Нет, ну это уже судьба - снова желтый!)))))))
Все королева
Она родоприемница у фей,
А по размерам - с камушек агата
В кольце у мэра. По ночам она
На шестерне пылинок цугом ездит
Вдоль по носам у нас, пока мы спим.
В колесах - спицы из паучьих лапок,
Каретный верх - из крыльев саранчи,
Ремни гужей - из ниток паутины,
И хомуты - из капелек росы.
На кость сверчка накручен хлыст из пены,
Комар на козлах - ростом с червячка,
Из тех, которые от сонной лени
Заводятся в ногтях у мастериц.
Ее возок - пустой лесной орешек.
Ей смастерили этот экипаж
Каретники волшебниц - жук и белка.
Она пересекает по ночам
Мозг любящих, которым снятся нежность
Горбы вельможи, которым снится двор
Усы судей, которым снятся взятки,
И губы дев, которым снится страсть.
Шалунья Маб их сыпью покрывает
За то, что падки к сладким пирожкам.
Подкатит к переносице сутяги,
И он почует тяжбы аромат.
Щетинкой под ноздрею пощекочет
У пастора, и тот увидит сон
О прибыльности нового прихода.
С разбегу ринется за воротник
Солдату, и ему во сне приснятся
Побоища, испанские ножи,
И чары в два ведра, и барабаны.
В испуге вскакивает он со сна
И крестится, дрожа, и засыпает.
Все это плутни королевы Маб.
Она в конюшнях гривы заплетает
И волосы сбивает колтуном,
Который расплетать небезопасно.
Под нею стонут девушки во сне,
Заранее готовясь к материнству.
Вот эта Маб...
Аркадина . Скоро лошадей подадут.
Тригорин. Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и позьми ее.
Аркадина. У тебя, надеюсь, все уже уложено?
Тригорин. Да, да... Отчего в этом призыве чистой души послышалась мне печаль и мое сердце так болезненно сжалось?.. Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее. Останемся еще на один день!
Аркадина отрицательно качает головой.
Останемся!
Аркадина. Милый, я знаю, что удерживает тебя здесь. Но имей над собою власть. Ты немного опьянел, отрезвись.
Тригорин. Будь ты тоже трезва, будь умна, рассудительна, умоляю тебя, взгляни на все это, как истинный друг... Ты способна на жертвы... Будь моим другом, отпусти меня...
Аркадина. Ты так увлечен?
Тригорин. Меня манит к ней! Быть может, это именно то, что мне нужно.
Аркадина. Любовь провинциальной девочки? О, как ты мало себя знаешь!
Тригорин. Иногда люди спят на ходу, так вот я говорю с тобой, а сам будто сплю и вижу ее во сне... Мною овладели сладкие, дивные мечты... Отпусти...
Аркадина. Нет, нет... Я обыкновенная женщина, со мною нельзя говорить так... Не мучай меня, Борис... Мне страшно...
Тригорин. Если захочешь, ты можешь быть необыкновенною. Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грёз, - на земле только она одна может дать счастье! Такой любви я не испытал еще ... В молодости было некогда, я обивал пороги редакций, боролся с нуждой... Теперь вот она, эта любовь, пришла, наконец, манит... Какой же смысл бежать от нее?
Аркадина Ты сошел с ума!
Тригорин. И пускай.
Аркадина. Вы все сговорились сегодня мучить меня!
Тригорин Не понимает! Не хочет понять!
Аркадина. Неужели я уже так стара и безобразна, что со мною можно, не стесняясь, говорить о других женщинах? О, ты обезумел! Мой прекрасный, дивный... Ты, последняя страница моей жизни! Моя радость, моя гордость, мое блаженство... Если ты покинешь меня хотя на один час, то я не переживу, сойду с ума, мой изумительный, великолепный, мой повелитель...
Тригорин. Сюда могут войти.
Аркадина. Пусть, я не стыжусь моей любви к тебе. Сокровище мое, отчаянная голова, ты хочешь безумствовать, но я не хочу, не пущу... Ты мой... ты мой... И этот лоб мой, и глаза мои, и эти прекрасные шелковистые волосы тоже мои... Ты весь мой. Ты такой талантливый, умный, лучший из всех теперешних писателей, ты единственная надежда России... У тебя столько искренности, простоты, свежести, здорового юмора... Ты можешь одним штрихом передать главное, что характерно для лица или пейзажа, люди у тебя, как живые. О, тебя нельзя читать без восторга! Ты думаешь, это фимиам? Я льщу? Ну посмотри мне в глаза... посмотри... Похожа я на лгунью? Вот и видишь, я одна умею ценить тебя; одна говорю тебе правду, мой милый, чудный. Поедешь? Да? Ты меня не покинешь?..
Тригорин. У меня нет своей воли... У меня никогда не было своей воли... Вялый, рыхлый, всегда покорный - неужели это может нравиться женщине? Бери меня, увози, но только не отпускай от себя ни на шаг...
Аркадина Теперь он мой. Впрочем, если хочешь, можешь остаться. Я уеду сама, а ты приедешь потом, через неделю. В самом деле, куда тебе спешить?
Тригорин. Нет, уж поедем вместе.
Аркадина. Как хочешь, вместе, так вместе...
Тригорин. Здравствуйте. Обстоятельства неожиданно сложились так, что, кажется, мы сегодня уезжаем. Мы с вами едва ли еще увидимся когда-нибудь. А жаль, мне приходится не часто встречать молодых девушек, молодых и интересных, я уже забыл и не могу себе ясно представить, как чувствуют себя в 18-19 лет, и потому у меня в повестях и рассказах молодые девушки обыкновенно фальшивы. Я бы вот хотел хоть один час побыть на вашем месте, чтобы узнать, как вы думаете, и вообще что вы за штучка.
Нина. А я хотела бы побывать на вашем месте.
Тригорин. Зачем?
Нина. Чтобы узнать, как чувствует себя известный талантливый писатель. Как чувствуется известность? Как вы ощущаете то, что вы известны?
Тригорин. Как? Должно быть, никак. Об этом я никогда не думал. Что-нибудь из двух: или вы преувеличиваете мою известность, или же вообще она никак не ощущается.
Нина. А если читаете про себя в газетах?
Тригорин. Когда хвалят, приятно, а когда бранят, то потом два дня чувствуешь себя не в духе.
Нина. Чудный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожие друг на друга, все несчастные; другим же, как, например, вам, - вы один из миллиона, - выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения... вы счастливы...
Тригорин. Я? Гм... Вы вот говорите об известности, о счастье, о какой-то светлой, интересной жизни, а для меня все эти хорошие слова, простите, все равно, что мармелад, которого я никогда не ем. Вы очень молоды и очень добры.
Нина. Ваша жизнь прекрасна!
Тригорин. Что же в ней особенно хорошего? Я должен сейчас идти и писать. Извините, мне некогда... Вы, как говорится, наступили на мою самую любимую мозоль, и вот я начинаю волноваться и немного сердиться. Впрочем, давайте говорить. Будем говорить о моей прекрасной, светлой жизни... Ну-с, с чего начнем? Бывают насильственные представления, когда человек день и ночь думает, например, все о луне, и у меня есть своя такая луна. День и ночь одолевает меня одна неотвязная мысль: я должен писать, я должен писать, я должен... Едва кончил повесть, как уже почему-то должен писать другую, потом третью, после третьей четвертую... Пишу непрерывно, как на перекладных, и иначе не могу. Что же тут прекрасного и светлого, я вас спрашиваю? О, что за дикая жизнь! Вот я с вами, я волнуюсь, а между тем каждое мгновение помню, что меня ждет неоконченная повесть. Вижу вот облако, похожее на рояль. Думаю: надо будет упомянуть где-нибудь в рассказе, что плыло облако, похожее на рояль. Пахнет гелиотропом. Скорее мотаю на ус: приторный запах, вдовий цвет, упомянуть при описании летнего вечера. Ловлю себя и вас на каждой фразе, на каждом слове и спешу скорее запереть все эти фразы и слова в свою литературную кладовую: авось пригодится! Когда кончаю работу, бегу в театр или удить рыбу; тут бы и отдохнуть, забыться, ан - нет, в голове уже ворочается тяжелое чугунное ядро - новый сюжет, и уже тянет к столу, и надо спешить опять писать и писать. И так всегда, всегда, и нет мне покоя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь, что для меда, который я отдаю кому-то в пространство, я обираю пыль с лучших своих цветов, рву самые цветы и топчу их корни. Разве я не сумасшедний? Разве мои близкие и знакомые держат себя со мною, как со здоровым? "Что пописываете? Чем нас подарите?" Одно и то же, одно и то же, и мне кажется, что это внимание знакомых, похвалы, восхищение, - все это обман, меня обманывают, как больного, и я иногда боюсь, что вот-вот подкрадутся ко мне сзади, схватят и повезут, как Поприщина, в сумасшедший дом. А в те годы, в молодые, лучшие годы, когда я начинал, мое писательство было одним сплошным мучением. Маленький писатель, особенно когда ему не везет, кажется себе неуклюжим, неловким, лишним, нервы у него напряжены, издерганы; неудержимо бродит он около людей, причастных к литературе и к искусству, непризнанный, никем не замечаемый, боясь прямо и смело глядеть в глаза, точно страстный игрок, у которого нет денег. Я не видел своего читателя, но почему-то в моем воображении он представлялся мне недружелюбным, недоверчивым. Я боялся публики, она была страшна мне, и когда мне приходилось ставить свою новую пьесу, то мне казалось всякий раз, что брюнеты враждебно настроены, а блондины холодно равнодушны. О, как это ужасно! Какое это было мучение!
Нина. Позвольте, но разве вдохновение и самый процесс творчества не дают вам высоких, счастливых минут?
Тригорин. Да. Когда
Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли... Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно.
Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа - это я... я... Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я понмю все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь.
Нина. Я одинока. Раз в сто лет я открываю уста, чтобы говорить, и мой голос звучит в этой пустоте уныло, и никто не слышит... И вы, бледные огни, не слышите меня... Под утро вас рождает гнилое болото, и вы блуждаете до зари, но без мысли, без воли, без трепетания жизни. Боясь, чтобы в вас не возникла жизнь, отец вечной материи, дьявол, каждое мгновение в вас, как в камнях и в воде, производит обмен атомов, и вы меняетесь непрерывно. Во вселенной остается постоянным и неизменным один лишь дух.
Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю, где я и что меня ждет. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после того материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли. Но этот будет, лишь когда мало-помалу, через длинный ряд тысячелетий, и луна, и светлый Сириус, и земля обратятся в пыль... А до тех пор ужас, ужас...
Удушлив смрад злодейства моего.
На мне печать древнейшего проклятья:
Убийство брата. Жаждою горю,
Всем сердцем рвусь, но не могу молиться.
Помилованья нет такой вине.
Как человек с колеблющейся целью,
Не знаю, что начать, и ничего
Не делаю. Когда бы кровью брата
Был весь покрыт я, разве и тогда
Омыть не в силах небо эти руки?
Что делала бы благость без злодейств?
Зачем бы нужно было милосердье?
Мы молимся, чтоб бог нам не дал пасть
Иль вызволил из глубины паденья.
Отчаиваться рано. Выше взор!
Я пал, чтоб встать. Какими же словами
Молиться тут? "Прости убийстве мне"?
Нет, так нельзя. Я не вернул добычи.
При мне все то, зачем я убивал:
Моя корона, край и королева,
За что прощать того, кто тверд в грехе?
У нас нередко дело заминает
Преступник горстью золота в руке,
И самые плоды его злодейства
Ест откуп от законности. Не то
Там, наверху. Там в подлинности голой
Лежат деянья наши без прикрас,
И мы должны на очной ставке с прошлым
Держать ответ. Так что же? Как мне
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Ну наконец-то, я так и знала, что вы поедете именно по этой дороге. Должно быть сердце подсказало, что ты повезешь эту дрянь в "Альто-Предио", где мы с тобою провели медовый месяц. Ты знаешь, дорогой, сейчас я даже требовать не стану от тебя твоих обычных оправданий. На этих оправданиях я состарилась, да, я терпела всех твоих артисток. Я слишком долго их терпела, я с мудростью змеи взирала на их раскрашенные рожи. Я знала - рано или поздно, но ты вернешься вновь в мои объятья. Я изучила все твои повадки за двадцать с лишним лет. Ночами я рыдала в пуховые подушки с вензелями Альдукара и никто не видел этих слез. Но как же я страдала от всех твоих дурных капризов, от всех твоих метаний, от всех твоих измен. Но я привыкла к ним. Привыкла, понимаешь?
И даже если вдруг их не случалось как-то у тебя, то мне чего-то вроде бы уже и не хватало (смеется) (Герцогу) - Молчи! Дай мне договорить свой монолог. О чем же я? Ах, да.. Всему предел когда-то наступает! Твои слова - когда ты уходил к очередной зазнобе. Теперь предел и моему терпенью наступил! Да, я могла терпеть твоих подружек и я терпела их! Но куклу... куклу, извини, простить тебе уже не в силах... Все это как-то выше моего плебейского сознания! Опять твои слова.. прости, что делать? Они мне так запали в душу.. эти афоризмы! Я выдавить их могу лишь только ценой твоей смерти, но я не в силах убить тебя, я это знаю... я слишком влюблена в тебя. Я покончу со своей разбитой жизнью на глазах у этой куклы. И пусть в ее глазах, в ее пустых зрачках запечатлится этот миг кровавый. Звучит, конечно, слишком театрально. Но мы все испорчены театром. Я доиграла свою роль. Я, кукла, доиграла свою роль!
Источник: http://vkontakte.ru/topic-2486849_9298580#offset=140
Когда я задумывал своих кукол, я не мечтал о славе там, о деньгах. В той жизни все было как-то проще, тогда иные качества ценились в человеке. Больше было одержимых какими-то высокими идеями, служением человечеству – допустим, романтиков неисправимых было больше, идеалистов. Мы были, как это, у этого шотландского поэта – Роберт Бернс… Мы были нищими, счастливыми. Я был один из тех счастливых нищих. Я начинал с нуля, с той самой деревянной куклы. Я делал все тайком, не потому что прятался, а потому что мне не с кем было это обсуждать, да в общем как-то и не за чем. Я просто верил, я верил свято, истово, добьюсь – они заговорят, добьюсь – они пойдут, добьюсь – и запоют. Никто не верил… Более того, однажды какие-то фанаты оголтелые, ворвавшись в мастерскую, все разгромили, все. На следующий день я сменил замок и начал заново. Меня испепелял огонь создателя!
[338x480]
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, там, в той жизни, я был счастлив. Ах как счастлив, не сознавая этого. И вот теперь, добившись славы, денег, всеобщего признания, сеньор Пигмалион… Я вдруг почувствовал, что я опустошен. Настолько я опустошен – я тень того Пигмалиона. Нет, иногда мне хочется былого куража, какого-то огня, энтузиазма, встряхнуться как-то, быть может, новых кукол. А все было… И самое главное – теперь уже зачем? Служение человечеству? Допустим… Дальше – что?
Мне стали как-то тягостны мои спектакли, меня уже не вдохновляют Куклы. И даже нынешнее представление, игра в игре, театр в театре, мне кажется жестоким и пустым занятием. Я для себя решил – оно последнее. Замкнулся круг. Прошу прощения у всех, кого пришлось втянуть в эту игру… Простите, герцог. Материально никто не пострадает, убытки я возмещу.
Мои создания, они уже отписаны в музей, в тот самый кукольный музей в Нюрнберге, где я когда-то был хранителем запасников.
Замкнулся круг. Театр – он принадлежит актерам, живым, из плоти, крови, нервов, и только им! Театр, куда приходят люди, как в храм, чтобы испытать невиданные страсти, давно, быть может, забытые в наше кукольное время.
Источник: http://vkontakte.ru/topic-2486849_9298580#offset=60
Все началось с переезда в Америку. Вы можете себе представить пятилетнего малыша из Испании с деревянной куклой в чужой стране? Я был предоставлен самому себе, у меня не было ни братьев, ни сестер, родители были озабочены поисками работы, целыми днями я просто тосковал и плакал один в пустой комнате, и единственным моим собеседником была эта самая деревянная кукла. Я опускаю подробности, но уже в 10 лет у меня был этих кукол целый шкаф. Я мастерил их из материалов, которые находил всюду, и уже тогда это были для меня не просто куклы, я вкладывал в них душу. Я не находил общего языка со сверстниками. После школы, примчавшись домой, я закрывался со своими куклами, и только тогда начиналась моя реальная жизнь. И вот однажды, мне было уже лет 15, в город приехал единственный в своем роде театр старинных марионеток Хуанелла, названный так по имени создателя этих марионеток, знаменитого часового мастера короля Карла V. Эти чудесные марионетки так удивительно двигались, расхаживали и, главное, имитировали отдельные слова настолько натурально… Публика была просто ошеломлена, а во мне это представление пробудило невиданную энергию. Я поклялся себе: что бы то ни было – я превзойду старинного мастера! Мои куклы будут достовернее! Отныне уже вся моя жизнь целиком была посвящена куклам. Я стал изучать историю кукол, колесил по свету в поисках новых знаний, я открыл для себя японский кукольный мир театра Санскэй, так называемых «живых людей» Умберто Чимпинелли, имитационных женщин Лафитодоса, кроме того более двух лет я проработал хранителем в единственном в мире музее механических кукол Де Бюро, в Нюрнберге. И вот, спустя 10 лет, я создал свою первую механическую куклу с простейшими функциями – Селестину. Затем – Михаэля и Николаса. А после зародилась мысль и о своем кукольном театре. А как еще я мог выйти на контакт с миром? Пошли годы безумных экспериментов, годы вдохновенной и тяжелой работы. Я снял огромный подвал в Бруклине, у меня было несколько преданных помощников. Моей всепоглощающей мечтой тогда было создание идеального актера для своего театра – естественно куклы. Актера, свободного от всех пороков современного театрального быта, актера, полностью покорного творческой фантазии автора, как глина покорна руке скульптора. Я работал!
Я работал как одержимый! Меня охватило страстное желание преодолеть механику и создать одушевленную куклу-актера из вещества столь же чувствительного и пластичного, как человеческая плоть. В экспериментальных лабораториях ведущих американских клиник я месяцами просиживал над трупами, постигая устройство сложнейшего механизма, называемого человек. Я подбирал самые современные биоорганические материалы для своих кукол, редчайшие, порой никому кроме разработчиков неведомые. Внутри моих созданий сложнейшее переплетение искусственных артерий с особым стекловолокном внутренних органов. Все это приводится в действие микрогенератором, заменяющим сердце, тайно созданным для меня одним нобелевским лауреатом. В общей сложности на создание моего театра ушло более 27 лет. Но я был вознагражден стократно, когда мои актеры, мои творения, дети мои впервые вышли на подмостки, а это было в Вашингтоне, в том самом театре, где был убит Авраам Линкольн. Они вышли, красивые, стройные, наглые, в сияющем пространстве прожекторов и запели, танцуя… Неземные создания неземной жизни! Лица их были светлы, движения легки, голоса чисты и прозрачны. Публика зашлась в восторге, буря оваций охватила стены этого театра, а я плакал, плакал в той самой ложе где пробил последний час величайшего президента америки, я плакал, как плакал когда-то мальчишка из Испании, один, в пустой комнате, с раскрашенной деревянной куклой в руке. И вот тогда я понял: нет, я на достигнутом не остановлюсь. Я буду творить и мыслить с утроенной силой и я создам, клянусь, сомнений в этом нет! Создам такую куклу, что превзойдет по качествам своим создателя, и я уже не отступлю от этой цели!
Взято отсюда: http://vkontakte.ru/topic-2486849_9298580#offset=60
1 апреля - как же хочется, чтобы вышли и сказали, что это все розыгрыш, шутка, в честь праздника. Но...нет, теперь Маргарита - Карина Дымонт. О как мне нравятся все ее роли, начиная с Жу-Жу, заканчивая Полли, но Маргарита...может не ее, а может просто пока она не в силах переиграть Иванову, также как Белов не в силах переиграть или хотя бы достичь высоты Леушина....жаль...безумно жаль, что такая Маргарита не повторится.
Многие скажут, да многие уже давно говорили, что Иванова уже стара, что играет "штампами", но возраст никакого значения не имеет, значение имеет энергия, а она, поверте, у Ивановой была и еще какая, столько страсти, любви в глазах. Веришь каждому ее слову, жесту, и не видно даже намека на "штампы". Да и стоит говорить, что Иванова с Бакаловым смотрятся гораздо лучше, натуральнее. Первый раз ходила на мастера 1,5 года назад...не помню ничего, помню только бесконечно трогательную, женственную, но такую смелую Маргариту. Ее хриплый голос был действительно хрилым, но по-красивому хриплым. А какой же был монолог "Тьма, пришедшая со средиземного моря..." - даже мурашки проходили по всему телу. Потом - Маргарита - ведьма, с каким же азартом и ненавистью в глазах она читала монолог про разрушение квартиры Латунского! Казалось, что она на самом деле мстит, разбивет, заливает все! А уж когда начинался бал! Это была КОРОЛЕВА! Настоящая, с самыми голубой кровью, которую только можно было придумать! Настоящая Черная Королева, дстойная принимать самых известных палачей и висельников всех времен. А пара Воланд - Марарита - короли! В конце так и хотелось, чтобы Мастер и Маргарита стояли на сцене всегда, так приятно было на них смотреть... Этот образ всегда будет всплывать в памяти, при очередном перечитывании бессмертных строк Булгакова, он навсегда останется в моем сердце, душе...
Может, и я на это надеюсь, Карина войдет в роль, научится, но пока...к сожалению, как бы непритно мне бы ни было это признавать, но это не то...не Маргарита... Хм...получилось примерно также как с Хлестаковым)Почему-то возникает боязливый вопрос..."А что же будет дальше?"
С Днем Рождения! Счастья, радости, улыбок и здоровья!!!
[320x212] [320x212] [160x240] [159x240] [320x212] [320x232] [320x212] [320x212] [159x240] [171x240] [159x240] [320x223] [159x240] [159x240]
Калигула... Мне безумно жаль этого человека. Ведь он несчастен...Он не живет, а мучается... Да, он жестокий тиран, диктакор, чудовище, но ведь он стал таким не по своей воле. Патриции хотели императора справедливого, независимого от всех человеческих чувств и логичного - вот, пожалуйста!Вот он Гай Цезарь Калигула - великий император, соответствующий всем требованиям патрициев.
В начале патриции волновались не из-за самого Калигулы, а из-за существования Римской империи, в то время, как он был убит горем, ему нужнабыла поддержка, а патриции уже обсуждали кандидатуру нового императора...
Он пришел - убитый горем из-за смерти своей любимой, а ему говорят, что гораздо важнее городская казна и реформы. Хорошо, значит жинь не важна, логично?! Вполне... Вот она - логика, такую вы хотели? А патрициям конечно ничего не остается, кроме совершить подлый заговор во имя спасения своих жалких жизней. Они никогда не понимали Калигулу, просто не хотели его понимать, ведь он ИМПЕРАТОР - БОГ, то есть человек, которому все непочем, собствено также думает и сам Калигула. И вот тогда, когда он понимает то, что он тоже человек, тоже смертен - боль...непердаваемая боль видна в его глазах, словах, движениях. И он не верит в то, что все таки он не бог, пытаясь найти что-то "безумное и не из этого мира...", напимер - луну, что может быть безумней?! Для патрициев он - великий император, жестокий, который должен быть убит, а на самом деле это просто человек, убитый горем, и следующий логике, которую предложили ему патрийцы.
Он единственный свободный человек в этом мире - он может распоряжаться чужими жизнями, решать когда наступает голод и делать чиновников рабами. А патрийцы - простые чиновники, крысы, недарм у них и костюмы серого цвета, а у Калигулы и тех, кто его понимает костюмы бардовые и нет белых притворных масок на лицах...
Они убивают его подло, из-за угла, в то время как он делает все открыто - грабит, убивает, издевается. И чем они лучше его?! И до последнего слышался из-за сцены голос "Я ещё жи-ив!!!"
Как давно я не была на Лиру) Возвращение...
Результат теста:Пройти этот тест
"Какое ты чувство? Для всех. (с картинками)"
Ты - счастье.
Ты замечательный человек. Вот таких как ты очень мало. В каждом несчастье увидеть крошку счастья, может не каждый. Спасибо за то что ты есть. Но помни: "Величайшее несчастье — быть счастливым в прошлом". [показать]Результат теста:Пройти этот тест
"Какой ты волк? с картинками"
