
"Машина притормаживала, съезжая с оживлённого минского шоссе к Куропатам,
когда мобильный пискнул, сообщая о новой SMS.
Так в субботу ко мне пришла страшная новость об авиакатастрофе под Смоленском.
Московский коллега был краток: «Авиакатастрофа.
[276x408]Анджей погиб».
«Это будет историческая встреча», - сказал секретарь (министр) Совета по охране памятников борьбы и мученичества Польской Республики Анджей Пшевозник в интервью "Времени новостей", опубликованном за неделю до поездки в Катынь.
Он занимался подготовкой визитов польского и российского премьеров и через несколько дней президента Польши. Именно он с польской стороны отвечал за всю непростую в политическом и историческом смысле программу памятной церемонии.
Несколько месяцев курсировал между Смоленском, Варшавой, Петербургом
(где находится Музей политической истории России, филиал которого - мемориал «Катынь»)
и Москвой, согласовывая детали.
У Анджея катастрофически не хватало времени, но он всегда всё успевал. Так было и с тем интервью, когда я позвонила ему в Варшаву. «Сейчас вернулся из Вильнюса, потом в Москву и Смоленск. Давайте в выходные, я обязательно отвечу на Ваши вопросы».
Я смутилась, вспомнив, как, приехав в Петербург в середине марта, он сокрушённо сказал: «Дочку почти не вижу. Ухожу на работу - еще спит, прихожу - уже спит. Те ещё командировки - только в выходные и общаемся».
И, улыбаясь, показал фотографии белокурой голубоглазой, очень похожей на него маленькой девочки.
На моё предложение отложить беседу, «не портить выходные», заметил: «Некуда откладывать, несколько дней осталось». Никто не мог предположить тогда, насколько же он прав.
Не откладывать - таким было его кредо. Потому и успевать удавалось почти всё: делать огромную работу, требующую эрудиции, такта и жёсткости,
работать в архивах разных стран, быстро и легко осваивать новые языки,
писать серьезные книги по истории российско-польских отношений - к осени собирался закончить новую, о предвоенном времени.
Ему всё это было по-настоящему интересно.
Комфортно ощущая себя в хитросплетениях большой политики, сделавшей вечной заложницей историю, будучи успешным в ней, он смог сохранить искренность.
Эта искренность, возможно, и была главным его оружием, способным пробить любые бюрократические стены.
Катынь, хотя и была долгие годы в сфере его внимания, оставалась лишь одной из многих сторон его деятельности: все точки на территории Польши и за её пределами,
имеющие отношение к трагической военной истории польского народа (отнюдь не только во времена Второй мировой),
находились в сфере его внимания. Берлин, Вильнюс, Киев, Варшава, Смоленск, Харьков, Тверь, Минск ... .
Узнав, что 7 апреля еду не в Смоленск, а в Минск, поинтересовался, буду ли в Куропатах - «белорусской Катыни», где похоронены тысячи советских и польских граждан - жертв сталинского режима. Узнав, что да, помрачнел: «Там до сих пор ничего, ни мемориала, ни музея. Кресты только». И, смахнув горечь, закончил: «Ничего, пробьёмся. Осенью там опять буду».
Мы попрощались до октября, до Варшавы, где Анджей собирался провести международную конференцию, посвященную катынской проблематике.
Для энергичного и неизменно доброжелательного Анджея не было границ, как не может быть границ у памяти. В эти дни станут много - и справедливо - говорить о том, сколько сделал он для увековечения памяти о поляках - жертвах тоталитарных режимов.
Но не менее справедливо напомнить и о том, что у Анджея Пшевозника была ещё одна болевая точка - Освенцим, вернее, в течение нескольких лет закрытая там экспозиция России.
Во многом благодаря его чёткой позиции, пять лет пустовавший из-за нашего равнодушия к собственной памяти «Блок №14», советский, не отдали под экспозицию другой бывшей советской республике и сохранили для российской.
В прошлом году, когда российские политики в авральном порядке распорядились подготовить экспозицию, именно Анджей помог, закрыв глаза на небезупречность наших «подготовительных позиций», с минимумом формальностей и без проволочек пройти необходимые процедуры. И наш «Блок №14» всё-таки открылся к 65-летию освобождения лагеря.
Анджей Пшевозник не делил память на свою и чужую. Потому и память о нём будет долгой и светлой - и в Польше, и в России".
Юлия Кантор, "Время новостей", 12 апреля 2010 года