Горестная весть: умер Саша Барыкин. Светлая ему память.
Я не была ему близким другом, общались вскользь. Он был человек нашего круга - Бард.
И как жаль теперь, что не успели подружиться теснее, что не успела добрых слов ему сказать. Такая жизнь, в спешке проходит. Здравствуй - и мимо...
Как пустеет жизнь. Иначе сказать - мало нас остается. С каждой утратой откалывается кусочек души.

И с каждой утратой - мысль жжет: скорей бы вслед, как устала жить.

Памяти Саши Барыкина
Все мы странники у отчизны.
Все мы пасынки здешней жизни.
У поэта слова - клюка:
вдаль идешь, как старец незрячий,
беззащитной души не прячешь,
и тропа к небесам легка.
Не успели мы, не допели.
У кого-то нервы сгорели,
кто-то отдал судьбу на слом.
Но уходим одной дорогой,
не в могилы - а прямо к Богу
возвращаемся в отчий дом.

Как случается, что человек живой вдруг просто уходит и не возвращается?.. Ни весточки, ни слова, жив ли, нет ли - годы. Что происходит с вами, родные, бедные, сгинувшие вот так, без словечка? А сердце - как маятник: от надежды до отчаяния.
Сначала - человек, которого я называю свекром. Но он был старик и не совсем, кажется, при разуме.
Теперь - подруга искренняя, непредавшая. Я о Кате Григорьевой, ее дневник здесь рядом с моим живет, да скоро год как никто в этот дневник не пишет, и добро бы только в дневник.
И куда бежать мне, в людской толпе, как в лесу глухом, аукать, разрывая горло.
Другое - когда судьба надломлена и человек сознательно уходит от всех - тогда понятнее и, как ни странно, даже легче, вопреки горю.
Я сама могу исчезнуть, но мне так суждено и задумано и я заранее знаю и близких предупредила. Это совсем другое.

p.s. Катенька, родная, если прочтешь эту запись, откликнись, пожалуйста!!!

Ты не был мне родным. Но и совсем чужим не был.
А я была выродком в семье.
Ты не был родным по крови. А по душе и судьбе... Ну, быть может, полуродным. Родные по крови вовсе не обязаны меня понимать. Довольно того, что они меня все годы терпели.
А ты - понимал? Не знаю. Может быть, видел во мне не поэта, а подростка. Поначалу.
Ты слушал мои стихи. Летом, на открытом балконе четвертого этажа. Цвели каштаны. Ты курил и нервно стряхивал сивый пепел вниз, на улицу. Говорил, что в моих стихах есть какая-то недосказанность - не то чтоб недосказанность - в них что-то обрывается с последней строкой, когда еще ждешь продолжения. Как прерванная выстрелом жизнь.
Впрочем, про выстрел ты не сказал.
А сказал, что в седьмом классе писал стихи. На просьбу прочесть ответил, что их давно нет, ни на бумаге, ни в памяти. Но ты сказал это без боли.
У тебя в жизни много не сбылось. Может быть, нас роднило именно это.
Я любила бывать в тесной комнате среди твоих книг.
Однажды у меня закончился кофе и я попросила у тебя. Ты стал ворчать, что осталась малость на донышке банки и с какой стати ты должен кому-то ее отдавать. Я сказала, что работаю над книгой. Тогда ты молча отдал мне баночку. Последний глоток кофе. Я с улыбкой сказала что-то вроде: "А ты способен на рыцарский поступок". Ибо для писателя кофе - насущная потребность, на втором месте после бумаги и чернил.
Шутки шутками, а поступок весомый: значит, ты серьезно воспринимаешь меня как писателя. Многие - не воспринимали. Может быть, потому, что я была очень молода. А может, потому, что не умела за себя бороться.
Прошло время. У меня в жизни много не сбылось.
Сегодня ты мне говоришь, что я тварь и ничтожество и моя жизнь никому не нужна. Советуешь мне убраться в самую дальнюю даль, а еще лучше - умереть. Я и сама знаю, что это лучше. Ты не единственный и не первый вонзаешь в меня нож. Не волнуйтесь, я скоро.
Родные по крови вовсе не обязаны меня терпеть. Чужие - могли бы быть милосерднее. Простить мне то, что я живу.
Последний глоток кофе. Последнее предательство.

Оно родилось не от боли и гнева, как иные стихи рождаются. Оно от света родилось - стихотворение. И даже если через боль пришло - естественную, родовую - мной, роженицей, боль забыта сразу.
А стихотворение жило и хотело жить. Явилось, как бабочка необсохшая из кокона, впервые крылья хрупкие расправляет. Так хочет быть услышанным и узнанным, без этого не жить ему, стихотворению. Как бабочка, трепещет на ветру. Хочу звучания новорожденных слов - для чьей-нибудь души.
- Мама, прочту тебе!
- Некогда, сил нет.
- Любимый, прочту тебе!
- Не надо. Я загнан отчаяньем.
- Издатель, подарю тебе!
- Сначала дай денежку.
- Прохожий, прочту тебе!
- Чокнутая, что ли?
Никому тебя не надо, стихотворение. И меня тоже не надо.
Оно осталось в тетради, стихотворение. Не зазвучать живым словам. Как та же бабочка, но убитая, булавкой приколотая.
Кстати, я всегда плакала над такими бабочками и не понимала варварства "собирателей".

Зажата между жерновами. Люди требуют: умри, не живи! А книги нерожденные кричат: дописывай!

[500x404]

[337x500]
Кровь по ладоням: стекло разбила. Разбила, чтобы - на свободу, чтобы ветра осеннего глотнуть. Боюсь запертых комнат. Осколок в линии судьбы застрял, ее перерезая. К чему - не знаю, я не гадалка.
Вино обезболит, да ненадолго. Лучше так: с подоконника вниз. Птицей обернусь.
Отчаянно нуждалась в человеке, который бы меня услышал, не прошел мимо живой души моей. Искала зря, кричала - голос мой пропадал в пустоте.
Больше не больно. За спиной- крест оконной рамы.

Травы не хотят сдаваться осени. Деревья полыхают, а иные уже отполыхали и облетели, а у подножий их чистотел, мелисса, две крапивы (глухая и жгучая) - зеленешеньки. А шалфей и вовсе под снегом зеленеть останется, за то его и зовут зимовкой.

Листопад. Золотые и алые краски листьев - это их седина, метка вековая: значит, стары, значит, прожили довольно. Гляжу, кое-где отрываются от ветвей и падают листья совсем зеленые. Торопятся умереть. Устали жить. А может, прожили свой век, хоть и небольшой. Как поэты, умирающие молодыми.
[600x450]

Кое-где в деревнях и поныне сохранились - колодцы у дорог. Старые и нестареющие, живой водой полные. Для того они мудрыми людьми у дорог вырыты, чтобы усталый странник мог напиться. Традиция милосердия.
[700x469]

Но почему ни у кого из вонзающих в меня нож словами (и делами) не хватает смелости - убить меня физически? Ну, ясно - ответственность, вплоть до тюрьмы. Глупый закон: тюрьма за убийство плоти и ничего за убийство души.
Ах, убить не можете, в тюрьму неохота, мараться не желаете? Ну тогда оставьте в покое и дайте жить.

У меня как у волчицы, тридцать жизней. И похоже, все их я уже прожила, последняя осталась, и то краешек.

Перечитываю Талькова. Дневники, начатую книгу прозы ("Монолог").
Ему совковое общество мешало. Многим мешало. Сама система, крылья подрезающая. А сейчас - что? Постсовковое. Не лучше. Жвачное поколение. Ничего сегодня не нужно, кроме порнухи, чернухи. Тогда был бог - вождь, сейчас бог - деньга. Душа не котируется. Далее: тогда можно было пробивать стены. Тяжело это, больно, опасно, но кто решался - оставались бессмертны, даже сердце изломав, а порой и жизнью пожертвовав. Ну а сейчас вроде и пробивать нечего, и так на руинах сидим.
А трагедию России - настоящей, великой - царственной и царской - Игорь Владимирович понял истинно, как мало кто понять способен.
До сих пор пожинаем плоды 17 года. И, наверное, долго еще пожинать будем.

В машине величаво пела скрипка незнакомый мне ноктюрн. И высоко взошедшая луна сквозь странный тон оконного стекла казалась зеленой.

Одинокий волк, волк-одиночка - не тот, у которого нет супруги, волчат, логова. Таких попросту не бывает, у зверей оченеь силен зов продолжения рода, поэтому у них невозможно, как у людей, безбрачие. Одиночка - волк, который не ходит в стае и не подчиняется вожаку, а промышляет сам для себя и детей.
Вантала - именно такой волк-одиночка, выпавший из стаи, т.е. просто - независимый. Не без любви и семьи, а без вожака. Обществу - не подчиненный.

Суждено мне было - полюбить гения и пророка страдалицы России. И нашу связь не разорвать. Песни его, его душа будет звучать во мне - вечно. Но, думаю, земной судьбы уже не будет. Земного счастья я не заслужила.
Вмешались люди и разбили предначертанное Богом. Возможно даже - думая, что делают добро.

Вчера разговор с подругой. "Не уезжай, ты не выдержишь". Да если я выдержала всю мою жизнь до нынешнего дня, уже ничего не страшно.
А уйти нужно - я НА КРАЮ, жить слишком больно, не могу больше.

Плакать с людьми - не могу. Со всеми на поминках. Не могу.
Мне всегда так было: одной выкричаться. А люди не увидят ни слезинки и упрекнут в бессердечии - плевать.
С гурьбой - не буду. Во-первых, разбередят. Не хочу ничьих слов. Во-вторых, ревнива к памяти, ревнива к боли. Мое горе - лишь мое.
Я лучше первая вослед пойду.

Падаю. Пишу целые ночи. Сразу два замысла — история русская — неподъемные. Жилы рву. Шатаюсь до обмороков. Но — отчаянная мысль: кому-нибудь, когда-нибудь — будет нужно!
Мнение моей матери: я ни хрена (формулировку смягчаю) не делаю, бешусь с жиру.
Хорошо, сейчас только творчество — оттого что живу на грани дальнего и долгого отъезда — уйти! А всю жизнь было иначе: ночь писала, днем шла на работу — мелкую, глупую, ненужную, но за Деньги (по тому, как трепетно к ним относятся иногда люди — и наплевательски к живой душе моей — Деньги именно так и следует писать, с большой буквы. А душу, совесть, искусство, творчество, сострадание, любовь, милосердие — с маленькой). Это не в счет. Сказано — не делаю ни хрена.
Она меня — стыдится. Я — неудачница. Когда спрашивают обо мне знакомые, сменяет тему и убегает: рассказать — нечего. Что ж, скоро маме не придется мучиться хоть этим — на расспросы знакомых сможет отвечать, что я умерла.
У меня даже нет высшего образования, следовательно, я недочеловек, убожество, ошибка природы. Самостоятельно изученная история Руси (далеко не школьный курс) — не в счет. Опять же самостоятельно выученный польский и древнерусский тоже не в счет. А написанные книги и подавно не в счет.
Жила в Анапе, работала, занималась расшивкой вечерних платьев и украшениями (тоже никто не учил, сама освоила), были хорошие заказы, даже на местном телевидении сюжет сделали о моих работах. Теперь жизнь моя закончилась, я всё бросила и уехала в никуда.
Творчество пока осталось. Сейчас пишу о женах декабристов — полгода собирала материал. Судьбы этих женщин — подвиг. Перевожу с польского, немного — с древнерусского и украинского (поэзию).
Уйти должна давно, пока медлила, теперь скоро.
История из жизни. Незнакомый человек пообщался со мной, потом 10 минут с матерью и снова со мной. Сначала говорил со мной нормально — уважительно и заинтересованно. После десятиминутного общения с мамой резко сменил тон — стал говорить именно как с неудачницей и отребьем, причем наглым, зарвавшимся отребьем, которое надо осадить, на место поставить, т.е. носом ткнуть.
Да, я по ее мнению еще и уродина, на которую никогда мужчина не позарится — потому что не пользуюсь косметикой и не ношу брюки и юбки выше задницы.
Да я давно привыкла к такому отношению — тем больней, если справедливому. Только иногда по ночам вою от боли.
Большая просьба ко всем читающим: рассудите. Если книги мои и жизнь моя всё же чего-то стоят — напишите.
Если я действительно ничтожество, бездельница и дерьмо — не бойтесь, напишите тоже. Благодарна буду за искренность. Должна же я знать правду. Ничтожество: образования у меня действительно нет. Бездельница: на данный момент нет ПОСТОЯННОЙ работы за Деньги (выживаю рекламными подработками). Неудачница: чтобы книгу издали, нужно платить — или хотя бы погибнуть, тогда, может, и найдется возможность издать, живые поэты никому не нужны. А выступления и плачущие люди в зале — не в счет. Впридачу дура: бросила нажитое (пусть и немного было нажито, дом еще не свой) и сорвалась в никуда.
Итак, раздел комментариев ждет читательского голосования.

Прежде чем учиться, гляжу — как я отдавать буду накопленные знания. То, что учить стану «просто для себя» - со мной в могилу уйдет. Поясняю: сейчас рада бы изучить медицину — пусть не работать врачом, но помогать близким, когда они больны. А то пришла врач и прописала моей бабушке прорву таблеток, а я не знаю, что за лекарства, для чего, не навредят ли.
Польский я учила ради того, чтобы переводить. История — тоже ради творчества. И любой язык я буду изучать (сейчас наметила чешский и белорусский — мне славянские даются) для переводов, то есть: получила знания — работаю, применяю их.
Правда, сейчас дикая мечта изучать астрономию, не знаю, для чего ;) наверное, тоже для творчества. Астрономы окликают звезды по их прекрасным именам.

Немного тоскую по Польше, по друзьям тамошним и неповторимой атмосфере страны.
Заодно сосчитала возможности переменить свою жизнь, которыми я не воспользовалась,и нашла причины и оправдания. Значит, не такое уж я беспросветное ничтожество — где-то бывала нужна и ценима. Или напротив — хуже ничтожества, раз отказалась?
Могла работать в Москве экскурсоводом при монастыре — предлагали из-за моего знания истории русской. Не смогла по двум причинам: банально — хотела осесть не в Москве (выживающей меня), а в Анапе; и еще не могу совместить труд монастырский, во славу Божью, с работой за деньги.
Могла — и очень хотела — в Москве же — пройти курсы сестер милосердия. Опоздала на осенний набор, а весной захлестнули другие заботы. Об этом жалею. Такие знания и умения нужны не столько для работы или бумажки, а для жизни — когда больны близкие.
Могла остаться в Польше — предлагали работу в магазине плюс: жилье, соцпакет, оформление документов вплоть до вида на жительство. Решение далось трудно: Польшу люблю, предложение заманчивое. Но тогда еще у меня была — семья. Была ответственность перед любимым человеком, которому не могла вот так просто сказать: извини, уезжаю за границу как минимум на пять лет. Мне в Польше было очень отрадно. Я еще не знала, что вернусь оттуда и буду никому не нужна.
Могла, наконец, остаться в Анапе, сохранить работу и жилье. Одной в пустом доме — невмоготу. Брошенной.
А главная причина всех моих «могла и не стала» - одна: мне одной, для себя, ничего не надо.У меня есть только собачья потребность быть кому-то нужной. И сейчас я ухожу, в общем, по этой же причине.