и зачем я тебе такой весь небесный?
с сероглазостью своей и прохладностью.
я в твоих лабиринтах не местный,
и тебя изучаю с рьяностью.

мы как будто бы вместе были. наверное.
воспринимали немного даже всерьез.
я не знаю цвета твоих глаз. а ты видела мои серые.
ассоциируй теперь с ними мой вечный мороз.

ты, наверное, там очень скучаешь.
а я здесь - как пережаренный хот-дог.
ты, наверное, ничего не понимаешь.
а мне хреново.
и лучше б я сдох.
(c)xxy

Перестань намекать на постель - Ведь проблем не решают объятьем. Я сегодня надену Шанель – Буду в маленьком чёрном платье. Хватит «гнать» романтичную чушь. Видишь, лёд уже в виски растаял? Ах, какая нестойкая тушь… Только плакать у нас – против правил. Где ты ангелов видел с тату? С интеллектом таким аморальным? Так старался, а выбрал не ту… Что ж бывает… не все идеальны. Шпилька – больше, чем просто каблук… Это высь! И стремление к звёздам!.. И давай обойдёмся без рук, Ведь – увы – приручать меня поздно… Лучше битва, чем мир взаперти. Это тайна всех маленьких женщин: Из двух зол, что стоят на пути, Выбрать то, что покажется меньшим. Стоп! – не чокаясь, выпьем до дна За любовь! .. а сквозь зубы «Проклятье!»… Беззащитна. И этим сильна. В этом маленьком чёрном платье… (с)

Мне б залиться зеленым горячим чаем,
задыхаясь в темноте квартир.
Знаешь, я на твое "скучаю",
готова променять весь мир.
(с)

Она никогда не знает, как надолго он исчезнет опять.
Всё в ней кричит – не надо его отпускать!
Но она как будто спокойна, или просто делает вид,
И не звонит.
Проходит надцатый месяц, никто не идёт ко дну.
Они, как упрямые дети, всё играют в эту войну.
И говорят друг другу: «Хватит, я долго не протяну!»
А сверху на них смотрят и думают:
- Ну-ну…
(с)

А я, забираясь с ногами в кресло,
сначала снимаю кольцо
потом юбку.
И вот что действительно
мне интересно:
каким бывает твое лицо,
когда ты кладешь телефонную трубку
(с)

Он держал меня за талию, а я его за идиота. Мы сидели и болтали. Он о любви, а я ногой.
(с)

любовь - это физика. а физику я знаю хорошо.

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Он был построен в какой-то там –надцатый век.
Рядом жила ослепительно-черная Кошка
Кошка, которую очень любил Человек.

Нет, не друзья. Кошка просто его замечала.
Чуточку щурилась, будто смотрела на свет
Сердце стучало… Ах, как ее сердце мурчало!
Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет»

Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла
Гладить себя. На колени садилась сама.
В парке однажды она с Человеком гуляла
Он вдруг упал. Ну а Кошка сошла вдруг с ума.

Выла соседка, сирена… Неслась неотложка.
Что же такое творилось у всех в голове?
Кошка молчала. Она не была его кошкой.
Просто так вышло, что… то был ее Человек.

Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела.
Кротко ждала, когда в окнах появится свет.
Просто сидела. И даже слегка поседела.
Он ведь вернется, и тихо шепнет ей: «Привет»

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»
(с) Саша Бес

Особенно тоскливы вечера…
Когда ты в доме у себя как пленница.
Сегодня также пусто как вчера
И завтра вряд ли что-нибудь изменится.

И это одиночество твое
Не временем бы мерить, а бессонницей.
То книги, то вязанье, то шитье,
А жизнь пройдет и ничего не вспомнится.

Но все-таки однажды он придет,
И сбудутся надежды и пророчества.
Твои он губы в темноте найдет
И шепотом прогонит одиночество.
(с) А. Дементьев

На самом деле, мой любимый месяц - февраль. Он самый понятный, самый холодный и самый уютный. И почему-то именно в феврале ко мне приходит мое заблудшее вдохновение. Я начинаю и рисовать и учиться. Спасибо тебе, февраль.

Я ТАК хочу на дачу! Кто бы знал... Весну и на пару деньков хотя бы. Почитать книжку ночью, на втором, в комнате при желтом свете лампы... Стоять у окна, задумчиво разглядывая лес и луну, висящую над ним... Распахнуть створки окон и вдыхать ночной воздух, чувствуя, как от прохладного дуновения кожа покрывается мурашками. Испытать это чувство наполнения мыслями и чувствами снова! Чтобы снова это ощущение, что ничего никогда не потеряно, что все впереди, что где-то совсем близко, за поворотом, меня ждут чудеса.
Лежать на бревнах - этот запах дерева, такой родной и близкий. Промочить где-нибудь ноги, а потом греться у обогревателя... Пить чай ночью, разговаривать... Жечь костер - вспоминать. Желтые язычки пляшут перед глазами, огонь разгорается все лучше, постепенно становится жарко, потом этот запах дыма от одежды, волос, кожи... Насквозь пропахнуть дымом, тихо-тихо красться по дому, лестницам - ступени скрепят! - весь дом уже спит. Потом обязательно где-нибудь оступиться, а утром мама будет спрашивать "во сколько пришли? неужели нельзя ходить тихо, и не топать, и не хлопать дверьми?!" - и ты удивленно смотришь - мы ведь так старались, мам! Хитро переглядываться и не говорить во сколько пришли.
А ночью бегать в душ. Холодно, страшно почему-то, хотя бояться совершенно нечего. И ты бегом бежишь от дома к душу и обратно. В душе хорошо - там тепло, снова пахнет деревом, почему-то воспоминаниями и немного старыми слезами. Еще мечтами и снами - откуда все это взялось? Не знаю, но Нижневасильевское - это тот самый остров, там же, если не жизнь моя, то душа - точно.
Вот с той стороны канавы растет земляника,с Танькой ее ели тут давно-давно, это был последний счастливый день перед тем, как наши дороги навсегда разошлись; чуть дальше - кусты заросшей садовой малины - такая крупная, такая сладкая. В этих кустах росли подосиновики раньше, а вон в тех березках мы пакетами собирали подберезовики. Там за полем - болото, на болоте черника, нужно только знать время, когда прийти. Непременно вовремя, ни раньше и ни позже, нужно точно вовремя прийти - и тогда можно будет ее собирать много-много. На одной из кочек кто-то из нас уселся на муравейник, а чуть дальше, где поваленные деревья, мы дружно провалились почти по колено - потом пришлось выливать грязную, черную воду из сапог и выжимать носки, а потом одевать их снова - мокрые и холодные. Это было противно, но почему-то воспоминания такие теплые.
А вот в этот столб я врезалась давным-давно, когда мне только купили велосипед "Аист", я только училась ездить, там дорога под наклоном, я не успела затормозить и разбила переднюю фару об этом столб - в самый первый день, надо же! Так обидно было.
А в той канаве мы строили шалаш - из шифера. Зачем-то забивались в него всемером и кричали как бешеные "травушка-муравушка!!!" - это было очень хорошее лето, тогда была большая компания - и куда все делись?.. Еще в тот год привезли много-много кирпича и оставили на дороге у магазинчика, ребята разорвали полиэтиленовые упаковки и на самом верху этого склада кирпича строили кресло-трон. Мне было так страшно забираться на самый верх, в это кресло: казалось, что кирпичи вот-вот посыпятся из-под ног и я вместе с этой каменной кучей скачусь на землю, но я поборола свои страхи и пару раз залезала наверх. Тогда мне казалось, что я жутко высоко!
Мы много-много ездили на велосипедах, даже друг к другу в гости - велосипед был просто неотъемлемой частью любого из нас!
Куда все делось?...
Сейчас почему-то проще пешком.
А тогда, когда мы сбегали в Курово, Парфенки? Родители никогда не разрешали ходить на Дорогу и в соседние поселки-деревушки. Но нам так хотелось! И мы уезжали на велосипедах. По полю - короткий путь, целый километр срезаем, ребят! - потом немного по дороге - и айда сливы тырить и яблоки! Набирали в пакет, потом быстро-быстро домой. Едешь по полю, пытаешься как можно быстрее - ведь "бабуль, мы по кругу кататься!" - трава попадает в звездочку, застревает, у кого-нибудь обязательно слетает цепь, тропинка жутко неровная, тебя трясет - того и глядишь упадешь! Но со смехом, громко-громко и быстро-быстро мы добираемся до дома.
На вопрос "откуда слива?" отводим глаза и махнув рукой в неопределенную сторону тихо отвечаем "да там, на поле...". Бабушка все понимает, ну конечно, кого мы пытаемся обмануть? Но мы сами в восторге от того, как хитро обвели ее вокруг пальца. Бабушка в ответ только вздыхает: "осторожнее в следующий раз...", мы радостно киваем, улыбаемся с облегчением - "поверила, не спалились!" и бежим наверх смотреть телевизор, пить чай, играть в карты и обсуждать, что будем делать завтра.
А однажды мы собирали в банку шмелей пинцетом. Потом, когда набрали из много-много, мы открыли крышку и удивлялись: почему они не улетают? Тогда мы их высыпали, подбрасывали, сажали назад на цветочки - давайте, летите! Потом на наших цветах еще пару дней не было почти шмелей.
А как мы на руках учились стоять? Мы руками-ногами вытоптали не хилое пространства - трава там не росла, замля Читать далее...

Пани Матильда никогда не любила осень. Для нее это было самое хлопотное время. Посудите сами - урожай собрать, варенья-соленья заготовить, а еще ведь надо сад в порядок привести, да и о доме позаботиться. А этот озорник ветер только и ждет, вроде уже все листья убраны, глядь, опять багряный ковер по всему саду. Толи дело зима! Вечера долгие, вся работа по дому давно сделана, так что можно сидеть спокойно у камина, вязать, да слушать как мелодично похрапывает пан Владек, делая вид, что читает газету. А то, вдруг, заскрипит потревоженный снег, послышатся шаги на крыльце, распахнется дверь и в клубах морозного воздуха ввалятся все пятеро внуков. А позже, напившись чая с вареньем, усядутся вокруг и попросят “Бабушка, расскажи сказку!”. Нет, зиму пани Матильда любила гораздо больше чем осень.
Вздохнув, и улыбнувшись своим мыслям, пани Матильда закинула в закипевший сироп очередную порцию золотистых яблок.

- Все в порядке, Тиль? - заглянул на кухню пан Владек
- Конечно, просто замечталась. - ответила пани Матильда, перемешивая варенье большой деревянной ложкой.
- Опять, небось, про свою ярмарку думаешь - улыбнулся он.
- Ох, - всполошилась пани Матильда - ярмарка ведь скоро, а у меня еще ничего не готово. - И она с удвоенной энергией принялась мешать варенье бурлившее в огромном медном тазу.
Убедившись, что варенье ведет себя прилично, и не собирается убегать, пани Матильда положила ложку на блюдце, стоявшее рядом с плитой, а сама присела рядом со столом и начала перебирать лежавшие на столе травы. Закончив с травами и начав подбирать банки для варенья, пани Матильда опять подумала о внуках.
Больше всего она любила, когда к ней приходили все пятеро. Сначала все устраивались вокруг огромного кухонного стола, каждый на своем любимом месте, и долго пили чай. Чашки у всех были тоже разные. У Марии, самой старшей, чашка была "взрослая" со строгим синим рисунком. У Збышека и Томека чашки с солдатиками и рыцарями. У Янины с феями, а у самой младшей, Агнешки, ярко розовая, с бабочкой.
Отогревшись с мороза, и вволю наболтавшись, вся компания перемещалась в гостиную, поближе к камину. Мальчишки всегда устраивались поближе к деду, и заводили с ним серьезные мужские разговоры – о солдатиках и пистолетах, о поездах и дальних странах. Но о чем бы не шел разговор, то один, то другой глянут мельком на бабушку и сестер – не собираются ли они сказку рассказывать, и тут же отворачиваются. Янечка с Агнешкой, те ближе к бабушке, у них свои заботы – клубок подержать или помочь нитки смотать. Мария всегда устраивается у камина, сидит, обняв колени, и смотрит на огонь. Именно она всегда первая просит: "Бабушка, расскажи!".

Как-то раз, когда внуки уже собрались уходить и уже все были одеты и как следует укутаны, так что Агнешка была похожа на пушистый шар, Мария вдруг спросила:
- Бабушка, а откуда ты берешь свои сказки?
- Мне их варенье нашептывает. – ответила, улыбнувшись, Матильда.
- Ну тебя, Ба. – фыркнула Мария – не хочешь, не говори. – и чмокнув бабушку в щеку, побежала догонять малышей.

Когда хлопот много, то и время летит незаметно. Кладовка постепенно заполнялась банками и букетиками травы. Сад опустел, листья давно были убраны, деревья побелены. Все готовилось к зиме. И вот, наконец, наступил день ярмарки. В то утро пани Матильда встала затемно. Перво-наперво она приготовила банки с вареньем, затем заботливо упаковала их в две огромные корзины. Затем она сварила кофе, перелила его в чашку, и отправилась будить пана Владека.
Разбудить пана Владека, это задача не из легких, но пани Матильда решительно принялась за дело. Пан Владек сопротивлялся, как мог, но когда даже такой беспроигрышный довод как "а у меня сегодня выходной!" не сработал, он все-таки открыл глаза, вылез из-под теплого одеяла и поплелся умываться. Вскоре, ворча что-то про "некоторых, которые сами не спят и другим не дают", он уже спускался вниз, запрягать лошадь.
Пани Матильда, подхватив одной рукой корзину с вареньем, а другой чашку с кофе отправилась следом. Когда повозка была готова, и первая чашка кофе была выпита, пан Владек аккуратно выехал из ворот, и покатил по дороге в город. Доехав до Ратушной площади, и остановившись на одной из боковых улиц, пан Владек помог жене донести корзины до ее постоянного места, а сам, позаботясь о лошади, отправился в любимый кабачок, общаться с друзьями и дожидаться вечера.
Расставив варенье на прилавке, и приготовив розетки и ложечки для желающих попробовать, пани Матильда поправила накрахмаленный чепец, разгладила несуществующую складку на безупречно-белом переднике и огляделась.
Справа от нее Али, продавец ковров, уютно устроившись за низким столиком, пил чай. Слева, Рашид демонстрировал первому покупателю меч из дамасской стали. Напротив раскладывал веера с драконами Ван. Устроив последний, он обернулся и приветливо улыбнулся пани Матильде, при этом его и так не большие глаза превратились в щелочки.
Ярмарка занимала всю Ратушную площадь. Каких диковинок там только не было: тончайший шелк и Читать далее...

Что со мной стало?
Да ничего.
Вот именно,что ничего.
Это только у тебя тараканы небывалой самоуверенности в голове.
Учишь всех жить.
Глупо.Ужасно глупо учить всех,воспитывать и пытаться изменить,когда у самого каша в голове.
Ты ее сам наварил.
Почти сам.Плюс еще пара или тройка ложек чужого мнения и в твоей кастрюле уже смешанность сортов,от которых все намертво застывает.И эти тараканы сжирают всю человечность,которая когда-нибудь да была.
А ты считаешь себя королем.
Именно.
Огромный нимб над головой нарисовал своими бесстыжими карандашами сознания,а может и вовсе от его отсутствия.
Скорее второй вариант.
Ты же знаешь почему я тебя почти,а скорее никогда не слушала?
Твои "поучительные" уроки жизни слушают лишь те,у кого нет своей кастрюли с мнением без всяких примесей,вот они и сгребают все вокруг,лишь бы наполнить.
А у меня она всегда была,пусть и не всех устраивала,но я и не заставляю никого есть ее.
Не считаю,что у меня самая блестящая кастрюля,а в ней неисправимо вкуснейший сорт каши и он лучше всех остальных.
А ты.
Ты направо и налево всем по тарелкам раскидал свою кашу,уже испорченную,чем только можно,а теперь хватаешь непонятное,думая,что твой вкус прежний.
Как ты ошибаешься.
Сильно ошибаешься.
Все остальные кидают в твою кастрюлю испорченные ложки своей каши,оставляя только лучшее.
А ты,как дурак веришь и веришь,думая,что они с тобой самым лучшим поделятся.
Это уже не тот мир,малыш.
Какой же ты глупый.
Пора бы почистить свою кастрюлю и сварить новую кашу(жизнь) без комков и подброшенных ложек другого зерна
(с)

Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.
(с)

Мне как-то раз приснилось, что я любима и люблю. Это было такое забытое ощущение. И вдруг я его во сне почувствовала, ощутила по-настоящему. Ну, это такое чувство, когда хочется обниматься и прижиматься к человеку. И когда он теплый. Человеку можно многое простить за то, что он просто теплый. Приснилось такое чувство, что я необходима и почему-то нужна. И что этот человек мне нужен и необходим. Когда есть вокруг вот это облако прозрачное. Его не видно, но оно есть. И еще вот такое волнение, когда видишь этого человека и одновременно становится то страшно, то радостно. Отпускать из рук его не хочется, но в то же время хочется убежать. Убежать не вперед, а куда-нибудь вверх. Я сто лет никого не любила. А оно мне приснилось. А потом мне позвонили и сказали: «Алеся, из какой папки надо распечатать сценарий? Где последняя версия? Ты спишь, что ли?» Я села на кровати - а вокруг никого. А я сижу и люблю. Меня отпустило только к вечеру. Ходила весь день и была влюбленной в кого-то, но ни в кого. И меня кто-то по ощущениям тоже любил, но никто.(с)

Казалось бы, ну что не так с этими воскресными ночами?
Недели всегда тяжелые, каждый день происходит какая-то ерунда, что в сумме дает нехилый вес на твои усталые плечи, как бы ты ни старался сделать этот вес полегче и попьянее. Но это жизнь, так что можно не задумываться.
Тогда что не так с тем, чтобы делать себе вкусную еду, смотреть кино, листать интернет и как можно меньше двигаться? Неделя позади, впереди новая, о которой еще мало что известно, так что и готовиться не к чему. Воскресные ночи это зал ожидания в аэропорту, когда твой рейс отложили. Можно порешать кроссворды, купить ненужной мелочи и еды втридорога или просто поспать.
Ничего не остается, кроме как ждать понедельника.
Так что, что не так с этими воскресными ночами? Можно наконец-то отдохнуть, ведь не звонит телефон, некуда спешить и в онлайне нет имен, которые бы нарушили твое душевное спокойствие.
А, точно. Вот что не так с тем, чтобы делать себе вкусную еду, смотреть кино и листать интернет - имена, нарушающие наше спокойствие. Случайные похожие-прохожие, чей вид меняет гравитацию в животе. И сочетания букв, что раньше с особым чувством слетали с губ - теперь только и делают, что выводят из равновесия. И та стабильность, что я не без помощи пытался достигнуть в последние пару недель, - пошатывается.
Это то, что с тобой случается, когда ты заказал билет, упаковал вещи, приехал вовремя, выпил кофе и уже был готов лететь через океан, как наступает воскресная ночь, и ты никуда не летишь, детка.
Только отсутствие в онлайне любимых имен и чертовы кроссворды.

Пить по ночам нельзя. Петь по ночам нельзя. И танцевать без музыки тоже почти нельзя.
Можно смотреть в окно. Можно смотреть кино. Можно глаза зажмуривать, только внутри темно.
Пить по ночам нельзя. Будешь потом рыдать. Только уткнуться некуда, кроме как в свой рукав.
Есть по ночам нельзя. Всяческая еда, не принося спокойствия, переползет в бока.
Петь по ночам нельзя. Нот-то нет в темноте. Ноты - на то и ноты, чтоб избегать темнот.
Ты тут поешь-поешь, ноты не те, не те, да и слова не те, если не мимо нот.
И танцевать нельзя. Снизу соседи спят. Сверху соседей нет. Сбоку соседи есть.
Вот и сиди, сиди. Весь с головы до пят тихий, простой, пустой - даже не факт, что весь.
Быть по ночам нельзя. Воздух вокруг таков, что раствориться проще, чем не раствориться там.
Можно слушать. Сверчок. Четкий стук каблуков где-то по площади. Можно гладить кота.
Можно задернуть ночь. Можно огонь зажечь. Слушать, как лифт ползет, крадучись, к этажу.
Слушать, как гулкий ветер перебирает жесть, как потирает лапки древоточащий жук.
Можно гладить кота. Можно гладить белье. Можно взбивать подушку, нет, не мычащим "ты".
Можно смотреть в окно. Кто-то в ночи поет. Кто-то тоже боится, видимо, темноты.
Мама твердила: "Спи". Или придет Кащей. Бука, Баба Яга, Оле и Олин брат.
Я собрала рюкзак, полный нужных вещей, если что, расскажу, что я решила брать.
Спать по ночам нельзя. Трижды налево сплюнь. Если уснешь - не вынырнешь, слишком там хорошо.
Я собрала рюкзак. Я по ночам не сплю. Двадцать два года жду, чтобы хоть кто пришел.
(с)

С тех пор как появились устройства, позволяющие "заглянуть" в человеческий мозг, так называемые порывы сердца превратились в устаревший миф, который продолжает жить только благодаря поэтам. Люди любят химией мозга, и сердце не имеет к этому никакого отношения. Очарование, ведущее к внезапным эмоциональным осложнениям, которые мы называем любовью, начинается с появления в мозгу крохотной семиатомной молекулы, именуемой фенилэтиламином из группы амфетаминов. Ее наличие вызывает химические и электрические изменения в мозгу. Последние можно наблюдать на энцефалограммах у влюбленных. Явственные пики альфа-волн, иногда - наличие тета-волн, возникающих почти исключительно у тех, кто спит и видит сон, либо у монахов, глубоко погруженных в молитву. Любовь как тета-волна очарования? На амфетамине?

Жительница Лондона Карен Леннард долгое время страдала от того, что ее любимый супруг Адам говорит во сне. Почти каждую ночь она выслушивала его душевные излияния, потому что спать, когда рядом с тобой в постели кто-то разговаривает, все равно не получается. В результате Карен стала записывать в блокнотик высказывания спящего мужа. А потом завела блог, в который начала выкладывать свои записи.
Вот несколько записей из блога:

"Ты милая. Милая-милая-милая-милая. А теперь иди отсюда и будь милой где-нибудь в другом месте. Мне надоело".
"Не надо. Не сажайте лапшу и пельмени в одну лодку. Они будут драться. Лапша хулиганит. Бедные пельмени".
"Я не хочу умирать! Я люблю секс. И меховых животных!"
"Как я могу верить в Бога, если я настолько красив?"
"Так это с каких пор мои трусы так хорошо на тебе смотрятся? А ну-ка снимай. Снимай их со своего лица!"
"Дай-ка я тебя обниму. Почувствуй, как я сдавливаю твое жалкое тельце. Блаженство. Чудесно."
"Я думаю, ад — это чечевичный суп."
"У меня ужасные, ужасные, ужасные предчувствия насчет заварного пирога. Ужасные."
"Я весь синий в жирную крапинку. И я горжусь этим."
"Знаешь, ты вовсе не какой-нибудь там прекрасный цветок. Да даже если бы и был, я бы стал травой и вырос бы рядом чтобы ЗАДУШИТЬ ТЕБЯ НАХРЕН!.. Люблю тебя!"
"Не ешь желе! Не ешь желе! Я из лягушечки его сделал. У тебя зубы позеленеют... будут как маленькие яблоки."
"Я тебя люблю! Нет я не говорил этого не говорил не говорил не говорил. Я просто кашлянул... Дааа-дааа, кашлянул."
"Когда ты превратилась в жука? Странно."
"У тебя все руки в пальцах."
"Я вовсе не набрал вес. Это твои глаза жирные."
"Да, влюбиться — это прекрасно. Особенно если в меня."

Поначалу мысли причиняли почти физическую боль. Они драли нервы по кускам, заставляли сжимать белые кулаки, тереть виски в изнеможении.
Пустота. Вокруг… Решение все не приходило, сколько я не призывала весь свой ум работать на меня.
В своем сознании я была не я.
Закрыла глаза и представила…
Оборачиваюсь и вижу, что человек в черном все еще сидит у воды. С неба рушится дождь, и он наблюдает за дырявой агатовой поверхностью глубин.
Я делаю еще несколько шагов и в растерянности гляжу в противоположную сторону. Оттуда поднимается дым костров, и едва уловимый аромат спокойствия и старого горя оседает все ниже, пока, наконец, не сливается с очертаниями земли.
Налево – пустоты и ограниченность. Но в то же время – уверенность в завтрашнем дне. Чувство вины и ненужная, задерганная любовь.
Направо – абсолютная неизвестность. Саркастический парадокс. Феномен теоретических возможно-невозможностей.
Сумасшествие.
А я застыла посередине. Постоянная, как корень из минус одного.
Еще раз оглядываюсь по сторонам и беспомощно сажусь на мокрую траву. Пусть они решают за меня. Нет сил больше.
Я открыла глаза. Да, с художественными образами все прекрасно, но они не помогут в этот раз. А жаль.
Но у меня больше не осталось способности думать и сопоставлять факты.
Я кладу тяжелую голову на подушку. Не сейчас. Вдох.… И медленный выдох.
Я слышу, как тот самый дождь из моей выдумки проливается сверху вниз.
Я позволяю сознанию расслабиться, но…. С каждой секундой моего покоя все ближе подходят они. Рваные звуки, причиняющие боль своим присутствием. Они заставляют меня зажмурить прикрытые глаза. Становится темно и немного страшно. Тревожная, давно забытая, откуда она взялась? Музыка…. Что-то знакомое, такое родное билось в этих нотах. Что? Я боялась пошевелиться. Лишь бы только не спугнуть, не прогнать ее, раньше времени. Они переливаются во мраке, что отсвечивает желтизной.
Я лежу, сжав голову руками… Ну, давай, вспоминай! Где же это было…
Все громче и громче. Черт, никак не получается.

- Папа, папа! Что это, смотри!
Осень. Разбитые качели. Ветер в волосах. Вверх-вниз. Мне четыре года.
Громче и громче. Это оно. Та самая музыка из окна соседнего дома. Как тревожно…
- Что такое? Ты что-то увидела, малышка?
- Смотри, оно взлетает вместе со мной, - весело кричит смешная девчонка, щурясь от солнца.
- Да это же твоя тень, глупенькая! – хохочет отец.
Музыка все ближе. Она почти разрывает мою голову на части…
Качели останавливаются, и папа берет меня на руки.
Легонько подбрасывает в воздух. Я беззаботно смеюсь.
- Ну, хватит, хватит, пап! А то я сейчас улечу высоко-высоко, и ты больше меня не поймаешь!
Он подхватывает и прижимает меня к себе.
- Смотри. Видишь, там, в небе?
- Что? – детский голосок.
- Облака… - мечтательно вздыхает он, - они как из белого золота. Ты должна летать. Обещай мне, что когда вырастешь, обязательно научишься!
- Конечно, научусь! – улыбаюсь я, - мне не будет скучно там, в высоте одной? Или ты будешь рядом?
- Я всегда буду рядом. Даже если ты меня не увидишь. Но когда ты станешь большой, то наверняка найдешь кого-нибудь, кто захочет полетать с тобой.
- Правда-правда?
- Честное слово.
- А мы не упадем?
- Ну, это, смотря кого выберешь в попутчики, - ухмыляется отец.
- Ты такой смешной.… И так непонятно говоришь! – смеюсь я.
- Ничего…Скоро поймешь. Только не забудь про это, хорошо?
- Ни за что не забуду!
Скрипят старые качели. Плывут огромные облака. Маленькая девочка задумчиво смотрит ввысь. Музыка пробивает дамбу и выходит из берегов, затопляя окрестности.

Я резко с хрипом вдыхаю воздух. Я забыла дышать, пока до дрожи и боли в затылке вспоминала каждую мелочь этого разговора. Четырнадцать лет назад.
Неожиданно я почувствовала солоноватый вкус на губах. С подбородка сорвалась багровая капля.
Стерла рукой кровь, рывком встала, чуть не потеряв сознание от головокружения.
Летать! Я должна летать! Я поняла! Бежать, скорее….
Я выскочила из палатки и спотыкаясь, тяжело дыша…Бегом, бегом….
В голове стучало. Мысль не застать его – нет, он не мог уехать! – отзывалась такой бешеной резью под сердцем, в горле, солью в глазах…. Летать! Нельзя выбирать того, с кем будешь всю жизнь ползать по грязной серой земле…
- Я летать буду! – кричу я, что есть сил. И мне плевать, что меня услышат. Пусть все знают…
Я почти не чувствую своих босых, разбитых в кровь ног.
Безжалостно гоню себя через весь лагерь, сквозь метры воздуха, обугленной земли, раздирая ступни о поросль вереска.
Когда я, наконец, оказываюсь у гигантского черного шатра, мыслей уже не остается. Только тревога. И огромное необъяснимое безумие.
Я врываюсь без стука и предупреждения. Знаю: он ждет. А если не ждет, то все пропало. Этот вариант не подлежит рассмотрению.
Неподвижна у входа. Напряженно гляжу на застывшую черную фигуру посредине…мира.
Зрительный контакт равен полутора секундам, а после я не могу больше держать это в себе.
- Изменится! – в отчаяние срывающимся голосом, - изменится!
- Что же? – тихо спрашивает Читать далее...