И погасли огни... и закрылся музей...ты остался стоять в темноте
средь фигур восковых в гипнотическом сне абсолютно один...
хей! завороженною вглядись
в шеренги восковых лиц
хей! мечтал ты верно не раз
пожить их жизнью хоть час
силой мечты наделен нынче ты, и фигуры под взглядом твоим
начинают дышать открывают глаза с постаментов спускаются вниз
хей! раздался музыки звук
и тотчас все стали в круг
хей! пустились в пляс и тогда
ты вдруг услышал слова:
"с нами танцуй! с нами вместе танцуй! вслед за нами все па повторяй!
этой ночью тебе представится шанс быть хоть в чем-то похожим на нас!"

видишь ты остановившимся взглядом бал неживой красоты:
танец изыскан, манеры изящны, но лица партнеров пусты!
перед возможностью быть рядом с ними трудно тебе устоять
и, подражая движениям кукол, начал ты сам танцевать!
хей! движений автоматизм
внедрился в твой организм.
хей! как по свече вниз течет
по телу восковый пот.

видишь как воск заливает твой мозг:
даже сам ты теперь с ними вместе готов
участь их разделить - неподвижно застыть
утром...

утром солнечный свет зальет сумрачный зал; упадет с твоих глаз пелена.
и, с улыбкой взглянув на раскрашенный воск, ты покинешь музей...

aldanare.livejournal.com/8471.html

<...>
– Какие главные – по Вашему мнению – события произошли за прошедшие 20 лет? Насколько они изменили страну, людей?

– Главным во всём мире было крушение Великих Проектов Модерна, в результате которых человечество утратило родовой смысл существования. В результате этого мир сейчас – жалкое ничтожное место, внутренне готовое к своей гибели и тайно осознающее ее заслуженность. В России сила этого удара и его острота была наибольшей, но ни один регион (за исключением, возможно, Латинской Америки) не остался незатронутым. Средний человек не изменился внутренне, но утратил необходимость тяготиться своим состоянием. Впрочем, это только начало – всё самое интересное еще впереди.
<...>

Впервые то, что они другие, замечаешь классе в 6-ом. Смотришь товарищу в глаза, в веселые ребячьи глаза, и – на тебе! – какая-то белесая пленка выросла, словно плесень, на его блестящих роговицах. И сразу взгляд стал другой: бесчеловечный, тяжелый. Взгляд рептилии. Ящера.
Я ничего не хочу утверждать голословно. Но вот исламские мистики полагают, что за плечами у любого ребенка стоят два ангела – белый и черный. И каждый нашептывает свое. К трем годам ребенок уже выбирает раз и навсегда, каким ухом слушать. Может, и так. А может, прав один британский пророк нью-эйджа, проповедующий, что на заре истории самки человеческие реально совокуплялись с чешуйчатыми пресмыкающимися и кровь рептилий все еще течет в жилах представителей человеческой расы?
Не знаю, не знаю, но чем-то эти странные дети действительно кардинально отличаются от сверстников.
В классической страшилке «Муха» гены насекомого, дремлющие в хромосомах протагониста, пробуждаются к жизни мощным ударом электрического тока – искусственной молнией. Для Детей Ящера триггером, запускающим их тайную программу господства, является слово «Мое».
Обитатели эдемского сада не знали собственности. Запретный плод не был, как предполагают отдельные этнографы, ни психоактивным грибом, ни девственностью собственного чада. Скорее всего, это было обыкновенное яблоко. Сам акт срывания его с дерева, превращения «ничейного» в «чье-то» и был источником грехопадения.
Стопроцентный человек знает, что ничто не принадлежит ему – хотя бы потому, что он смертен. Он не собирает сокровищ там, где ржа истребит их. Стопроцентный ящер этого не ведает: программа присвоения – нелепого, алчного – обусловливает все его действия.
Никто из нас на все сто процентов ни человек, ни ящер. В жилах каждого из нас – смесь кровей. Там, где ящера мало, побеждает человек. Но бывает так, что ящера – больше.
Впервые то, что они другие, замечаешь классе в 6-ом. В возрасте бар-мицвы и конфирмации. Именно в этот период в стихию детства вторгаются иерархические структуры. Именно в этот период во главе этих структур – местной ячейки комсомола, гитлерюгенда, бойскаутов, христианской молодежи – неизменно оказываются Дети Ящера.
Ты живешь, а они, тем временем, стяжают. Меняют монетки и марки, торгуют в классе копиями компьютерных игр, суживают жвачку под процент.
К окончанию института ты с ними уже почти не встречаешься. Они слишком далеко от тебя. На страницах глянцевых журналов, на экранах телевизоров. Они заняты делом: распределяют потоки ядовитой крови своих пращуров, струящиеся из проколотых коронками буров вен земли. Над ними – символы государственной власти, чешуйчатые орлы, двуглавые и белоголовые, столь похожие на древних птеродактилей. И значки валют, струящиеся по экранам мониторов – разве это не пляски вихляющего ящерова хвоста?
Мы живем на оккупированной территории. Сказка о юрких млекопитающих, выживших под ногами у чудищ, это – увы! – не легенда прошлых дней, а притча о том, что предстоит нам в будущем. Выживем либо мы, либо они – иного не дано.
А если мы, все же, проиграем, то самый мрачный и бредовый рассказ Лавкрафта вскоре окажется просто журналистским репортажем, размещенном на последнем человеческом сайте за мгновение до того, как на шею контент-провайдера легла чешуйчатая лапа потомка Дагона.
________________________________________________________________________________

Источник:
http://lj.rossia.org/users/karmakom/
________________________________________________________________________________

ledzeppelin.ru/trans_by_IK.htm

..

lj.rossia.org/users/karmakom/

.

Я сделаюсь странным и войду как герой
В новый кадр который
Начнется с черной пряди волос на моем плече
Я прощу наш стиль неубранство домов
Носки на креслах нашу постель
Которая пахнет похмельем и колесом обозрения

Сегодня мы будем пить Королевскую Кровь
Бокалы на стол на плаху топор!
Сегодня мы будем пить Королевскую Кровь

Кусая губы и проплакав глаза
Треть жизни уходит
Как голые плечи - усталые свечи -
Не накинут халат
Но романтика это - твой смазанный грим
Марсельеза - черный эротический блюз
Бомба на плечах ядра между ног
песня воробья

Сегодня мы будем пить Королевскую Кровь
Трепещите тираны!
Вперед батальоны!
сегодня мы будем пить Королевскую Кровь!

...

[574x699]

Капканы обманов, ловушки соблазнов
Все ставят и ставят напрасно, напрасно.
Ты видишь насквозь уловки и петли,
Через них пролетая наподобие ветра.

Ты уносишься прочь как июльская ночь.

На танце, на звуке, на лунном луче,
На чем угодно гарцуешь ты ловко.
Делается очередной поворот.
Рушится очередная уловка.

Танцуя в пыли и в поту душной ночи,
Чего же, чего же, чего же ты хочешь?
Нелепый вопрос. Не дашь ты ответа,
Через сон пролетая наподобие ветра.

Ты уносишься прочь как июльская ночь.

С такой же как сам ты…
На крае стены…
Всего сантиметр от гибели верной…
Ты даже об этом не думал наверное?

Ты, человек наподобие ветра

Эй, вы там,
На другой стороне холма!
Как вы там
На другой стороне холма?
Я кричу, словно камни, кидая слова.
Знаю я, что мне не докричаться
До другой стороны холма.

Хлебное поле затянул плевел,
Жаркое пламя гасит ветер,
Раковая опухоль меня встретит
На другой стороне холма.
Коварный разум возводит стены,
На тело и дух установлены цены,
Холодный приказ и насилия сцены
На другой стороне холма.

Час наслажденья за годы мученья,
Замысел грязный и осуществленье, -
Лишь огненный дождь принесет очищенье
Другой стороне холма?

- Ты все это знаешь, но в чем же причина?
Того, что порою тебя беспричинно
Тянет в разверзнутую пучину
Другой стороны холма

...

[470x317]
Он стал невидим н а в с е г д а.

Слушать этот музыкальный файл

они легко могли выбраться из этой тюрьмы
достаточно было одному встать на плечи другого
и дотянуться пальцами до края стены
и вылезти наверх и вытащить наружу второго
но никто не хотел оказаться внизу
никто не верил что другой
не забудет протянуть ему руку оказавшись на воле
а утром за ними пришли и расстреляли обоих

Эта беседа состоялась в сентябре 2006 года.


Не хочу, чтобы меня превращали в объект

- Илья, кого в вас больше - поэта, прозаика, драматурга, переводчика, издателя?

- Излюбленный журналистский вопрос, отвечать на который начинаю уставать. Может быть, вы ещё сразу спросите о моих творческих планах? Все обычно с этого начинают ...

- О планах пока спрашивать не буду, но человек вы настолько многомерный, что даже ваш сборник "Никто из ниоткуда" включает и поэзию, и прозу и даже написанный в соавторстве киносценарий. Ну и чтобы не повторять поднадоевший вопрос моих коллег, ответьте мне тогда: это ваша первая авторская книжка?

- Да, это первый вышедший у меня сборник. Себя же я, честно говоря, никем не считаю. Приходится повторяться, но я убежден, что одной из болезней нашего века является преувеличенное внимание к самоиндефикации человека, к его специализации. К сожалению, это преувеличенное внимание является отражением объектного характера современного мира. Для того чтобы манипулировать человеком, надо превратить его из субъекта в объект. Нужно как-то его обозначить: фашист, коммунист, патриот, поэт, политик, актёр. Чтобы можно было в любой момент эту идентификацию ему налепить, а потом манипулировать ею по законам присущим данному жанру. Скандально известная личность попадает на одни страницы, учёный-экономист на другие страницы. Поэтому я всей своей жизнью, всей своей деятельностью сопротивляюсь объективизации, сопротивляюсь наклеиванию ярлыков. Не позволяю их на себя наклеивать. Это осознанная политика. Я считаю подобную идентификацию совершенно ложным подходом, на котором строится сейчас вся работа СМИ. Поэтому предпочитаю уходить от определений...

- Я вас понял. И вовсе не это имел в виду. Но что бы ответил Пушкин, если бы ему задали вопрос кто он?

- Пушкин писал в анкете - литератор.

- А вы можете написать в своей анкете - литератор?

- Наверное, нет. Потому что со времён Пушкина это слово тоже стало ярлыком, подразумевая совершенно определённые скучные посиделки за "круглым столом", юбилейный вечер в каком-нибудь "союзе писателей". И, конечно, в этом смысле я далеко не литератор. У меня и книжка всего одна, да и то вышедшая на середине пятого десятка. Нет, я просто человек. Не хочу давать себе никаких определений.

- Вы занимаетесь тем, что вам нравится?

- Да, я - дилетант, занимаюсь тем, что мне нравится. От первого значения этого латинского слова. Не в смысле того, что этот человек не профессионал, а в том смысле, что эта деятельность не входит в круг его общественных и гражданских обязанностей. Деятельность, которой он занимается для себя. Так вот я - профессиональный дилетант.

- Дилетантизм начался во времена, когда вы были одним из пионеров русского рока, и продолжается по сей день?

- Да, это моя принципиальная позиция. Потому что у меня дурное отношение к любой узкой специализации, к любой инструментуализации и объективизации человеческой личности.

На круги своя нам уже не вернуться

- Илья, скажите, как вам удалось написать двадцать лет тому назад тексты песен, которые необыкновенно актуальны сейчас. К примеру:
"скованные одной цепью, связанные одной целью" - это же сегодняшние "идущие вместе" или "наши", во что они трансформировались. Или такие строки:
"грошовый счет в казенном конверте
за непогашенный мертвым ночник,
ему не скрыться от нас после смерти
пока мы помним, что он наш должник..."
Это же абсолютно точная и безжалостная фотография сегодняшнего дня. Как вам это удалось?

- Я действительно не знаю, как это удается. Это от меня не зависит. Я только переписчик того, что слышу, поэтому точно также бесполезно спрашивать: как это радиоприемнику удается говорить разными голосами, играть музыку, передавать рекламу. Он этого не знает...

- А не кажется ли вам, что когда вы писали эти строки в середине 80-х в городе Свердловске, у людей были надежды. Это потом они были обмануты или не обмануты, разочарованы или счастливы. Так вот, не кажется ли вам, что по прошествии стольких лет вдруг всё вернулось на круги своя? Согласны ли вы с этим?

- Что всё вернулось на круги своя? Вы имеете в виду социально- политическую ситуацию? Так ничто с этих кругов и не сходило никогда. Весна сменялась летом, лето - осенью, зрелость - старостью. Так о чём мы тогда говорим...

- Вы считаете, что со сменой вывески СССР на Россию ничего не изменилось в судьбе наших людей?

- Это совершенно разные вещи. В судьбе каждого отдельного человека что-то бесспорно изменилось. У кого-то в лучшую, у кого-то - в худшую для него сторону. Но если мы говорим об историческом процессе, о том, сменила ли Россия свой исторический курс, то я считаю, что нет. По большей части продолжаются те же процессы, вектор которых был задан в послевоенное время, после Второй мировой войны. Всё является их органическим развитием. И в этом смысле перелома или резкой смены исторического курса не Читать далее...

Любви мне живой не надо,
Хватит терзать себя.
Мне надо простую куклу
Серийного образца.

Одежда была бы сшита
Модно и был бы вкус.
Глаза раскрашены ярко,
Без голоса обойдусь.

- Девочка, где твой бантик?
Я видел в тебе всегда,
Когда сдирала джинсовый фантик,
Колеса и провода.

Но дальше под проводами
Кукла была живой.
Подсунули эту куклу
С фабричным дефектом – душой.

Все это открылось позже.
Подлый торгаш продал
Эту ненужную роскошь,
Чтобы я психом стал.

- Если
Заглянул ты
В эту пропасть,
Скажи мне, голова не кружилась?
Был ли света луч в глубине?
Разглядел ты хоть самую малость?

- Я видел город и водопад.
Водопад гремел как сотня орудий.
Я видел дно ущелья веков,
И я узнал – нас там не будет!

- Если
Заглянул ты
В эту пропасть,
Скажи мне, может все-таки есть надежда?
Был ли проблеск дня в темноте?
Разглядел ты, как восход забрезжил?

- Все было словно в полутьме
И я смотрел лишь миг – боялся сорваться.
Только одно было ясно мне,
Только одно – туда не добраться!

- Ясновидящий, это ложь!
Мы жили живы и будем жить вечно!
Младенцу понятно, что ты лжешь
И ложь твоя так бесчеловечна!
Зачем же руку мою берешь?
- Чтоб подвести тебя к краю ущелья:

ВЗГЛЯНИ САМ!

Лень было блуждать в лабиринте страстей,
В себе нерешимость убить.
Ты ждешь человека, который придёт
И укажет, кого любить.

Ты мышцы напряг и окостенел,
Ты в стартовой стойке стоишь.
Достанет он стартовый пистолет,
Выстрел, и ты побежишь.

Взаимосвязи сплелись и слились,
Ты муху боишься обидеть.
Ты ждёшь человека, который придёт
И укажет, кого ненавидеть.

А он всё не шёл, не хотел иль не мог,
И был его путь видно долог.
И ты неприятно был удивлён,
Когда прочитал свой некролог.

Как в зубной кабинет
Ты простоял много лет,
Глотая слюну и дрожа.
И мессия твой
Не заметил тебя.
Ты слишком уж был неподвижен.

Теперь же ты ждешь, чтоб явился к тебе,
Броню твоих стен сокрушив,
Хотя б человек, который пришел,
И сказал бы тебе, что ты жив.

Настало пять часов. Куда ты так спешишь?
Спешишь домой прийти и шторы опустить.
В бумажный мир войти плакатов на стене
И там скорей забыть, что зря весь день прожит.

Между двух стен мечется взгляд
И оживляет каждый плакат.
Каждый плакат словно окно.
Смотришь ты жадно через стекло.
Песни звучат те, что тебе
Помогут попасть в мир на стене.
Настало пять часов. Куда ты так спешишь?
Спешишь домой прийти и шторы опустить.
Среди плакатов ты забудешь то, что дни
Слились в огромный день с восьми и до пяти.

Каждый плакат словно окно.
Смотришь ты жадно через стекло.
Каждый плакат запечатлел
В мире мечтаний высший предел.
Песни звучат те, что тебе
Помогут попасть в мир на стене.
И взгляд твой как телевизор.
Программы разнообразны.
Ты любишь думать о вечерах
где-то в Майами-Бич,
утро на Плас-Конкорд,
ночь на Сансет-Бульвар.
Заочно!
Ты любишь Гиндзу в ночных огнях
и ранчо на Йелоу-Крик,
мартини в Сан-Тропе,
и звуки Корнеги-Холл.
Hi-Fi!
В мыслях этих все желанья
Темных уголков сознанья
Разом ты исполнишь, потому что
В самодельном мире все легко.
Я уверен, ты не стал бы
Лезть в те джунгли, если б лучше знал их.
И не стал бы слушать эти песни,
Если б их перевели тебе.

С появлением на эстраде свердловского «Наутилуса Помпилиуса» рок-поэзия поднялась на новый уровень. У Бориса Гребенщикова тоже яркие и сложные образы, но музыка «Аквариума» — послабее. В «Нау» все было на высоте: и тексты, и композиции. «Я хочу быть с тобой», «Взгляд с экрана» («Ален Делон не пьет одеколон»), «Скованные одной цепью», «Казанова», «Бриллиантовые дороги» — образы этих песен были одними из определяющих рок-сцену 80-х. В память врезались метафорические строки: «Я ломал стекло, как шоколад в руке», «На мягких подушках не въедешь в вечность». Запоминался их горько- ироничный привкус.
Тандем Бутусов — Кормильцев (до этого Илья как поэт сотрудничал с несколькими другими свердловскими исполнителями, но только «Нау» удалось выйти на всесоюзную орбиту и, соответственно, «вывести» туда автора текстов) состоялся.
Затем были «Тутанхамон», «Атлантида». Они стали философским продолжением социально-протестного раннего Кормильцева.
Его лирический герой, как умеет, борется с «поглощением» общества (то советского, то постсоветского). Любое общество — враждебно! Как сама жизнь! В таком случае союзник — смерть. Она — освобождает! Определение «Скованные одной цепью» (так назывался и сборник стихов Ильи 1990 года) прочитывается, скорее, уже в метафизическом смысле. Надо взорвать не только социальные оковы, но и сотни других: психологических, личных и т.д., только за ними — свобода.
Одна из тактик борьбы с миром (который готовит тебе индивидуальный «конец света», если раньше не случится «общий»), занимающая Кормильцева, — выйти из игры, досконально изучив ее правила. Стать невидимым для «всемирного заговора» (по иронии судьбы, первый альбом «Нау» назывался «Невидимка»), именно в него поэт верит сейчас. Эта философия определяет круг его сегодняшних интересов.
Кроме написания текстов песен, Кормильцев — профессиональный переводчик с английского. Переводит он не только поэтические рок-тексты (он перевел все(!) песни легендарной группы Led Zeppelin), но и, к примеру, американского классика Уильяма Берроуза (1914—1997) — папу «психодела», исследователя «наркотического астрала» и любителя «криминально-кислотных» путешествий, которыми зачитывались битники и хиппи. Явно не случайно Кормильцев недавно перевел и роман Чака Паланика «Бойцовский клуб», по которому снят голливудский фильм с Брэдом Питтом и Эдвардом Нортоном (1999). Книга у нас появилась позже фильма. Взорванные небоскребы в финале картины стали художественным пророчеством трагических событий 11 сентября 2001-го.
Также Кормильцев — главный редактор авангардно-радикального издательства «Ультра. Культура» ( где и было опубликовано множество его переводных книг). А выходят там как серьезные исследования, вызывающие бешеные дискуссии, вроде «Аллах не любит Америку» или «Марихуана — запретное лекарство», так и «полегче» штуки вроде опусов постмодернистов. Как дневник крупного революционера Че Гевары, так и тюремные записки мелкого бунтаря (но неплохого литератора) Эдуарда Лимонова. Есть и крошечные «кусатели» общества (способствующие усилению иммунитета цивилизации), и масштабные разрушители общественных устоев.
Их объединяет одно: они «лечат» смертью. В малых или больших дозах. И, вероятно, вкусовой ряд предпочтений Кормильцева-редактора в чем-то глубинно пересекается с творчеством Кормильцева-поэта. В его безусловно талантливых стихах постоянно присутствует связка «смерть — свобода».
Когда мы уже поговорили в киевском кафе «Купидон», выяснилось, что Кормильцев не желает быть активным участником экспериментов в этой пограничной зоне, но ему интересны результаты подобных исследований. Дабы не быть ни жертвой, ни участником «всемирного заговора против человека».
Надо же! Кто бы мог заподозрить такую мощную апокалипсическую направленность мышления у этого крупного приятного мужчины в стильных очках, так аппетитно пьющего пиво и повадками напоминающего добродушного медведя. Но, в отличие от сказочных персонажей, в нем — больше чего-то холодно-отстраненного. Однако, повторяю, не без обаяния.
Вспомнил я о «заговоре» в тот же вечер, когда промотал пленку с интервью, а там — только невнятный шип. Понервничал, пока не выяснилось, что диктофон случайно включился в портфеле и дописал кассету до конца. Ух...
Но ненадолго я расслабился. Пришел на следующий день на приемный пункт — за фото поэта, а соседнее помещение с их студией сгорело, и электричество пропало на сутки. «Извините, — говорят, — отпечатаем только завтра». Напряг! Придется сразу в номер подвозить.
С этими мыслями я подошел к платформе метро. Поезд прибыл, народ кинулся, а вагоны пустые, двери не открыли. И только уже в следующем поезде я обратил внимание, что мчусь в противоположную сторону...
А, может, и правда — кругом заговор?!
Может, у того же Кормильцева — постоянно подобная череда происшествий? Вот он и придумал, как с ней бороться, приняв «правильную теорию». Мол, давайте, подстерегайте, гады, я — готов! А я от дедушки ушел, и от бабушки... Нет, аналогия с колобком опять Читать далее...

Кормильцев более всего известен почтеннейшей публике, как поэт, сочинивший тексты практически ко всем композициям "Наутилуса Помпилиуса".

Но сам Илья отнюдь не считает это своим основным "свершением" – наоборот, чуть ли не в каждом интервью он с ударением говорит о том, что писание текстов для "Нау" было "лишь одним из способов самовыражения". Спектр его занятий и увлечений гораздо шире.

О том, чем Илья Кормильцев занимается и увлекается сегодня, его расспросили редактор рубрики "Персона" Вадим Михайлов и посетители портала KM.RU




ВМ: Фактически все продукты твоего творчества - тексты к песням, сценарии для рекламных роликов, переводы... - лишь фрагменты целого. У тебя судьба такая - соучаствовать? Есть что-нибудь, что ты сотворил сам, в одиночку - от начала и до конца?


ИК: По-моему, такое понятие, как «самостоятельное творчество», вообще является логической нелепицей: ведь всё, в каком-то смысле, НЕсамостоятельно. Даже толстый роман, написанный писателем «в одиночку», не совсем его «от начала до конца». Наша эпоха вообще придает несоразмерно большое значение понятию авторства – это связано, в первую очередь, с буржуазной природой эпохи и восприятием любого продукта человеческой деятельности как товара.

Для меня же наличие-отсутствие соавторов/соучастников вообще есть проблема с нулевым смыслом – интересен результат.



ВМ: Прекрасно помню трепетный шок, испытанный, кажется, в 87-м году, когда впервые услыхал по радио "Я хочу быть с тобой" и "Шар цвета хаки". Скажи, есть ли среди сегодняшнего рокопопса группа или солист, для которого ты захотел бы "выложиться", как …надцать лет назад? То есть писать тексты именно "целевым назначением" - для полностью адекватных тебе вокалистов и музыкантов?


ИК: Сейчас я такой группы не вижу, однако дело не только в группе, но и во мне самом – мне было бы просто неинтересно во второй раз наступать на те же грабли (выходить на тот же виток, входить в ту же реку etc). Человек должен менять точки приложения, чтобы не превратиться в обосранный голубями памятник самому себе. Той доле lyricist (в переводе с англ. "поэт-песенник" - Ред.), что еще обитает во мне, вполне хватает проекта «Чужие».


ВМ: А чем в данный момент ты занимаешься наиболее сосредоточенно? То есть, что считаешь именно своей "основной работой"? Проще говоря, на что живёшь и семью кормишь?


ИК: Живу на заработок. Подсобного хозяйства и нетрудовых доходов не имею :-) Если подходить к вопросу с анкетно-бюрократических позиций, то основное место работы - издательство «Ультра.Культура», должность – главный редактор.


ВМ: А у "ультракультуристов" есть время отслеживать текущие события, в том числе и политические. Или вы настолько "чужие", что всё это вам, грубо говоря, пофиг? Вы уже не с нами? Вы в своем УльтраКультурном Светлом Будущем?


ИК: Наоборот, как издательство с идеологическими претензиями, мы внимательно следим за всеми актуальными политическими событиями. Просто оцениваем их со своих, так сказать, «ультракультурных» позиций. Когда идет борьба за власть между Агентами Смерти, нужно использовать эти противоречия в своих интересах. Например, пока они ловят т. н. «террористов», - напечатать много-много хороших книг про наркотики :-))


ВМ: А есть у тебя, к примеру, политические убеждения?


ИК: По убеждениям я – анархист-трансгуманист. Говоря русским языком, считаю, что этот мир вопиюще несправедлив и должен быть изменен. Тот, кто так не считает, – объективно агент Власти/Смерти (танатократии), из каких бы убеждений он ни исходил.


ВМ: А по жизни ты кто - оптимист, пессимист или "нейтрал"? :))


ИК: Это зависит от ситуации. В философском плане – конечно, оптимист.

Мы будем жить вечно.

Мы станем богами.

Зло развоплотится в ничто...

С И.Кормильцевым можно не соглашаться, что как раз и делает большинство сотрудников «Новой газеты»; его можно не любить, но единственное, что не получается с Кормильцевым, — не замечать его.

— Илья, готовясь к этому разговору, мы пролистали проспекты вашего издательства и выделили несколько главных ваших тем. Это манипуляция общественным сознанием, потребление наркотиков, нацизм и национализм.
Давайте начнем с манипуляции массами. Только в этом году вы издали три или четыре книги на эту тему...

— Манипуляция массами — это не совсем точное слово, точнее — это приемы изменения сознания. Изменение сознания происходило всегда в процессе развития человека, и ничего страшного в этом нет; ужасом является изменение сознания против твоей воли. Когда субъект вне тебя приватизирует твое право на изменение сознания.
До определенного этапа власть не нуждалась в скрытых механизмах воздействия на людей. Необходимость тайновластия возникла тогда, когда широкие массы получили хоть какую-то возможность контроля за властью. То есть с появлением первых признаков демократии в современной ее редакции.

— Вы руководите издательством, даете возможность высказаться людям, призывающим к отнюдь не бархатным переворотам; нацистам, готовым обеспечить себе будущее и отнять будущее у инородцев; проповедникам той свободы, что приходит после выкуренного косячка или марки кислоты. Вы считаете себя инструментом манипуляции сознанием?

— Конечно.

— Если ваше издательство — инструмент, то кто хозяин этого инструмента?

— Хороший вопрос. Нам, конечно, кажется, что мы (смеется). Но до конца я в этом не уверен. Именно поэтому деятельность наша широка. Нам интересно, где и когда мы столкнемся с реальным сопротивлением.

— Сопротивление есть?

— Пока такого, чтобы его можно было бы назвать реальным, осознанным сопротивлением, — нет.

— Поставим вопрос о сопротивлении иначе. Лимонов написал работу «Другая Россия», кусок ее опубликовал в своей газете «Лимонка». В результате газета была закрыта, самого Лимонова арестовали, и написание «Другой России» было частью выдвинутого обвинения. А «УльтраКультура» издает эту «Другую Россию» — и что, никаких последствий?

— Прошло два года, и команды в отношении Лимонова поменялись: было принято новое решение, как вести себя по отношению к Лимонову. В 1999—2000 годах начали шерстить всю маргинальную политическую тусовку. Не только у Лимонова проблемы были, досталось и Баркашову, просто он не является талантливым, знаковым человеком — вот этого и не заметили. Потом решили, что все это чушь, не там враги, а эти пусть оттягивают на себя какой-то спектр, который все равно будет заниматься этим, но хотя бы будет под контролем.

— А у вас нет боязни, что в госаппарате что-то в очередной раз повернется, щелкнет — и «УльтраКультуру» назначат в «плохиши»?

— Так мы этого и ждем. Когда мы узнаем, за что нас назначили в «плохиши», — мы поймем, что€ сейчас максимально не по душе.

— И что тогда?

— Тогда мы сможем более конкретно сконцентрироваться на каком-то идеологическом направлении.

— Раз уж заговорили о Лимонове... Полгода назад вы издали его книжку, где он с яростью и ужасом пишет об обществе, большая часть которого превращается в придатки к станкам, и о том, что русское юношество необходимо спасать от этого. Но почему этот чистенький мир со станком страшнее, чем «анархия — мать порядка»?

— В истории России было мало анархии. Элементы анархии существовали дважды, во время двух революционных периодов — после 1917 года и в 1989—1992 годах, но ведь это была не тотальная анархия: возникали небольшие анклавы, где власть начинали создавать снизу. Так что действительно ли плоха анархия — мы по-настоящему не знаем.

— А вас не пугает насилие, которое всегда связано с анархией?

— Насилие связано с любой властью. Есть какая-то странная иллюзия, что когда действует иерархическая модель управления, то насилия не то что меньше, а оно как бы иного качества. Но когда тебя насилуют, тебе уже не до идеологических убеждений.

— Когда человека тонкими финансовыми, рекламными, медийными манипуляциями заставляют встать по звонку и бежать к станку зарабатывать несколько тысяч франков или рублей или заставляют есть йогурт «Данон» — это, конечно, тоже можно признать насилием буржуазного мира. Но герои изданного вами Нестерова, громящие рынки, — это все-таки насилие другого качества...

— Да ведь все эти манипуляции — только промежуточная цель. Кроме того, иерархическое общество включает механизм физического насилия не реже, чем механизм насилия идеологического, рекламного и т.д. Есть даже устойчивый оборот: монополия государства на насилие. В конце стоит задача — добиться безусловного подчинения. Сначала тебе внушают, что хорошо и правильно есть йогурт «Данон», а потом, как в «Матрице», тебе внушают, что ты уже ешь «Данон», а на самом деле ты ешь отходы.

Общество потребления — не цель, а средство.

— А какие у вас, собственно, претензии к буржуазному миру, к обществу потребления?

— Читать далее...