Еще один, подозреваю баян, сперто у товарища в ЖЖ, копирайт не проставлен. Собственно ниже текст.
Цветы на продажу.
Она без труда отыскала его в крытом павильоне рынка, в том ряду, где шла торговля цветами. Среди торговавших он был единственным мужчиной. Его окружали проворные, юркие женщины неопределенного возраста с блеклыми, точно застиранными физиономиями. Она подумала, что присутствие его здесь столь же нелепо, сколь было бы нелепо, скажем, присутствие бананового дерева в березовой роще.
За те семь лет, что они не виделись, он изменился: поправился размера на четыре, заматерел, отрастил рыжую бороду, которая неравномерно, кустами, распределялась по его загорелому, обветренному лицу. «Будто только что из лесу вышел», - подумала она. Взгляд его стал прям, тверд, казалось, он не смотрит, а целится. От хрупкого, анемичного мальчика с мечтательными, неуверенными глазами, каким она его помнила, не осталось и следа.
«Это все наносное, - убеждала она себя, подходя к нему. – Как там говорится: каков человек в колыбельке, таков он и в могилке. Просто на рынке он вынужден общаться с определенной категорией людей, поэтому, и напустил на себя черт знает какой неприступный вид. А иначе нельзя: с волками жить – по-волчьи выть. Со мной же он будет прежним – мягким, уступчивым, послушным. Я для него не женщина, а – патология».
В тот момент, когда она вплотную приблизилась к его месту, он как раз протягивал букет гвоздик молодому, розовощекому лейтенанту, походившему на хорошо подрумяненного молочного поросенка. Его гвоздики заметно отличались от тех дохлых гвоздик, которые продавались рядом: они были крупные, свежие, яркие, какие-то очень породистые. На них хотелось смотреть, их хотелось трогать руками.
- С вас семь двадцать, - сообщил он, не обращая на нее внимания.
Лейтенант положил перед ним десять рублей, которые тут же перекочевали в его непомерно раздутый, замусоленный кошелек.
- Ничего, если я вам рубль мелочью? – Он извлек откуда-то снизу жестяную коробочку из-под халвы и проворно принялся перебирать медяки.
- Без разницы, - рассеянно ответил розовощекий лейтенант. Он забыл про цветы, про сдачу и был всецело поглощен тем, что в упор разглядывал ее.
«Все-таки молодчина я, что сделала короткую стрижку, - радостно подумала она, делая вид, что ничего на свете, кроме выставленных на прилавке цветов, ее не интересует. – С этой стрижкой я совсем как девочка-школьница, не хватает лишь белого фартучка и ранца. Могу вообразить себе, как обомлел бы этот лейтенантик, если бы узнал, что «девочке-школьнице» - за тридцать!»
Тем временем человек с рыжей бородой, торговавший гвоздиками, отсчитал лейтенанту деньги. Он уже закрывал свою жестяную коробочку, когда гривенник выскользнул у него из рук, покатился под прилавком и лег у ее ног.
«Если «орел» - все будет так, как я решила, - загадала она, наклоняясь за монеткой. – Если «решка» - уйду…»
Монетка лежала на «орле». Она облегченно вздохнула и, выпрямилась, будто бы невзначай, опустила ее в карман куртки.
- Девушка, извините, но это деньги покупателя, - произнес бесстрашным, ледяным тоном рыжебородый и кивнул в сторону лейтенанта.
- Да что вы! Какие пустяки! – смутился тот и, еще раз оглядев ее с ног до головы, нехотя удалился.
Она посмотрела ему прямо в глаза и, грустно усмехнувшись, проговорила:
- Я не девушка, Сережа, я твоя жена, Марина…
С минуту он изучал ее цепким, внимательным взглядом, словно он был не ее муж, а таможенник, а она не его жена, с которой он прожил пять лет, а подозрительный чемодан. В какой-то момент у Марины даже возникло ощущение, что он потребует у нее паспорт. Паспорт, однако, он не потребовал. Он захватил несколько волосков в своей неопрятной бороде, задумчиво покрутил их и тем же равнодушным, холодным голосом произнес:
- Подожди, я сейчас.
Он подошел к своей соседке, хмурой, темнолицей старушенции, торговавшей, как и он, гвоздиками, начал что-то скороговоркой сыпать ей по-латышски. Старушенция напряженно слушала его, время, от времени кивая своей маленькой птичьей головкой.
«Пристраивает свой товар, - догадалась Марина. – А мог бы, между прочим, вначале уделить внимание мне. Не вчера расстались. Неужели я утратила свою власть над ним? Раньше, помнится, мне достаточно было кокетливо провести язычком пот верхней губке, чтобы он глупел от восторга и был готов ради меня на все… А кстати, почему бы мне снова не пустить в ход свой язычок? Подобные мелочи крепче всего удерживаются в памяти и действуют надежнее речей о вечной любви и прочих высокопарных глупостей»
Он между тем закончил давать инструкции, вернулся на свое место, обстоятельно, по хозяйски, сложил цветы в картонную коробку, коробку перенес поближе к темнолицей старухе, затем бережно спрятал коробочку из-под халвы в карман брюк и бросил:
Читать далее...