Я настаиваю на том, что формально весна начинается 1-ого марта, немцы - что 21-ого, в день солнцестояния. Но это по календарю. А на самом деле? Как определить, что уже весна?
Итак, по-моему, весна пахнет:
- краской на заборах, урнах и мусорных контейнерах
- известкой на бордюрах
- более чем многочисленными и вездесущими остатками жизнедеятельности друзей человека
- мокрыми носками в промокших ботинках
- свежераспакованными капроновыми колготками (правда, это скорее раньше)
- одуванчиками
- цветущими вишнями и абрикосами, а также яблоней на пересечении Университетского и Фотиевой
- велосипедными камерами
- сиренью
- каштанами, каштанами, каштанами
Сидели мы в Макдаке на Ладожском вокзале, а с нами за одним столиком - мама с ребенком. И пока мама по телефону выясняла отношения с мужем, четырехлетний мальчик стал с нами беседовать. "У Вас есть муж? - Нет. - А почему? - Ну... маленькая еще. - А кто есть? - Брат. - А он больше? - Да, выше меня. - А почему? - Ну, потому что я больше не расту. - А почему? - Ну, вот твоя мама тоже больше не растет. - Нет, она растет и скоро будет как папа". А я подумала: может, и вправду уже пора придумывать убедительный ответ на вопрос, где муж? А то вот и Настя меня недавно удивила тем, что начала скрывать свой 23-летний возраст. Может, это я торможу?
Есть у "ДДТ" песня со словами "Я - дорога". По-моему, до меня дошло, что это такое. Все-таки это большая радость - двигаться навстречу чему-то пока неизвестному, но уже желанному, или известному и дорогому. И еще: поезда - это своя особая культура, в отличие от, например, самолета. Там - сплошная технократия, а тут - несмотря на все ролтоны неизменная жареная курица с яйцами, храпящие соседи, негорячий кипяток и попытки успеть в туалет до закрытия. Большая радость лежать на верхней полке и засыпать, наблюдая задние вагоны, скользящие по бесконечным рельсам.
А Соловки - классная природа, классные люди, классные велы. Монахи в палаточном городке. Незаходящее солнце, что видела впервые. Но трудно забыть рассказ одного из бывших заключенных, представленный в музее, - о том, как его несколько десятилетий позднее приглашали в тур. поездку на Соловки и как он не смог в нее отправиться, поскольку для него эти острова навсегда останутся местом либо великого подвига, либо великой муки. Поскольку он в каждом метре видит заключенных - изможденных, сидящих голыми зимой в полуразрушенном скиту, бегающими босиком от одной проруби к другой, черпающих воду консервными банками под крики надсмотрщиков: "До суха!"..
Вот, приключилась и со мной несчастная любовь, даже поперло из меня вдруг какое-то подобие стихов.
Милый друг! В эту ночь я жгу свет без тебя,
Не жду стука шагов за моими дверьми.
Вот последний рассвет наш увидели мы,
Вот и капли прощального в небе дождя.
В этом городе трудно забыть о тебе,
В каждом метре я вижу походку твою,
В каждом встречном лице я тебя узнаю,
Каждый шпиль мне кричит о твоей высоте.
Завтра гулкость метро, чужих дел канитель,
И намокший асфальт, и обыденность дня
Пусть проводят меня в те родные поля,
Где я через тебя возвращаюсь к себе.
Будет дней простота, и усталости горсть,
И пылание щек у ночного костра.
С тихим счастьем я вновь обойду те места,
Где и ты проходил, главный мой гость.
А когда ты отправишься в верный полет,
Не пугайся неловкости или звонка.
Больше не потревожу. Наша дружба крепка.
Мне легко и спокойно. Я еду вперед.
Не раз уже поездка в Углич проветривала мне мозги, возвращала на место крышу и успокаивала нервы, но так, как в этот раз, - впервые. Хотя и звучит пафосно, но по сути верно - это было возвращение к себе, сбрасывание той глупости, что накопилась за последние три года, и появление вполне уверенной надежды на то, что ко мне вернется то состояние безграничного счастья, которое бывало у меня раньше. И, пожалуй, скоро я таки сплету себе цепочку. Что еще нужно мне? (с) Спасибо тем, кто сознательно или нечаянно помог этому случиться.
Вот так нескладно в полголоса
Ни о чем не прошу тебя.
Только, если возможно, немножечко
Посиди тихо возле меня.
Без приставки к себе "осторожно"
И со словом к тебе "нельзя"
Я скитаюсь озябшим волчонком
В малахитовой зелени дня.
[...]
Вот так нескладно, в полголоса
Себе иногда говорю:
"Не стоит так часто вторгаться в чужое
Сознанье со словом "люблю"".
Я повстречала его весною,
он был художник почти известный,
Мы целовались с ним под сосною -
И он женился, поскольку честный.
Он пил немного, он был негрубым,
такое счастье лишь раз бывает!
Одно смущало - почистит зубы,
и вечно тюбик не закрывает.
Но я внимания не обращала -
такой мужчина мне небом даден!
И всё по-бабьи его прощала,
всё - даже тюбик, будь он неладен...
А он, рисуя, впадал в нирвану ,
то вдруг обнимет - люблю и баста!
То вдруг, проказник, потащит в ванну -
а там... ОТКРЫТА ЗУБНАЯ ПАСТА!!!!!!!
А я, как дура - носки стирала,
В супы ложила бульонный кубик,
И всё просила, всё умоляла:
"Почистил зубы - ЗАКРОЙ, БЛИН, ТЮБИК!!!"
А он, скотина - ну как нарочно:
"Всё это, Глаша - второстепенно!"
Скажите, девки - ну разве можно
ЛЮБИТЬ И ГАДИТЬ ОДНОВРЕМЕННО?!
И я с досады ушла к соседу,
ведь у соседа - вставная челюсть.
...На полке тюбик от бленд-а-меду
лежит закрытый. К-А-К-А-Я П-Р-Е-Л-Е-С-Т-Ь!!!
Я знаю, мы наверняка
С тобой расстанемся. Так просто -
Без мотовства и без погоста -
Расстанемся, ну а пока -
Люби меня!
За то, что я, а не другой,
За то, что бледный и худой,
Растеряно распахнут дням,
За то, что глуп не по годам,
За то, что преданность, как бич
(ее бы вымыть и постричь),
Во мне рожденная тобой,
Рычит, как пес сторожевой.
За то, что все к твоим ногам,
Могу и больше, но не дам:
Не донесешь, боюсь, устанешь,
В углу тряпьем лежать оставишь.
За жемчуг слов в моих зубах,
За звон разорванных рубах
Во время танцев рук во тьме,
За то, что не был на войне,
За жидкость, что в тебе текла,
За хрупкость моего стекла...
Квадраты комнат растянулись
В круг монотонности годов.
Вокзал, перрон - не обернулась,
Ты хочешь новых городов.
Я знаю, мы наверняка
С тобою встретимся. Так просто -
Без рукопожатия и тоста -
Мы встретимся, ну а пока -
Я жду тебя!
Время года - зима. Время года - терять.
Ты уже потерял, но еще не остыл ко мне.
Время года - зима. Мы рискуем не стать,
Мы рискуем растаять без сопротивления.
Возвращаюсь домой. Начинаю курить,
Сигаретным стволом поджигаю любовь.
Начинаю цедить южные коньяки
И палю по любви виноградным огнем.
Время года - зима. Время года - не сметь.
Я не смею поверить, что старость - и мой удел.
Время года - зима. Ты меня проглядел.
Ты меня, как нон-стоп, просмотрел, как кино в сне.
Возвращаюсь домой. Начинаю курить,
Сигаретным стволом поджигаю любовь.
Начинаю цедить южные коньяки
И палю по любви виноградным огнем.
Удивляюсь судьбе. Как ты там за двоих?
Нас запомнили все, нас запомнили все, ты верь.
Я тебя сохраню, как последний патрон.
Каскадерам любви не положен дублер, ты знай.
Я запомню тебя. Ты себя сбереги.
Равнодушие тех, кто плюет нам в сердца.
Возвращаюсь домой, возвращаюсь домой.
Я запомню тебя от ступней до лица.
Он был католическим священником, она читала Верлена.
Он умел кормить волка с рук, она ничего не умела.
Он был католическим священником, она читала Рембо.
Он выкуривал пачку в день, она любовалась собой.
Господи, дай ей любви, не отрекись от нее.
Так проходят дни до Судного Дня.
Он был католическим священником, она читала М. Пруста.
Он мог быть угрюм, она не говорила по-прусски.
Они обвенчались, хор пел о приключениях Данте.
Он ей сказал: "Liebe dich", - она ответила: "Danke".
Господи, дай ей любви, не отрекись от нее.
Так проходят дни до Судного Дня.
Солнце, я становлюсь твоим лучом, я режу
Кожу и оголяю нервы непритворно.
Соли не будет мало тем, кто станет первым.
Слово утонет в голосе минутной боли.
Больше не осталось ничего.
Больше не осталось ничего. Теперь мне путь свободен.
Ветер закружит вальс в коре тугих деревьев.
Плечи вишневых стен сольются с белым фраком.
Видишь, в моем саду теперь играют дети.
Игры все те же под кристально-черным флагом.
Я прошу тебя, закрой глаза.
Я прошу тебя, закрой глаза. Мне в эту ночь не спится.
Запах ночных костров заведомо приятен.
Возраст течет из рук, торопится в дорогу.
Можно тебя обнять, теперь нас только двое.
Кто-то уже успел отдать дань некрологу.
Вот и не осталось ничего.
Вот и не осталось ничего. А лето пахнет солнцем.
Руководствуясь все тем же стихотворением Омара Хаяма, вряд ли стоит так уж волноваться по поводу наступления всемирного апокалипсиса. Ведь куда страшнее апокалипсис личный - вследствие какого-нибудь неизлечимого заболевания или несчастного случая. И случается это куда чаще и, скорее всего, раншье. И с этим апокалипсисом каждый остается один на один.
Каюсь, роюсь я, бывает, бесцельно в И-нете, а раз вот наткнулась на дневник хорошего моего знакомого, а там лихорадочный такой текстик - про апокалипсис, но в то же время жизнеутверждающий, а под ним такое вот стихотворение Омара Хаяма:
Чем за общее счастье без толку страдать -
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
Правильное очень стихотворение. Правда, было время, когда до меня это еще не доходило, но вроде прошло.
А Новый год у меня был, наверное, самый лучший за всю историю - с хождением к колодцу за водой в одиннадцать вечера (т.е. после встречи самарского нового года, по давней традиции), хождением по замерзшей Волге и хождением же по мкрн. Цветочному, мкрн. Солнечному и мкрн. Четвертый вокзальный поселок (да здравствуют названия углических микрорайонов), топлением печки, приклеиванием еловых веток скотчем к потолку, изготовлением елочных игрушек из фантиков конфет. Очарование простых вещей - вот она, альтернатива апокалипсису в обществе потребления.