Yi Seong-bu – это псевдоним, под которым мастера знают в Европе.
Имя художника - Ли Сок Бо - Lee Seok-Bo (이석보).
Родился Ли Сок Бо в 1960г в Южной Корее, окончил художественный
колледж Университета Кёнхи. Сейчас же работает учителем в школе искусств.
Бельгийский художник Gustave Léonard de Jonghe (Густав Леонард де Йонге)(1829—
1893)родился в Кортрейк, Бельгия в семье художника-пейзажиста Jean-Baptiste De Jonghe (Жана-Батиста де Йонге). В юности проявлял способности к игре на скрипке, но любовь к живописи победила и Gustave решил посвятить себя этому искусству. Первые уроки живописи он получил от своего отца, затем он продолжил обучение в Брюсселе в Королевской академии изящных искусств у профессора Навеса, пользуясь также советами и поддержкой знаменитого Луи Галле и стипендией от городского управления. С 1848 года участвовал в выставках брюссельского салона. Де Йонге эмигрировал в Париж и начал выставляться в парижских салонах в 1850-х годах.
Он пробовал свои силы в портрете, в священной истории и историческом жанре, пока наконец не посвятил себя исключительно воспроизведению сцен домашней жизни женщин и детей среднего сословия. Этот род живописи дал ему известность, особенно после его переселения в Париж.
Человек с первого дня своего рождения развивается. Он устремлён в будущее. Он учится, научается ставить себе новые задачи, даже не понимая этого. И как быстро он овладевает своим положением в жизни. Уже и ложку умеет держать, и первые слова произносить.
Потом отроком и юношей он тоже учится.
И уже приходит время применять свои знания, достичь того, к чему стремился. Зрелость. Надо жить настоящим...
Но разгон сохраняется, и вот вместо учения наступает для многих время овладения положение в жизни. Движение идёт по инерции. Человек всё время устремлён к будущему, а будущее уже не в реальных знаниях, не в овладении мастерством, а в устройстве себя в выгодном положении. Содержание, подлинное содержание утрачено. Настоящее время не наступает, всё ещё остаётся пустая устремлённость в будущее.
Это и есть карьеризм. Внутреннее беспокойство, делающее человека несчастным лично и нестерпимым для окружающих.
Д.С. Лихачев
Я не люблю определений и часто не готов к ним. Но я могу указать на некоторые различия между совестью и честью.
Между совестью и честью есть одно существенное различие. Совесть всегда исходит из глубины души, и совестью в той или иной мере очищаются. Совесть "грызёт". Совесть не бывает ложной. Она бывает приглушенной или слишком преувеличенной (крайне редко). Но представления о чести бывают совершенно ложными, и эти ложные представления наносят колоссальный ущерб обществу. Я имею в виду то, что называется "честью мундира". У нас исчезло такое несвойственное нашему обществу явление, как понятие дворянской чести, но "честь мундира" остаётся тяжёлым грузом. Точно человек умер, а остался только мундир, с которого сняты ордена. И внутри которого уже не бьётся совестливое сердце.
"Честь мундира" заставляет руководителей отстаивать ложные или порочные проекты, настаивать на продолжении явно неудачных строек, бороться с охраняющими памятники обществами ("наша стройка важнее") и т.д. Примеров подобного отстаивания "чести мундира" можно привести много.
Честь истинная - всегда в соответствии с совестью. Честь ложная - мираж в пустыне, в нравственной пустыне человеческой (вернее, "чиновничьей") души.
Д.С. Лихачев
И когда он спал, ему приснился сон, и вот что ему приснилось.
Ему привиделось, будто он стоит в длинном зале с низким потолком, под самой крышей, среди жужжания и грохота множества ткацких станков. Тусклый свет сочился сквозь зарешеченные окна, позволяя различить измождённые фигуры, склонившиеся над работой. Бледные, болезненного вида дети сидели, скрючившись, на поперечных балках. Когда челноки проходили через основу, они поднимали тяжёлые кросна, а когда челноки останавливались, они их отпускали, и те, падая, прижимали одну нить к другой. Их лица осунулись от голода, тонки ручки тряслись и дрожали. У стола сидели несколько измождённых женщин, они шили. Ужасное зловоние наполняло пространство. Воздух был тяжёлый и смрадный, на стенах каплями проступала влага, струйками стекала вниз.
Юный Король подошёл к одному из ткачей и остановился, наблюдая за ним.
Ткач сердито посмотрел на него и сказал:
-Ты чего наблюдаешь за мной? Ты шпион, которого хозяин прислал следить за нами?
- Кто твой хозяин? - спросил юный Король.
Наш хозяин! - воскликнул ткач с горечью. - Он такой же человек как и я. Право, между нами только и разницы, что он носит прекрасные одежды, тогда как я хожу в отрепьях, и, в то время как я слабею от голода, он едва ли не страдает от обжорства.
- Это свободная страна, - сказал юный Король, - и ты не раб.
- На войне, - отвечал ткач, - сильные превращают в рабов слабых, а в мирное время богатые превращают в рабов бедняков. Чтобы жить, мы должны трудиться, а они дают нам такую скудную плату, что мы умираем. Мы корпим на них целый день, а у них груды золота в сундуках, наши дети вянут до времени, и лица тех кого мы любим, грубеют и становятся злыми. Мы давим виноград, а вино пьют другие. Мы сеем хлеб, но наш стол пуст. Мы влачим цепи, хотя они и невидимы глазу, и, хотя нас называют свободными, мы рабы.
- И это относится ко всем? - спросил юный Король.
- Ко всем, - отвечал ткач, - как к молодым, так и к старым, и к женщинам так же, как к мужчинам, к малолетним так же, как к престарелым. Торговцы сдирают с нас шкуру, и нам поневоле приходится делать, что они велят. Приедет священник, прочитает молитвы, перебирая чётки, а до нас никому нет дела. По наши улицам, что не знают солнца крадётся Нищета с голодными глазами, а за ней по пятам - грех с испитым лицом. еда будит на по утру, и Стыд сидит с нами по вечерам. Но что тебе до всего этого? Ты не из нашего числа. У тебя слишком счастливое лицо.
И отвернулся, нахмурившись , и запустил уток на своём станке и юный Король увидел, что в него вложена золотая нить.
...
Оскар Уайльд
Спустя некоторое время он поднялся со своего ложа и, прислонясь к резному навесу над камином, окинул взглядом полуосвещённые покои. Стены были увешаны богатыми гобеленами, изображающими Триумф Красоты. Один угол занимал огромный шкаф, выложенный агатом и ляпис-лазурью, напротив окна стоял дивной работы сервант с золочёными лакированными стенками, покрытыми золотой мозаикой, в котором помещались изящные бокалы венецианского стекла и кубок из тёмного, в прожилках оникса. На шёлковом покрывале, устилавшем его ложе, были вышиты белые маки, словно выпавшие из усталых рук сна; высокие, стройные, как тростник, колонны из точёной слоновой кости поддерживали бархатный балдахин, над которым, словно белая пена, вздымалась к бледному серебру резного потолка огромные султаны страусовых перьев. В головах смеющийся Нарцисс из позеленевшей бронзы держал полированное зеркало. На столе стоял плоский фиал из аметиста.
Он видел за окном огромный купол собора, округлый контур которого нависал над призрачными домами, и усталых часовых, шагавших взад и вперёд по окутанной туманом террасе у реки. Вдали, в саду, пел соловей. Из открытого окна тянуло слабым ароматом жасмина. Откинув со лба тёмные кудри, он взял лютню и пробежал пальцами по струнам. Тяжёлые веки смежились, и странная усталость овладела им. Никогда прежде не испытывал он с такой остротой, или с такой бесконечной радостью, магию и таинство красивых вещей.
Когда башенные часы пробили полночь, он позвонил в колокольчик, явились пажи и раздели его с великими церемониями, омыв ему руки розовой водой и осыпав его подушку цветами. И стоило лишь им покинуть комнату, как он тотчас заснул.
...
Оскар Уайльд
Много забавных историй рассказывали о нём в эту пору. Говорили, будто дородный Бургомистр, явившийся, чтобы произнести цветистую речь - приветствие от имени жителей города, - застал его коленопреклонённым и замеревшим в истинном восхищении перед огромной картиной, которая была только что доставлена из Венеции и, видимо, предвещала поклонение каким-то новым богам. В другой раз он пропадал несколько часов, и после длительных поисков его обнаружили в маленькой комнатке в одной из северных башен дворца - он словно в трансе рассматривал греческую гемму с фигурой Адониса. Ходила молва, будто видели, как он своими тёплыми губами припал к мраморному челу античной статуи, которую нашли на дне реки при сооружении каменного моста и на которой было высечено имя вифийского раба императора Адриана. Он провёл целую ночь, созерцая игру лунного света на серебряном изваянии Эндимиона.
Его, безусловно, очаровали все редкие и дорогие вещи, и, сгорая от желания получить их, он разослал повсюду множество купцов: к диким рыбакам северных морей за янтарём, в Египет - за той странной, зелёной бирюзой, что находят лишь в царских гробницах, а Персию - за шёлковыми коврами и расписными сосудами, в Индию - за кисеей и разрисованной слоновой костью, за лунным камнем и браслетами из яшмы, за сандалом, голубой эмалью и шалями из тонкой шерсти.
Но больше всего занимали его сотканная из золотых нитей мантия, которую ему предстояло надеть на коронацию, корона с рубинами и скипетр, усыпанный жемчугом, выложенным рядами и кругами. Об этом он как раз и думал в ту ночь, раскинувшись на роскошном ложе, глядя на огромное сосновое полено, догоравшее в камине. Много месяцев назад ему доставили эскизы, принадлежавшие кисти знаменитейших художников того времени, и он повелел, чтобы ремесленники трудились день и ночь, стараясь их воплотить, и чтобы по всему свету искали драгоценные камни, которые были достойны их работы. В своём воображении он увидел себя перед высоким алтарём в соборе в прекрасном королевском облачении, и улыбка заиграла на его детских губах и не сходила с них, ярким сиянием озаряя его тёмные лесные глаза.
...
Оскар Уайльд
Во всяком случае, такую историю передавали шепотом люди из уст в уста. Несомненно лишь, что на смертном одре старый Король, то ли движимый раскаянием в содеянном им грехе, то ли не желая, что бы королевство досталось человеку чужого рода, велел послать за мальчиком и перед лицом Совета провозгласил его своим наследником.
И кажется, будто с первого мгновения, как он был признан, в нём проявились признаки того странного влечения к красоте, которому суждено было так сильно повлиять на его жизнь. Те, кто сопровождал его в отведенные ему покои, часто рассказывали, какой восхищённый возглас сорвался с его губ, когда он увидел приготовленные для него изысканные одеяния и дорогие украшения, с какой неистовой радостью он сбросил вою куртку из толстой кожи и грубый плащ из овечьей шкуры. Правда, временами он тосковал о своей привольной лесной жизни, и его неизменно сердили утомительные дворцовые церемонии, отнимавшие ежедневно столько времени, но чудесный дворец - дворец Joyeuse, как его называли, - владельцем которого он теперь стал, казался ему новым миром, заново украшенным по его велению, и, как только ему удавалось ускользнуть с заседания Совета или из зала аудиенций, он сбегал вниз по парадной лестнице с бронзовыми позолоченными львами и ступенями из чистого порфира и бродил по комнатам и переходам, словно человек, который надеется обрести в красоте некое утоляющее боль снадобье, своего рода исцеление.
В этих путешествиях за открытиями, как он сам их называл, - а для него это и впрямь были дивные странствия по дивной стране, - его иногда сопровождали стройные белокурые пажи в развивающихся накидках и ярких трепещущих лентах, но чаще он ходил один, каким-то чутьём, которое сродни пророческому дару, угадав, что тайны искусства лучше всего постигаются втайне и что, подобно Мудрости, Красота любит одиноких почитателей.
...
Оскар Уайльд
В ночь на кануне того дня, когда была назначена коронация, юный Король сидел в одиночестве в своих прекрасных покоях. Все придворные попрощались с ним, отвесив, по обычаю того времени, земной поклон, и удалились в Большой зал дворца, что бы выслушать последние наставления от Профессора Этикета, поскольку некоторые из них всё ещё держались совершенно естественно, а это, надо вам заметить, весьма серьезный проступок со стороны придворного.
Их уход не вызвал сожалений у мальчика - ведь он и был всего только мальчиком шестнадцати лет от роду, - с глубоким вздохом облегчения откинулся он на мягкие подушки своего расшитого узорами ложа и лежал с испуганными глазами и приоткрытым ртом, словно смуглый лесной Фавн или молодое животное из заповедной рощи, только что пойманное охотниками.
А его и впрямь отыскали охотники, случайно повстречавшие его, когда он, босоногий, со свирелью в руках, гнал стадо коз бедного пастуха, который его вырастил и сыном которого он всегда себя считал. Ребенок единственной дочери старого Короля от тайного брака с человеком много ниже её по своему положению - чужеземцем, как утверждали одни, который волшебством - чудесной игре на лютне - внушил любовь юной Принцессе; другие поговаривали о художнике из Римини, которому Принцесса оказала большую, может быть чересчур большую, честь и который внезапно исчез, так и не закончив своей работы в Соборе - итак, ребенок единственной дочери старого Короля, когда ему исполнилось всего неделя, был похищен прямо от матери, пока она спала, и отдан на воспитание простому крестьянину и его жене, не имевшим своих детей и жившим далеко в лесу, откуда до города и за день не доедешь. Горе ли, или болезнь, как утверждал придворный лекарь, или же быстродействующий итальянский яд, подмешанный в бокал пряного вина, как полагали другие, убили невинную, что произвела его на свет, через час после её пробуждения; и когда доверенный гонец Короля, увезший ребёнка на луке седла, ещё только склонялся с утомленной лошади и стучал в дверь убогой хижины пастуха, тело Принцессы уже опускали в свежевырытую могилу на заброшенном кладбище за городскими воротами, где, как поговаривали, будто бы покоилось другое тело - того юноши дивной чужеземной красоты, и руки его были связаны за спиной веревкой, стянутой узлом, а на груди зияло множество кровавых ран, нанесенных кинжалом.
...
Оскар Уайльд
Обижаться следует только тогда, когда хотят вас обидеть. Если не хотят, а повод для обиды - случайность, то зачем же обижаться?
Не сердясь, выяснить недоразумение - и всё.
Ну, а если хотят обидеть? Прежде чем отвечать на обиду обидой, стоит подумать: следует ли опускаться до обиды? Ведь обида обычно лежит где-то низко и до неё следует наклониться, что бы её поднять.
Если решили всё же обидеться, то прежде произведите некое математическое действие - вычитание, деление и пр. Допустим, вас оскорбили за то, в чём вы только отчасти виноваты. Вычитайте из вашего чувства обиды всё, что к вам не относится. Допустим, что вас обидели из побуждений благородных, - произведите деление вашего чувства на побуждения благородные, вызвавшие оскорбительное замечание, и т.д. Произведя в уме некую нужную нужную математическую операцию, вы можете ответить на обиду с большим достоинством, которое будет тем благороднее, чем меньше значения вы придаёте обиде. До известных пределов, конечно.
В общем-то излишняя обидчивость - признак недостатка ума или какой-то закомплексованности. Будьте умны.
Есть хорошее английское правило: обижаться только тогда, когда вас хотят обидеть, намеренно обижают. На простую невнимательность, забывчивость (иногда свойственную данному человеку по возрасту, по каким-либо психологическим недостаткам) обижаться не надо. Напротив, проявите к такому "забывчивому" человеку особую внимательность - это будет красиво и благородно.
Это если "обижают" вас, а как быть, когда вы сами можете обидеть другого? В отношении обидчивых людей надо быть особенно внимательными. Обидчивость ведь очень мучительная черта характера.
Д.С. Лихачев