Скажите, давно ли вы в последний раз сломя голову мчались в магазин за новым альбомом музыкального коллектива, новым романом оригинального писателя? На просмотр фильма - чтобы именно сейчас, именно в первый день, потому что безумно интересно?



Я вот лично - очень давно. Этому можно найти множество объяс­нений. Культурно-социологиче­ское, напримере: прошлое деся­тилетие постсоветские люди так ак­тивно наверстывали упущенное и впи­тывали непознанное, что наступило естественное пресыщение. Как гово­рят в таких случаях барышни, тряпок полно, а надеть нечего. В этом есть до­ля правды, но и только. Впитывание нового подразумевает наличие ново­го. А ведь стоит только пробежаться глазами по концертно-клубным афишам хоть Москвы, хоть Лондона, как становится ясно: они населены или те­нями прошлого (пусть порой и весьма бойкими) или новыми поделками, по­лезными, понятными и недолговечны­ми, как современная бытовая техника. Судя по всему, новый век начинается с эмоционального и творческого ваку­ума, созданного черной дырой, что возникла на месте двух повалившихся башен. Другое объяснение, обидно-личное: староват стал. И опять-таки не вполне удовлетворительное. Слушал я тут недавно, как ведущие одной радиостанции допрашивают на улице старших школьников по поводу какой-то очередной проходной поп-рок-поделки. «Нет, - отвечают подростки, -мы это дерьмо не слушаем, мы настоящую музыку слушаем: Шевчука и Чижа». Кто тут стар, кто молод: я, кто УЖЕ эту парочку не слушает (а может, даже и никогда не слушал), или те, кто ВСЕ ЕЩЕ ее слушают, - сам черт ногу сломит. Объяснений можно выдумать еще немало, но проще признать оче­видное: мы живем в эпоху вакуума, и это не только очередная национальная особенность - это глобально. Как пел орденоносец Гребенщиков, в полях определенного напряга любые устрой­ства сгорают на раз. А с чем сравнить напряг того поля, которое сейчас нас пронизывает изо дня в день с такой интенсивностью, что впору задумать­ся, так пи уж безумны конспирологи. утверждающие, что власти облучают нас какими-то там инфраволнами? С канунами мировых войн? Бросьте, никто, кроме жителей Европы, тогда всерьез не волновался. С ядерными мурашками холодной войны? Сход­ства больше, но присущий тому вре­мени спортивный дух соревнования слона с китом подпитывал и толкал вперед все - от космических технологий до музыкальных стилей. Настоящий же вакуум никуда никого не подталкивает, он всасывает и аннигилирует. Если в нем умудряется существовать хоть одна частица материи, это уже не вакуум.

Вакуум - это отсутствие Будущего, именно такого, с большой буквы, поскольку у пустоты Будущего нет. То, что в конце 70-х казалось артистическим позерством панк-рокеров, в нулевые годы стало расхожей банальностью. Будущего нет. И все мы, как один, сиды вишесы, от бомжей и до президентов. Такого отсутствия проектов будущего мир не знавал довольно давно - не возьмусь сказать, насколько давно. Отсутствие мало-мальски внятных проектов Будущего заставляет людей хвататься за настоящее, как утопающий хватается за спасительный плотик. А самое доступное и неотвязное настоящее в наше время - это политика. Возможно, именно поэтому единственные за последнее время три музыкальных проекта, которые вызвали у меня давно забытое желание бегать по знакомым, показывать и обсуждать, используют в качестве первичной материи политику. Я имею в виду проект Алексея Вишни www.polit-techno.ru, шаповаловскую NATO и скачанное из сети творение безвестных шутников - иронический реггей I love Osama. Надо отметить, что ни первое, ни второе, ни третье политической сатирой не является. Сатира - это противопоставление плохого настоящего воображаемому идеалу, который ожидается в Будущем. А Будущего, как мы уже выяснили, нет. «Политтехно» - открытый проект, публикующий на своем пространстве любые миксы, лишь бы они включали голоса ныне действующих политиков, которые знакомы любому слушателю больше, чем голоса подавляющего количества звезд современной попсы. В самых удачных треках «Политтехно» читка блистательного рэпера Жириновского - это все, что угодно, но не сообщение о том, насколько плох Жириновский. Наоборот. Владимир Вольфович в этом актуальном диджейском проекте выглядит гораздо убедительнее Владимира Владимировича именно потому, что он даже и не пытается скрывать свою панковскую сущность: это раньше считалось, что есть серьезная политика, а есть демагогия. В панк-эпоху любая политика - это демагогия, потому что заранее известно, что нас позовут в Будущее, которое не наступит никогда. Поэтому «Фабрика звезд» не более чем модель выборов - таких, какими они вскоре станут, если еще не стали. Все несут одну и ту же чушь, поэтому выигрывает тот, кто делает это с большим драйвом и имеет самый прикольный прикид. Откопанная принципиально не внимающим никакой так называемой '(реальности" Шаповаловым челябинская девушка в чадоре (логичнее и экономнее было одеть в чадоры самих «тату-шек»: но зазнавшиеся девицы, видимо, стали воспринимать себя слишком серьезно), Читать далее...

Ажиотаж вокруг японского общественного питания пришел и ушел, а Харуки Мураками задержался надолго. В чем секрет долголетия его успеха в России?

СПИСОК ПРОИЗВЕДЕНИЙ, созданных плодовитым автором, напоминает перечень суши-нори в каком-нибудь меню: названия одно другого заковыристей, но чем больше знакомишься с предметом, тем больше убеждаешься, что речь идет все о той же сырой дряни с рисом, завернутым в морскую траву. Одних только романов у Харуки одиннадцать, а еще есть сборники рассказов. Так что ожидающая нас харукиана еще только начинается. Плюс Рю Мураками, которого легковерным русским читателям попытались впарить под шумок. Учитывая, что фамилия Мураками среди японцев не самая редкая (вспомним хотя бы мультипликатора Джимми Мураками), еще можно ожидать пополнения рядов "самозванцев поневоле".

Как вы уже догадались, это все - продолжение темы о капризах литературной моды, начатой в прошлом номере. Почему именно Мураками так полюбился? Точного ответа на этот вопрос дать зачастую невозможно. Для меня, например, признаюсь честно, до сих пор остается загадкой выдержавшая немало изданий любовь русского читателя к похождениям парфюмера Жана-Батиста Гренуйя (роман Зюскинда действительно очень хорош, но не в этом дело - с другими не менее хорошими романами этого не случилось).

Нельзя сказать, чтобы Мураками "пошел" только в России: в США и Западной Европе "Охота на овец" пользовалась большим успехом, хотя последующие вещи (включая "Хронику заводной птицы") вызвали разочарование - вскрылась "серийная" природа автора, его неумение уйти от собственных однажды найденных приемов. Возможно, подобное охлаждение произойдет и у нас - сдулась же слава однажды взахлеб любимого Павича, писателя с примерно теми же проблемами, что и у Мураками. Но дело не в том, что будет завтра. Дело в том, что сегодня форумов на тему Мураками в Рунете столько же, сколько лет семь тому назад - форумов на тему Пелевина, а книги его барахтаются в болоте донцовых и акуниных на верхних страницах рейтингов продаж. В чем же дело?

На самом деле ответ на этот вопрос легче дать тем, кто уже был сознательным и половозрелым в 70-е годы прошлого века и кто еще застал популярность среди образованных читателей такого японца, как Кэндзабуро Оэ. Так вот, не побоюсь сделать такое смелое заявление: Мураками - это сегодняшний Оэ. Тем более что пишет Мураками все о тех же 70-х (ну, начале 80-х), так что не настолько уж он и "современен". Главное не это - и у первого, и у второго при европеизированном содержании и понятной проблематике очень четко выражен один из фундаментальных принципов классической японской эстетики, именуемый югэн. Это дзэнское понятие означает некую фигуру умолчания, открытые скобки в конце, недосказанность, вследствие которой в идеале читатель прозревает и входит в соприкосновение с абсолютом. И Мураками, и Оэ - мастера недоговорок и открытых финалов, пишущие про время с такими же свойствами.

Эта такая своеобразная чеховщина, завернутая все в те же водоросли с тонким-тонким слоем васаби - чтобы пикантно пощипывало, но глаза на лоб не лезли. И Оэ, и Мураками пришлись ко двору у молодых интеллектуалов двух эпох застоя, разделенных интервалом в 20 лет. Через них они определяют свое родство: безвольность, подчиненность системе, отсутствие воли к противостоянию. Плюс неизбежная экзотика. У Мураками с внутренней японской точки зрения она настолько выхолощена, что его награждают презрительным прозвищем "маслоеда" (так у японцев, масла не едящих, именуются прозападно настроенные "властители дум"). Но что для японца - смерть, то для русского - самое то. Экзотика - королева лузеров и рабов, влекущая в грезы о далеких и недостижимых временах и пространствах. Псевдоинтеллектуальная византийско-этническая каша Милорада Павича, судя по всему, полюбилась за то же самое.

Нет-нет, Мураками совсем не так уж плох. Тем более что мировая критика в один голос расхваливает новый его роман "Все Божьи дети могут танцевать" и говорит, что это совсем другой Мураками. Возможно. Речь не о нем, а о среднем читателе интеллектуальной литературы - том, чья вселенная согласно книготорговой статистике образуется собранием сочинений Коэльо, Мураками и Павича (и дети которого читают, судя по всему, про Гарри Поттера). Иногда для того чтобы увидеть реальность, достаточно бывает закрыть книгу, в которую уставились твои глаза. Вот так, по-японски, и закончим.

Переживших сатори просим писать письма в редакцию.

Текст Илья Кормильцев

ОМ

- Как это вас жизнь крутанула?

- Жизнь всех крутит вне зависимости от наличия успеха. Я человек очень скептический и настроен обычно весьма пессимистически, поэтому успех и слава на меня не действуют. Я преодолеваю головокружение от успехов при помощи скепсиса. Поэтому даже в момент успеха "Наутилуса" я старался относиться прохладно к происходящему. Критерием оценок для меня всегда был круг близких мне людей, а не публика. И если жизнь меня как-то крутила, то не в силу контраста между успехом и неуспехом, а совсем по другим причинам. У меня вообще дефицит ностальгии. О прошлом никогда не грущу. Оно для меня как нечто несуществующее в природе, не имеющее ко мне никакого отношения. Для меня важен настоящий момент и то, что надо сделать в будущем.

- Тогда "вчера" вычеркиваем, оставляем "сегодня" и "завтра". Чем они у вас наполнены?

- В настоящий момент я увлечен идеями издательства "Ультра. Культура". Меня заинтересовало это дело не в силу того, что я люблю книги или привязан к книгоиздательскому процессу. На самом деле книги для меня были очень важным и самым достоверным источником информации в окружающем мире. Все остальное значило меньше. Мне самому тоже хотелось бы писать книжки, но самый эффективный способ в наступившую эпоху - это передавать свои мысли при помощи чужих текстов. Я печатаю тексты других людей, высказывая свое отношение к происходящему через них. Таким образом, я создаю метакнигу из этих книг, которая говорит очень много о моем внутреннем мире. Использую такой косвенный способ творчества в качестве главного редактора.

- Что влияет на выбор того или иного автора?

- Меня интересуют произведения, которые строятся на неприятии существующей действительности. То есть тексты, призывающие людей изменять окружающую действительность, включая свой внутренний мир. Я не отдаю какого-то предпочтения политике перед художественным творчеством. Это различные виды одного и того же процесса. Главное - наличие эволюционного фактора, идущего в противоположность с тем, что я называю колыбельным творчеством. Есть произведения, которые приучают человека к мысли, что нужно находится в состоянии не бодрствования, а мыслительного сна. То есть он должен пассивно относиться к происходящему вокруг и боготворить действительность как последнюю инстанцию, которая дана свыше и существует на данный момент. То есть ложиться в ямку и крайне агрессивно воспринимать любые попытки вытолкнуть сознание из занятой ниши...

- Из этого исходит ваша симпатия к агрессивности?

- Она является не персональной, а скорее - метафизической. Любой продукт активного отношения к действительности всегда раздражает людей пассивных. Если ты в этой жизни активно себя проявляешь, то неизбежно, рано или поздно, ты сталкиваешься с неприятием того, что делаешь. Собственно, это я и хотел сказать, когда в свое время написал строчку: "Если есть те, кто приходят к тебе, найдутся и те, кто придет за тобой". Любое активное действие в обществе вызывает всегда консервативную реакцию. В основном это, как правило, раздражение на самих себя. На бытовом уровне все это сводится к фразам: "Зачем все это надо? Нам и так хорошо", чем и выражаются убеждения пассивных во вредоносной деятельности активных. В любом случае эти два течения все время сталкиваются на протяжении человеческой жизни.

Поэтому мы ищем тех авторов, которые отображают конфликт с данной нам в ощущениях действительностью, и тем самым пытаются заглянуть под поверхность вещей.

- Можно себе представить, сколько вы читаете...

- Да. Читаю гораздо больше, чем нужно... Из удовольствия чтение превращается в труд. Но это оборотная сторона любой редакторской работы.

- А что - в удовольствие?

- Для меня всю жизнь такими книгами являются энциклопедии и справочники. Совершенно разные. Даже дело не в том, что расширяются знания, для меня - это легкое чтение. По ходу дела что-то узнаешь, что-то подмечаешь. Телевизор я не смотрю с 1994 года. Хотя при этом я в курсе всех событий, передач, рекламы. Когда ты живешь в обществе, которое управляется телевидением, то все, что достойно внимания, ты в законспектированном виде узнаешь от других людей, которые телевизор смотрят. При этом ты не теряешь свое время, а, кроме того, - не попадаешь под гипнотическое специфическое воздействие ТВ. Ты получаешь как бы резюме, а не пустышку для глаз, в которые вставлены соски... В театры хожу достаточно часто. У меня много знакомых режиссеров, жена - актриса. Но на первом месте у меня - литература и музыка. Потом идет театр, кинематограф, живопись.

- А как вы теперь относитесь к року, как музыкальному течению?

- Российский рок в его современном существовании производит крайне убогое впечатление. Жанр этот сейчас в упадке. Почему - об этом можно долго говорить. Если вкратце, - то он не сумел использовать свой эволюционный потенциал и оказался апроприирован существующим обществом. В результате чего и погиб. Когда свой протест он не смог перенести на более высокую ступень, то всякий будоражащий Читать далее...

На вопросы журнала «Эксперт» отвечает Илья Кормильцев — выходец из Свердловска.
— Каковы в советское время были взаимоотношения Свердловска и метрополии?

— В той среде, где я вращался, ощущения провинциальности не было. Более того, к культурной жизни столицы вообще не было интереса. Вот Питер рассматривался как нечто равноправное, только более продвинутое. А Москва воспринималась как оплот массовиков-затейников. На тогдашнюю эстраду мы смотрели как на явление не столько советской, сколько московской культуры.

— Вы тем не менее уехали из Свердловска — причем именно в Москву…

— Свердловск очень изменился в 1989−1991 годах. Удар по Екатеринбургу, вызванный так называемыми реформами, был значительно сильнее, чем по многим другим местам. До начала девяностых Екатеринбург четко делился еще на два города: центр и «Уралмаш» с «Химмашем», где была совершенно другая культура, урловская. А культура, связанная с университетом, архитектурным институтом, Уральским научным центром, существовала благодаря государственной политике. Когда кончилась господдержка, вышли люди с «Уралмаша», началось настоящее вторжение варваров, которое вызвало очень мощную депрессивную фазу. Тогда и начался отток из города интеллектуальных сил.

— Каковы были взаимоотношения властей Свердловска с андеграундом, субкультурами?

— Довольно мягкими. Региональной власти было трудно понять, чем ей угрожают всякие молодежные течения. Ну, песни поют, спектакли ставят… Противостояние шло по линии культуры: рок-н-ролл против попсы. Внешне мы вели себя даже как-то по-комсомольски. Главным объектом нашего протеста было то, что называется в советских терминах мещанством, бездуховностью.

— Велика ли сейчас в России разница между провинциальной и столичной культурой?

— Я воспринимаю Москву как жуткую провинцию. Мне кажется, что здешняя культура находится в глухом тупике. В центре должно происходить постоянное столкновение культурных составляющих. А у нас — стагнация, чудовищная переоценка своего места в мире. Классический пример для меня — Пелевин. Это писатель, чьи тексты совершенно убиты для восприятия отсылками к малопонятным культурным реалиям. Идею он постоянно разжижает до местного анекдота — это тоже черта провинциальности. У наших лучших писателей, как и вообще у нашей культуры, подводная, российская часть айсберга сильно превосходит надводную, общечеловеческую.

интервью взял Всеволод Бродский 2004г

Илья Кормильцев за словом в карман не лезет. Иногда это такие слова, как «суггестия» или «интенция». Плюс непарламентские выражения. Да и когда следить за чистотой речи, если имеешь дело с маргиналами…

– Илья, вы сейчас живете в Москве. Если бы не ваша работа, бизнес, вы бы здесь жили? Нет желания поселиться снова и навсегда в Чехии, Британии или на Урале?

– Я бы хотел кочевать по миру, не задерживаясь нигде больше чем на три-четыре месяца. Базируясь, желательно, на борту судна.

– В одном интервью вы сказали, что уехали из Екатеринбурга, потому что город стали уничтожать. Расскажите, пожалуйста, более подробно, что вы имели тогда в виду. Сейчас, по вашему мнению, что в столице Урала происходит? Стало там лучше или нет?

– Я слишком мало слежу за екатеринбургской жизнью, чтобы иметь право обобщать. По-моему, сейчас это заурядный путинский город, полный обывателей, обустраивающих свои засаленные норки подвесными потолками. Там очень скучно и явно не хватает какого-нибудь теракта или эпидемии рыбьего насморка, чтобы всколыхнуть жирные ягодицы. Как и всей стране, впрочем, не исключая столицы.

– В той беседе вы сказали, что распад «Наутилуса Помпилиуса» был спровоцирован снаружи «сатанистами в погонах, которые искали механизмы, с помощью которых можно управлять молодежью». Кому было нужно исчезновение «Наутилуса»?

– Вопрос стоит об исчезновении людей вообще, а рок-группы – это так, частности.

– Что это за «сатанисты в погонах»? Кому мешал «Наутилус»? Или это вы для красного словца сказали в том интервью?

– Нет, не для красного словца. Спецслужбы всегда использовали оккультные круги для зондирования. В девяностые годы вопреки обывательскому мнению эта деятельность ни на миг не прекращалась. В частности, изучалась возможность контроля молодежного электората и движений через рок-музыку. «Наутилус Помпилиус» никому не мешал, его просто хотели использовать, но в ходе этой попытки группа развалилась. На совести тех же людей – Курехин и Чистяков.

– В другом вашем интервью были такие слова: с русской рок-музыкой не связан, потому что позорнее зрелища, чем ее нынешнее состояние, трудно представить, ну, разве только русская политика. Что в современной отечественной рок-музыке позорного?

– Отсутствие непримиримости к мiру, без которой рок-музыка – это только набор довольно гнусно звучащих колебаний воздуха.

– Не хочется показаться ханжой, но все-таки, разве публикация, скажем, того же Хантера С. Томпсона, прозы, в которой смачно описываются разнообразные асоциальные действия, – не что иное, как изощренная, пусть и незапланированная, пропаганда таковых?

– Разумеется. Если то, что мы видим вокруг, – это социум, то я за все и всяческие антисоциальные действия. Если социум – это свинарник, то соблюдающий его нормы сам становится свиньей. Впрочем, Акула Хант об этом и писал.

– Во-первых. Как быть с тем, что некто, начитавшись Томпсона, станет по пьяни стрелять куда ни попадя и убьет кого-нибудь совершенно невинного? Неужто свинарник от этого перестанет быть свинарником? Во-вторых. Социум, по-вашему, плох. Жизнь тоже плоха? Вы счастливый человек?

– Я думаю, так же, как и с тем, кто это делает, не прочитав в жизни ни одной книжки. К тому же у вас какое-то извращенное представление о творчестве Томпсона – может, вы читали какого-то другого автора? Во-первых, Томпсон показывает мразность современного американского общества, а вовсе не призывает палить почем зря в белый свет. Во-вторых, «невиновные люди» существуют только в атеистическом сознании. У Аллаха невиновных нет, и ни одна пуля не летит туда, куда ей не положено. В-третьих, по-моему, было сказано «если то, что мы видим вокруг, – социум» или я что-то путаю? Жизнь плоха по определению, а тот, кто это понял, – счастливый человек.

– Илья, бездуховность американского общества по Томпсону понятна вам, человеку образованному, обладающему блестящим логическим мышлением, а 12–20-летний оболтус, малообразованный и не столь многоумный, увидит лишь «крутость». Впрочем, книжки-то надо продавать...

– Извините, наверное, я все-таки недостаточно умен. Не книжки заставляют людей хвататься за оружие. Продажи здесь ни при чем. Это очень удобная и очень трусливая позиция. Этот мир развращают не писатели – запомните это. Но перед тем, кто его действительно развращает, у вас, боюсь, задрожат поджилки от страха. А наехать на брата-писателя просто за то, что он показывает, каким делают мир Хозяева и Альфа-самцы, – это святое дело, за это пулю в мозжечок не получишь.

– Вы хотите сказать, что литература в принципе не может нанести вред обществу?

– Да.

– Напрасно, по-вашему, создавала советская власть такие вещи, как Союз писателей, понимая, что литература очень даже влияет на людей? И чем она лучше, тем сильнее эффект. Диакон Андрей Кураев, прочитав Достоевского, стал верующим, христианином – это, если хотите, вред был для советского общества, нанесенный литературой…

– Литература есть набор высказываний. Достоевский сделал диакона Читать далее...

magazines.russ.ru/authors/k/kormiltsev/

Публикации в журнале "Иностранная литература" и переводы в журналах "Иностранная литература" и "Урал".

В связи с тем,что перечень сопроводительных ссылок на сегодняшний день неполон, по мере обнаружения новых будем вас оповещать.

Новость сегодняшнего дня:
1. 2005 г. №6 – перевод рассказов Мишеля Фейбера В журнале «УРАЛ» http://magazines.russ.ru/ural/2001/6/broti.html


НЕВИДИМЫЙ_НАВСЕГДА

Книжный проект журнала Time out Москва

И.К: Свои ответы хочу начать с маленького предисловия: я ненавижу рейтинговые опросы и любые требования назвать что-нибудь «самое-самое». Этот подход не отражает ничего, кроме убогости мышления современного человека и журналиста в частности. Каждый состоявшийся текст уникален и занимает свое место в литературе. То, что восторгало вчера, вызывает недоуменное пожатие плечами сегодня. Мнение, на котором сходится большинство, не отражает, как правило, ничего, кроме коллективного заблуждения. Сделав это необходимое заявление, приступаю к ответам.

1. Самая недооцененная, на ваш взгляд, книга столетия? (ХХ век)
Если говорить о русской литературе, то это «Мелкий бес» Федора Сологуба. Это великий роман, хотя бы потому, что после прочтения его становится ясно, что история России в прошлом веке просто не могла быть иной, чем она была и всякие сослагательные наклонения здесь неуместны.

2. Самая переоцененная книга столетия? (ХХ век)
Опять-таки оставаясь в рамках русской литературы, это — «Мастер и Маргарита».

3. Если бы в школьной программе решено было оставить только одну книгу, какую бы выбрали вы?
В таком случае я бы предпочел, чтобы в школе вообще не преподавали литературу.

4. Какая книга, на ваш взгляд, точнее всего отражает современность? (то, что для вас лично является сейчас современностью)
Поскольку современность меняется с каждым ударом часов, ответ на этот вопрос по определению будет эфемерным. По крайней мере, для меня последние три-четыре года — это «Гламорама» Брета Истона Эллиса.

5. Ваше самое сильное литературное впечатление за последний год?
Алексей Иванов «Золото бунта».

6. Какая книга запомнилась вам как очень смешная?
Так за всю жизнь не удалось прочитать ничего смешнее, чем «История древнего мира» от Тэффи.

7. У какого писателя, на ваш взгляд, лучшее чувство юмора?
У Достоевского. Его юмор настолько неожидан и непривычен, что запоминается на дольше, чем юмор какого-нибудь записного юмориста.

8. Над какой книгой вы плакали?
В детстве — над «Бэмби» Зальтена. Ни одна детская книга так не учит романтической печали.

9. Прочтя какую книгу, вы испытали острое сожаление, что не вы ее написали?
Нет таких книг. Иногда жалко бывает «упущенного» сюжета, который тоже приходил тебе в голову. А писать надо самому.

10. Самый яркий пример писательской бездарности.
Каждый подлинный бездарь так же уникален, как подлинный гений. Сравнивать бесполезно.

11. Кому бы лично вы дали Нобелевскую премию? (не важно, жив этот писатель или уже умер)
Джойсу.

12. Какую книгу вы могли бы назвать любимой?
Их много — моногамия в данном вопросе неуместна. Тем более что художественную литературу я вообще редко перечитываю — предпочитаю жить с первым впечатлением.

13. Ваша любимая цитата (не обязательно – из художественной литературы).
«Аллах — наилучший из хитрецов» (Коран).



http://books.timeout.ru/inner/10/

На проходившей недавно Московской международной книжной ярмарке Кормильцев и его издательство заняли самый необычный павильон. Из-за разногласий с дирекцией ММКВЯ "Ультра.Культуре" не разрешили выставляться на ярмарке. Тогда издательство арендовало стоящий на площадке между двумя павильонами самолет Ту-154, где и устроило помпезную презентацию и встречу с читателями.
Среда, первый день выставки, приблизительно 14:00. Около самолета с висящей на борту растяжкой, гласящей: "Все, что ты знаешь, – ложь!" собирается группка людей левацкого вида. Специально обученная девушка в черном костюме и темных очках раздает зеленые листовки с намалеванным агентом Смитом и приглашением посетить "блокпост Матрицы". По трапу торжественно поднимается изысканно одетый Эдуард Лимонов в сопровождении активистов НБП. По салону прогуливаются русские протеже Кормильцева: Алексей Цветков, Всеволод Емелин, Олег Шишкин – все ждут специального гостя – известного рэпера Sixtynine. Всем желающим наливают вдоволь водки, пива или красного вина. Без устали играет флейтист. В хвостовом отсеке Кормильцев и Лимонов презентуют книгу Аллы Дудаевой "Джохар Дудаев. Миллион Первый"... Корреспондент "Yтра" поднялся на борт, чтобы побеседовать с главредом скандального издательства.

"Yтро": В Интернете написано, что вы устраиваете презентацию на самолете из-за конфликта с организаторами ярмарки...

Илья Кормильцев: Да, конфликт в самом деле имел место, хотя, откровенно говоря, не столько политического, сколько экономического свойства. ММКВЯ предъявляет весьма специфические требования ко всем участникам. Известно, что наша ярмарка уже стоит дороже, чем Франкфуртская. Подавляющее большинство участников не выставляют свою продукцию, а торгуют книгами. В результате ММКВЯ – это всего лишь еще один гигантский оптовый рынок. Совершенно коммерческое мероприятие, которое только прикрывается просветительскими задачами, развитием книжного дела в России и прочими лозунгами. Это выглядит смешно и выставляет всех в не слишком выгодном свете. Посему мы решили, что проще снять в эти дни какое-то другое помещение у сторонней организации и проводить презентацию там. Почему мы обязаны выставляться именно на ММКВЯ? Нас обвиняли в нарушении корпоративного духа российских книгоиздателей, обещали отключить здесь электричество, потом заявили, что мы не имеем права включать музыку и использовать громкое вещание, потому что воздух принадлежит ММКЯ, – в общем, было достаточно глупостей. Но мы все равно здесь. Можно сказать, что у нас своя книжная ярмарка.

(В этот момент к Кормильцеву подходит помощник и сообщает: "В нашу сторону идут менты. Собираются все здесь закрывать. Наши бумаги на аренду их не интересуют, говорят, мы заняли самолет нелегально". Стоящий рядом Эдуард Лимонов заметно оживляется. Главный редактор остается невозмутим.)

"Y": Но было заявлено, что организаторы посчитали ваше издательство экстремистским. Ваши книги, вы считаете, действительно провоцируют социальное брожение?

И.К.: Социальное брожение в обществе существует независимо от любых книг. Оно возникает, потому что люди много работают и мало получают, живут и не видят счастья. Книжки здесь совершенно ни при чем, они вторичны. Они свидетельствуют о наличии социального брожения, но не вызывают его. Возможно, многие считают нас радикалами и экстремистами. Наверное, название провоцирует такое отношение. Лично я считаю, что мы просто издаем книги, которые вызывают у читателя хоть какие-то эмоции. 90% книжной продукции на нашем рынке на это не рассчитаны – это просто способ тупо убить время.

"Y": Совсем недавно подобная литература у нас была известна лишь в узких кругах, передавалась из рук в руки, читалась на английском... Все началось с вашей желтой серии, которая открылась "Бойцовским клубом". Как появилась идея донести альтернативную литературу до российского читателя?

И.К.: Нынешнее издательство – по сути, продолжение той желтой серии. Еще в середине 90-х существовало достаточное количество людей, которые интересовались такого рода литературой, читали ее, переводили, общались между собой и заодно пытались ее издать. Прорывом в этой области стало издание "Страха и отвращения в Лас-Вегасе" в переводе Алекса Керви. Это была первая альтернативная книга, которая привлекла какое-то внимание. Ее начали обсуждать, о ней стали писать. Был памятный скандал в "Независимой газете", когда за интервью с Керви будто бы за пропаганду наркотиков уволили корреспондента Илью Фальковского. Это был 1997 год, первая шумиха, после которой альтернативная литература начала восприниматься как некое отдельное литературное направление. Мы – результат созревания этого процесса. С нами сотрудничает тот же Керви, другие люди, которые начинали публикацию подобных текстов.

"Y": Как появилось ваше новое издательство? Вы разошлись с T-ough press и "АСТ"?

И.К.: Мы продолжаем работать с T-ough press. Для "АСТ" проект "Альтернатива", как мы его мыслили, требовал слишком много перестроить в производственной структуре Читать далее...

Итак, свершилось. Впервые в истории русского перформативного искусства премию национального масштаба получило произведение, центральным эпизодом которого является десятиминутный матерный монолог.

Я не намереваюсь заниматься критикой картины режиссера Серебрянникова по пьесе братьев Пресняковых «Изображая жертву». Честно говоря, я этот фильм не смотрел, да и вряд ли буду. Еще в меньшей степени можно ожидать от меня, что я присоединюсь к тому хору возмущенных ревнителей морали и нравственности, который неизбежно зазвучит, когда фильм увидит более широкая публика, чем та кучка рафинированных представителей киноэлиты, что собралась на сочинский «Кинотавр». Речь пойдет совсем про другое – про ту странную печаль, которую я, совсем не ретроград и человек, внесший в качестве переводчика свою лепту в проникновение ядреных слов на книжную страницу, ощутил, узнав о свершившемся. Говоря словами Верлена – откуда бы, право, такая тоска?

Процесс расширения сферы употребления матерной лексики начался в перестройку и продолжался все девяностые годы. Первой сдалась литература – к рубежу тысячелетий отпали практически любые ограничения на использование обсценных слов в русском художественном тексте. Театр и кино сопротивлялись дольше: публичность нарушения нормы (в буквальном смысле – ведь при публике) делало акт трансгрессии более шокирующим, хотя и более в силу этого желанным.

Разумеется, не обходилось без перегибов с одной стороны и без возмущенных голосов – с другой, но в целом полемика развивалась в области социокультурной, иногда – религиозно-этической. Происходил обычный для модернизирующегося общества процесс эмансипации зон «архаичного сакрального». Да и не была ли вправду предельно ханжеской ситуация, при которой целого актуального слоя речевой практики как бы не существовало для художественной рефлексии? Бесспорно, была. Мат играл роль русского национального «боконизма» из старого романа Воннегута – официально репрессируемой практики, в которой участвует все общество. Разумеется, в процессе эмансипации автоматический вставал вопрос о мере, но это вопрос встает всегда – в этом смысле избыточное употребление слова «вотще» портит стиль не больше и не меньше, чем злоупотребление словом «хуй».

Тот слом, который является причиной моей нынешней печали, произошел только с началом нулевых годов, когда началась политизация вопроса. Вспомним, как она происходила. С одной стороны – акции «Идущих вместе» с собиранием, сожжением и мочением в сортире «растлительных» книг. Галерейные погромы, в которых источником возмущения громящих были не только посягательства на язык религиозной живописи, но и матерные вокабулы на полотнах Тер-Оганьяна. Резкие нападки со стороны партии «классического русского театра» на речевой натурализм «новой драмы». С другой – популярность среди интеллектуальной элиты группы «Ленинград». Скатологический орфоарт графоманов с padonki.org. Заигрывание с обсценным в корпоративной рекламе («Сосу за копейки»). Мегаконтракт на последний альбом рэпперов «Кровосток», которому по определению закрыт доступ в радийный эфир – выйдет сплошное пикание вместо музыки. (Хотя и это – только пока. Если найдется смельчак, который получит лицензию на частоту для радио «Мат FM», заверяю вас, в кратчайшие сроки популярность этой станции побьет все рекорды.) Ну и наконец – единодушный восторг критики вокруг (по приватному мнению той же самой критики) откровенно слабого фильма Серебрянникова.

Почему так получилось? Можно свести все к квазиконспирологической гипотезе на тему «выпускания пара в свисток», как и в случае оппозиций фа/антифа, геи/хоругвеносцы и прочих столь популярных ныне политтехнологических «войн плохого с худшим». Пусть спорят о матерщине, а не о капитализации «Газпрома». Но это – наивный подход. Речь идет о явлении намного более серьезном и не новом в русской социальной истории: в отсутствии пользующегося доверием качественного, разработанного языка для выражения социального протеста, сознание обращается к архаичной энергетике низа. Отсюда «срамные действа» скоморохов, отсюда – матерные частушки времен советских, отсюда – культ едреной матери сегодня.

Когда обесценены все наличные дискурсы – правый, левый, традиционалистский, модернистский, религиозный, атеистический (хоть сами носители дискурсов так, разумеется, не считают, лихорадочно подсчитывая своих виртуальных сторонников), крепкое слово – единственный инструмент, которым можно выразить свое недовольство стагнирующим, обессмысленным социумом.

Дело не в том, кого пускают и кого не пускают на кремлевидение. Пусти кого хочешь – и он не скажет ничего такого, чего бы мы уже не слышали, не знали, чему бы мы смогли внимать без зевоты дольше десяти минут. А вот «Еб твою мать!» сказанное в эфир ведущим «Вестей» вполне может оказаться тем самым безоблачным небом над всей Испанией.

Как ни печально, подобная ситуация не менее опасна, чем причины ее породившие. На горизонте появляется маленькая, едва различимая фигурка – это лидер новейшего Читать далее...

"Я больше переводящий писатель и поэт..."

РЖ: Вы интересуетесь иностранной литературой маргинального толка, так называемым avant trash'ем. Как по-вашему, какое сейчас самое больное место в западном обществе?

Илья Кормильцев: С моей точки зрения, уже закончился тот период, когда мы снимали пенки с идеи человека вообще, введенной рационалистами, веком Просвещения. Теперь общество идет к деградации. Проблема в том, что господство человека вообще не позволяет существовать личности ни в каких измерениях, развиваться человеку в целом. Дух в этом человеке умирает, он превращается в самодостаточную систему, которая направлена на самовоспроизводство идентичности как потребителя, как гражданина. Сейчас гегелевская мечта воплотилась и видны ее недостатки, а по мере ее развития все будет еще хуже.
Человек не животное и как вид не направлен на гомеостаз, в нем задача небиологического характера. Невозможно, чтобы все были счастливы, сыты, у всех была мебель от магазина IKEA. У Достоевского в "Подростке" есть разговор о том, как человек в прекрасном городе будущего, когда ему все дадут, ноги протянет и спросит: "Что мне дальше делать?" Такой момент наступил. Не везде, конечно, где-то картофельные очистки едят. По идее, любое общество можно довести до уровня Дании. Я думаю, этого не будет, раньше произойдет эволюция, идеальное равновесие недостижимо. Любая тенденция всегда опрокидывается - это типичный ход любого развития. Дании на всем свете не будет. Вроде ничего этому не мешает, только людям этого не надо. От этого счастья человек быстро дуреет, это уже сейчас видно.

РЖ: А ситуация в России отличается от западной?

И.К.: Как всегда Россия живет по своим часам, отставая на век. С Россией еще будут бороться как с оплотом капитализма и потребительского мышления. Тут любая идеология, форма отношений, мировосприятие существует в историческом времени в 10 раз больше, чем того заслуживает. Запад начинает бунтовать, а Россия - готовится защищать диваны, которых раньше просто не было.

РЖ: Кто Вам близок из западной литературы?

И.К.: У меня нет любимых писателей. Есть писатели, которых читаешь без влечения, в широком смысле слова, интересно то, как они пишут, или интересны эмоции, с ними связанные, интересны возникающие от них вибрации. А есть необходимые писатели. Если я начну их перечислять, это будет банально: Библия, Достоевский, Шекспир... Эта та референтная система, на которой все базируется. Мы без них не можем обойтись, даже если временами их ненавидим или не принимаем. Даже атеист не может обойтись без Библии, а для сатаниста она необходима - просто знаки меняются с плюса на минус. А все остальное - это удовольствие. Шекспир или Апостол Павел - референтные писатели, а Фолкнер или Сэлинджер - нет. Писателей можно сравнить с ящиками. Если взять ящик под названием "Шекспир" и ящик под названием "Фолкнер", то второй ящик не пустой, но в нем намного меньше содержимого, чем в первом.
Референтные книги характерны тем, что их форма неотделима от содержания. Если же аналитическим путем форму можно отделить от содержания, книга не референтна. С точки зрения семантической теории, первые задают систему понятий в целом, то есть единство формы и содержания, а вторые экспериментирует, отклоняя какую-то часть.
Очевидно, референтную книгу нельзя написать в любое время, даже теоретически невозможно. Нет узловых мутаций сознания.

РЖ: Как вы считаете, сейчас можно написать референтную книгу?

И.К.: Это определяется ретроспективно. Сейчас этого нельзя сказать. Хотя, может, уже написана Библия 3-го тысячелетия. Но когда появляется такая книга, ее сопровождает трепет вокруг, а потом возникает и легенда. Причем трепет не обязательно связан с ней прямо. Шекспир не был властителем дум своего времени, он был одним из драматургов, актером, но вокруг него все вибрировало.

РЖ: Но ведь это взгляд из будущего.

И.К.: Достаточно тонкий современник может его почувствовать. Не обязательно угадает, скажет, что такой точкой был, к примеру, граф Пемброк.
В России такой трепет был в конце 80-х - начало 90-х. Хотя сейчас непонятно, вокруг кого именно он был. Непонятно, кого через 50 лет назовут такой фигурой. Есть фальшивые позиции. Британский писатель Стюарт Хоум говорит, что через 100 лет для обывателя будет так же трудно понять разницу между фашизмом и коммунизмом, как нам сейчас уяснить, чем, собственно, гвельфы отличались от гиббелинов. Фальшивые позиции связаны со взглядом современника.
Есть интересная книга кембриджского историка испанского происхождения Fernandezа - Arnesto Felipe "Неортодоксальная история последнего тысячелетия". Он описывает историю мира с позиций Австралии и Новой Зеландии. Как с их позиции выглядели происходящие геополитические процессы. Для них же центр - они сами, а не Западная Европа. Они предполагали, что все новое рождалось в Новой Зеландии. Или рассказывают, как Китай за 7 лет до Колумба чуть не завоевал Мексику. Помешало этому то, что придворные евнухи удавили императора и велели флоту Читать далее...

I
В свое время крестный отец панка Малькольм Макларен снял фильм о том, как он удачно продал уличный бунт британских недорослей испуганной буржуазии, окончательно потерявшей веру в будущее после бурного финала революционных 60-ых, нефтяного кризиса 73-го и дебюта палестинского террора на Мюнхенской олимпиаде.
– No future, будущего нет! — орал Джонни Роттен, и испуганные хозяева мира вторили полушепотом: — Yes, yes, no future…
На этом совпадении спроса и предложения веснушчатый шотландец и заработал свои миллионы. А потом слил секрет своего успеха в циничной ленте Great Rock’n’Roll Swindle (Великое рок-н-ролльное надувательство).
Печальная история русского рока так пока, к счастью или к несчастью, не обрела своего Макларена, который снял бы сиквел под названием «Великое рок-н-ролльное надувательство-2» Ибо, как и в той британской истории, мы имеем дело со старинным филистерским трюком: конвертацией гнева поэтов в политический капитал власть имущих с последующей сдачей на расправу обманутой толпе сделавших свое дело мавров.
В чем обычно обвиняют русский рок его критики, выползшие внезапно, словно черви после дождя, на могиле покойного, о котором, казалось бы, успели позабыть даже ближайшие родственники?
Они обвиняют его в том, что он послужил одним из инструментов разрушения Советской империи. И они отчасти правы. Но самозваные судьи в своем надрывном пафосе (каковой обычно выдает пристрастность суда) забывают об одном немаловажном для юриспруденции понятии — понятии умысла — и забывают неспроста.
«I was framed! Меня подставили!» — восклицают в критический момент герои типичного американского криминального боевика. Вместе с ними мое поколение — поколение тех, кто делал русский рок — может с полным основанием воскликнуть: «We were framed! Нас подставили!»
Вернемся на двадцать пять лет назад.
Мы не знали советской власти такой, какой ее замышлял Сталин, не говоря уже о призрачных на тот момент тенях Ленина и Троцкого. Мы выросли и возмужали при Брежневе. С его птенцами нам и приходилось иметь дело. Именно о них были наши ранние песни — о комсомольских цыплятах с оловянными глазками, веривших только в джинсы и загранкомандировки. О бездуховности и смерти веры. О войне против будущего во имя животных радостей настоящего — потных лобков млеющих комсомольских подруг в обкомовской бане. (Мне не хочется сыпать цитатами: пусть тяжесть доказательства противного лежит на обвинителях. Пусть они найдут хоть одну антисоветскую строку в доперестроечном русском роке — и я возьму свои слова обратно.)
Реакция на развертывающийся у нас на глазах процесс обуржуазивания была спонтанной и синхронной — это была стихийная реакция юных идеалистов на наличную фальшь социума. Типичный, как сказали бы сейчас, сетевой процесс. Узлы возникали, не подозревая о существовании друг друга, и только потом устанавливали между собой горизонтальные связи — на уровне двора, города, страны. Устанавливали медленно: так о существовании питерского андерграунда мы узнали в 1983-ем, когда у нас у самих за плечами было уже по несколько созданных групп и записанных альбомов.
В силу сетевой природы процесса каждый центр кристаллизации того, что позже получило название «русского рока», имел свою, отчетливо выраженную специфику: Питер наиболее был связан с западными веяниями, Москва никогда не могла до конца изжить свое родство с кухонными бардами предыдущего поколения, мы же (и сибиряки) были дики и безродны как Гог и Магог. Запад мы, конечно, уважали, но примерно как древние греки своих богов — без пиетета. Барды были нам точно не родня — Высоцкого (и Северного) сдержанно уважали, за упоминание же об Окуджаве или Галиче можно было конкретно получить в хлебало. Антисоветчина — что сам-, что тамиздатовская — вызывала однозначную враждебность.
Помню типичную сцену из поздних 70-ых: баня на задворках дачного участка, бутылка «Эрети», приемник «Спидола», напряженное вслушивание в лирический оргазм Роберта, скажем, Планта, пробивающийся через рев глушилок. И вдруг — Whole Lotta Love заканчивается, сразу же унимаются глушилки (да, да — их врубали в основном на музыке — за работу, господа конспирологи!) — и в эфире возникает квакающий эмигрантский голос, докладающий, говоря стихами Емелина:
«Про поэтов на нарах,
Про убийство царя
И о крымских татарах,
Что страдают зазря…»
И тут же чей-нибудь ленивый вопль: «Дюха, выруби этого козла, поищи еще музон!» Так что маленькая хитрость мистера Бжезинского не срабатывала: караси, обглодав мякиш, выплевывали крючок. (Или именно так и было задумано? Это нам объяснят конспирологи, которые, как известно, всегда правы.)
Когда мы перестали слушать чужой музон и начали делать свой, мы понесли его на показ советской власти — во-первых, потому, что нужно было получить литовку, во-вторых, потому что для нас это было не в большей степени походом в логово врага, чем для Мальчиша-Кибальчиша — визит в штаб Красной Армии. Нет, разумеется, мы не были тотально наивны — мы уже имели к тому моменту приличный опыт Читать далее...

Часть первая.

III
Наибольшее подозрение вызывал размер толп. Нет, разумеется, артисту нравится, когда публики много. Стадионы и дворцы спорта после ДК и подвалов, не говоря уже о квартирниках, приятно возбуждали и тешили самолюбие. (А некоторые — как, например, «Алиса» или «Кино» — только в этих условиях смогли найти свою специфическую энергетику и стиль). Но одновременно это же и пугало: мы слишком хорошо помнили, что большинство этих людей еще пару лет назад слушали советскую попсу и западное диско — и вовсе не потому, что не могли достать самиздатовских магнитоальбомов — просто эта музыка больше соответствовала их запросам. Когда прожекторы перестройки выхватили из полумрака наши смущенные ряды, широкие народные массы слетелись на свет по тому же самому механизму, по которому на лампочку на дачной веранде слетается мошкара. Казалось сбывается (анти?)утопия БГ:
Еще немного, и сбудется мечта,
И наши люди займут места,
Под страхом лишения рук или ног
Мы все будем слушать один только рок.
Русский рок мыслил себя изначально как искусство довольно ограниченной социальной группы — или просто привык к такому положению за десять лет андерграунда. Поэтому когда с наступлением 90-ых стадионные толпы кинулись, топоча, в направлении афиш с надписью «Ласковый май» наступило не разочарование — облегчение.
Вторым кошмаром перестройки (после толп полюбивших рок гопников и мажоров) были те самые «интерпретаторы», о которых я писал выше. Они путались у нас под ногами, объясняли зачем и что мы делаем, и вообще мешали нам жить. В одной из своих статей Сергей Жариков (ДК) утверждает, что Артем Троицкий, Илья Смирнов и Миша Сигалов были тремя агентами КГБ, каждый со своим спецзаданием в отношении русского рока. Возможно, так оно и было, Жарикову видней, поскольку сам он, судя по всему, вел какую-то четвертую, особенно хитроумную разработку. Вообще каляевщина и гапоновщина была изначально присуща всей этой публике как в начале XX века, так и сейчас, в начале третьего тысячелетия. Они стучали друг на друга, поливали друг друга грязью сперва в своих самодовольных листках — «Урлайтах», «Контркультурах» и иже с ним, а потом уже и во всесоюзной молодежной печати. Их терпели, с ними общались, но не уважали. Поэтому когда они схлынули, как тараканы с квартиры с пустым холодильником, устремившись к разверзшимся зияющим высотам политической журналистики, нарождавшегося гламура и политтехнологий, никто не пролил скупой мужской слезы
К 1990 году русский рок полностью утратил свою конъюнктурную привлекательность. Серебряная ложечка в форме гитары, которой разбивали скорлупу советской системы, была отложена в сторону, а те, кто ей орудовали, бросились, затаптывая соседа, в пробитую брешь делить мягкий белок и беззащитный желток реальных ценностей. Нас оставили там, где мы изначально и хотели быть — в покое. И началась золотая эпоха русского рока. Да, вопреки широко распространенному мнению я считаю, что именно 1990–96 гг. имеют право носить это имя. Именно тогда были записаны лучшие альбомы, сказаны главные слова, сыграны самые сильные концерты. Именно тогда музыканты занимались тем, чем они должны были в основном заниматься. Музыкой. Власть нас не замечала, а мы ее презирали — и это всех устраивало.
Для любителей исторических мифов достаточно будет сказать: если русский рок выражал идеологию победившей элиты, то где же тогда правительственные концерты в КДС? золотой дождь внимания и государственные премии? Нет, в Кремле пела и плясала истинная, посконная любовь кремлян — попса. Проводила «Рождественские встречи» дебелая Алла Пугачева, заводил свою вечно одинаковую песню с вечно разными словами лилипут Газманов, ублажали ресторанный досуг малиновых пиджаков «На-На» и Шафутинский. Рокеров не было на этом празднике жизни. (Пара-тройка орденков полученных теми, кто сдуру примчался на августовские баррикады, не в счет. Кого только на этих баррикадах не было! Без преувеличения две трети нынешних разоблачителей «антинародной олигархии» на них так или иначе отметились.)
Это — о тусовочных радостях. Если же говорить о творчестве, вы не найдете у рокеров вроде бы ожидаемых пеанов наступившим светлым временам. От «Московской Октябрьской» БГ до «Титаника» НП, от демонических кошмаров «Алисы» до разночинской тоски Шевчука (промолчу уж о конкретно политизированных Талькове и Летове) — все было наполнено ощущением надвигающейся катастрофы, подступающего кошмара, наставших темных веков.
Любить начальству нас было не за что, но и мочить — тоже невозможно. Вседозволенность была необходимым условием для реванша советско-антисоветского либерально-патриотического курятника и ее издержки полагалось воспринимать со стоической улыбкой, памятуя о том, что каждый ее день пополняет твой счет на несколько миллионов долларов.
Итак, подводя итог, в каком-то смысле для нас наступило новое подполье — только относительно сытое и комфортное. Безусловно, у этой ситуации, как и у всякой ситуации на свете, имелась своя изнанка. Имя ей было — Читать далее...

Великое рок-н-ролльное надувательство-2. Часть третья

V
Уж так устроены люди, что никогда не избавятся от привычки давать хлесткие характеристики эпохам, векам и десятилетиям. Я тоже человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Поэтому, говоря о нулевых годах, я не могу удержаться от искушения назвать феномен, который с полной силой проявился в этот период, не иначе как империя троечников.
Именно в этот период началась резкая смена поколений в правящей элите. Люди, имевшие какой-никакой, но реальный опыт управления в позднесоветский период, начали стремительно вытесняться шушерой, которая в те же годы не была еще допущена ни до чего большего, чем пустая болботня на комсомольских собраниях, перекладыванию секретных папочек с дутыми отчетами в домах дружбы за рубежом и тому подобной мелкобюрократической деятельности. Пятерочники ушли в большую жизнь — желательно нероссийскую, двоечники — полегли костьми на терках и разборках, а вот троечники ждали своего часа — и дождались.
Стоит ли говорить, что это были те же самые парни, с которыми мы уже встречались в начале нашего повествования. Те самые, что воспитывали рокеров в обкомовских кабинетах, писали постановления о работе с рок-клубами, литовали тексты песен. Конечно, теперь уже возмужавшие и окрепшие, избавившиеся даже от призрачной необходимости равняться на идейные предрассудки старших товарищей, зато в совершенстве освоившие искусство русского бригадного бизнеса — бессмысленного и беспощадного. Разумеется, эти люди теперь уже даже и не вспоминали о «проеханном» ими где-то в далекой комсомольской юности роке — их предвыборные кампании проходили не под аккомпанемент гитар, а под грохот терактов и вой установок залпового огня на последних стрелках с недобитой бандитской вольницей, которой предстояло разъяснить, что страну отныне будет крышевать только одна ОПГ.
Не сработала и затея использовать русский рок в качестве точки сборки оппозиционных сил. Сменилась не только политическая элита — сменилось также поколение, из которого вербовались музыканты и их слушатели. На место людей, прошедших школу социализации в брежневские и перестроечные годы и понимавших, говоря словами Дмитрия Быкова, что такое «бесперспективность частной жизни» в тех условиях, воспринимавших свободу, как болезненное, но необходимое условие существования, пришли те, для кого совок несчастливым образом оказался синонимом уютного, внутриутробного детства, а растительное существование без великих потрясений — наилучшим способом бытия. Империи троечников идеальным образом соответствовала музыка троечников, пропагандируемая «Нашим радио». Музыка, которая могла вызвать из всех мыслимых видов бунта разве что какую-нибудь бестолковую ходынку на очередном пивном фестивале с втаптыванием тинэйджерами тинэйджеров в размокшую от дождя подмосковную грязь. Музыка, которой даже вполне реальная трагедия взрыва в Тушино не смогла придать ни грана героического ореола. Потоки унылого бренчания, в котором даже самые талантливые исполнители, вроде Земфиры, все равно звучали лишь как жалкое эхо Жанны Агузаровой или Янки Дягилевой.
Тогда-то и всплыло некогда пущенное Федором Чистяковым в порядке самоиронии словечко «говнорок», только теперь никакой иронии в нем не было — констатация голого медицинского факта.
Уж не знаю, на что рассчитывал спонсор телефонного разговора в мебельном салоне — том самом разговоре, о котором упоминалось несколько выше и с которого и началось «Наше радио» — поддался ли просто буйному полету своей фантазии (в это легко можно поверить, учитывая бесславный финал всех прочих его антикремлевских затей) или же его молодой собеседник, ставший генеральным директором рупора говнорока, сразу же сдал затею с потрохами «кому следует» (ходят и такие слухи), и начал счастливо зарабатывать презренный металл на рискованной, но хлебной должности двойного агента. Но кроме вот это самого жесткого формата (радийного синонима клонирования беспомощности по методике овцы Долли), а также окончательного низведения русского рока в лимб развлечения для социальных лузеров (моя клубно-электронная дочь в тот период увлеченно мне сообщала: «Рокеры — они такие… грязные, стоят целый день в подземном переходе, лузгают семечки, пьют дешевое пиво и курят LM…»), эпоха «Нашего радио» ничем более не прославилась. (Следует, впрочем, отметить, что для империи троечников именно жесткий формат, т.е. вычеркивание всего отклоняющегося от контролируемой посредственности и есть основная метода управления — так что результаты его применения очевидны нынче не только в области музыки.)
Тут, вроде бы, и наступила самая пора забить окончательный осиновый кол в неглубокую могилку усталого Дракулы фон Франкенштейна, известного также как «Русский Рок», если бы очередное заклинание, которое принес с майдана южный ветер, в очередной раз не воскресило дряхлое чудовище.
VI
Паника, охватившая кремлевскую элиту после осенне-зимних украинских событий 2004 года, была бесстыдно откровенной. Как известно в 1949 году тогдашний министр Читать далее...

1. Дж. Р. Р. Толкиен «Сказки», «Уральский рынок», 1993, Екатеринбург (переводы сказок «Кузнец из Большого Вуттона», «Фермер Джайлс из Хэма»)

2. Дж. Р. Р. Толкин «Приключения Тома Бомбадила», «Северо-Запад» – «Академический проект», Санкт-Петербург 1994 г. (переиздание 2001 г. «Азбука») (переводы сказок и отрывков эпоса)

3. "Led Zeppelin: взлет и падение СвЕнцового дирижабля" Москва, Вестник, 1997 (перевод песен и исторический очерк)
http://www.ledzeppelin.ru/t..._by_IK.htm

4.Собрание сочинений Клайва С. Льюиса в 8 томах, «Виноград», Минск-Москва, 1998 т. 2,(перевод романа «Пока мы лиц не обрели»)

5. Тот же роман в издании К. С. Льюис «Пока мы лиц не обрели», Иностранка, Москва, 2000
http://www.knigirossii.ru/?menu=show_book&book=1391075

6. Ежи Косинский «Садовник. Ступени. Чертово дерево» БСГ-Пресс, Москва, 2000 (перевод романов и биографическое эссе) (Переиздание в собрании сочинений Амфора, С-Петербург, 2004)
http://www.amphora.ru/book.php?id=48

7. Ник Кейв «И узре ослица Ангела Божия…» Иностранка, Москва, 2000
http://www.knigoprovod.ru/?topic_id=23;book_id=1068

8.Ник Кейв «Король чернило 1 и 2», Москва, Ультра.Культура, (перевод стихов, прозы и драматургии) http://www.ultraculture.ru/keiv1-2/

9. Роберт ван Гулик «Убийство по-китайски: Лабиринт», Москва, Иностранка, 2001
http://www.bookline.ru/book1043187.htm

10. Чак Паланик «Бойцовский Клуб», Москва, АСТ, 2001 (перевод романа)
http://www.fantlab.ru/work18413

11. Пол Остер «Тимбукту» Москва, Торнтон и Сагден, 2001 (перевод романа) http://supernew.ej.ru/006/life/litera/oster/index.html

12.Том Стоппард «Травести» Москва, Иностранка, 2002 (переводы пьес «День и ночь» и «Травести»)
http://www.inostranka.ru/ru/translator/10/

13.Ричард Бротиган "Ловля форели в Америке" Москва, Иностранка, 2002 (переводы романа и рассказов)
http://www.inostranka.ru/ru/author/168/

14. Гильберт Адэр "Мечтатели/Любовь и смерть на Лонг-Айленде" Москва, Иностранка, 2002 (переводы романов)

15. Фредерик Бегбедер "Каникулы в коме" Москва, Иностранка, 2002 (перевод романа)
http://www.inostranka.ru/ru/book/235/

16. Ирвин Уэлш "На игле" Москва, АСТ, 2003 (перевод романа) http://lib.aldebaran.ru/author/uyelsh_irvin/uyelsh_irvin_na_igle/

17.Алистер Кроули "Дневник наркомана" Москва, АСТ, 2003 (перевод эссе)
http://www.km.ru/magazin/view.asp?id=9DA92544EC0943E0B3AB2B31B551047E

18.Оуэн Колфер "Четыре желания" Москва, Иностранка, 2003 (перевод романа) http://eldb.net/book/bk000880/

19. Мишель Фейбер «Побудь в моей шкуре» Москва, Иностранка, 2003 (перевод романа)
http://www.inostranka.ru/ru/author/9/

20.Брет Истон Эллис «Гламорама» Москва, Торнтон и Сагден, 2003 (перевод романа)
http://www.incentive-tourism.ru/catalog/detail/?bookid=168373

21.Стюарт Хоум «Встань перед Христом и убей любовь» Москва, АСТ, 2004 (перевод романа)
http://www.ljpoisk.ru/archive/77656.html

22.Уильям Берроуз «Пространство мертвых дорог» Москва, Ультра.Культура, 2004 (перевод романа)
http://www.ultraculture.ru/dorog/

23.Переводы стихотворений Алена Гинзберга, Лоуренса Ферлингетти, Грегори Корсо, Джека Керуака, Филиппа Ламантиа, Лерой Джонса и др. в сборнике «Антология поэзии битников», Москва, Ультра.Культура, 2004
http://www.ultraculture.ru/beat/

24.Мишель Фейбер «Сто девяносто девять ступеней / «Квинтет «Кураж», Москва, АСТ, 2005 (Перевод повести «Квинтет «Кураж»»)
http://greybooks.ru/catalog/product_info.php?products_id=1479&osCsid=2b34b6ef9670df7

25.Драматургия Польши – XX век», Москва, «Новое дело», 2005 (Перевод пьесы Мацея Войтышко «Как чуть не съели принцессу булочку»
http://www.teatr.orel.ru/spektakli/bulochka.htm

26.Уильям Берроуз «Западные земли» Москва, АСТ, 2005 (перевод романа)
http://www.bookline.ru/book2433093.htm

27.Том Стоппард «Гильденстерн и Розенкранц мертвы», Москва, Иностранка, 2006 (переводы пьес «День и ночь», «Травести», «Художник, спускающийся по лестнице»)
________________________________________________________________________________

Журнальные публикации В журнале «Микс», Екатеринбург

1. 1991 г. №7 Дж. Баллард, перевод рассказов «Вот и проснулось море», «Сад времени» В журнале «Иностранная литература», Москва
2. 1997 г. №1 – перевод романа Клайва С. Льюиса «Пока мы лиц не обрели»
3. 1997 г. №10 – перевод романа Ежи Косинского «Садовник»
4. 1998 г. №3 – эссе «Поколение Икс: последнее поколение?»
5. 1998 г. №4 – перевод рассказа Ирвина Уэлша «Вечеринка что надо» и предисловие
6. 1999 г. №4 – эссе «Сказка о Мальчике, которому до времени везло. Судьба Ежи Никодема Косинского»
7. 1999 г. №11 – эссе «Три жизни Габриэле Д’Аннунцио» и переводы речей
8. 2001 №8 – перевод романа Пола Остера «Тимбукту»
9. 2003 г. №12 – перевод рассказа Луи Читать далее...

Обращение к гражданам Центрального административного округа

Друзья! Товарищи! Сограждане! Братья и сестры!
Из всех многочисленных проблем, стоящих в настоящее время перед истинными сынами Центрального административного округа, мне хотелось бы выделить одну особо. Это проблема нелегальной миграции.
Пройдите вечером по Тверской и посмотрите на встречных. Ручаюсь, вам не попадется ни одного лица центральной национальности: хитрые узкие глазки перовцев, крючковатые носы чертановцев, черные, как вакса, от выбросов нефтеперерабатывающего завода лица обитателей Капотни — вот и все, что вам удастся разглядеть в свете фонарей и неона.
Продажные чиновники, окопавшиеся в мэрии, строят все новые и новые подземные переходы под Садовым кольцом, нимало не заботясь о том, какая публика пробирается к нам по этим подземным переходам. А метро? И раньше, пользуясь бесконтрольностью и преступной халатностью властей, наркокурьеры из Беляева беспрепятственно доставляли свое губительное зелье в наш округ, а теперь, после того как оплачиваемые из Лондона радетели прав человека добились того, что милиция в метро лишена права проверять регистрацию, приезжие вообще — не побоюсь этого слова — оборзели. Всеми правдами и неправдами они устраиваются на рабочие места, отнимая их у коренных жителей ЦАО.
Нам, разумеется, возразят, что мы нуждаемся в миграции для того, чтобы обеспечить потребность в гастарбайтерах наших банков, министерств, ресторанов, ночных клубов, казино — всех тех заведений, что традиционно составляют основу экономики нашей Родины. Понятно, что житель Южного Измайлова потребует за одинаковую работу меньшую плату, чем владелец пентхауза на Остоженке, но разве можно мерить все одной экономикой! Духовное спасение отчизны важнее сиюминутной корысти. Подумайте о том, что несут с собой мигранты: болезни, преступность, растление и терроризм. По сведениям УВД ЦАО, около восьмидесяти процентов преступлений в нашем округе совершается именно приезжими. Пришельцу с Воробьевых гор, где он еще недавно пас своих коз, наплевать на нашу высокую культуру, на наши театры и музеи, такие рассадники духовности, как Кремль, Государственная Дума и Генеральная прокуратура. Гуляя по Манежной, он мусорит, как скот, разбрасывая по асфальту пивные банки и обертки от гамбургеров. Вам всем памятно то, что случилось после матча Япония — Россия? Худшее ждет нас впереди — пусть Париж послужит нам предостережением.
Явившийся из диких степей Бутова иноземец не хочет мести улицы или разносить почту. Ему подавай место топ-менеджера в компании со смешанным капиталом! Зайдите в любой офис — вы не увидите ни одной старушки из ЦАО. Сытые, наглые мигранты сидят за компьютерами и разговаривают не по-русски по своим — нет, нашим! — мобильным телефонам.
Каждый из них тянет за собой сотни своих друзей и родственников. Пустите одного питерского к себе — и он тут же перетащит за собой полгорода сослуживцев. Что всем им нужно у нас? ГУМ? Петровский пассаж? «Елисеевский»? У них дома есть свои магазины — пусть в них и покупают! У них есть свои рестораны — пусть там и обедают! Простой русский вроде Аркадия Новикова не в состоянии прокормить всех нуждающихся.
Разумеется, нельзя подходить с одной меркой ко всем приезжим. Некоторые из них, заслужившие доброе имя честной работой на государственных постах вплоть до самого высшего, должны быть амнистированы. Нам нужны честные, работящие, разделяющие наши убеждения приезжие, будь они хоть тувинцы, хоть татары, хоть даже — не побоюсь этого слова — евреи. Но это касается, увы, немногих.
Представьте себе печальную участь, ожидающую нас, если мы не остановим мутный поток мигрантов. Так, поселившиеся среди нас тушинцы уже планируют аннексию Патриарших прудов в пользу своей префектуры. Замоскворечье и Мещанская слобода уже давно не наши — над ними возносятся минареты мечетей, и это только начало. Конечно, мы будем подходить дифференцированно к различным регионам. Так, двойное гражданство с пиратской республикой Рублевско-Успенского шоссе будет по-прежнему оставаться нашим приоритетом.
Тем не менее я настаиваю на следующих мерах:
перекрыть большую часть подземных переходов через Садовое кольцо, оставив среди них один, оборудованный погранично-пропускным пунктом;
установить погранично-пропускные пункты на всех станциях метрополитена, расположенных внутри Кольцевой линии;
вменить в патриотическую обязанность владельцам автотранспортных средств пересечение наземных переходов типа «зебра» на Садовом кольце на максимальной скорости независимо от сигнала светофора;
ввести допуск в пределы ЦАО только по биометрическим документам, снабженным портретом Дж. Вашингтона, магнитной полосой, компьютерной микрогравировкой, надписями ЖК-краской, меняющими цвет в зависимости от угла освещения, за подписью казначейства США;
зарегистрировать меня единственным кандидатом на пост Чрезвычайного и Полномочного Диктатора ЦАО с обеспечением стопроцентной явки на выборы и стопроцентной подачи голосов «за».

Житель ЦАО, единственный кандидат Читать далее...

Добрый вечер, Илья!

В первую очередь хочется Вас поздравить с наступившим 2006 годом и пожелать Вам творческих успехов.
Я отправляю Вам несколько вопросов. Надеюсь на скорый ответ.

1. Когда впервые Вы сели за руль? Что это была за машина?
2. Каким был Ваш первый собственный автомобиль?
3. Какие чувства Вы испытывали, впервые выехав самостоятельно в город?
4. Легко ли было сдавать экзамен по вождению и когда Вы получили права?
5. Что Вы цените в машине, какие опции для Вас необходимы?
6. Как складываются отношения с работниками ГИБДД?
7. На каких машинах Вам удалось поездить в качестве водителя?
8. Какую музыку вы предпочитаете слушать в дороге?
9. Были ли смешные, курьезные ситуации на дороге?
10. Существует ли любимая марка автомобиля? (почему именно она)
11. Что для Вас автомобиль — средство передвижения, престиж или+?
12. Что можно найти в салоне вашего автомобиля?
13. Для Вас предпочтительней сидеть за рулем или в качестве пассажира?
14. Какими качествами, на Ваш взгляд, должен обладать хороший водитель?
15. Вы относите себя к осторожным водителям или лихачам?
16. Как Вы выбираете для себя автомобиль? Что для Вас наиболее важно при выборе?
17. Вы суеверный человек? Если, например, кошка перебежит дорогу, что вы сделаете?
С уважением, РЕ



Дорогая РЕ!
Надо было сразу сказать, о чем интервью. Я НЕ имею автомобиля, НЕ вожу его (хотя, в приниципе, умею), считаю частное автомобилевладение одним из самых страшных соблазнов и пороков современного человечества, двигатель внутреннего сгорания — одним из атавизмов прошлого, людей, водящих и любящих автомобили (особенно в городе, особенно внедорожники),— как минимум безответственными убийцами своих и чужих детей, атмосферы и жизни на земле. Культ автомобиля — есть худшее проявление консумеризма, социальной спеси и обезьяних инстинктов альфа-самцов. К тому же в этом городе водить не умеют, учиться не хотят и стиль вождения проникнут таким же человеконенавистничеством и убогой деревенской барской спесью, как и вся культура великорусской нации. Я МЕЧТАЮ о дне, когда в Москве встанут навсегда все основные магистрали и автомобилевладельцы начнут убивать друг друга монтировками.
Машины в пределах города должны принадлежать только специализированным службам, а развивать следует новые формы общественного транспорта — экономичные, индивидуализированные и общедоступные.
Я же люблю велосипед и настоятельно советую вам в светлый праздник Рождества Христова подумать о спасении собственной души и перейти работать в велосипедный журнал.

С уважением, ИК

Для рассерженных интелектуалов

- Вы издаете книги, в которых показываете весьма неприглядные сферы жизни...

- Нет, книги очень разные. Некоторые из них совсем даже не шокируют по нынешним временам. Тут все зависит от исходной философской позиции. Для меня вся человеческая жизнь неприглядна. Все зависит от точки зрения!

- От "Классики контркультуры" был всего один шаг до Ультра-культуры...

- В какой-то определенный момент мы увидели, что проект "ККК" слишком тесен. Главное - не определенные книги, а отсутствие критики гуманитарного, исследований человека в его самых крайних и радикальных проявлениях. По этой теме исследовательской литературы очень мало.
Мы поняли, что художественная литература - это еще не все. Главная задача - давать подобную информацию именно в научно-популярной форме.
Но эту задачу ни одно из существующих издательств, с которыми мы сотрудничали, не могло выполнить. Да и книжки наши им, конечно, не нравились, потому что это русские буржуа. А русский буржуа чудовищно консервативен, даже по сравнению с европейским. На самом деле никакой он не русский буржуа, он - советский буржуа! Его идеал путинский строй сейчас воплощает в жизнь: чтобы товаров было как на Западе, а отношения между людьми были как при "совке".
Так вот, наша литература хорошо пошла, легла на определенную прослойку читателей - интеллектуально-социальную и далеко не подростковую. Скорее, речь идет о молодых рассерженных интеллектуалах - поколении, которое пришло в мир постсоветский, думая, что они попали в мир свободы. И когда они поняли, что они попали не туда, куда им обещали и рекламировали, они оказались в состоянии постоянной и долговременной фрустрации. Вот такой категорией молодых людей в возрасте от 20 до 35 лет в постсоветском пространстве андерграундная литература и стала востребована. Конечно, в основном в ее наиболее популярных попсовых формах переводных писателей (типа Фредерика Бегбедера), которые о том же самом пишут без больших философских выводов.
Мы решили пойти дальше, в сторону серьезного политического, культурологического просвещения. Но никто не давал на это денег. И тут нашелся сумасшедший независимый издатель Александр Бисеров, который не входит ни в какие крупные объединения, медийные или олигархические. И его не смутили книжки, которые мы собирались издавать. Так летом 2002 года было создано издательство Ультра-культура. И вышла первая книга Лимонова - тюремные дневники.
Эдичка был интересен, пока сидел

- Ваше издательство периодически выбрасывает на российский рынок весьма скандальную литературу на злобу дня. Есть ли у вас какая-нибудь любимая тематика?

- Мы все время в движении, мы покидаем зоны, которые нас перестают интересовать. Как Лимонов, которого мы печатали, пока он сидел в тюрьме. Как только он освободился из заключения - как лидер партии, не угнетаемый и на свободе - он нас мало интересует. Он уже не мученик. А пока он сидел, ведь никто другой, кроме нас, не соглашался его напечатать, ни одно издательство - в ужасе, в страхе, что к ним придут, скрутят. "Совки" - очень трусливые люди...
Мы напечатали, пока Лимонов был в тюрьме, пять его книг, продали их общим тиражом около 100 тысяч экземпляров. И все живы, никто не арестован.

- А почему вы решили издать "Скинов" Дмитрия Нестерова?

- Пришел молодой человек характерной наружности, мрачный, неразговорчивый, коротко стриженный. В черных ботинках с белыми шнурками. Сказал: "Я вот книжку написал". Хлобыстнул грязной папкой с пачкой листков, распечатанных на разных компьютерах разными шрифтами, и удалился.
Мы начали читать, поняли - это очень интересно, потому что написано человеком изнутри и достаточно талантливо. Книга, конечно, претерпела большие изменения, потому что у автора не было опыта. Во-первых, была просто сокращена в четыре раза, из нее исключены однотипные эпизоды - однотипно выбитые зубы. Но ни одного слова не дописано, и ничего не изменено. Автор писал как думал.
Нам эта книга очень понравилась, несмотря на то что наше издательство все-таки интернациональное и космополитическое, а не националистическое. И хотя мы - люди разных политических убеждений, но правых националистов как-то в издательстве не наблюдается. Однако мы поняли, что книга очень нужная: ну, ходят там какие-то скины, но кто они, какая социальная среда, какой менталитет, какие традиции - об этом можно прочитать только в желтой прессе. Причем все журналистами переврано. Роман же - физиологический документ, из которого сразу понятно, как туда попадают, чья вина (или, наоборот, чья заслуга), если вы - скин.
Жадность и беспардонность наших либералов-скоробогатеев, естественно, не могла не вызвать этот националистический откат. Они сами себе соорудили убийц за спиной, при поддержке которых официальный режим, смягчив не совсем приемлемые для международного рынка формулировки, может опереться на серьезную националистическую базу. Что и произошло, потому что народ - конкретно, беспардонно и очень пошло обворованный - обижен. И как Читать далее...

Когда моя будущая теща узнала от моей будущей жены о моем существовании, она воскликнула: «И откуда он, из Екатеринбурга? Боже мой, это же ужасное место, там одни ссыльные!» Нельзя сказать, чтобы она была совсем неправа.
Поэтому я на эту реплику не обиделся. Напротив, она помогла мне в поисках ответа на давно мучивший меня вопрос: почему мой родной город Свердловск (Екатеринбург) довольно часто называли третьей столицей?
Для чего вообще нужна какая-то там третья столица? Две — это еще понятно: в конце концов у державного орла две головы. Но третья голова не предусмотрена. С третьей это будет не орел, а самый настоящий Змей Горыныч.
И почему именно Екатеринбург? Не Нижний, который больше, не Новосибирск, который глубже вдвинут в Азию, и даже не Самара, куда собирались эвакуировать правительство СССР в войну?
Только ли в магии чисел (три богатыря, три товарища, три охотника, три сказочных брата) дело? Имеем ли мы в лице третьей уральской столицы, установленной ровнехонько на границе Европы и Азии, дело с Иванушкой-дурачком, которого старшие братья вытолкали за порог, вручив ему царские косточки в мешке вместо хлеба да соли? И поскольку ничего другого за душою у дурака нет, приходится ему дурить со всей мочи, чтобы обратить на себя внимание общества. Ставить памятники Человеку-невидимке, клавиатуре QWERTY и группе The Beatles. Строить самый короткий и самый дорогой в стране метрополитен. Порождать на свет целые поколения странных художников, музыкантов, поэтов, драматургов и политиков. Пугать добрых людей своим неразборчивым выговором, своим ехидным и колючим юмором.
Кстати, по поводу этого самого уральского юмора, жестокого и беспощадного, вспоминается анекдот из жизни свердловчанина Преснякова-старшего. Когда его жена сильно увлекалась детективами и читала их один за другим, Пресняков-старший взял за правило быстренько просматривать новую книжку, начатую женой, до конца, а затем писать карандашиком странице так на сороковой: «Вдову отравил аптекарь». Такие вот мы негодяи.
Поэтому дело, похоже, не только в нуждах сказочной симметрии. Дело в том, что в стране, где ссыльных исторически всегда было много, понадобилась и специальная столица — столица ссыльных, с совсем другими функциями, чем у имперского Питера или торговой Москвы. Место, куда ссылали не только и не столько людей, сколько невостребованные идеи, принципы, образы. Город, превратившийся в заказник всего невостребованного, непонятого, не пришедшегося ко двору — от архитекторов-конструктивистов, благодаря которым крыши домов Екатеринбурга, увиденные сверху, образуют надпись «СССР» и молот с серпом, до опального победителя, маршала Жукова, что устраивал в почетной ссылке октябрьские парады пышнее и красивее, чем в Москве.
Но невостребованное и не сумевшее господствовать всегда превращается в фантасмагорию. Все в нашей ссыльной столице придуманное и фантасмагорическое, начиная от Уральских гор, существующих только на карте, и заканчивая самыми современными в мире руинами недостроенной телевышки. Екатеринбург погружен в свою собственную призрачную историю, состоящую из фактов, каждый из которых звучит как выдумка, и выдумок, убедительных, как факты.
И в самом деле: ну какой еще город в России может похвастаться тем, что над ним сбили американский самолет? Что редактором городской газеты в нем работал президент Тайваня? Что на его главной площади пятнадцать лет возвышался совсем голый мужчина с внушительными гениталиями? Список екатеринбургских курьезов можно продолжать до бесконечности — это как разбирать антресоли, на которые лет десять никто не лазил.
В такой среде фантасмагория не может не стать нормой жизни. Однажды наш художник Шабуров (сегодня — половина «Синих носов») устроил себе похороны в день рождения. По всем правилам: с гробом, с теткой из салона ритуальных услуг, произносившей прощальное слово, с представителями общественности, с плачущими родственниками, с поминками, на которых покойник сидел за столом и пил водку с живыми. А почему бы нет? Ссыльный может себе все позволить, он уже как бы вне общества — и это дает ему небывалую свободу, которой не знают те, кто считает себя «вольными».
Фантомы Екатеринбурга неприметны. Они, как правило, не воплощены в гранит и камень, они живут лишь в сознании жителей города, поэтому невнимательному приезжему он может показаться на первый взгляд банальным, даже заурядным. И надо потратить немало усилий, чтобы понять — это потому, что все, что видит в нем твой глаз, ненастоящее.
Все — кроме людей, в головах которых и скрывается подлинный город, непринужденно сочетающий в себе провинциальность и амбициозность, естественность и неуместность. Город, который не устает удивлять даже тех, кто в нем родился и вырос.
Илья Кормильцев
[633x325]

Прозрачный поезд стоит на путях
Стеклянный поезд отправляется вдаль
Пока он не уехал я чувствую страх
Когда он исчезает приходит печаль

Он скроется за лесом он мелькнет за рекой
Обронит мне в зрачки хвостовые огни
Закрою я глаза не послушной рукой
Чтоб следом за слезой не сбежали они

Призрачный поезд осторожен как тать
Стеклянный поезд эфемерен как луч
Держась за эти рельсы я буду дышать
Пока он не сорвется с железных круч

Он поезд своевольный он не будет стоять
Ему катиться легче разумеется вниз
И как я не пытался его удержать
На каждый мой приказ у него свой каприз

Прозрачный поезд невообразимый мой бред
Стеклянный поезд независимый сон
И все не разберешь есть он или же нет
Пока не оборвется хрустальный звон