Эхо грохота от пушки, отстрелившей утро полднем,
Пронесётся над рекою, заметается в каналах,
Голубей поднимет в небо заполошенною стаей
И умрёт в дворах-колодцах, не дойдя до магистралей.
В этот день, смурной и хмурый, нет мне милости господней -
Без меня уйдут на север все составы на вокзалах.
День дождливый, вечер скорый, не успел я взять билеты.
Прогуляюсь по бульвару, где с тобою вместе были.
Потреплю крыло Пегаса, он уже подрос немного…
В желтых фонарях московских ночь ступает босоного,
Подмораживая лужи ветром, острым, как стилеты.
Коли не был он из бронзы, мы б с Пегасом в небо взмыли,
Пролетели б над страною, где безмозглые лютуют,
Где старушки доживают век свой в нищете глубокой.
К Петербургу, что из моря… выполз - чудом над Невою,
В берега вцепившись крепко, чтобы стать моей тоскою…
Друг крылатый, ты нас видел… Видел наши поцелуи…
Как же ночью одиноко без подруги кареокой.
У любимой день рожденья… Мы зовём с Пегасом бурю!
Рви металл от постамента, чтоб копытца застучали,
Закрути в холодном вихре, расправляя бронзу крыльев.
Мой Пегасик-жеребёнок, отнеси меня к любимой,
На проспекты и каналы с чередой оград ажурных…
Милый, славный город Питер, утоли мои печали.
Когда родное станет чуждым,
Когда далёкое согреет,
Тогда сквозь кровь проступят перья
Огромных крыльев, вам не нужных -
Никем доселе не носимых,
Никем не виданных вживую...
Тому, кто счёты свёл вчистую -
Уродский горб проломят крылья...
Капля за каплею сходится небо,
Синее в прошлом, в седеющих стеблях.
Падают сверху струйки косые.
Рушится мокрое... – невыносимо…
Лето расчешет влажные прядки,
Осень свои продиктует порядки.
Время пропало без встречи с тобою
Осень без лета… Зима за весною.
Вроде не много от дома до дома.
Распорядилась судьба по-иному…
Наши билеты не куплены в кассах,
Наши вагоны нас ждали напрасно.
С поздней любовью – морозы и слякоть.
Только не надо любимая плакать…
Всё ещё будет… не полни колодцы,
Синее небо однажды вернётся.
Лишь ненадолго в седеющих стеблях,
Капля за каплей растаяло небо.
В своих видениях шальных
Я улетаю за три моря
Туда, где не бывает боли,
Когда мятежный день затих.
Где не тоскуешь о любви,
Она так близко – тронь рукою…
В меня уткнулась головою
И вкус её – послаще вин.
Ей непокорна прядь волос –
Живёт во сне своею жизнью:
Мне грудь ласкает змейкой быстрой
Пока на небе пОлно звёзд.
Глаза в глаза, касанье губ…
Семь сотен вёрст – не расстоянье,
Когда я путаю сон с явью
В разлукой свёрнутом мозгу.
Со мною в грёзах милый друг.
Я от неё слегка хмелею,
Но утром горькое похмелье
Откроет правду дрожью рук…
Я под собою гнал дорогу, толкая шинами на запад.
Я отдалялся понемногу в ночную темень на восток.
Смывая дни и километры, на стёкла дождь холодный капал,
И разбиваясь о бетонку, стекал бессильно в водосток.
Я как-то незаметно свыкся с разрозненностью снов и яви.
Черта дороги разделяет, мир на два города дробя.
Огни ночные между нами дрожат на стёклах мокрой рябью.
Я уезжал в свой старый город – пустой отныне без тебя...
От невозможности любить -
До невозможности поверить.
Как предо мной закроют двери
И прогремят в замке ключи.
Коль не любил бы я мечты,
Не знал бы боли от потерь.
От незначительных почти,
До невозможности любить.
От невозможности всё знать -
До невозможности исправить,
То, что сейчас вдруг стало явью
И долго было тишь да гладь...
Хотя скрывалось до поры.
И не покрыло меня славой.
От глухоты в пустом порыве,
До невозможности всё знать.
От невозможности принять -
До невозможности оставить
Свою болотистую заводь,
Своей судьбы земную пядь.
Чтоб заменить - что не сбылось
На то, что вызывает зависть.
И мы живём, всё так же врозь…
До невозможности принять.
За окошком дождь твой уход оплакал.
За окошком дождик – серой пеленой.
Ты ушел на фронт Петергофским трактом,
Защищать свой город, дом и двор родной.
Ты ушёл в закат, запретив мне плакать:
«Слёзы наперёд лить – это не к добру».
Дождик, за меня, плачет, множит слякоть.
Подводя тревогу, горе ко двору.
В этом сентябре яблоки на ветках
Собирают пули, бомбы да туман.
Белые кресты, будто окна в метках.
Дырами пробоин щурятся дома.
Ты ушёл на фронт, запретив мне думать
Как конверт казённый бросит почтальон
Я тебя дождусь, чтобы ночью лунной
Позабыть в объятьях, всё, как страшный сон.
Белые кресты на стекле окошек
Словно отмечают, сколько тебя нет.
Только приходи… милый мой, хороший…
Как всё обернётся? Дождь не даст ответ.
Тридцать семь дней я не видел тебя,
Тридцать семь дней я лишь слышал твой голос
Память скользит… не поставишь на тормоз.
В ней молодеешь ты день ото дня.
Тают морщинки – сбивается резкость.
Пляшут зачем-то в глазах бесенята.
Знаю – морок… Но до чёрта приятно!
Свидимся – там и рассмотрим на месте.
Там и привыкну к тебе, подзабытой...
Главное – души, они породнились.
Встречи в Пальмире... причудою - милость.
То, что примстилось, не будет разбито.
Я принимаю, такой - как увижу.
Доброе сердце по прежнему мило.
Ты меня любишь? Ведь не разлюбила?
Помнишь ли счастье под питерской крышей?
Не любить - невозможно и ищем любви,
Как котята слепы - робко тычемся в руки.
Чуть поближе к теплу, чуть помягче земли
Чуть побольше тепла, чуть поменьше разлуки.
Тоньше волоса грань – КОГО любишь в Любви.
Кто-то вечно любуется – как его любят.
У кого-то любовь по колено в крови –
Он ревнует, страдает, но всё же голубит.
Кто-то тих, словно мышь, ярким солнечным днём
Сладко греет всё тельце в любовных приливах…
Это солнце любимое только его
И молиться ему будет - сколь в его силах.
Этот дарит себя, не смотря ни на что…
Что не нужен он ей, её чувство остыло.
Он лелеет свой хрупкий, но гордый росток…
Однолюб… он погибнет в день смерти любимой.
Все мы в связке одной, но на разных концах.
Каждой паре... один лишь… страховочный леер.
Напрягись, ты же держишь в натяжку сердца,
Обмирая..., когда трос случайно слабеет…