Много букв :) С чертежами :)

Римляне в первые века империи, в период внутреннего мира, совершенно не обращали внимания на оборонные сооружения вне пограничной зоны. Большинство городов, расположенных по левую сторону Рейна, было серьезно укреплено только при наступлении варваров, и вся защита их сводилась к убежищам, окруженным валами с несколькими башнями, сооруженными согласно требованиям момента ¹

Когда завоевателям пришлось обороняться самим, они нашли на захваченной земле образцы временных укреплений конца Римской империи²; оставленные ими в небольшом количестве оборонные укрепления постоянного характера, в том числе остатки вестготской крепости в Каркассоне, представляют точные копии таких же памятников эпохи римского упадка. Фортификационное искусство начинает развиваться только тогда, когда наступает момент общего пробуждения, который в области культового искусства сказывается в расцвете романской архитектуры.

Но, прежде чем перейти к подробностям, следует напомнить о средствах нападения и указать общие идеи, которыми руководились при обороне.

Нападение и оборона

Средства нападения. — Средствами для нападения живой силой служили стрельба, подкоп, пролом и приступ.

Среди орудий для стрельбы гарантию точности попадания давал ручной арбалет; но он мог выбрасывать очень незначительные снаряды, и дальность их полета не превышала 40 м. Для метания больших тяжестей на большие расстояния применялись грузные машины, которые действовали центробежной силой или эластичностью канатов; но эти пращи, или гигантские арбалеты, не обладали точностью попадания и при обороне с ними мало считались.

Атака при помощи подкопа заключалась в том, что к подножию укреплений прокапывали подземные галереи, которые подводились под стены, намеченные для разрушения; при этом галереи крепились деревянными подпорками; чтобы вызвать падение стены, эти подпорки поджигали. В некоторых текстах содержатся как будто намеки на то, что иногда посредством подъемных машин, расположенных в подкопах, приподнимали часть стен.

Пролом в стене достигался при помощи тарана пли тяжелых повозок с железным наконечником, которые с разбега ударяли в низ стены.

Приступ обычно производился при помощи простых лестниц. Но высота лестницы не превышала десятка метров; чтобы добраться до более высоких пунктов, пользовались башнями на колесах, снабженными наверху подъемным мостом, который опускали на гребень крепостной стены.

Общие средства обороны. — Минным галереям осажденный противопоставлял контрмину или же возводил внутреннюю стену, которая была предназначена заменить разрушенную часть наружной стены.

Чтобы представить себе планировку и профили крепостных укреплений, необходимо принять во внимание существенную разницу между средневековой системой обороны и современной; против стрельбы из арбалетов можно было защитить себя простыми каменными парапетами, против, артиллерийского же огня нужны если не металлические блиндажи, то по меньшей мере массивные земляные валы.

Когда-то защитник мог, находясь за тонким парапетом, служившим ему достаточным прикрытием, видеть нападающего и поражать его снарядами у самого подножия стены (рис. 353, B, С, D).

[571x200]
Рис. 353.

Цыгане – уникальный народ. У них нет "исторической родины", хотя современная наука считает их предков выходцами из Северной Индии. Ныне во многих странах есть цыганские общины, но их нельзя отнести к диаспорам, поскольку никто из цыган не считает Индию своей исторической родиной. Цыгане адаптируются к обычаям страны, в которой живут. Иногда община даже называется по имени главного города, например, пакистанские "карачи". Да и в самой Индии есть свои индийские цыгане – "дом" ("думаки"). На исторической арене цыгане как таковые появляются очень поздно: как утверждают цыганологи, не ранее X века. Наиболее подробный обзор самой ранней истории цыган сделал Н.В. Бессонов (см.: http://www.philology.ru/liloro/romanes/bessonov8.htm ), и надо отдать ему и его коллегам должное за скрупулёзность исследования:

"По поводу происхождения цыган долгое время не было достоверных сведений. "Сын отечества" информировал в 1848 году русского читателя о том, что Г. Гасс находит "начало цыган" в южной стороне Босфора, М. Нигер – в северной части королевства Тунис; Х. Гербелло предполагал, что цыгане – выходцы из Занзибара, Э.Сильвий – с гор Кавказа; К. Эккар утверждал их родство с черкесами, Вагесил – с немецкими евреями. К. Гриземан указывал на Египет, П.С. Паллас – на Дунай и Украину.

Другое русское издание напоминало о странной теории, согласно которой предками цыган были чехи или богемцы, а также перечислило на выбор ещё несколько гипотетических "родин" кочевого племени: Ассирию, Персию, Египет и Нубию.

Верным оказалось предположение немецкого учёного М. Грельмана, который ещё в конце XVIII века назвал истинную родину цыган – Индию. К сожалению, формулировка его открытия оставляла простор для критики. Грельман писал: "Когда сильный и могущественный Тимур-бег или Тамерлан, под предлогом истребления идолов, покорил в 1399 году северо-западную часть Индии, и прославил свои победы беспримерной жестокостью, дикое племя разбойников, называемое цынганами и обитавшее в Гузурате и в особенности около Татты, спаслось бегством и вышло из Индии. Сие племя, состоящее из полумиллиона людей и владевшее несметными сокровищами, называлось на своём языке гузуратском Ром ...".

В этом отрывке в первую очередь неверна дата – в 1399 году цыгане уже находились в Византии. Но ведь только теперь, благодаря усилиям историков, нам известны подтверждающие этот факт документы; Грельман, естественно, их знать не мог... Чистейшей воды фантазией выглядит и огромная численность племени, и упоминание о сокровищах и, конечно же, разбойничье прошлое цыган. Но ход рассуждений был правильный. За гипотезой об индийских корнях цыган стояли неоспоримые лингвистические доказательства. Цыганский язык и санскрит оказались родственными; недаром, глядя индийские фильмы, современные цыгане понимают многие слова без перевода. Разумеется, даже после работ М. Грельмана (и его последователя А.Ф. Потта) продолжали по инерции плодиться новые версии о родине цыган, но это уже выглядело нелепо. Как пример чересчур разгулявшейся фантазии, назовём хотя бы гипотезы, что цыгане были строителями египетских пирамид, или что они приплыли из легендарной Атлантиды накануне её исчезновения в пучине. Итак, по поводу места, откуда начались многовековые скитания кочевников, в науке существует полная ясность. Но на этом же она и кончается, поскольку нерешённым остаётся вопрос, какая индийская народность сорвалась с места и тронулась в путь. Сейчас в литературе о цыганах сосуществуют два аргументированных мнения. Согласно первому, цыгане – потомки индийской касты "дом", занятия которой напоминают традиционные цыганские промыслы. Члены касты дом и сейчас живут в Индии, занимаясь кузнечным делом, пением и танцами. По второй теории, цыгане являются потомками многих индийских народностей, находящихся в современной Индии на самых низших ступенях кастовой иерархии. Надо сказать, что эта часть цыганской истории действительно самая сложная - не сохранилось никаких археологических данных, тем более письменных источников".

Выступление на Конференции в Торонто, 28-30 июня 2005

Тезис о "вымышленном Средневековье" вызвал достаточно большой переполох в немецко-говорящем мире. На протяжении нескольких лет вокруг этого тезиса идёт дискуссия, которая вспыхивает снова и снова, хотя на самом деле она мало похожа на дискуссию, а скорее является яростными нападками со стороны историков мэйнстрима, попыткой укрепить то, что не имеет права на существование. В настоящее время немецкие медиевисты, после ряда провалившихся попыток опровержения, больше не обнаруживают охоты реагировать на мои аргументы. Тем не менее, несмотря на все их старания игнорировать меня, дебаты продолжаются. Две моих книги были переведены на венгерский язык. Но, хотя широкая общественность проявляет большой интерес к этим вопросам, учёные хранят молчание. Для своего выступления здесь в Канаде я выбрал следующую структуру презентации: я расскажу об этапах, которые привели меня к тем результатам, которые кардинально отличаются от результатов всех учёных, работавших ранее с этим периодом.

Как я пришёл к своему тезису

Коротко о себе. Тема моей докторской диссертации была посвящена венскому историку культуры Эгону Фриделю, но сам я не историк в узком смысле слова. Я изучал экономику, математику, физику, историю некоторых искусств и египтологию. Интерес к египетской культуре привёл меня к Великовскому. Его доказательства убедили меня, что ныне принятая хронология пестрит дырами, как сито. Другими словами, многие исторические эпохи оставили после себя так мало свидетельств, что нам следует спросить: А существовал ли вообще тот или иной период или он возник на письменном столе учёных? Ответ на этот вопрос был дан в книге, которую я написал в соавторстве с Гуннаром Хайнсоном "Когда жили фараоны?" Это подвело меня к первому и очень важному пункту: отказу от веры в аксиому, то есть такое допущение, в истинности которого никто и никогда не сомневался. В качестве примера подобной аксиомы рассмотрим следующее заявление: принятая линейная шкала времени дана свыше и, следовательно, не нуждается в проверке. Изучая древний Египет, я усвоил, что целые периоды истории могут быть придуманы авторами книги даже несмотря на то, что они не оставили никаких следов на земле и, что более важно, в земле. Таким образом, я уже был готов к тому, что встречу, когда приступил к изучению истории Средних веков.

Это приводит нас к следующему пункту моей эпопеи.

Логика и опыт жизни = "здравый смысл"

Всё началось со звонка моего друга, который исследовал подделки эпохи Средневековья. В 1986 году в Мюнхене проходила конференция по этой проблеме, и её труды были напечатаны в шести томах (всего 3700 стр.). Заключительное выступление сделал проф. Хорст Фурманн, в то время президент "Monumenta Germaniae Historica", института, который готовит переработанные редакции старых и древнейших германских документов. В своём выступлении Фурманн говорил о "подделках предвосхищающего характера". Я цитирую:

"Сильвестрова легенда, Константинов дар, подделки Симмаха, письма псевдо-Климента, подделки псевдо-Исидора: здесь следует прервать этот список. Всем эти подделкам характерна одна особенность – в то время, когда они были написаны, они едва ли имели какой-то эффект. На момент создания они имели предвосхищающий характер".

На щите, а иногда и на сюрко (безрукавка из дорогой материи, с разрезами по бокам, а иногда – спереди и сзади), надевавшемся поверх кольчуги, был изображён герб рыцаря. Главнейшая часть герба – так называемый щит, который мог иметь треугольную, овальную или иную форму. Щит герба расписывался разными красками (червлёной, лазурной, зелёной); его украшали символические изображения (для чего использовался горностаевый или беличий мех) и геральдические фигуры (лев, леопард, волк, орёл, лилии и др.). Из военного обихода гербы очень быстро проникают в повседневную жизнь, ими украшают мебель. Костюмы носят в соответствии с цветом герба, а помимо того покрывают одежду аппликациями и вышивками, изображающими герб. Если щит герба состоял из двух или четырёх частей разного цвета, то сюрко знатного человека также составлялось из двух или четырёх кусков разных материй.

Появление рыцарских гербов относится к XI – XII вв. Рыцари выходили на бой (во время турнира или войны) закованные в латы и другие доспехи, и их практически нельзя было узнать. В связи с этим появляются отличительные знаки. Их обычно помещали на щите. Отличительным знаком служило также украшение шлема – клейнод. Такие эмблемы понимались каждым, они позволяли в бою отличить своего от чужого, обозначить место сбора войска. Чаще всего в гербе старались запечатлеть собственные ратные подвиги.

Герб (от нем. «Erbe» наследство) – эмблема с определёнными символическими фигурами, выражающая, исторические традиции владельца и передающаяся из поколения в поколение.
Вначале гербы рыцарей составлялись совершенно произвольно (чаще всего из элементов вооружения), но при этом получалась большая путаница. Постепенно выработали определённые правила составления гербов.

[показать]

[показать]

Основным производственно-распределительным отношением в средние века была рента. Известны три формы ренты: отработочная (барщина), продуктовая (оброк) и денежная (рента). Различают также два основных вида ренты — фиксированную и прогрессивную. Фиксировали ренту либо по душам (мужским), либо по земельным участкам. Прогрессивная рента изымалась либо в виде доли урожая (натуральная), либо из доли дохода (денежная).

Ставки рентных платежей и условия барщины устанавливались на долгий срок, иногда пожизненно (либо для арендатора, либо феодала). Но и после смерти участников соглашения условия зачастую просто возобновлялись в прежнем виде. Попытки пересмотреть условия ренты вполне могли вызвать бунт, после подавления которого статус-кво зачастую восстанавливался.

Возможность изымать часть, порой весьма значительную, продукта крестьянского хозяйства была обусловлена структурой пахотной земли феодальной вотчины, закрепленной в феодальном праве принципом “нет земли без сеньора”.

В дополнение к оброку и различным трудовым повинностям, приносившим феодалам немалый доход, последние установили еще и баналитетные (монопольные) права на пользование некогда общинными мельницей, прессом, печами, соляными копями. Устройство ярмарок и рынков на зависимых от феодалов землях также приносило хороший доход.

К Х веку система держаний-бенефициев сменилась системой пожизненного, наследуемого владения (феод, лен, фьоф), при условии принятия вассальной присяги. Присяга обязывала оказывать помощь, преимущественно военную, своему непосредственному сюзерену, но не вышестоящему. Сюзерен также был обязан оказывать помощь своему вассалу, в противном случае тот освобождался от присяги.

Бурный подъем хозяйства в XI—XIII веках

Период с середины VIII по середину IX века в западноевропейской истории часто именуют “малым” или Каролингским возрождением. Его начало можно соотнести с деятельностью Карла Мартелла (715—741), который провел серьезную реформу государственного управления и землевладения. В связи с ограниченностью пахотной земли во владениях франков земельные пожалования дружинникам — бенефиции стали даваться не навсегда (в собственность — феод, лен), а на время службы, с тем, чтобы потом их можно было передать другому служилому — вассалу. В каждый крупный район, объединяющий несколько десятков деревень, назначался королевский представитель — граф, выполнявший судебные, административные и фискальные функции. Реформы Мартелла позволили создать сильное войско, состоявшее из закованных в броню конных рыцарей, объединить большую часть французских земель под властью короля, отразить натиск арабов, которым было нанесено поражение на границе с Испанией.

Наивысшей точки локальный социально-экономический подъем в Западной Европе достиг при Карле Великом (771—814). За четыре десятилетия его правления удалось закрепить феодальную систему землевладения, увеличить урожайность зерновых благодаря внедрению более рациональной системы землепользования с элементами ирригации. Он объединил под своей властью большую часть земель Западной Римской империи, включая территорию современных Франции, Западной Германии, Северной Италии, Бельгии и Голландии, Австрии и Швейцарии.

В империи Карла было восстановлено действие римского права, модифицированного с учетом особенностей традиционного права франков. Разбой на дорогах, впервые отремонтированных с римских времен, был практически прекращен, что сразу же стимулировало развитие торговли и ремесел, которые старались восстановить достижения античности.

Была проведена всеобщая, иногда насильственная, христианизация империи. Резко увеличилось число монастырей, а следовательно, и грамотных людей. Император поддерживал распространение грамотности среди мирян и оказывал покровительство наукам и искусству, которое также ориентировалось на античные образцы.

Карл Великий завершил земельную реформу, начатую Карлом Мартеллом. Вся земля империи была поделена приблизительно на 110 тысяч вотчин, в том числе: около тысячи крупных — по нескольку тысяч гектаров земли и порядка сотни деревень, около 10 тысяч средних — по нескольку сот гектаров земли и десятку деревень, порядка 100 тысяч мелких — по одной деревне и несколько десятков гектаров пахотной земли. Вотчинная земля делилась на две части: господскую — домен от 1/4 до 1/3 и надельную — крестьянскую, часть которой являлась собственностью отдельной семьи — аллод (дом, двор, огород, сад, виноградник, часть пахотного поля), а вторая часть оставалась в коллективной собственности общины — леса, луга, выпасы, часть пахотного поля.

В раннее средневековье город был таким же сеньоральным владением, как и деревня, и принадлежал тому феодалу, на земле которого располагался. Сеньор вершил суд, дозволял строительство, собирал налоги, руководил обороной, покровительствовал ремеслам. Начиная с XI века экономически окрепшие города (коммуны) все сильнее стремятся освободиться от власти земельных магнатов. Движение началось со стремления уменьшить и стабилизировать ренту, а затем переросло в борьбу за самоуправление.

Некоторые города добились желаемого путем разового выкупа у феодала различных прав и вольностей. Другие перешли под власть и покровительство более сильных феодалов — епископов, герцогов, королей, императоров. Третьим удалось, выдержав продолжительную борьбу, изгнать своих сеньоров.

В результате двухсотлетней борьбы многие западноевропейские города получили ряд важных прав и привилегий, в числе которых:

* право иметь выборных из числа горожан должностных лиц — мэра, коммунальных советников-магистратов, стражников;

* установление особого городского права и суда, неподвластного церковному и феодальному (земельному) праву;

* право иметь собственные (городские) налоги, финансы, формировать за свой счет ополчение и нанимать воинов:

* право на собственную дипломатию и экстерриториальность;

* осуществление принципа: “Воздух города делает свободным”, в соответствии с которым беглый крестьянин (холоп), проведя в городе год и один день, становился свободным горожанином, членом коммуны, которого уже нельзя было выдавать феодалу;

* замена всех поборов ежегодным взносом бывшему владельцу земли, зачастую весьма символическим: бочка пива, дюжина кур, унция серебра или соли, три золотых монеты и т. п.

Коммунальные революции способствовали дальнейшему укреплению городов, росту политического и экономического влияния третьего сословия, особенно купечества, утверждению руководящей роли города по отношению к деревне, устанавливаемой посредством городских рынков, уже не контролирующихся феодалами.

Кажется, я нигде не читал толкового отчета о мифических чудищах, популярных в Средние века. Попадавшиеся мне исследования грешили грубыми ошибками, которые всегда мешают нам понять чужие времена и веры.

Конечно, первая ошибка — та самая, которой дали (или одолжили) свою санкцию крупные ученые типа Фрэзера. Я говорю о нелепом предположении, что выдумки надо заимствовать. Поэмы и сказки похожи не потому, что евреи — это халдеи, христиане язычники, а потому, что люди — это люди. Что бы теперь ни говорили, люди — братья.

Каждый, кто смотрит на луну, может назвать ее девой и охотницей, ничего не зная о Диане. Каждый, кто видел солнце, может связать его с искусствами и врачеванием, не зная об Аполлоне. Влюбленный, гуляя в саду, сравнивает женщину с розой, а не с уховерткой, хотя и уховертка — Божья тварь, и кое в чем лучше розы, скажем — проворнее. Но, наслушавшись ученых бесед, нетрудно подумать, что поклонение розе — пережиток древнего обряда, а презрение к уховертке — пережиток табу.

Вторая ошибка: теперь считают, что мифы и образы, действительно заимствованные, перенимаются механически и лежат мертвым грузом. Это не так. Представьте, что в прекрасном видении вам предложили выкрасить все в синий цвет, — пробудившись, вы схватываете ту кисть и ту краску, которой пользовались и до вас, для других целей. Именно это и случается в пору великих переворотов духа. Люди используют то, что было, — но преображают.

Ученые нам говорят, что христиане заимствовали то или иное чудище у древних. Да, заимствовали — в том смысле, в каком мы заимствуем кирпич у глины, динамит — у соответствующих веществ. Они заимствовали, но — Бог свидетель! — они расплатились сторицей.

Не буду останавливаться на прочих ошибках. И этих, первых, достаточно, чтобы не понять единорога — а что, в сущности, может быть важнее? Вероятно, таинственные чудища Средневековья и впрямь старше христианской веры. Я говорю так не потому, что так говорят авторитеты. Как правильно заметил Суинберн, беседуя с Прозерпиной, я достаточно стар, чтобы знать хоть одно, и вот я знаю, что авторитеты — люди преуспевающие, а люди преуспевающие — плохие христиане.

Понятно и без авторитетов — из книг, да и просто из опыта, — что чудищ в древности знали. Помнится, еще в Ветхом Завете сказано, что единорога нелегко приручить (и верно, его не приручили до сих пор). Если еще не сказали, что единорог там — это носорог, ничего, скоро скажут; но не я. Чудищ знали и в древности — что с того? Эта избитая истина куда менее удивительна, чем другая, отнюдь не избитая.

Насколько я понимаю, у язычников чудища были связаны со злом. Они были чудищами в прямом смысле слова — монстрами, уродами, выродками. Иногда убитое чудище помогало справиться с неубитым, так помогла Медуза Персею. Но лучше они от этого не становились.

Раннее Средневековье (VII-XI вв.) считается периодом упадка военного искусства. Лишь иногда наблюдались кратковременные военные успехи того или иного народа, полководца или какой-нибудь страны. Можно назвать отдельные эпизоды арабо-мусульманских завоеваний, походы викингов, военные достижения франкской империи Карла Великого, китайской империи Тан, державы Махмуда Газневи.

В Европе происходило упрощение военного дела: всё было, как во времена военных вождей, их дружин и племенных ополчений, только теперь уже в христианских государствах, с чинами, званиями и прочими атрибутами Средневековья. В результате численность войск резко уменьшилась, зато качество каждого бойца-профессионала, всю жизнь посвящавшего совершенствованию в воинском искусстве, заметно повысилось. Однако позднее общее сокращение количества и снижение качества производства оружия в городах Европы привели к падению мастерства бойцов.

Из редких, разбросанных по уделам замков выезжали на войну немногочисленные рыцари в прекрасном снаряжении, с дорогим вооружением, сопровождаемые собственным войском из нескольких десятков или сотен бойцов. Сражения в раннем Средневековье происходили между крошечными, в несколько сотен или тысяч бойцов, армиями. Для сложных манёвров и построений людей не хватало. Кроме того, выпестованная за столетия феодальная (сословная) и личная гордыня рыцарей подрывала воинскую дисциплину, без которой невозможны любые тактические манипуляции. Рыцарь в лучшем случае мог выполнить одну команду – «вперёд», а дальше начиналось соревнование... с соратниками. Более того, по законам чести командир (тоже рыцарь), чтобы не терять достоинства, должен был вместе с бойцами идти в атаку и быть среди них первым. Какое уж тут военное искусство! Бой превращался в серию поединков, ничем и никем не управляемых. Исход зависел от качеств бойцов и их численного соотношения.

Вооружение и снаряжение рыцарей в раннем Средневековье оставалось незатейливым. Специалисты называют это время «веком кольчуги». Действительно, вплоть до XIII в. в Европе господствовала кольчуга. Но рубашкой с короткими рукавами кольчуга была до IX в. Позже её сменил «хауберк» - длинная (до колен и ниже) рубаха с капюшоном и длинными рукавами, заканчивавшимися рукавицами. На ноги надевали кольчужные чулки. Сфероконический шлем имел большой наносник. Деревянный, обтянутый холстом или кожей щит, скорее всего под византийским влиянием, приобрёл форму капли остриём вниз. Однако круглый железный умбон в середине его остался. Основным оружием были меч и копьё. Их дополняли боевые топоры и дубины. Пеший воин начал пользоваться сложносоставным луком восточного типа. К XI в. в Европе появляется арбалет. Интересно, что именно лук и арбалет считались рыцарями самым опасным оружием, так как стрела, пущенная с не очень далёкого расстояния, пробивала кольчугу.

В связи с этим стали использовать построения колонной и клином, чтобы приблизиться к противнику. Дело в том, что рыцари старались сохранить силы коней для атаки, поскольку тяжёлое снаряжение изматывало животных, и до последнего момента ехали рысью, даже шагом. Вот в это-то время они и представляли собой идеальную мишень для лучников и арбалетчиков противника. Колонна и клин позволяли уменьшить количество людей, подвергаемых риску поражения стрелой. На расстоянии примерно 200 м от противника клин "растекался" в стороны и образовавшаяся шеренга стремительно скакала на врага с копьями наперевес.

И такое вот войско в XI-XII вв. столкнулось во время крестовых походов с армиями мусульманских государей. Тут и начались проблемы. Воины мусульманского Востока унаследовали замечательные военные традиции Ирана и в какой-то мере восточных регионов Римской империи - традиции, обогащённые опытом тюрков.

В начале XIII века цветущие области нынешней Южной Франции, пораженные ересью катаров, стали добычей благочестивых и беспощадных пришельцев с севера, называвших себя крестоносцами. Поход крестоносцев в страну трубадуров вошел в историю под названием Альбигойских войн.

Юг, отличный от Севера

Своеобразие французского Юга с незапамятных времен является притчей во языцех для всех остальных жителей страны, живущих, соответственно, не на Юге. Из красноречивых свидетельств на эту тему можно составить целую антологию. Так, Расин от души «проклинал» всех, кто встречался ему южнее Валанса. «Клянусь вам, — пишет он Лафонтену, — что я так же нуждаюсь в переводчике, как нуждался бы в нем московит, очутись он в Париже… Вчера мне понадобились обойные гвозди… я послал дядюшкиного слугу в город, наказав ему купить мне сотни две-три этих гвоздей. Он тотчас доставил мне три коробка зажигательных спичек. Судите сами, возможно ли не приходить в ярость от подобных недоразумений!» Двумя веками позже Винсент Ван Гог по приезде в Арль восклицал в письме к брату: «Сказать ли правду и признаться, что зуавы, бордели, восхитительные молоденькие арлезианки, шествующие к первому причастию, священник в стихаре, подобный бешеному носорогу, и любители абсента кажутся мне… выходцами с того света?» Изумление и неудовольствие — именно эти чувства рождает в поколениях французов встреча с Югом собственной страны.

От языковой проблемы, травмировавшей великого драматурга, сегодня в этой стране осталось лишь то, что в Париже называют «южным акцентом» (парижское ухо упрямо не желает слышать действительного фонетического разнообразия южных произношений и диалектов). Но в прежние времена жители Лангедока отличались не только «акцентом». Вплоть до эпохи телевидения, разрушившей их самобытный мир, южане говорили на своем «языке ок» (la langue d’oc, откуда и происходит географическое название «Лангедок»). Такое странное название присвоили южному наречию жители Северной Франции: «ок» на Юге означает «да». В целом же о различиях между Севером и Югом современный французский историк Фернан Бродель пишет следующее: «Как правило, если нечто происходит на Севере, на Юге то же самое совершается иначе. И наоборот. Территория, где говорят «да» посеверному, и территория, где говорят «да» по-южному, — это две почти во всем различные цивилизации. То есть на Севере и на Юге люди по-разному появляются на свет, живут, любят, вступают в брак, думают, веруют, смеются, едят, одеваются, строят дома и распахивают поля, держатся друг с другом».

Одной из причин, объясняющих такую обособленность Юга, является то, что вплоть до XIII века, до Альбигойских войн, власть французских королей в Лангедоке оставалась эфемерной и, в общем-то, представляла собой исторический анахронизм в виде безнадежно потерянного наследия империи Каролингов, канувшей в далекое прошлое. Богатой и многогранной цивилизации теперешнего Юга Франции по большому счету ничто не мешало быть втянутой в орбиту совсем других политических сил и исторических коллизий, например, оказаться Северным Арагоном. Собственно, к тому дело и шло. Но бароны Юга в XIII веке проиграли баронам Севера.

1095 год
18—25 ноября, Клермонский церковный собор, положивший начало практике крестовых походов

1145 год
Проповедь Бернара Клервоского в Тулузе и Альби; появление названия «альбигойские еретики»

1184 год
Октябрь, декреталия Папы Луция III, утвержденная в качестве постановления Веронского церковного собора и ставшая началом создания инквизиции

1204 год
28 мая, обращение Папы Иннокентия III к французскому королю Филиппу Августу с просьбой о военном вмешательстве в Окситании
31 мая, Арно Амори, аббат монастыря Сито, монахи монастыря Фонфруад Пейре де Кастельноу и Рауль назначены специальными поверенными Папы Римского в Окситании — его легатами

1207 год
Май, отлучение, наложенное папским легатом Пейре де Кастельноу на Раймона VI, графа Тулузского

1208 год
15 января, убийство легата Пейре де Кастельноу в Сен-Жиле
10 марта, Иннокентий III объявляет организатором преступления графа Раймона Тулузского и вновь просит о вмешательстве французского короля Филиппа Августа

1209 год
8 июня, покаяние Раймона VI, графа Тулузского, в Сен-Жиле

Средневековые люди относились к артистам со смешанным чувством восхищения и недоверия. Некоторая подозрительность вызывалась тем, что и певец, и сказитель, и площадной забавник — все они были «лицедеями», т.е. представляли в лицах других людей; они как бы заменяли своих персонажей собою, отказываясь от своего собственного лица и надевая чужие «маски».

По средневековым представлениям, профессия артиста была сродни Дьяволу — притворщику и обманщику. Поэтому церковь советовала верующим держаться подальше от артистов и музыкантов: священникам запрещалось разделять с ними трапезу, а простым христианам лучше было смотреть только те театральные представления, в которых изображались события из жизни Иисуса Христа, богоматери или апостолов. Уличных певцов церковь считала людьми, «сбившимися с пути», и обещала им вечные муки на том свете.

Но развлечений у горожанина, крестьянина и рыцаря было не так уж много, поэтому появление фокусника на городской площади, певца и поэта — в рыцарском замке всегда становилось праздником. Жизнь средневекового человека шла в основном однообразным путём, проложенным отцами и дедами; каждое новое лицо было в диковинку, оно становилось окном, открытым в широкий мир. А уж если пришелец знал сказания о короле Артуре и его рыцарях, о доблестном Роланде и героях крестовых походов — городская площадь щедро сыпала ему в шапку серебряные и медные монеты, а рыцарь давал приют у своего очага на несколько вечеров.

Особенной славой пользовались трубадуры -поэты, исполнявшие свои стихи под музыкальный аккомпанемент. В основном они вели бродячую жизнь, переезжая от двора одного знатного сеньора к другому. Расцвет искусства трубадуров наступил в Южной Франции в XII—XIII вв. Происхождение слова «трубадур» связано вовсе не с трубой, как можно подумать, а со старым французским словом «троб», означавшим «искусный приём», «особое изящество». Действительно, многие трубадуры умели сочинять прекрасные песни, изящные, со сложными рифмами и богатой игрой слов. Среди трубадуров было немало рыцарей, людей знатного происхождения; одним из лучших поэтов-рыцарей был герцог Гийом Аквитанский. Стихи трубадуров, воспевавших беззаветное служение рыцаря избранной им даме сердца, быстро вошли в моду. Неудивительно, что они очень нравились женщинам; знатные дамы стали требовать от своих поклонников поведения, описанного в стихах. Рыцарь, умевший лишь размахивать мечом, стал теперь предметом насмешек; дамам были милы кавалеры, умевшие выразить свои чувства словами и тайными знаками, способные разобраться в тайнах женского сердца. Поэзия трубадуров оказала исключительно большое влияние на формирование особой рыцарской культуры, широко распространившейся в Европе одним - двумя веками позже.

Капитолийская волчица, знаменитая бронзовая скульптура, хранящаяся в римских Капитолийских музеях, была создана в XIII веке нашей эры, а не в V веке до нашей эры.

К такому выводу пришла группа исследователей из университета Салерно во главе с профессором Адриано Ла Реджина, в прошлом — крупным римским чиновником по делам культурного наследия. О новой датировке волчицы пишет The Guardian со ссылкой на La Reppublica. С XVIII века, когда Капитолийскую волчицу описал крупнейший немецкий искусствовед Иоганн Винкельман, эта скульптура считалась этрусской. Авторство маленьких статуй Ромула и Рема было известно документально: их сделал в конце XV века флорентийский мастер Антонио дель Поллайоло. В XIX веке предположение Винкельмана пытались оспорить по крайней мере два ученых, считавших волчицу поздней, средневековой работой, но авторитет немецкого писателя был так велик, что к его мнению продолжали прислушиваться, уточняет Lenta.ru.

В 2006 году Анна Мария Карруба (Anna Maria Carruba), специалистка по металлургии, реставрировавшая Капитолийскую волчицу, обнародовала свои выводы: по ее мнению, скульптуру не могли сделать раньше VIII-X веков. Дело в том, что в античности не умели отливать большие статуи целиком: их делали по частям, а потом сваривали. Волчица же была изготовлена сразу и целиком. Капитолийская волчица является символом футбольного клуба «Рома», Италия использовала ее в символике Римской Олимпиады 1960 года.

Особенности танца в Средние века

Для эпохи Средневековья было характерно острое чувство страха смерти; изображение смерти, как и дьявола, постоянно встречается в средневековой символике. Образ танцующей смерти возник уже в глубокой древности; фигура смерти появляется также в танцах многих первобытных обществ – например, до сегодняшнего дня она играет большую роль в магических обрядах водуистов. Но именно в эпоху Средневековья образ смерти превращается в символ потрясающей силы. «Танец смерти» (danse macabre), особенно широко распространился в Европе в XIV в., в периоды эпидемии чумы. В социальном смысле этот танец, как и сама смерть, уравнивал представителей разных сословий. В годы чумы «танец смерти» часто перерастал в истерическое веселье. Обычно он начинался быстрой пляской; затем один из танцоров внезапно падал на землю, изображая мертвого, а остальные продолжали танцевать вокруг него, представляя в пародийном виде оплакивание покойника. Если мертвеца изображал мужчина, его возвращали к жизни поцелуи девушек; если девушка – ее целовали мужчины. После «воскрешения» следовал общий хороводный пляс.

От Средневековья дошло множество историй о маниакальной одержимости танцем. Во время христианских праздников народ внезапно начинал петь и танцевать у храмов, мешая проходившей в них церковной службе. Эти безумные танцы наблюдались во всех странах. В Германии они получили название «пляска св. Витта», а в Италии – «тарантелла».

Танец был не только необходимым средством разрядки, но и главным развлечением. Наибольшей популярностью пользовалась карола, первоначально представлявшая собой танец-шествие. Возникнув в Провансе как песня-танец, исполнявшийся только в мае, карола быстро распространилась по Европе благодаря странствующим менестрелям и в конце концов стала обязательным атрибутом всех праздников.

Средневековый танец оставался еще во многом импровизированным действом. Народ любил хороводы, но устойчивых правил танца не существовало. Танец был принятой формой ухаживания; их исполнители сопровождали танец пением; движения были самыми простыми.

В XII в. культ романтической любви и рыцарства в значительной мере преобразил танец, приглушив его откровенно эротические черты. Танец входил в число обычных для рыцаря занятий и выступал как своего рода домашняя параллель к турнирам на открытом воздухе. Обычно танец возглавляла одна пара, к ней присоединялись другие, медленно двигаясь по кругу; тип этого танца во многом напоминал полонез.

В эпоху позднего Средневековья проявляется различие между придворным парным танцем и деревенским групповым танцем. В социальном плане жесткого водораздела тогда еще не существовало. Селяне могли подражать придворному танцу, а рыцари любили иной раз присоединиться к сельскому хороводу. Крестьяне отдавались танцу с ничем не сдерживаемой непосредственностью, рыцари танцевали более строго, следуя придворному этикету. Народный танец по-прежнему был импровизацией, в то время как придворный танец становился все более манерным. Главной формой дворцового искусства был фигурный танец, где группа танцующих последовательно образовывала танцевальные построения.

Брак в XII веке был очень нестабильным институтом; причиной тому могли быть опасности и тяготы жизни, которые делали преждевременную смерть одного из супругов явлением весьма обычным; другой причиной могла быть крайняя запутанность законов о браке. В принципе, развод - в современном смысле этого слова - был запрещен, но епископы и папы прекрасно отдавали себе отчет в том, что обычаи и реальные жизненные ситуации были очень многообразны, что закон был ненадежен, а сама доктрина неустойчивой. Папа Александр III (1159-81), известный тем, что ему удалось уладить сложное брачное дело, был выдающимся теологом и знатоком канонического права, Болонским учеником Гратиана, имеющим большой практический опыт ведения судебных тяжб и управления церковными делами. И все же он несколько раз менял свое отношение к тому, что следует понимать под законным браком. Он полагал, что заключение брака должно происходить в церкви или, по крайней мере, в присутствии священника; при этом следует четко определить, кем должны являться свидетели.
Вскоре он обнаружил, что введение таких правил аннулировало бы большую часть браков во всем Христианском мире. Очевидно, брак заключался менее церемонным образом, чем обычно считается, однако никакой случайности не допускалось. В высших слоях общества брак стал рассматриваться как ключевой способ передачи земельного имущества, и именно это сделалось главной задачей брака, которой было подчинено все остальное. Это привело к тому, что светская аристократия стала относиться к браку и законности значительно более серьезно как раз в то время, когда Церковь превращала брак в таинство. Теологи находились в парадоксальном положении, когда им приходилось, с одной стороны, подчеркивать священный характер брачного союза, существенная доля смысла которого заключалась в «супружеском ложе» и всех проистекающих отсюда последствиях, а с другой - придерживаться старой аскетической доктрины, утверждавшей, что плотские наслаждения необходимо содержат элемент греха. И все же взгляды Папы Александра на брак были, в определенном отношении, более гуманны, чем взгляды светской аристократии. Приведем пример. Граф Оксфордский был обручен с молодой девушкой, дочерью королевского гофмейстера. Еще до того, как начались собственно супружеские отношения, гофмейстер впал в немилость и потерял свои земли. Его дочь лишилась наследства, и в глазах графа как жена она уже не представляла интереса. Но девушка, несмотря на свою молодость и невзирая на то, что она находилась полностью во власти графа, объявила самым решительным образом, что он дал свое обещание в такой форме, что брак уже нельзя расторгнуть. Граф заточил ее в темницу и подвергал всяческим поношениям и оскорблениям с тем, чтобы вынудить оставить свои притязания, выставляя при этом исключительно нерыцарские причины того, почему брак не может быть сохранен. Ее жалобы достигли ушей епископа и Папы, и проигнорировать их они уже не могли. Однако к тому времени распря между Томасом Беккетом и Генрихом II достигла своего апогея; и Папе, и епископу не хотелось оказывать давление при решении такого деликатного дела, которое так близко касалось жизни и настроений двора Генриха. И ламентации девушки оставались тщетными в течение шести или семи лет. Затем убийство Беккета резко изменило ситуацию; Папа приказал провести расследование претензий девушки, после чего объявил свое окончательное решение. Граф подчинился; брак вступил в силу, и последовали двадцать лет внешне вполне благополучного супружества, в котором родилось несколько детей.

Понятие ереси применяется воинствующей ортодоксией. Оно существовало длительное время, пока развивалась христианская ортодоксия, принятая под давлением императора на Никейском (325 г.) и Константинопольском (381 г.) Соборах. После триумфа этой ортодоксии над великими ересями раннего христианства, концепция ереси, кажется, полностью исчезает из людских помыслов. Последним человеком, казненным за ересь на Латинском Западе, был Присциллиан, епископ Авилы, осужденный и обезглавленный в 384 году.  Только в 1000 году, на закате римского периода и расцвета феодализма с его тремя сословиями, снова появляется фигура еретика. В 1022 году, почти через 700 лет после казни Присциллиана из Авилы, двенадцать каноников Орлеанского кафедрального собора были сожжены живыми по приказу капитана короля Роберта Благочестивого. Это был первый костер в истории христианства. Но потом последовали многие другие. (1).