играется в детскую рамблеровскую игрушку, по принципу тетриса: строишь в ряды одинаковые фигурки и освобождаешь из плена маленького крабика. Шурик на несколько секунд отвлекается, крабик жалобно смотрит и робко машет клешнёй. Шурик, вполголоса, возобновляя сражение:
- Не ссы, чувак, прорвёмся!
------------------------------------
После работы прощаемся с сотрудником, он спрашивает:
- Юлька, о каком фильме ты мне говорила?
Я не помню, поэтому просто вопросительно смотрю.
Он делает попытки:
- Искатели... Копатели....
До меня доходит:
- Хранители!
Прихожу домой, рассказываю Шурику. Он серьёзно говорит:
- Ничего смешного. Просто это трилогия с чётко прослеживающимися логическими связями.

Я не предвижу образ бытия,
Но с бесконечным временем обвенчан.
Недолгий друг, беспечная семья,
Локальный рай, восторг прекрасных женщин -
Границы этих образов ясны
И невозможны связи между нами.
Однажды отказавшись от весны,
Я счёл: камин практичнее, чем пламя.
Словесных тварей невоздержан быт,
Легки дела, но так опасны губы.
Пускай покрыты трещинами лбы -
Живущему приходится быть грубым.
Верховный зверь запретного тепла
Безгрешно смел и первозданно грешен.
Он презирает мой душевный хлам
И я терплю жестокие насмешки.
В сердечных клетках жемчуг перезрел
И снежный мир торопится к закату,
Связав букеты тонких белых стрел,
Латает поредевшую ограду.
Стезя людей ещё не прервалась,
Но мы забыли главное из правил:
Пока живёшь - лети, на свет стремясь:
Творец летящих Светом не оставил.

Взгляни на небо с тёмной стороны:
Прогнозы для бессмертных неизменны.
Под занавес всегда приходят сны -
Осколки обветшалой Ойкумены.
И больше этой ночью не уснуть.
Шагами разлинована квартира.
И можно просто всё перечеркнуть
И больше не радеть о судьбах мира.
Мерцает свет в квадратике двора.
Влюблённый мальчик проводил подругу.
Он не уйдёт, пожалуй, до утра.
Выходишь. Жмёшь протянутую руку.
У каждого из вас своя тоска.
Но он живёт в беспамятстве весеннем,
А у тебя - пробелы на висках
И лунный свет для глаз твоих - спасенье.
Нет, он не пьёт. Но рядом посидит.
Дешёвый ром - отличная идея.
У паренька сочувствующий вид,
Но он не здесь, он - выше, рядом с нею.
Ночь отнимает небо от груди;
В депо троллейбус расправляет крылья.
- Ну, я пойду, отец. А ты сиди,
Не провожай. А славно погрустили...
Смелеет день. Бесчинствует тепло.
Заласкано черствеющее сердце.
Вчерашний сплин остался за стеклом;
Но у печали слишком много версий.
Ты задержался в прошлом. В настоящем
Мы от любви давно не умираем.
И зверь, из пены моря выходящий, -
Всего лишь пёс, его бегущий краем...

Был тихий вечер - просто благодать.
Закат снимал тяжёлую корону.
Офелия устала умирать.
А Зодчий перестал хранить влюблённых.
Разбитые воздушные мосты
Не смогут удержать земное тело.
Офелия, храни мои черты.
Последний вечер. Солнце догорело.
И стражей распустили по домам -
Они давно лелеяли надежду
Вернуться к жёнам, к тёплым очагам,
О службе позабыть и жить, как прежде.
Прекрасен мир, который был вчера.
Коптит огонь, еда в печи согрета.
Почти прошёл необъяснимый страх -
Растаял в пятнах теплоты и света.
Пускай за гранью мира темнота -
Космические люди церемонны -
Давно посыльный разносить устал
Ножи в конвертах почты электронной.
А тот кто знал, в каком конверте нож,
Давно ушёл в предел другого мира -
Забытый пилигрим, вселенский бомж;
Его следы истаяли пунктиром.
Танцуй, моя прекрасная, танцуй.
Представь себе, что ты одна на свете.
Пускай стекают слёзы по лицу -
Офелия их даже не заметит...

Окончен день. Распахнута строка. Блокнот испорчен. Кофе на ночь глядя. Прочитанная книга далека, но запах её давности отраден. Пойду бродить по городу один. Закат пообещал, что будет нежен. Друзья мои, я слишком нелюдим.
Удивлены? Я был таким и прежде. Я знаю: пролетит ещё мгновенье - и смолкнут звуки ваших голосов. И отгорят следы прикосновений.Я жду в начале века у часов; и каждый час отмечен тонкой стрелкой. Я не пытаюсь этот бег унять - вам не нужна красивая подделка: вы слишком долго знаете меня. Я вдоволь выпил вашего тепла и нынче отдаю долги с походом.Я поднимаю свой пиратский флаг; для вас - побег, а для меня - свобода. Тому, кто жил, не страшно умирать, тонуть в морях, стреляться на дуэлях. И воевать. Но пленников не брать. И не жалеть о том, что не успели. И те, кого я нежно целовал; и те, с кем спорил в сумеречных спальнях; я не любил вас, но не предавал. Я просто одиночка. Изначально. По лестницам, бездарно винтовым, настичь тебя, обнять - жестоко, грубо; прижать к стене - движением одним; оскал - запрет - мне больно - руки - губы... Ещё чуть-чуть - и я очнусь один... Зачем тебе моя душа, колдунья? Молчишь... Пылает в небе апельсин - прекрасный знак больного полнолунья...

Придворный шут угрюм порой -
Его удел не слишком сладок.
Но для подруги он - герой
И полон радостных загадок.
Она считает бубенцы,
Которыми паяц увенчан;
А он ей дарит леденцы
И шепчет гадости про женщин.
Он пьёт дешёвый горький эль,
Не ест - её стряпня приелась;
Куда вкусней - её постель...
Красотка - дурочка... Но прелесть.
Худой, угрюмый лицедей;
В глазах - гадливость и усталость.
Он ненавидел бы людей,
Но... вот она же с ним осталась...
И он целует жадный рот,
Плечо, подставленную шею...
Он счастлив - к зависти господ:
Они, поди, так не умеют...
Она грозится укусить,
Смеётся, теребит за ухо;
Он всё это готов сносить -
И смех, и сладостную муку.
За эти нежные угрозы
Он миру всё готов простить;
Озвучить приговор серьёзно
И в исполненье привести...

Дорога. Сон. Последний город. Реки зеркальная черта.
Прибрежный мир - туманный морок, где вместо жизни - пустота.
"Дитя..." - коснётся губ, прощаясь, сатир - вихрастый, золотой.
И поцелует, не смущаясь. И нежно выдохнет: "Постой..."
Я принимаю твой подарок - бокал прозрачного огня;
Твой поцелуй нежданно жарок, но ты не совратишь меня.
Жить без придуманной любви, порвать расставленные сети.
В ручье кораблики ловить. Не спать. Молиться на рассвете.
И знать, что врут календари, а запахи несут разлуку.
Зачем о прошлом говорить? К чему приводит бег по кругу?
Пахучи летние цветы. На камне ящерка пригрелась.
Так тихо, сонно. Рядом ты. Ну, кто из нас проявит смелость?
А после - солнечный покой. Улыбка в полудрёме стынет.
Земля под тёплою щекой. Глаза - счастливые, пустые.
И губы в золотой пыли. В траве забыты лук и стрелы.
И горизонт к земле прилип. И я не знаю, что мне делать...

В последних комнатах зимы
Забыта тёплая одежда.
Пора большие окна мыть,
Играя горничных прилежных.
Пора ловить янтарный свет
На сероватых зимних стенах;
Припомнить множество примет,
Предшествующих переменам.
Скворец - отчаянный смутьян -
Нырнёт в теплынь без опасений
И сделается вовсе пьян
От странных запахов весенних.
Он не виновен в колдовстве -
Он сам был околдован светом:
Под плёнкой тонких птичьих век
Весна - размытым силуэтом.
Слегка горчит кофейный пар -
Опять сбежал на кухне кофе;
Но эта гадость - мой нектар.
В окне напротив - чей-то профиль.
Я слышу клавиш тонкий звук;
Этюд мне кажется подарком:
Как-будто закадычный друг
Зовёт гулять весенним парком.
Эй, хватит! Видно, ты лукавишь:
Едва ли ты знаком со мной.
Кто ты, касающийся клавиш
В пустынном зале за стеной?
Быть может, выйдешь на ступени,
Вдохнёшь весенней кутерьмы?
Давай, смелей. Оставь сомненья
В последних комнатах зимы...

|
А много ли в море отравленной рыбы?
А часто ли боги спускаются с неба?
Бушует вселенная шабашем Грига,
Взрывая планету вторжением Феба.
По лестницам тусклым, по отмершим стенам,
Сгорая в потоках безудержной плазмы,
Багрово струятся миазмы измены,
Разя эпилептиков синтезом джаза.
Планета не скажет: "Спасибо, приятель!"
Мирам предпочтительней сонное стадо;
Мирам предпочтительней Бог-созерцатель,
На облаке нежном плывущий куда-то.
||
Мир болен старостью души;
Не сладостны вода и пища,
Неотличима жизнь от лжи,
Весны не ждут, любви не ищут.
Безумный соло-гитарист
Рассеянно роняет ноты
На этот грязно-белый лист
Измученной враньём природы.
Прожить, не открывая глаз,
Оставшись в раковине тонкой,
Смириться с тем, что есть сейчас
И просто быть большим ребёнком.
|||
Целовать посланника небес
В золото оправленные губы,
Счастьем озаряя всё окрест -
Первозданным, ласковым и грубым.
Если Полдень станет сердцем дня,
Небывало солнечным и жарким,
Мир воспрянет, бережно храня
Странные небесные подарки.

Он жадно ловит пульс огня,
На призрачное пламя глядя.
И как посметь его обнять,
Как прикоснуться к медным прядям?
Небесной горечью одет,
Неведомой в привычном мире,
Ты источаешь тёплый свет,
Мой мальчик в золотом мундире.
В тончайшей проседи окно,
Мотель заносит жарким снегом,
И эта ночь - за гранью снов,
За этим хрупким белым небом.
Замедлен ход гранитных звёзд
И времени для жизни мало,
Но ты не хочешь жить всерьёз;
А я хотела, да устала.
И можно не хранить тепла,
Не повторять сюжет Шекспира,
Не пить вино, не жить дотла,
Не покорять вершины мира.
Придумать повод для грозы,
Украсить сумерки молитвой.
И не услышать твой призыв,
Подавленный сердечным ритмом...
Пройти заснеженной верандой,
Прочтя оплывший тайный знак:
Любовь провозят контрабандой,
Как сигареты и коньяк.

Остудит смола, на коре остывая,
Рубиновый зной истекающей вишни.
Спешит Ариэль, о Земле забывая;
Летит без оглядки и шепчет чуть слышно:
"Увидимся летом, увидимся в полдень..."
Я знаю, что это святая неправда:
Он - будущий бог и о прошлом не вспомнит,
Забвенье он скоро получит в награду.
Сгорает проводка в хоромах воздушных,
Владельцам кисейных поместий досадно;
Электрик уездных небес равнодушен,
Погасшими окнами смотрят фасады.
Приклеют ресницы бесполые звёзды,
Напудрят носы и назначат свиданья;
От встречи до встречи решая вопросы
Клиентов конторы "Врата Мирозданья".
Невидимым хромом в кофейнях сверкая,
Рассерженным паром исходят машины
И кофе, в щербатые чашки стекая,
Заполнит пробелы в свиданиях лживых.
И дремлют проспекты - от встречи до встречи,
Пустеют бордели и близится утро,
Рассвет на Земле в городах человечьих
Сметает ненужную лунную пудру.
Похмельную горечь текила излечит -
Как будто легко, но сушняк обеспечен.
Но это пустое; мой ангел, до встречи.
До встречи, мой ангел. От встречи до встречи.