Мы вновь бежим по замкнутому кругу,
Без направления, без цели, без причин,
За злостью скрыв бесчувствие и скуку,
Не разбирая троп, которыми летим.
Да и зачем? Ведь нам на все плевать,
Ведь мы живем, не видя смысла в жизни.
В стихах, что мы пытаемся слагать,
Нет рифмы, чувства, совести и мысли.
И в грязь мы втаптываем высшее искусство,
Чтоб скрыть невежество и рабство наших душ,
Где так постыло все, бессмысленно и пусто,
Где верность и надежда – блажь и чушь.
Мы люди новой жизни, новой веры,
В которой нет ни Бога, ни икон,
Где на вершине власти лицемеры
Просиживают задницами трон.
И виноваты ли, что нас так воспитали
Те, кто на нефть разменивает кровь?
Так равнодушно сами себе лгали,
Любовь и секс уравнивая вновь.
Но то не интересно, да и надо ль
Сидящим там, у власти за столом?
А мы в конце концов сгнием, как падаль,
Безвольным и бесформенным дерьмом.
И с одиночеством своим идем под руку,
Остатки чувств за венами храня.
Мы вновь бежим по замкнутому кругу,
Не веря, не ревнуя, не любя…
Идея - Кай
Автор - Я, используя общую мысль и некоторые конкретные моменты идейного вдохновителя.)
Мое поколение провело годы своего детства и юности под очень специфичным литературным или даже стилистическим знаком. На жаргоне это называется «postnuclear», то есть «после ядерной войны». Мы все без исключения заигрывались в «Fallout», читали Муркока и прочих авторов, которых относят к литературному классу «dark fantasy». Если наши старшие товарищи хотели сбежать от этого мира в страну мечты, где эльфы играли на волшебных лирах, а гномы ковали волшебные мечи, чтобы сразить вечно злых драконов, а интриги при любых дворах всегда соответствовали благородному, неукоснительно соблюдаемому этикету, то нам такой эскапизм был во многом чужд. Мы хотели не волшебной дверцы, которая бы уводила в райские миры страны Никогда-Никогда, независимо от того, жил ли там Питер Пэн или Арагорн и Гэндальф. Мы не хотели убегать из этого мира, мы хотели, чтобы он изменился, радикально, здесь и сейчас. Нам была нужна в самом буквальном смысле этого слова «чума на оба ваших дома».
На место Толкиена, которого читали уже скорее по традиции, не находя в нем исполнения и половины терзавших нас фантазий, встали совсем другие авторы: цинично-саркастичный Сапковский, мистический и запутанный Муркок, литературно бездарный, но гениальный конструктор миров Перумов. Их вселенные привлекали своей неоднозначностью, многообразием, постоянной сменой игроков на ролях «добрых» и «злых», своей удушающей трагичностью и безысходностью.
Но самым главным, самым привлекательным в них было абсолютное одиночество героя. Фродо даже в самый крайних, исключительных случаях никогда не остается один, есть те, кто поддержит, поможет, найдет и спасет, возьмет на себя его ношу. Нашим «героям» полагаться было не на кого, это всегда были волки-одиночки, которые надеялись только на себя, свои навыки и свою удачу.
В этом плане они были такие же, как и мы. Мы тоже хотели идти сами своей дорогой, прорываться вперед без чьей-либо помощи. И ненавидели это неизбывное чувство чьей-либо преследующей нас поддержки. Ненависть к окружающему нас миру питала себя не в том, что окружающее нас так мало походило на рай, наоборот, мы жаждали ада, всеохватывающей Зоны из «Пикника на обочине».
Вот если бы ядерный удар или какая-нибудь смертельно опасная болезнь сделали каждый день, каждый миг нашего существования, стоящим борьбы за жизнь, заставили бы работать умом и телом 24 часа в сутки, только чтобы выжить и продержаться, чтобы всюду окружали опасности – это было бы то, что надо. Никто, разумеется, не сомневался в своей избранности, том, что он выживет в этой катастрофе, сможет преодолеть все беды и невзгоды. Казалось лишь, что окружающая действительность не дает нам ответить на зов