Приемная архиерея.
Епархиальный совет.
Основные вопросы разобраны. Циркуляры прочитаны. Благословения и указания розданы.
Идут мелкие междусобойчики между священниками и частные реплики Владыки. Раздача обязательных журналов и откровенное поглядывание на громадные черно-белые часы над входной дверью.
Владыка: Еще вопросы есть?
Тут ошибаться нельзя.
Если вопрос есть и он несущественен, схлопочешь от архиерея, если серьезный и надолго, то достанется после Совета от любвеобильных сослужителей.
Тишина.
Готовимся встать для "Достойно есть".
Владыка: (глядя на одного из благочинных)
- А скажи-ка мне, батюшечка, ты чего это не всех ветеранов войны в списки включил?
- Всех, Владыка!
- Как же всех, когда один из них в епархию приехал и жаловался секретарю, что его ты отказался записать.
Секретарь епархиальный:
- Приезжал дед. Панасюк фамилия. Плакался. 90 лет старику...
Благочинный (волнуясь):
- Так он не ветеран!
- Как не ветеран? - возмущается архиерей.
- Владыченька, так он не за наших воевал.

Хохот епархиального Совета.

Владыка (сквозь слезы):
- Общем ты ему скажи, если признает войну Великой Отечественной, то запишем в ветераны....

«преддверье покаяния, предпразднство
воздержания, предпутие поста»

Когда в прощеное воскресенье православные испрашивают прощения друг у друга, то в ответ слышат:
- Бог простит, и я прощаю.
Именно изначально «Бог простит», а уж затем собственное извинение. Иначе и быть не может, потому что это очень тяжело для человека – взять и простить. Обычно лишь дежурное: «Я зла него не держу», а вот что бы забыть и не вспоминать о боли тебе причиненной не получается. Это сверх наших сил. Все равно напомнится и сердце кольнет несправедливость или безвинное обвинение. Разумея, что трудно вытравить память о несправедливости, что она имеет свойство раз за разом напоминать о себе, мы именно и говорим в начале «Бог простит». Только у Него, у Спасителя, хватит прощения на всех…
Почему же так трудно дается прощение и столь тягостно перенесение винных и невинных скорбей? Ответ прост и для собственного «я» крайне неблагозвучен: желание обличать и клеймить брата своего за его реальные или мнимые грехи укоренено в каждом из нас. Попрекать, укорять, винить и воспитывать стало любимым занятием. Этот грех – сладок. И если не будет рядом близкого человека, или соседа с соседкой то мы тут же переходим на обличение дальних: Молодежь – развращена, врачи и судьи – взяточники, начальники – глупы и самолюбивы, правительство – непрофессионально и сребролюбиво... и так далее и тому подобное…
Хотя – молодежь мы сами такой воспитали, а врачи с судьями уже не один раз прямо или косвенно нас с того света вытаскивали, да и начальники с правительством нами же и избраны.

Есть еще один риторический злободневный вопрос: откуда приходит и почему так комфортно устраивается в душе нашей это желание осуждения иных? Ответ дан уже давно и заключен он в словах апостольских:
Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1Ин. 2,15- 16)
Любовь к миру, упоение благами этого мира, ежедневное стремление к телесным услаждениям и есть то уютное кресло, в котором столь уверенно и по-хозяйски сидит в нас осуждение и обвинение. И не приведи Господь, покуситься хотя бы на малую толику нашего собственного любимого «я», тут же камни осуждений и булыжники обвинений полетят в обидчика. Хотя, как часто бывает, «обидчик» и не виноват вовсе или по нашей вине стал таким «плохим и нехорошим».
Есть такая популярная, к месту и ни к месту применяемая библейская фраза: «Время собирать камни». Так вот, прежде чем собирать камни для возрождения утерянного, забранного и разрушенного надобно выбросить глыбы греха из своего сердца.
Наверное, многие помнят старую притчу о том, как однажды приехал на рынок крестьянин по делам своим хозяйским. Привязал лошадь с повозкой там, где полагалось, да пошел за нужным ему товаром.
Около привязи подростки баловались (они всегда во все века балуются, когда без пригляду остаются). Наносили они крестьянину в повозку валунов каменных, да сверху попоной прикрыли.
Вернулся хозяин. Мешок с покупками в телегу бросил, лошадь отвязал, вожжами подергал, поехали, мол. Стоит кобылка. Дернулась и ни с места. Кнута безвинно получила, брани наслушалась, да что толку? Не хватает силы лошадиной…
Лишь глянув внимательно на телегу, понял крестьянин, что зря животину вожжами, да кнутом хлестал. Поругался еще хозяин маленько, валуны каменные сгрузил и домой отправился.
Прошло много лет. Перед очередным постом, в один из вечеров, постучались в избу к крестьянину четверо уже не молодых, седовласых человека. Бухнулись на колени, да и просят прощения, за ту давнюю и далекую, глупую «шутку».
Улыбнулся хозяин, с колен гостей поднял, да и сказал: «Вы вот почти всю жизнь свою камни эти в душе носили, а я их еще тогда, на базаре, выбросил из своего сердца».
Вот и нам нынче предстоит – выбросить то, что сердце отягощает и от Бога отделяет. Сложно это. По многим причинам. И первая из них та, что камни греха стали необходимым приложением собственной повседневности. Загрузили мы ими повозку тела своего и, задыхаясь от болячек, от них произошедших, тащим этот груз из года в год до самой ямы… Хотя там камни не нужны. Землей обходятся.

Прощенное воскресенье. Затем Великая Четыредесятница. Пост.
Уже нынче священники и храмы, к концу службы будут в темных облачениях покаяния, чтобы через 47 дней в Великую Субботу переоблачиться в белый цвет очищения, а затем, на следующий день, засверкать радостными красными пасхальными ризами.
Надобно, что бы и души наши, нынче темные от струпьев грехов, стали к Христову Воскресению «паче снега убеленными», поэтому и звучит в этот день в устах Читать далее...

Во времена хрущевские он был в членах комиссий, которые закрывали церкви.
Нет, не инициатором и агитатором борьбы с «мракобесием», а лишь рядовым исполнителем, которые занимались переписью изымаемого церковного имущества, передачей его еще оставшимся приходам или в музеи, или присутствовали при сожжении все тех же «предметов культа пришедших в негодность», «невостребованных» и «ненужных».
Он подчинялся безоговорочно власти. Это подчиненность и сейчас можно увидеть, когда в храм или на церковный двор заходит кто-либо в военной или служебной форме.
Если есть петлички или, тем паче, погоны выражение лица Старосты становится пугливо-подобострастным и он, как и в те, давно ушедшие времена, готов выполнять и исполнять…
- Филиппович, вы зачем открыли все кладовки и подсобку? – спрашиваю у старика, униженно заглядывающего в глаза зашедшим бутафорским казакам.
- Сказали, отец Александр.
- Да гони их отсюда. Пришли молиться, пусть молятся, а нет то вот им Бог, а вот порог.
- Как же, как же, отец. Ой, неприятности будут.
Или, не столь давно, поменялся в Налоговой очередной начальник и в служебном рвении решил церковные приходы «проконтролировать», и необходимыми, с его точки зрения, налогами обложить.
Приезжаю в будний, неслужебный день в храм: суета на церковном дворе. Перепуганный Филиппович свечную лавку открыл, недавно привезенный из епархии «товар» из кладовки повытаскивал и виновато-подобострастно пред двумя тетками отнюдь не православного имиджа объясняется.
Спрашиваю, мол, дело то в чем? Что за шум без настоятеля и кто имеет право, кроме епархии (которая, к слову сказать, никогда этим не занималась) нас тут контролировать?
Две налоговые леди, брызжа слюною и потными лбами, начали доказывать свою значимость, нужность, необходимость и грозность. Филиппович с каждым их аргументом становился всё болезней, ниже и мертвее, плохо же ему стало совершенно, когда я (прости меня Господи) гаркнул на зарвавшихся мытаревых баб: «Пошли вон отсюда!»
По-моему, неделю после этого случая, староста на приход не приходил, ждал, когда арестуют или, по крайней мере, снимут батюшку «с должности».
Так ведь не только не приходил, еще и в епархию поехал, владыке доложиться, что он власти подчинился, а такой-сякой протоиерей супротив был. Жаль Владыка не принял, пришлось секретарю объясняться.
*******
А ведь были в прошлом интересные годы у моего нынешнего активного прихожанина.
Почти 15 лет староста в городском храме. В том, куда свозили старенькую утварь, облачения, иконы и прочее немудреное, часто обветшавшее церковное имущество, закрываемых со скромной помощью Филипповича, храмов и церквей.
Великой силой «служения» обладал он в те года, вплоть до снятия неугодных священников, распределения церковного дохода и даже панихидных продуктов.
Именно его докладные записки рассказывали о «тайных» крещениях и отпеваниях, которые, в те времена, надобно было обязательно регистрировать и которые вне храма настрого были запрещены.
Именно ему была поручена «миссия» нести в идеологический отдел горкома будущую священническую проповедь на ближайший праздник или воскресение на «утверждение».
И еще много было «обязанностей» у тогдашнего старосты…
И при всем этом, Филиппович – верующий человек.
На всех службах – справа у окна. Причащается часто. Практически каждый день что то по церковному хозяйству «колотится», да и возрождение нашего прихода не без его активного участие произошло. В изначальной «двадцатке» - он один из первых и в прямом, и в трудовом, и в прочих смыслах.
Но два-три раза в год, особенно в дни постовые, вспоминаются, видимо, Филипповичем времена прошедшие, когда СТАРОСТА «вязал и разрешал» и я опять жду, нового искушения, да и неприятностей.
Давно он уже не староста и даже не председатель церковного Совета (наименование какое то советское), но забирать у него ключи от церковных подсобок не буду. Помрет старик.

Морозы в нынешней зиме, как будто старые года вспомнили. Трескучие. И снега привалило столько, что старики между собой никак к консенсусу прийти не могут, при Хрущеве подобное было или уже при Горбачеве.
Деду Федору подобная погода никак не нравилась, потому что вся его теория о скором «конце света» и грядущем антихристе рассыпалась в прах. И не мудрено. Ведь главным аргументом и доказательством «последнего времени» были, по мнению деда, изменившиеся климатические условия и теория всеобщего потепления. С придыханием вещал сторож церковный, что от отблесков огня адова и костров для грешников уже тает Арктика вместе с Антарктикой, а молодежь сама того не ведая почти голяком ходит, пупки в наружу выставив. Все сходилось и подтверждалось у церковного оракула, но лишь до этой зимы. Рушились доказательства…
Со скорбным раздражением захлопнул дед Федор исчерканную карандашом книгу о скором втором пришествии, и, увидев, что уже совсем рассвело, влез в валенки и пошел дорожку к храму чистить да врата церковные открывать.
Должно заметить, что храм, где готовился к ссудному дню дед Федор, был старым, годы лихолетья переживший и из-за музейного советского прошлого в сохранности выстоявший. Даже колокольня уцелела вместе с капитальным кирпичным забором с колоннами и чугунными решетками-пролетами. Пережили всех и вся и литые ворота с вензелями, открывать и закрывать которые, наряду с другими послушаниями, должен был именно приходской сторож.
Снег, тихо падавший вечером, от жесткого ночного мороза был как пыль и убирался легко. Быстро расчистив путь к паперти дед Федор увидел, что у ворот уже стоит Дарья, прикрывая руками в вязаных перчатках нос и щеки, и отплясывая ногами сложную танцевальную композицию, так как современные «зимние» сапожки на подобные зимы никак не рассчитаны.
Вообще то, к Дарье дед относился положительно. Хоть и молода девка, но скромна, одета подобающе и на колокольне такие коленца отзванивает, да переборы отыгрывает, что невольно о Боге вспомнишь и перекрестишься. Вот только одно смущало: не правильно это, девка – звонарь, не бабье дело колоколами управлять. С этим непорядком сторож уже практически смирился, да вот давеча расстроила Дарья деда непотребством современным. После всенощной от колокольни ключи в сторожку занесла, а в ушах у нее наушники с проводами торчат. Хотел дед Федор тут ее и отчехвостить, что сатанинские побрякушки на себя одела, да промолчал. Лишь укоризненно глянул и буркнул утверждающе: «Ох, гореть тебе, красавица, в пламени геенском». Дарья, зная апостасийные наклонности приходского деда, смиренно промолчала, лишь только взглянула удивленно и убежала.
Федор неторопливо, явно показывая, что память вечернюю у него еще не отшибло, пошел к воротам, доставая из ватных штанов большой древний ключ, привязанный для безопасности от потери к собственному поясу. Открывать и закрывать врата дед любил и творил сие действо торжественно и с большим значением, недаром настоятель за глаза сторожа апостолом Петром величал. Дед об этом знал и, в принципе, больших возражений к данному определению не имел.
Замок на воротах, по всей видимости, был ровесник храма. За древностью лет он уже вполне стал ценностью музейной, но функции свои выполнял исправно и никогда не подводил. Но день, видно, не задался с утра. Замок отказал. Он не хотел открываться, несмотря на все дедовские ухищрения, причитания и взывания…
- Дашка, - вскричал расстроенный сторож, - молись Богородице Иверской, Она, Вратарница, поможет.
Молитвы пред иконой Иверской Дарья не знала, поэтому читала все, что связано с Девой Марией, но по такому холоду лучше всего у нее выходило протяжно-заунывное «Царице моя Преблагая…».
Дед Федор, не прекращая попыток открыть замок, скороговоркой ругался набором из четырех слов, которыми всегда бранятся все православные сторожа: "окаянный, искушение, вражина и нечистый попутал». В лексиконе деда встречались выражения и покрепче, но с ними дед усиленно боролся последние три десятка лет.
- Замерз видно, вражина – резюмировал Федор и шустро, покряхтывая от холода, посеменил в сторожку за бумагой. Замок отогревать.
Бумага в сторожке водилась в виде пророческого издания газеты «Сербский крест» и столь же необходимого в деле подготовки ко гласу Трубному ежемесячника «Русь Православная». Покусится на данные «откровения» дед Федор никак не мог, поэтому для растопки набрал ворох использованных поминальных записок.
У ворот уже стояло два десятка пришедших на службу прихожан, в большинстве своем, женского полу. Читать молитвы, глядя на не открывающийся замок, они как то не были приучены, поэтому судачили о холоде и безобразиях, которые вот уже и до храма Божьего докатились. Рассуждения эти дед Федор прервал и потребовал молитвы, пока огонь от Читать далее...

На углу улочки, а их всего две в этом селе, стоит с закрытыми ставнями дом, пугающий меня сегодня.
Когда Харитоновна жила в нем, все вокруг было старенькое, но живое и веселое. Даже собака с архаической кличкой "Шарик" обладала добрейшим характером и не брала пример с окрестных псов, которые увидев меня в рясе, устраивали повальную брехаловку с завыванием и клацаньем цепей.
Отошла ко Господу Харитоновна весной, после Пасхи. Я, как всегда после причастия (последний год дома ее причащал), бодро сказал чтобы до Троицы помирать не вздумала и она, ранее при определении мною сроков, говорившая:
- Как благословишь отец Лександра, - теперь ответила:
- На то Господь есть, сроки давать.
Не придал я большого значения словам бабули, а она возьми и помри до Троицы.
Когда приехал отпевать, а по всей хате фотографии наши церковные расставлены, как мы храм в начале 90-х строили. Харитоновна тогда каждый день за пять километров на стройку прибегала и успевала все.
Мне иногда казалось, что без Харитоновны действительно не может твориться ничесоже. Даже, когда меня в течение двух-трех месяцев маститый священник уговаривал перейти в город, а приход отдать его сыну, Харитоновна прознала об этом и выставила "архизаслуженного" протоиерея за дверь.
На полиелее, Харитоновна всегда стояла у окна, по правую руку и вместе с хором пела, вернее, подпевала. До дня нынешнего ее тихий мягкий голос слышен:
- Молитвами Богородицы, Милостиве, очисти множество согрешений наших...

Пугает меня дом брошенный...
Не за Харитоновну и душу ее боюсь, а за свою будущность страшусь. Ведь Харитоновна тихо пела, но вся ее жизнь эта тихая песня-молитва, поэтому и все что окружало ее было добрым и красивым.
Я же .... и говорить то не хочется, не то что писать. С криком встаешь, с криком спать ложишься, постоянно торопишься, и поэтому ошибаешься. Суета грехи нагоняет, да видимость добра им создает.

Так хочется услышать:
-Отец Лександра, як цэ трапылось? Грих то якый!

Отпевал сегодня старушку в селе, которое и селом уже назвать-то нельзя.
Полторы улицы, с тремя десятками домов, где живут и столькими же брошенными хатами. Казалось бы и прудик есть и балка поросшая лесом рядышком, и земля плодородная, да и усадьбы с садами богатыми... а не живут.
Пусто.
Поземка по пустым дворам бродит, ведро дырявое по улице гоняет.
Грустно все. Удручающе.
На похоронах несколько бабушек, пару дедов, да родственников немного.
Рядом с покойницей, сестра ее на палочку оперлась и горюет потихоньку.
К концу моей заупокойной службы начала возмущаться, что Бог несправедлив.
Спрашиваю у нее, мол, зачем Бога винишь да ругаешь?
Она в ответ:
- Младшую, Евдоху вот прибрал, а меня старшую сестру оставил. Несправедливый Бог. О чем Он там думает?
Посмотрел я на бабулю сокрушенно. Вздохнул.
А что делать осталось, если особенно и сказать-то нечего?
Только вот рядом с гробом, крест кладбищенский стоял, а на нем года жизни усопшей выжжены: 1913-2008.

Сколько лет старшей Марии не спрашивал.
Расчувствовался.
Иконку ей благословил и попросил до Красной горки не помирать. Мол, дело у меня к ней есть...
Обещалась.

[522x699]

ретроспективные заметки к юбилею

 

         Епархиальное управление тогда еще Донецкой и Ворошиловградской епархии состояло из одного небольшого здания, в котором как-то вмещались и епископские покои, и приемная, и кабинет секретаря, и бухгалтерия. Импозантный дом, хотя и находился  в старом купеческом районе Луганска, к 90-ым годам прошлого века выглядел  заброшенным, мещанским и унылым. Во дворе, где располагался центр всего православного Донбасса, за железными воротами, с правой стороны, напротив владычных «хором», тянулся длинный сарай, под гордым названием: «епархиальный склад». Еще одно продолговатое жилище, создавало в епархиальном дворе незавершенную букву «П» и вмещало в себе комнатку для приезжих, квартиру епархиального секретаря и гараж, в котором гордо возвышался черный «ЗИЛ» времен раннего Хрущева или позднего Сталина, проедавший своим ремонтом и потреблением топлива значительную часть епархиального бюджета.

         Вот и все управление… на крыльце которого, в те, первые годы возрождающейся Церкви, вполне бы уместилось все священство двух областей и еще оставалось бы место для регентов, алтарников и псаломщиц.

         Владыка, имея титул: «Донецкий и Ворошиловградский», больше все же полюбил патриархальный Луганск. Полумиллионный город оставался в тени  юзовских, горловских и макеевских терриконов, промышленности и современности, но все же географически возвышался над оставшимися приходами, вынесшими лихолетья гонений годов 60-х и десятилетия государственного презрения остальных времен развитого социализма.

         В Луганске, не столь далеко от центра и самой епархии, был много претерпевший и выстоявший Петропавловский собор, который, как тогда казалось, и стал главным аргументом в выборе епархиального центра, но сейчас по-иному думается. Скорее всего, знал и понимал Владыка, что не пройдет и двух лет, как станет вторая кафедра - первой. Так оно и случилось. Изначально вернули Луганску его исконное имя, а затем образовалась и новая церковная административная единица: Луганская и Старобельская епархия.

         Случайностей, как известно, не бывает. Но до дня нынешнего удивительна последовательность событий, приведшая меня к Владыке Иоанникию…

         Все началось с аввы Дорофея. Вернее с его книжки: «Душеполезные поучения».

         По сути, эта книга, выпущенная большим тиражом в Оптиной Пустыни, стала началом возрождения издательской деятельности Церкви. Даже Троицкая Сергиева Лавра не могла в то время выпустить «увесистый» томик святоотеческих поучений. Опасались издатели, не переменится ли погода за кремлевской брусчаткой…

         Именно за этой книгой и заехал в Оптину епархиальный секретарь из Луганска, который оставшись в монастыре на раннюю литургию, ночевал в издательском отделе. Там, в то время, трудился и я. Утром, после службы, загрузили мы машину секретаря архиерейского книгами, а он возьми и скажи:

         - Ты бы ехал к нам. Священники нынче нужны.

         Духовник монастырский был рядышком и все слышал. Он же и ответил:

         - Приедет.

         Вот и поехал. По

Читать далее...

[395x527]

Когда то была зарисовочка, называлась «Смешинка попала». Вот она:

 

            На литургии два алтарника, Возраст обоих в районе 14. С утра улыбчивые, тем более сам этому посодействовал разговором о школьных делах одного из них, взорвавшего какую-то колбу на химии, о чем мне не преминула доложить учительница, наша прихожанка.

            Обозвал Александра (младшего) «террористом», спросил Володю (старшего), мол, как у тебя успехи? Тот заявил, что от «одного до двенадцати» (у нас двенадцатибальная система оценок знаний).

            Пора было начинать служить, а в алтаре никакой серьезности, сплошные смешки, переходящие в активный смех...

            Прикрикнул.

            Успокоились, но не совсем. Раз за разом приходилось зверски взглядывать то на одного, то на другого, останавливая не в меру разошедшихся пономарей. Тут еще записка о упокоении «помогла». Который раз приходит.

            Дословно: «Упокой Господи мужа моего Трофима со сродниками его злыднями».

            Никакой молитвенности в алтаре не устанавливалось, хлопцы продолжали раз за разом прыскать от смеха, насобирав за это по паре кафизм и по десятку поклонов...

            Дело к Великому входу.

            Стараюсь сосредоточится, на пономарей уже смотрю аки на аспидов, возгласы и прошения растягиваю - общем, всем видом выражаю крайнее неудовольствие.

            Заканчивается Херувимская.

            Беру с жертвенника Дары.

            Пономари впереди со свечами.

            Чинно выходим, и тут старший, который Владимир, цепляется на солее за ковровую дорожку, спотыкается и перебирая ногами, согнувшись, выставив вперед свечу летит в храм, стараясь не упасть...

            Остановился в районе центрального храмового аналоя.

Читать далее...

Конечно, советы давать легко, но давайте вернемся к нашему детству, давайте вспомним, чем и как жили мы в те года, когда не детей своих и внуков в школу провожали, а сами в нее ходили. Отбросим политику и идеологию того времени, исключим ленинские зачеты и декламацию очередного стишка об Ильиче. Что же запомнилось?

            Раньше, чем я узнал правила арифметики, научился читать, да и вообще понимал, сколько мне лет, я знал и до дня сегодняшнего помню:

… Ехали медведи на велосипеде…

…  Надо, надо умываться
      По утрам и вечерам…

   
…У меня зазвонил телефон.
     - Кто говорит?
     - Слон.

 

...Три девицы под окном, пряли поздно вечерком....

 

... Однажды в студеную, зимнюю пору,

    Я из дому вышел, был сильный мороз....

 

            Вот, где начало доброты, мудрости, человечности, а ведь все это ныне стоит на полках книжных магазинов и киосков, причем в красочном и без купюр в тексте оформлении.

            Ребенку невольно бросится в глаза, что в мудрых старых сказках, слово «Бог» написано с большой буквы, и что Герда спасла своего Кая не только любовью, но и чтением молитвы «Отче наш». Пред нами кладезь мудрых книг, которые надо читать! Именно в книге, а не в популярном видиофильме обретаются понятие любви, верности и сострадания. Именно шелест страниц даст желание к знанию и научит разбираться, где примитивизм и пошлость, а где дыхание души и источник лучезарной любви к окружающему миру.

[480x561]
Какие праздники принесло время новое?
Вопрос не риторический по причине особого отношения к праздникам на Руси, тем более, что само слово «праздновать» от славянского «праздный» происходит, обозначающего отсутствие, в день сей, работ и забот повседневных.
Во времена уже далекие, когда к Богу относились как к объективной реальности, а не как «к чему то там в душе» - любой праздник имел смысл религиозный, верой православной определенный. Это отнюдь не означало, что ограничивался он лишь службой церковной, благочестивой беседой да чтением житий святых. Праздновать у нас любили, умели и к этому готовились. Иногда, правда, с широтой души русской и с молодецкой удалью не справлялись, хлебосольством пренасыщались, что влекло за собой ситуации, на которые затем, вздыхая укоризненно, указывал Правительственный Синод вместе с епархиальными консисториями. Но ведь иначе и быть не могло по причине обилия застольного и ментального национального вопроса-утверждения: «Ты меня уважаешь?».
В любом случае, каждый праздник года, был особенен, отличен и духовно наполнен. Он был событием многогранным и знаковым. Недаром и отсчет велся: «после Пасхи», «к Троице» или «на Покрова».
Новое время – новые веяния. Большевики, наглой хитростью, откровенным обманом и западной беспринципностью взявшие власть, пытаясь хоть как то утвердиться, изначально даже в календари свои, наряду с днем революции и парижской коммуны, Рождество и Воскресение Христово включали. Затем, подобное «сочетание» материализма с идеализмом кануло в лету, но принципы организации дней торжественных на манер церковных праздников остался и всегда присутствовал. Да и не могло быть иначе, так как всем известно, что у нас любое торжество без душевности не бывает, а душа для народа нашего понятие не только многогранное, но и всеобъемлющие. Недаром говорится «Душа – всему мера».
Время, до трубы ангельской вечно, но скоротечно. Идеологии же, сколько их всемирно-историческими не определяй и каких идолов их поддерживающих не воздвигай, имеют свойство неожиданно и бесповоротно заканчиваться. Причем пришедшие на смену новые «общественно-политические формации» обладают постоянным свойством возглашать при своем начале библейскую истину: «Время собирать камни».
Вот, правда, к камням этим, своим, родным и знакомым постоянно прибавляются валуны иных народов, с земель тех, которые, скажем так, особой любви к нам не испытывают и имеют маниакальное желание переделать нас на свой манер, причем с условием нашей постоянной второсортности…
Для данной задачи – привнести чуждое, экономики не достаточно, надобно мировоззрение поменять, то есть, говоря простым языком: в душу влезть, а так как душа наша по умолчанию к праздникам неравнодушна и на них имеет свойство «распахиваться», то именно новые празднества и сорганизовать.
Вот и пришли к нам с тех мест, где душа уже давно в полном загоне и балом правит эпикурейство вместе с гедонизмом «праздники», которые без кавычек и писать то рука не поднимается. Я имею ввиду, прежде всего, сатанинскую оргию под название «Хеллуин» и пресловутый «день святого Валентина». Если первый – откровенное торжество князя мира сего, то второй пытается фразами о любви, красоте и верности прикрыть свою откровенную сексуальную сущность, где в центре не любовь, как таковая, а половое влечение и влюбленность.
Сколь бы рьяно и «обоснованно» не возмущались поклонники данного мероприятия вместе с торговцами и коммерсантами, нашедшими в данном «праздновании» еще одну золотую денежную струю, но все их аргументы опровергаются одним символом данного «праздника». Рассылаемые с примитивными, плоскими, банальными, а иногда и откровенно глупыми поздравлениями «сердечки» есть ни что иное, как вид женского (простите меня православные) зада в определенном положении…
Ясно, что назвать данный «праздник» именем женской задницы, даже при нынешней развращенности, все же неловко, вот и придуман миф, которого не было и святого которого не существовало. Сколь не перебирай агиографические фолианты христианских церквей, нет в этот день (и соседних с ним) такого подвижника с таким житием. Выдумка это. Откровенная и наглая.
Иное в феврале, бывало. Именно в это время, в века давние, в Римской империи буйствовал фестиваль эротизма Lupercalia, который был посвящен богине «лихорадочной» любви Juno Februata. Вот откуда растут корни данного мероприятия, охватывающего с каждым годом все большее число наших с вами соседей, друзей и родственников.
Печально и досадно, что уже привыкнув доедать остатки пищи от наших новых друзей с запада и донашивать их обноски, мы еще решили, по их же примеру, убрать из себя то, что в корне отличает нас, что дает нам реальную возможность жить вечно, что является непреходящим достоинством – нашу собственную душу.
О какой «спадщине» или каком наследии мы можем говорить если Читать далее...

«Любое хорошее дело без искушений не бывает». Знакомо утверждение?
Хотя многие смущаются, почему Господь попускает? Ведь нужное и доброе сделать пытаешься.
А ведь все просто: для благополучного завершения задуманного нужно не только телесно потрудиться, но и духовно превозмочь.
Лукавый не суется туда, где делают не думая или думают не делая, а вот там, где симфония телесного с духовным определяется он тут как тут. Понимает, что ему еще одна досада достанется, вот и вредит.
Господь же попускает искушениям на нас покушаться лишь для того, что бы мы таланты свои преумножили, новый опыт обрели. Что бы не было обреченного: «Сила есть ума не надо», а было: «Без ума и труда – не будет плода».

[492x698] В одной деревне жил священник, и был у него кот. Священник кота очень любил, поскольку был одинок. И вот однажды вечером он не обнаружил своего питомца в доме, естественно, забеспокоился и бросился его искать. Нашел довольно быстро, поскольку домик и участок у него были скромные. Кот залез на верхушку дерева и сидел там, блестя глазами. Видимо, собака загнала.

Увидев хозяина, кот жалобно замяукал, да так, что сердце у того защемило от жалости. Но как снять испуганное животное? Уговоры и заманивания не помогали...

Но мы, слава Богу, не в средневековье живем. Священник придумал такой ход: привязать к дереву веревку и с помощью машины наклонить его к земле. Кот или сам спрыгнет, или хозяин собственноручно его возьмет.

Веревку, конечно, привязали, и дерево машиной наклонили. Да вот только прочность веревки в расчет не взяли. В общем, веревка лопнула в момент близости дерева с землей. Рогатка получилась еще та! Кот улетел в мгновение ока. Священник с его слабоватым зрением так и не понял, куда же делось животное.
А по соседству со священником жила женщина с маленькой дочкой. Дочка частенько просила у мамы разрешения принести в дом какую-нибудь зверушку. Но зачем маме лишние проблемы? И так забот хватает!
В тот вечер дочка опять завела свою жалобную песню:
- Мамочка, давай возьмем кошечку...
- Нет, доченька, мы не можем себе этого позволить.
- Но ведь я очень хочу, я себя хорошо веду...
Мама призадумалась: ребенок и в самом деле – чуть ли ангел, не кричать же, как Жеглов "Я сказал!".
И решила эту проблему возложить на Бога:
- А ты, доченька, помолись, попроси у Господа кошечку. Если ты заслуживаешь, то Он обязательно ее тебе пошлет.
Послушный ангелочек преклонил коленки и направил мольбы Богу. После окончания этого таинства в раскрытое окно влетел тот самый котяра, которого священник пустил по стопам Гагарина. Мама была в шоке.
Дальнейшая судьба кота мне неизвестна.



Священник Александр ШРАМКО

LI 7.05.22

тронул этюдик....
вот только не помню чье это сочинение

Душа на самом деле очень маленькая. Размером примерно с пятку. Особенно если свернется клубочком и сделает вид, что ее там нет. В пятку душа прячется потому, что пятка - это кость! Ну что же может случится с такой крепкой и твердой костью? Вот душа и отсиживается там, как в окопе.

Во все остальное время душа бродит по организму и занимается всяким разным. Обычно она карабкается на самый верх, в голову, сидит там и смотрит в окошки. Именно поэтому и говорят, что глаза - это зеркало души. Хотя врут, конечно. Ну какое это зеркало, когда окно? И в нем душа светится. Маленькая, улыбчивая и довольная.

Правда, она не всегда бывает такой. Иногда на нее находит и душа стоит посреди организма, такая возвышенно-трагичная, и завывает стихи. Хорошие или плохие - это уже как кому повезет. Он этого внутри бывает такой холодок и странное чувство. Глупые люди думают, что это от голода и бросаются есть. Все это падает на голову возвышенной душе и она, обкиданная жёваными макаронами и облитая чаем, очень обижается.

Но чаще у души бывает хорошее настроение. Если ей хорошо, если она насмотрелась в окошки и довольна собой и жизнью, душа становится ровно посередке и начинает петь Песню. Остановитесь на секунду и прислушайтесь. Слышите тоненький радостный голосок? Это она :)

(с)

Дано: красное, рогатое, с копытами и хвостом, креста боится.

Ответ предопределен? Отнюдь

Быть может, это всего лишь покрашенная красной краской корова, которая в телячестве, жуя кладбищенскую травку, так треснулась об крест, что навсегда запомнила.

 

не надо всюду искать рогатых

 

:0)

 

Большая, красивая церковь. Дорогие иконы,  великолепный хор, торжественное богослужение, благочестивые прихожане. Вдруг во время службы настоятель  замечает в последних рядах прихожан современно одетую девушку, в брюках и без платка.

Сразу после службы священник подходит к девушке.

-  Я рад, что вы пришли в нашу церковь. - промолвил кротко пастырь, - Но, пожалуйста, перед тем, как придти в следующий раз, помолитесь и попросите у Бога совета, как вам следует одеться!

Через неделю священник снова  замечает ту же девушку. И на опять одета так же, как в прошлый раз, опять в брюках и с непокрытой головой. Кроткий пастырь еле сумел довести службу до конца и сразу подошел к девушке:

- Разве я не говорил вам помолиться и спросить у Господа, что следует надеть в церковь?

- Да, говорили.

- Вы помолились?

- Да, помолилась.

- И что же Бог ответил вам?!

- Ну, Он сказал, что не знает, так как ни разу здесь не был...

[показать]

Человек в этом мире рождается трижды: физически - когда приходит в этот мир, духовно - в таинстве крещения, и, в третий раз - когда душа выходит из тела в потусторонний мир. Но ведь в потустороннем мире мы хотим жить, развиваться, творить. Не так ли?
Это возможно лишь тогда, когда освящение сходящие ныне на воду, освятит наше сердце, когда агиасма сделается для каждого из нас «источником вод, текущим в жизнь вечную», то есть когда сама душа станет криницей из которой истекают кристаллы чистоты, любви и утешения.
Каждый из нас – источник.
И пусть он будет таким, что бы каждый, приходя к нему получал что-то новое, нужное и доброе.
Это возможно. Господь дал нам такую возможность…
С Праздником!

к завтрашней проповеди...

Преблагословенная Дева Мария, взяв Богомладенца Христа, в сопровождении праведного Иосифа направилась в Египет. Для тех, кто встречал Их по дороге. Они были простыми беженцами - и как таковые подвергались многим опасностям. Но Господь хранил жизнь Святого Семейства, и недобрые люди либо обходили их стороной, либо, в конечном счете, умилялись и не причиняли Странникам никакого зла. Предание говорит, что некий разбойник, окружив Семейство со своими товарищами, увидел Божию Матерь с Ребенком на руках, вложил меч в ножны и сказал: "Если бы Бог принял на Себя тело человеческое, Он не мог бы быть прекраснее этого Младенца". Предание добавляет, что это был тот самый благоразумный, покаявшийся в своих грехах разбойник, которого распяли на кресте на Голгофе, с правой стороны от Господа. Именно ему сказал Спаситель: "Ныне со Мной будешь в раю". Разбойник оказался настоящим человеком.

Христос Рождается!
Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума...

Свет разума! Именно тут -  извечный бой против христианства и Христа.

И не только с теми, кто считает, что для веры разум не нужен, и не с теми, кто до дня нынешнего уверен, что христианство – религия несостоявшихся личностей, не нашедших своего места в мире. Нет! Этот примитивный атеизм просто глуп.

Бой на более высоком уровне, на том, где противостоят извечные противники:

гордое «Я» и смиренное - «я с Богом».

Оттого и злобствует «Я» из века век из поколения в поколение, что остается несостоятельным пред смиренным Младенцем, нашедшим для своего рождения лишь пещеру, но воссиявшим из нее светом той Истины, которую превозмочь невозможно.

Нельзя стать выше Его, но можно быть с Ним, причем это бытие с Богом есть бесконечное творческое совершенствование, это вечное постижение нового и неизведанного.

Гордому «Я» необходимы годы борьбы, труда тяжкого, соперничества, лукавства, политики и частенько - откровенного предательства, что бы лишь на мгновение утешить свою гордыню.

Смиренному же «я с Богом» надобно сегодня ночью подойти тихонько к скромному укрытию для скота, где родился Христос, приоткрыть полог, взглянуть на родившегося Младенца и просто порадоваться вместе с Его родителями и…. оставить эту радость с собой навсегда.

Больше ничего и не надо.

 

Христос рождается — славите! Христос на земле — встречайте! Христос с небес — возноситесь!