Опять разбираю архив.
С книгами безнадежно, точнее - с деньгами. И даже на органы не распродаться - здоровье гнилое. И даже сатана не хочет купить моей изношенной души.

Жить не умею - патологически. Ни в любви земной, ни в работе, ни в доме - ни в чем не сбылась. Хотя старалась искренне, до потери сил. Все экзамены жизни сдала на двойки, увы.
Зачем пришла?..
Неужели зря проживу, только обузой ближним? Неужели мой костер никого не согрел?
Неужели сын Константин и дочь Настенька не сбудутся.
Отчаянно пытаюсь полюбить жизнь и в ней найти себя.

Большинство ошибок мы делаем, разумеется, по незнанию. То есть не зная, что ошибаемся.
Но вот оказывается есть такой феномен, иногда идешь на какой-либо поступок и сразу знаешь, что это ошибка, но всё равно стремишься совершить и совершаешь. Всё сознаешь и тем не менее делаешь, с каким-то исступлением. Ладно еще, если вредишь только себе, хуже, если другим, совсем горько - если близким, тем, кого действительно любишь.

Со мной происходит бредовая вещь. Окончательно уверившись в своей житейской никчемности и безполезности, неспособности ничего "продвинуть", я с утроенным энтузиазмом кидаюсь в говоря современным языком "некоммерческие проекты". Для будущего, которое неизвестно, будет ли.
Понимаю, что поведение мое более чем глупо. Донкихотство. Разумного сделать не сумела, а не делать вовсе ничего наверное было бы еще хуже. Вот и создаю что могу, авось пригодится когда-нибудь кому-нибудь. а для себя единственный прок - с ума не сойти.
Не будучи способной реально пробиться, занимаюсь - на справедливый взгляд всех, и даже творческих людей, хренью. Ловлю жар-птиц - раз нет в руках синицы. Разве что на правах обреченной могу себе позволить такую роскошь.
Например, на что силы бросила сейчас, перечислю: 1) сборники моих произведений для переводов на иные языки (есть переводчики на французский, греческий, японский, азербайджанский и испанский, возможно еще английский, персидский и белорусский); сама идея прекрасна, хрень и блажь - потому что издать так же не реально, как оригиналы; 2) авторское переложение на русский Рильке; 3) участие в борьбе за Булгаковский дом (пока вроде оставили нас в покое, но чувствуется, что это временное затишье); 4) сайт о звонаре Константине Сараджеве.
Уходить пора.

Когда нет будущего, можно жить настоящим...
Успела нежность тебе подарить...
Украли у судьбы немножко счастья...
Надеюсь успеть исчезнуть раньше, чем стану в тягость.

Творческий путь через тяготы, непонимание, нищету, с признанием либо поздним, любо посмертным, а то и вовсе без него - не выдумка романистов, а почти аксиома.
Творчество не стоит того, чтобы лишиться родительского благословения и стать неудачником в глазах родных. Творчество не стоит того, чтобы жертвовать семьей. Творчество не стоит того, чтобы положить на его алтарь жизнь.
Я поняла это ценой собственной ошибки и собственной нерасчетливо загубленной жизни.
Не могу надеяться даже, что кому-то будет уроком моя судьба, как в свое время мне не стали уроком чужие судьбы.

Последние планы - придется ехать на заработки за границу. В творческом плане терять нечего, а приобрести могу (помимо работы) возможно, авторский вечер в Варшаве.
Вообще, творчество оказалось тупиком. Наверное, надо искать в жизни другой путь, а все силы уже выжаты, да и не гожусь больше ни к чему.

Сейчас сама лучше не скажу. Мое. Нынешнее. А я ничего не пишу теперь...

***
Женщина с печальными глазами
Тихо уходила от любви.
И ждала, чтоб только ей сказали:
"Ты нужна, прошу, не уходи".
Женщина с печальными глазами
Понимала, это не судьба.
Вновь себе придумала, страдала,
Вот и получилось, как всегда.
Женщина с печальными глазами
Уходила тихо, не спеша.
Ну, а вдруг, а вдруг? Нет, промолчали.
Значит, в самом деле, не нужна...
Ляля Нечерная

***
Между нами костры догорающих дней,
От горючего дыма слезятся глаза,
И желанье быть вместе острей и сильней,
Но рассудок жестоко бесстрастен - нельзя.
Между нами руины сгоревших мостов,
Лабиринты сомнений, овраги разлук,
Потускневшая вязь неразгаданных снов,
И синицы, клюющие время из рук.
От меня до тебя – километры тоски,
Одинокой струны еле слышный мотив,
Пусть от дымного ветра не видно ни зги,
Но я знаю – ты есть, и надеюсь дойти.
Лариса Пяткова

я меры ни в чем не знала. Если работала - так на износ, разрывая жилы. Любила - боготворила. Если вино пила - то взахлеб.
"Юношеский максимализм"? Мне иногда кажется, что я находилась во всех возрастах одновременно. Во многом старуха, я тут же и ребенок вечный, и трудный подросток.

К одиночеству душу свою приучаю, как собаку к цепи, а она воет и мечется. Самое горькое - что все-таки страдают ближние, по которым моя боль рикошетит. Потому что исчезнуть враз я не могу (хотя давно пора умереть), и свой угол обрести, где бы не тяготила никого, тоже мечта несбыточная. Целью жизни поставила оградить людей от себя, а справляюсь скверно.

Горы несвершенных замыслов. Какие-то еще осилю, другие так и умрут. И я знаю этому причину, горькую и циничную.
Мне нужна была возможность работать как писатель, непрерывно – имея кров и хлеб и не будучи принужденной выживать другими способами, отрывая на «работу» от книг не только время, но и огромные силы.
Примирить в своей жизни творчество с деньгодобычей так и не сумела – да, согласна, у других получается, пусть я ущербная, у меня – не получилось. Нужно было, всего лишь, чтобы кто-то правильно помог в начале, чтобы книги мои издавались и давали мне и духовную силу (от осознания, что пишешь в стол, наступает удушье), и житейскую возможность жить и творить. Естественно для работающего писателя.
Продвигаться никогда не умела (снова ущербная); время от времени предлагая свои произведения в издательства, надеялась на чудо издания не за деньги, которого, разумеется, не произошло. Случайные встречные кормили обещаниями и забывали. Кто искренне хотел помочь, ничего сделать были не в силах – сами выживали как могли. Кровные поставили на мне крест.
Сейчас на издание брошены все силы.
Что интересно, неслучайны оказались многие встречи в течение всей жизни. Если мои книги сбудутся, буду благодарна многим неравнодушным.

За плечами больше десяти лет творчества (если считать не от первых стихотворений, а от того времени, когда путь мой определился), два десятка готовых к печати книг (что не изданы вовремя, не моя вина) – а иные относятся ко мне как к поэту «молодому», «начинающему», причем глядя не на произведения, а на плотский возраст. Иногда забавляет, чаще раздражает.
Да я ведь и по годам уже не такая юная, скоро экватор. Вот и надеялась, что такое отношение уже осталось позади.

Одиночество как сознательный выбор человека, привыкшего жить для других, не брать, а отдавать - тепло, силы духовные, самую жизнь, - и вдруг всё исчерпавшего, ставшего враз слабым и никчемным, способным (и не смеющим) лишь брать и просить.
Одиночество как сознательный выбор не желающего быть людям в тягость.
Да, одной страшно и холодно. Да, боль режет душу при виде чьих-то детей. Но так лучше, чем принести полюбившему тебя неуют и смуту.
Но какой резкий контраст между "была" и "стала". Молодая я правда могла бы стать для кого-то счастьем. А теперь - обузой. Жизнь меня выжала, выжгла.
Да, еще немаловажно: смолоду были силы работать и содержать дом (в анапские годы я вообще двужильная была). А прийти к кому-то без гроша за душой - для меня неприемлемо, низко: смахивает не то на стервозный расчет, не то на привязчивость бездомной собаки, неизвестно, на что сильнее. Без гроша и без сил даже на быт, то есть вдвойне с пустыми руками - стыдно!

Сама себе противоречу, дура. Мечтаю, чтобы кто-то меня полюбил и отогрел, исцелил душу покалеченную, дал время восстановиться. Но знаю, что нельзя ни на кого такую ношу возлагать - возиться с полусумасшедшей калекой, да еще нищей.
Кажется, знаю, кто я. Царевна-лягушка, которая, мечтая быть расколдованной, в то же время не смеет показаться царевичу в своем нынешнем обличьи лягушки, да еще и растерзанной. Впрочем, скорее - царевичу не хочет приносить тяготы, это ведь только в сказке расколдовать легко и скоро.

Орхидея
Сегодня в древнем городе светло.
Рассвет пришел, как музыка Орфея.
Влюбленный снег сквозь тонкое стекло
ласкается к стыдливой орхидее.
Безумица, зимою расцвела,
как поздняя упрямая надежда.
Она крылатой музыки сестра.
Она - мгновение, в котором Вечность.

У друга, композитора, расцвела недавно орхидея. А я приезжала новую песню услышать :)
[700x465]

Хорошо, что отпущенный мне срок мал. Почти все друзья и ближние старше на поколение. Живи я обычную по продолжительности человеческую жизнь - как страшно было бы остаться одной.

Некоторые, иногда, об этой разнице в поколение вспоминают. А я вот теперь поняла, почему этой разницы на самом деле нет: молодой - это тот, у кого намного больше лет впереди. А у меня впереди лет не больше, чем у вас, седых, и потому мы наравне.
Но успеть еще много хочу.

Верхотурье
Столетняя разлука - с плеч. Верхотурье не изменилось за целый век прошедший, остается городком бревенчатых изб, неподвластных времени. Зелень обмелевшей речушки. Тянутся к небу купола двух храмов и на заре плывет колокольный звон. Улицы просты, скромны, приветливы. Лик селения не искажен временем, он - вне людских календарей. Здесь во все века будут строиться по-старому, то есть - мудро.
Старик с лошадью.

Октайский скит
Восстановлен и открыт для всех другой скит, ближний. А Храм отца Макария сокровенен, как град Китеж, к нему не проторено больших дорог и нет, по счастью, пестрого потока экскурсантов. Скит был сожжен, года прошли, и пепелище заросло живой травой. Деревья вековые помнят, помнит небо и земля. Помнит ясное лесное озеро.
У служителей церкви привычны слова: "Информация утеряна". На ветхих картах разве озерцо ориентир. А любит наш народ легенды о кладах да сокровищах, одно время пошел сказ, будто отец Макарий скрыл в лесу не то чашу серебряную, не то иконы ценные (для тех, кто мерит ценность их не по Лику, а по камушкам оклада). Ходили поживиться или приключений поискать, а лес над ними посмеялся.
Мне золота-серебра не надобно. Своя, домой пришла, к пристанищу души. И расступились деревья-исполины, тропинку показали чуть приметную.
Там тоже простой домик для путника в лесу - почти как на другом таежом озере.
Пришла - слезы хлынули, всё будто наяву, что здесь случилось в годы крушения России. И в тех слезах очистилась душа.

Покровское
Может, когда-нибудь будет еще одна повесть, о детстве и юности Григория. С этим приехала в Покровское.
Само Покровское, зажатое в асфальт и в роскошь новых особняков, его не помнит, не ведает родства. Запомнится из всего облика деревни лишь задумчивый русый мальчик у грубоватой уличной колонки. Немного походит на Гришу в отрочестве.
Поразило, что музей частный, и чета хозяев, их могу подвижниками назвать. С полным правом и отнюдь без привычки расточать комплименты. Супруги Смирновы. Марина - честная, резкая, эмоциональная, явный внутренний пламень. Владимир добродушен в исконном, незатертом смысле слова - добро души. В общении прост и скромен, фотовспышек сторонится. В разговоре упоминает "дядю Гришу" как родного и как живого.
Музей не разрекламирован, сюда приходят лишь искренние. Марина: -" Личность Григория - не балалайка и не водка, у нас нет цели шумиху создать и денег огрести на его имени". Поведала, каким трудом - за свой счет - собирала для музея посмертно расхищенные вещи. (Метать жребий о ризах наш народ умеет).
Дом Григория убит в 80-е, сносили в спешке лютой и растащили на дрова. Сохранить удалось лишь оконный наличник с красивой и мудрой резьбой. Сейчас специалисты удивляются глубине символики (славянской, рунической). Григорий знал это ремесло, точнее - таинство, знал от Зодчего отца Макария, да и самому открыто было свыше.
Подарили мне книгу Татьяны Гроян (другую, не ту давно искомую о Григории). Я подарила свои стихи, рукописные странички.
Горло пересохло - прошу воды. И пью студеную, живую из неоскудевшего Гришиного колодца (дом восстановлен на его подворьи).

В назидательных баснях я - антигерой.
Я та стрекоза, что лето красное пропела. И не то чтоб не трудилась и не собирала. А просто собирала не то и не так. Солнечные лучики, музыку, сказки цветов и трав - то, чем не наешься и не согреешься, то, от чего нет проку. Настоящий образ поэта эта крыловская стрекоза. И на что еще может рассчитывать, песни свои она раздаривала всем, так никто ведь их не просил, а кормить ее, здоровую бездельницу, с какой стати кто-то должен был бы? И логика оставившего ее умирать на снегу муравья разумна и справедлива.
[640x480]

Я посадила добрый сад. И трижды ветер обрывал цветы едва раскрытые. И трижды падал колкий град, а дети из дворов окрестных радовались, подбирая слитки драгоценные, которые тотчас уходили горькой водой сквозь пальцы. И трижды возвращался лютый снег весной. Но снова восходило солнце, лучами бинтовало раненые завязи. И дождь животворящий поил святой водой. И прилетали в сад мой птицы, ведь я не расставляла им силков, а только сыпала зерно.
Плоды созреют, может быть, не в срок. Всех созову, все будут на моем пиру: и птицы, и дети из дворов окрестных, и солнышко, и дождь, и ветер, град и снег.

Мир никогда не верил мне, что я поэт. Порой смеялся, порой бил по глазам. Сначала мешал возраст: в детстве - не доросла (до собственных стихов?), в отрочестве - дескать, всякий пишет. Слава Всевышнему, что я доросла до окончания юности, получила, якобы, право на душу, которая была у меня такая и 10, 15 лет назад, на слова, которые сказала 10 лет назад и те, что говорю теперь.
Теперь неизданность книг меня порочит, делает шутом в глазах людей и выскочкой нахальной, если себя поэтом назвала.