Повесть повлиявшая на мое мировоззрение
«То место, где я стою, – единственное, тут я все занимаю и другому стать невозможно.
Я последнюю рубашку, последний кусок хлеба готов отдать ближнему, но места своего
уступить никому не могу, и если возьмут его силой, то на месте этом для себя ничего
не найдут и не поймут, из-за чего я бился, за что стоял».
М. Пришвин. Дневник 1936 года, 15 октября.
Во время пребывания писателя на берегу Уссурийского залива, у мыса Гамова, где располагался олений заповедник, Пришвин впервые видит дальневосточных пятнистых оленей. Их блестящие черные глаза и маленькие изящные копытца оставляют в его памяти впечатление небывалой красоты. Недаром китайцы называли ланку (самку оленя) – Хуа-лу, что значит «олень-цветок». Пришвину она казалась воплощением женственности.
В романтическом воображении героя повести «Женьшень» олень-цветок и любимая женщина как бы сливаются в один образ. Да и сам Пришвин в дневнике 1951 года писал: «Как начался «Женьшень»? Я облазил тайгу на материке по Амурскому заливу, был на островах и везде видел пятнистых оленей, и потом везде мне виделись их прекрасные глаза.
Под конец я прибыл во Владивосток и тут однажды возле остановки трамвая увидел на солнце женщину, одетую в материю, переливающуюся из зеленого в синее. Сияние материи привлекло меня, и я захотел заглянуть ей в лицо.
Я только успел заметить, что глаза у нее были, как у оленя, – она повернулась, прыгнула на ступеньку, и вагон покатился. Я бросился вагон догонять, но люди мне помешали.
Во мне остались от женщины только глаза, а остальное в «Женьшене» все дополнило воображение».
Из повести: «Рот ее был черный и для животного чрезвычайно маленький, зато уши необыкновенно большие, такие строгие, такие чуткие, и в одном была дырочка: светилась насквозь. Никаких других подробностей я не мог заметить, так захватили мое внимание прекрасные черные блестящие глаза – не глаза, а совсем как цветок, – и я сразу понял, почему китайцы этого драгоценного оленя зовут Хуа-лу, значит – цветок-олень».
Встретив в тайге Хуа-лу, герой впервые поступает не как охотник, а как поэт, пораженный красотой этого грациозного животного.
«Я как охотник был себе самому хорошо известен, – признается герой, – но никогда я не думал, не знал, что есть во мне какой-то другой человек, что красота, или что еще там еще, может меня, охотника, связать самого, как оленя, по рукам и ногам. Во мне боролись два человека. Один говорил: «Упустишь мгновение, никогда оно к тебе не возвратится, и ты вечно будешь о нем тосковать. Скорей же хватай, держи, и у тебя будет самка Хуа-лу, самого красивого в мире животного». Другой голос говорил: «Сиди смирно! Прекрасное мгновение можно сохранить, лишь не прикасаясь к нему руками».
Способность самоотречения ради красоты – не только счастье художника, но и «смертельная боль» его. Превратить прекрасное мгновение в реальность или оставить его прекрасным же воспоминанием – вот из чего он выбирает. Герой идет по второму пути. Судьба дарит ему встречу с женщиной-мечтой.
Из повести: «Вероятно, я был еще под сильным влиянием грациозного животного возле дерева, опутанного виноградом, что-то в этой незнакомой мне женщине напомнило мне Хуа-лу, и я был уверен, что вот сейчас, как только она обернется, я увижу те прекрасные глаза на лице человека… и дальше, как бы в ответ моему предчувствию, как в сказке о царевне-лебеди, началось превращение. Глаза у нее были до того те же самые, что у Хуа-лу, что все остальное оленье – шерсть, черные губы, сторожкие уши – переделывалось незаметно в человеческие черты, сохраняя в то же время, как у оленя, волшебное сочетание, как бы утвержденную свыше нераздельность правды и красоты».
Скопировано без изменений:
http://www.gorbibl.nnov.ru/zhenshen