[показать]
Herreshoff Runabout
[показать]
Rolls-Royce Phantom I Ascot Sport Phaeton
далее...
Книга, как литературное произведение, какой бы замечательной она ни была, пребывает большую часть своей жизни, как бы, в спячке, и оживает только тогда, когда кто-то читает ее. И жизнь эта от раза к разу не равнозначна, поскольку каждый читатель оживляет книгу по-своему. Можно сказать, что книга всегда живет "правильно" в сознании автора, но ведь искусство невозможно без общения с публикой, и потому любая публикация для автора - это, своего рода, божественная авантюра, исход которой неизвестен заранее. В любом случае, у каждого автора есть некая модель идеального восприятия его творчества, у меня тоже есть такая модель, и я иногда развлекаюсь, воображая себе ее в действии.
Итак, представляю вашему вниманию фотоподборку на тему
Женщина с книгой.
Если у вас есть кошка, вы возвращаетесь не в дом, а домой. (П. Браун)
Рождество считается таким семейным праздником, когда все как-то собираются, приобщаются, тихо думают о чем-то вечном, что-то там возлагают и так далее. А у нас... То есть, все конечно - в смысле, моя мамка и тетя Валя - старались, наготовили уйму всякой вкуснятины, только... Ощущения праздника не было ничуть. Смурные, апатичные лица, нервозная суетливость, вежливое равнодушие, а я... просто пытался понять, чего они действительно хотят, и что заствило их, то есть, нас - меня, брата, наших мамок и дядю Колю, собраться за одним столом. Мы все словно роботы, выполняющие непонятную программу.
Потом я сидел с братом в комнате, и мы смотрели всякие мультики, и в одном из них было Рождество, отчего один персонаж, апатичный лысый дядька в майке, безобидно сходил с ума по поводу своей давно утерянной любви...
Потом я открыл лежавшую рядом книгу - "Имаджику" Клайва Баркера - и стал читать наугад, попав на канун Рождества: компания жалких фриков, именующая себя тайным обществом, рассуждала о судьбах мира и не подозревала, что совсем рядом творится Неведомое, а тем временем, в другом месте, происходила богемная тусовка, где умирающий греховодник веселился в компании своих давних друзей, и где встретились он и она...
А потом я вернулся к себе, вместе с мамкой, и стал смотреть купленный сегодня фильм "Ноэль", о разных людях на Рождество в Нью-Йорке. Замечательный фильм. Не думал, что сейчас такие делают. Они там молодцы, эти ребята...
Еще я сегодня вспомнил о старых фломастерах, которые стояли в банке из под лимонных долек уже лет сто, и наверно, совсем высохли, и решил что-нибудь нарисовать ими, прежде чем выбрасывать. Я взял для этого один бумажный платок из пачки (которые когда-то подарила на работе коллегам одна сотрудница перед увольнением, забавная такая, душевная тетя) и нарисовал такое вот художество:
Счастливого Рождества.
[показать]
[показать]Старый бык скрылся за поворотом, увозя за собой многообразные труднояти, свершения и достижения, нажитые за двенадцать лун. Я провожаю его взглядом, пока клубы пыли не закрывают его. И приветствую молодого тигра, который приходит ко мне из двенадцатилетнего скитания. Так должно быть, и значит, придется приручать эту зверюгу. Но я чувствую, мы поладим, мне всегда нравились кошки.
Брат подарил мне молескин: черный, карманного формата, в линейку на плотных кремовых страницах, со своим собственным кармашком и непременной резинкой. Он сказал, теперь я всегда смогу вовремя записывать интересные мысли.
А я подарил ему "Хазарский словарь" в старом издании. Пусть приобщается.
Вообще, с подарками мне повезло - и с полученными, и с подаренными.
Но больше всего меня порадовал внезапно подвернувшийся подарок себе самому - скульптурная группа "крокодил за роялем". Увидел эту вещь и понял - он ждал меня, и мы нужны друг другу. Невероятная поделка - столько в ней самости, особой выразительности во всех чертах, будто он смотрит на тебя и передает мелодию в твое сознание.
Его зовут Хельмут, и он любит играть Шостаковича.
Несколько дней я крутился в делах как очумелый - предновогодних и не только, и между делом всё хотел купить один отличный фильм "Нью-Йорк, я люблю тебя", такое лоскутное полотно из человеческих историй, случившихся в самом невероятном городе мира. И нигде его не нет.
А сейчас случайно прочитал - только в одном месте, но перепроверить пока нет сил - что Натали Портман умерла, упав с большой высоты при съемках какого-то фильма.
Сижу в шоке и печали.
Хотел сейчас посмотреть трейлер фильма на YouTube, но нашел там вот такой замечательный клип:
http://www.youtube.com/watch?v=5JkBiP7rPt0
Смотреть всем, кто любит Нью-Йорк.
P. S.
Один мой рассказ о Нью-Йорке (а также об одиночестве, страсти и смерти, и... может быть, о перерождении) из выходящей вскоре книги:
ВИДЕНИЕ
Для чистой мечты, для впечатления,
не поддающегося анализу, искусство четкое
и положительно есть кощунство.
Шарль Бодлер
Это случилось в мрачном месяце октябре, когда я бродил неприкаянный по холодным улицам города Нью-Йорка. Незадолго до того меня уволили с работы, кажется за мое хроническое равнодушие, и я был этому даже рад, поскольку теперь мог сам распоряжаться своим временем. Воистину, время – это было единственное, что у меня еще осталось. Я был теперь вполне свободен, как может быть свободен человек, который никому не хочет зла, и который полагает, что жизнь его находится вне опасности.
Деньги таяли невероятно быстро. Считается, что можно жить в Нью-Йорке совсем без денег, нужно лишь довериться животворному духу этого места, позволив ему нести себя по течению; но из меня не получался веселый бедолага. День за днем я сидел в своей комнате в Боуэри, читал свои книжки, пересматривал фильмы или просто о чем-нибудь размышлял, лежа на диване. Когда особенно интересная мысль посещала меня, я находил в себе силы, чтобы подняться и записать ее в тетрадь. Иногда по вечерам я выходил гулять в ближайший парк, чтобы побродить по аллеям и послушать звуки вечернего города, а потом присесть где-нибудь в стороне, чтобы снова читать и размышлять. После этого я возвращался в свою комнату, по-нью-йоркски пустую, с особым ощущением пространства, одинаково пригодного для творчества или меланхолии, садился в тертое кожаное кресло и включал видео.
Так прошло несколько недель, отмеченных, помимо вышеперечисленных занятий, парой-тройкой бесперспективных собеседований, после чего моя свобода начала меня несколько тяготить. Особенно тоскливо было по утрам, когда, проснувшись, я лежал с открытыми глазами и сознавал заранее всю безысходность наступающего дня. Чтение книг уже не доставляло мне прежнего удовольствия, скорее, пробуждало чувство зависти; а лица уличных прохожих все больше раздражали меня. Я как будто обрастал скорлупой цинизма, и недавнее чувство свободы превращалось каким-то образом в серую пелену повседневности, делая меня пленником самого себя. Пару раз я даже звонил своим старым знакомым, но разговор как-то не клеился, и наговорив друг другу банальностей, мы вешали трубки.
После таких бесед ни о чем у меня возникало желание написать эссе «телефонный аппарат как архетип неиспользованных возможностей». И вот однажды, когда за окном шел осенний дождь, а я смотрел на улицу под музыку Сати, раздался телефонный звонок. Я не сразу его услышал, продолжая какое-то время смотреть на кирпичную стену пустого дома напротив. Он уже несколько дней, почему-то, притягивал мое внимание: входные двери были забиты досками, стены раскрашены из баллончиков, на тротуаре
В пятницу вечером мне пришло письмо от издателя о том, что готов сигнальный экземпляр моей книги, и я могу приехать за ним. Мы созвонились и договорились встретиться в тот же день. По правде сказать, делов у меня было - хоть отбавляй, но я на ходу подкорректировал свой распорядок, и поехал за книгой.
Ощущение оказалось приятное. Книга смотрелась даже нарядней, чем я ожидал: как говорится, берешь в руку, чуешь - вещь.
Мы перекинулись парой слов с издателем о литературе и современном искусстве, и я поехал домой.
Было такое щекотливо-волнительное ощущение, когда я стоял в метро и читал свою собственную книгу. Причем, написанное воспринималось так отстраненно, как будто я просто читал какую-то книгу, с автором которой я ощущал глубокое душевное родство.
Мне предстояло как следует изучить экземпляр и либо одобрить его, либо указать на ошибки, которые нужно исправить перед печатью всего тиража. И я-таки нашел пару-тройку технических недочетов. Теперь надо будет перебелить всё это, и можно давать добро на печать.
Первая ласточка. Или галка?
Вчера, около часа ночи я отправил в редакцию готовую верстку своей книги. После нескольких месяцев всевозможных согласований и всяческих проволочек, лед, наконец-то, тронулся. Теперь остается ждать звонка или письма от главного редактора.
Там будет всё мое раннее творчество (с конца 1990-х годов: первая повесть и два сборника рассказов), а также все вообще эссе, написанные на сегодняшний день (около 20 штук); отдельным сюрпризом для читателей моего дневника станет подборка так называемых «мыслечувств» – самых насущных и животрепещущих фрагментов с этих страниц. Рисунок на верхней обложке – по мотивам «Дома Ашеров» – тоже мой.
Вот так это будет выглядеть:
На данный момент у меня хватило бы материала еще на две другие книги, но я решил – хорошего понемножку, буду издавать по одной в год. В настоящее время (начиная где-то с конца 2007 года) я пишу новый роман – о непростых взаимоотношениях одной молодой пары, по жанру что-то вроде психологической драмы в духе «Невыносимой легкости бытия» Милана Кундеры.
Чувствую, вам уже не терпится познакомиться с моим творением поближе))
Милорад Павич отбыл в вечность. Словно исполинская бабочка, взмахами своих крыльев преломляющая пространство, он одарил нас семимерной пыльцой, порождающей сновидения всех цветов радуги. Теперь он стал частью вселенной, сотканной его собственным воображнием, болью и любовью, и мы можем взывать к нему как к пастырю наших грёз.
Царство тебе небесное, место чудесное.
http://www.youtube.com/watch?v=KuOleYdP-fE
[показать]Самое милое насекомое на свете - божья коровка. Есть много людей, которые испытывают неподдельный страх перед насекомыми, но божья коровка своим видом внушает скорее желание за ней улыбаясь наблюдать, чем в панике отстраняться. Сегодня посмотрим макро-серию фото божьей коровки от девушки из Германии. Кстати, божья коровка на английском имеет очень красивое название - "Ladybug" (или "Ladybird" в американском варианте).
Вчера я был на выставке репродукций с литографий Дали, созданных им в закатный период своего творчества. Кажется, раньше я их не видел. Они напоминали отголоски его более ранних шедевров, словно гениальный старик пытался подражать самому себе.
Я позвал с собой за компанию Лену с Кириллом (у которого сейчас каникулы) и, пока мы ехали туда, я прочитал ему краткую лекцию по истории сюрреализма и жизнетворчеству Сальвадора Дали. Меня восхищала сама идея того, что он сможет приобщиться к творениям этого великого безумца в десять лет, и потом, возможно, годы спустя, будет вспоминать этот день… Так или иначе, поездка получилась примечательная, в частности, огромной, петляющей в морозных сумерках очередью из всех страждущих приобщиться к искусству.
Но меня особенно поразила ромбовидная винтовая лестница, по которой почитатели главного сумасброда XX века поднимались – восходили? – в выставочный зал на пятом этаже кондитерской фабрики «Красный октябрь».
Представляю краткий фото-отчет:
«Сюрреализм – не партия, не ярлык, а единственное в своем роде состояние духа, не скованное ни лозунгами, ни моралью. Сюрреализм – полная свобода человеческого существа и право его грезить. Я не сюрреалист, я – сюрреализм».
Сальвадор Дали
Сегодня у меня такой спокойный, вдумчивый день, словно я молча стою у окна и смотрю как медленно кружатся в воздухе снежные хлопья. Совсем не чувствую типичного "мистичного" задора Дня вех святых, скорее некое ощущение примирения между двумя мирами. На подоконнике желтеет округлыми боками маленькая тыковка, и я уже вижу воображаемую рожицу с озорной улыбкой))
Если всё сложится удачно, в ноябре выйдет из печати моя первая книга.
Фотографии из серии "Прогулки по Праге" Кондратьевой Надежды .Названия фотографий и комментарии к ним сохранены и на авторство я не претендую) .Интересно посмотреть на город глазами влюблённого художника) А я приглашаю вас на прогулку по этому чудесному городу)
Фантазия на пражскую тему
| Очень душевный и добрый мульт французских аниматоров Philippe Desfretier, Nicolas Dufresne, Sylvain Kauffmann и Martin Laugero. | |
[500x281] | |
|
Bave Circus from DuDuF on Vimeo.
Огненный торнадо
В 2001 году Дэвид Копперфилд смог выжить, оказавшись в центре огненной бури с температурой в 2000 градусов Цельсия. Как он это сделал? Трюк до сих пор не разгадан:
Это случилось так внезапно. То она как обычно бегала по квартире, ставила нас всех на уши и чудила в своей манере, вообще, осложняла нам жизнь, как могла, а то вдруг как-то притихла, весь день бродила как сонная муха, а на следующий день потеряла сознание, и ее отвезли в больницу - это мне по телефону на работе сообщили. Через день бабушка вернулась - врачи ничего конкретного у нее не нашли - и снова стремала нас всех по полной программе часов до трех ночи. А через пару дней ей снова стало плохо. Вызвали скорую, оказалось - инсульт. И вот, теперь она в реанимации, понемногу приходит в себя...
А дома без нее так непривычно. Без всего этого бедлама, в котором я прожил последние 13-15 лет. Безумный театр моего семейства лишился своего главного лицедея. Мои уши, нос, глаза – словно ушли в монастырь. Никто теперь не беснуется среди ночи, бегая по коридору, дергая закрытые двери и неистово зовя дорогих покойников; теперь уже не нужно задерживать дыхание, выходя из своей комнаты, и внимательно смотреть себе под ноги – оттого, что кто-то не успел дойти до туалета; никто больше не дергает мою дверь по двадцать раз за вечер, настоятельно предлагая попить «чайку с хлебушком». Никто не огорошит меня вопросом: «Надя, где твоя мать?» (Надя – это моя мама) и не жалуется тете Вале, принимая ее за покойную соседку, на саму тетю Валю, которая тем временем разогревает бабушке манную кашу.
Раньше я как-то не задумывался, как сильно она повлияла на меня за всю мою жизнь. А теперь я вспоминаю, как она когда-то пекла нам свои фирменные пирожки, и как иногда таскала меня за вихры, как она красила забор на даче и пилила ветки дерева, взобравшись на него как индеец – а ведь ей тогда было под семьдесят лет. Очень много разных воспоминаний клубится у меня в душе – добрых, забавных, причудливых. Она была корнем нашей семьи, нашим бессменным капитаном, и чем больше она теряла рассудок, тем активней она верховодила нами. И я уверен на сто процентов: что бы она ни делала в отношении любого из нас – даже если это доводило нас до белого каления – всё это было только от любви, такой отчаянной, неистовой, беззаветной, пусть и безрассудной любви. Никогда я не знал бабки более немыслимой, чем она, настолько яркой, самобытной, а ведь она была простым рабочим человеком, совершенно равнодушным к тонким материям. Она просто шла по жизни с гордо поднятой головой, встречая испытания лицом к лицу (а этих испытаний, и лишений, и борьбы было столько, что с лихвой хватило бы и на троих), и всё, за что бы она ни бралась, она делала на отлично. В ней была какая-то ветхозаветная мощь, что-то почти эпическое.
Эта немыслимая воля к жизни, желание идти вперед и не сдаваться, безмерная вера в свою правоту – как вулкан бурлившие в ней, отдаются и в моих венах, и я смотрю в небо и говорю тебе, бабушка: давай, так держать, победа будет за нами!