Глава первая
Узник
Соседством близким Тьмы и Света
Страшат нас средние века:
Глядишь – там чествуют поэта,
А рядом жгут еретика…
Его костра ужасным светом
Добро пытались освещать…
Застенок с университетом
Умели сосуществовать!..
Но это только всё присловье,
А век, что веком был моим,
Как рудимент средневековья
Соседством славился таким.
Два зданья рядом. Лишь простенок
Меж ними – как водораздел:
Пединститут и мой застенок –
Там я учился, здесь сидел!..
Есть в славном городе Ростове
Двух зданий этакий тандем:
Здесь – инквизиторов сословье,
Там – смакованье «вечных» тем!..
Пока учился, я не думал,
Ч т о там творится за стеной,
Как будто дом соседний ГУМом
Был, а не тайною тюрьмой!..
Так было! – Ум наивно-чистый
Не понимал, что там с и д я т.
«Вот здесь работают чекисты», –
Твердил я, глядя на фасад…
…Хоть высоко окошко было
В тюремной камере, но тут
Впервые я увидел с тыла
ГБ и мой пединститут.
Но из его аудиторий
Тюрьма и дворик не видны –
Жрецами нравственных теорий
Все окна там забелены.
А я-то все года учёбы
Считал, что это – для того,
Чтоб мы не видели трущобы
Из института своего!..
Гляжу на стену института,
На забелённых окон тьму...
Я разве нужен там кому-то?
Да там известно ли кому,
Куда внезапно я девался?! –
Соврал, наверно, деканат,
Что я в Москве обосновался
Иль перевёлся в Ленинград!..
М ы держим под секретом ловко
Всё, что н а м «засылает враг»:
Землетрясенья, забастовки,
Нужду, аварии, разврат,
Алкоголизм, умалишённых,
Неурожай на Целине
И уж, конечно, заключённых,
А политических – вдвойне!..
И потому моим ребятам
Там, в институте, невдомёк,
Что вот я, здесь, почти что рядом!..
Да так от них мой ад далёк!..
Сейчас декабрь. Потом весною,
Поближе к грозному суду,
Картину новую открою
И в ней я истину найду.
Как мысль свою из строчки в строчку
Перевожу, переведут
Меня в другую одиночку,
Чтоб не глядел на институт
И КГБ я долго с тыла;
Там сквозь решётку бросить взор
Смогу на мир не так уныло:
Увижу каменный забор,
В колючей проволоке ветер –
Над ним, а дальше – мирный двор!
Не увидав, узнаю: дети
Играют, – слышен разговор!
Два дома там семиэтажных
Двор обрамляют, став углом;
Один получше дом – для важных,
А для простых – попроще дом.
В том, что получше, ходят лифты,
Повыше явно потолки;
Живут здесь ряхи из «элиты»,
Там – вертухаи и стрелки.
И три высокие девчонки,
Гляжу, выходят на балкон;
Их смех порою слышен звонкий;
До страшного беспечен он...
На кухне женщина хлопочет...
Поют... Не сразу я пойму,
Как можно жить, с утра до ночи
Сквозь окна глядя на тюрьму!..
Но свергнул эту мысль-простушку
Я мыслью истинно п р о с т о й:
Тюрьма им даже не кормушкой –
Была к о р м и л и ц е й родной!
Пока сидит в тюрьме хоть кто-то,
Пока глотает горя ком,
У папы, мужа есть работа,
Семья живёт его т р у д о м!
И в специальном магазине
Есть всё, как было при царе,
Не говоря об осетрине
И чёрной – в баночках – икре!
Пока в тюрьме хоть кто-то плачет,
Отцом семьи изобличён,
Семья на специальной даче
Живёт, как требует закон!
Пока в тюрьме хоть кто-то воли
Лишён, хоть кто-нибудь один,
В английской специальной школе
Учиться могут дочь и сын!
Им можно жить вполне в веселье,
Их каждый т р у ж е н и к поймёт, –
Ведь не глядят рабочих семьи
В окно со страхом на завод!..
...Прогулка в узеньком отсеке,
Как мука смертная, легка:
Колючей проволоки сети
Вверху – да валенки стрелка...
Кружится бездна, нависая,
И бездна дышит за глазком...
Скамья бетонная седая...
А я стою, припав виском
К стене... Тюремные скрижали!
На вас остатки вижу слов:
«...Двенадцать лет в июле дали.
Новочеркасец Иванов.
А мне – одиннадцать. Васильев.
А мне – четырнадцать. Петров...»
И, ужас каменный осилив,
Сажусь меж четырех углов...
Новочеркасцы!.. Суд жестокий
Всё лето был неумолим:
Десяткам – бешеные сроки,
Расстрел – беднягам семерым...
Свинец – в мозги семи мужчинам,
Им, не убившим никого!..
Но важно судящим машинам
Их правосудья торжество!..
В июне шестьдесят второго
Рабочий выступил народ –
В Новочеркасске, близ Ростова,
Забастовал большой завод.
Рабочим снизили расценки
С начала года в третий раз;
В карманах потощали деньги,
А тут Хрущёв издал указ:
На масло, молоко и мясо
Он цены повышал на треть!
Нет, не могла людская масса,
Томясь без мяса, умереть, –
В войну куда бывало хуже,
Но, чтоб броня была крепка,
Лишь пояс подтянув потуже,
Съедали пайку у станка
Без отдыха и без обеда,
Ведь понимали все кругом:
Ковалась общая Победа
В цехах голодных над врагом!
Зато порядок неизменный
Им ввёл Вершитель Перемен:
Он каждый год послевоенный
Производил сниженье цен.
И цен из года в год сниженье
Воспринимал рабочий класс
Как коммунизма приближенье,
Где всё бесплатным станет враз!
Нет, дело не в дороговизне,
Без Маркса понимал народ:
Его мечту о коммунизме
Хрущёв на рынке продаёт!..
Вот почему под красным
Читать далее...