Район Сокольники ассоциируется у меня с запутанным трамвайным движением, кривыми улицами, Яузой, близостью Черкизовского рынка, стеклянным высотным долго-Дон-строем напротив гостиницы Holiday Inn и, конечно же, с парком, с его просеками — кольцевыми, лучевыми, нумерованными, шутливыми выставочными павильонами и наполненными иностранцами автобусами возле них.

Парк в моей памяти неразрывно связан с двумя людьми. Первый — ошибка случайного выбора, обладатель стереотипной профессии (стилист какой-то там) запомнился нытьем о никак не складывающейся личной жизни, денежных проблемах и челкой "как у Лазарева", на которую он перед выходом на велопрогулку-свидание истратил, по-видимому, баллончика полтора лаку. Сразу стало понятно, что мы не подходим друг другу, и даже наши велики рядом смотрелись нелепо: его — гламурный, тонкий, сверкающий свежей хромировкой, с эротичным сиденьем и бутылочкой Evian на раме, и мой — "горник" с грубыми грязными шинами, обшарпанной краской и не к месту болтающимся на вилке противоугонным замком. Покатавшись совместно с часик мы как-то незаметно, но естественно, будто так предполагалось в самом начале, разъехались. Вечером я звонком удостоверился, что он доехал до дома, подумал о несовершенстве всего земного и отправился спать, а наутро забыл о Сереже.

Второй был мальчик-мечта. Моей любимой внешности, с моими любимыми манерами, с моим любимым спокойным вдумчивым характером, он разговаривал так умно и захватывающе, как не говорят доктора наук и банковские аналитики с тремя высшими образованиями, хотя сам он не имел ни одного. Было начало осени — любимая пора поэтов и психически больных меланхоликов, мы гуляли подолгу, болтая, он водил меня в самые дикие и болотистые места Сокольнического парка, а потом, часов в двенадцать ночи, жертвуя метро, возил на общественном транспорте в Измайлово.

Он был настолько идеален, что я даже не мог вообразить, что где-то как-то его пьяного можно затащить в постель, а утром проснуться в обнимку, под жарким одеялом, потными, липкими, лохматыми, затем искать разбросанную по ковру и креслам одежду и на кухне, где с позавчерашнего дня накрошено на скатерти и не вынесен мусор, босиком искать в холодильнике что-то, из чего можно приготовить завтрак на двоих...

Впрочем, ничего этого у нас не было. Идеал остался нерушим — и это, скорее всего, к счастью. Осень заканчивалась, стало холодно, мы стали встречаться все реже, я начал обижаться на него за то, что он не говорит мне, где работает, и вообще ничего из своей жизни, он на меня еще за что-то, и наслаждение присутствием плавно перешло в наслаждение воспоминаниями.

Однажды он сказал, что городах за Полярным кругом, например, в Мурманске, где он был, нет дня и нет ночи: конечно, люди там спят ежедневно, но не так централизованно — с полуночи до восьми утра — как у нас, кассы и магазины работают в любое время суток и нет ничего удивительного в том, чтобы пойти в кино после работы в 4 утра. Мне тогда очень захотелось съездить в Мурманск проверить, так ли это.

Там в аэропорту или на вокзале я обязательно вспомню Сокольники.

Вчера у сотрудника нашего офиса В. суд отобрал водительские права.

В. весь день был в настроении зверском, уничтожающем. Ходил по комнате, зажав руками голову, убивался: "Да что ж такое! Суки!.. Как я теперь буду ездить на работу!". Звонил в юридический отдел: "И что, временных никаких не дадут? Вот, бл!.. И что, ничего нельзя поделать? Вообще никак?!". Офис проникся состраданием к автолюбителю, оставшемуся без авто.

Единственный способ, как оказалось, это сменить фамилию, регистрацию и сдать на новые права.

Кисо думало, что выйдет из воды сухим, как сказал бы nnimble. Очень приятно, что в Москве еще не все пригрешения можно затереть деньгами и пиздежом. Вообще, институт административных наказаний — очень нужная и полезная вещь, когда четко работает. (Но это тема для другого разговора.)

— Ну и пошли они в жопу, буду ездить так! — подытожил В.

Я бы разыскал того инспектора, который не взял за "решение вопроса на месте", чтобы подарить ему коробку шоколада и цветы жене, если бы не узнал потом, что сразу перед В. он пропустил через двойную сплошную три черных джипа.

Парфенов, как известно, надумал реанимировать курицу, несущую золотые яйца, и на деньги Пархоменко выпустить книжку «Намедни». Для этого он завел блог.

Парфенов — огромный талант, почти гений, но! Именно закон «рассказывайте покупателям не о себе, а о них самих», с которого начинается любой «Маркетинг для чайников», определил ошеломительную популярность «Намедней», а не модные заикания, как все мы раньше думали.

Действительно, интересно вспоминать свою молодость, а тем, кто помоложе, связывать ассоциации со знакомыми портретами и вещами. Занимательно вспоминать телевизор «Весна», который стоит на чердаке в бабушкиной деревне, выяснив, в каком году он был выпущен, а при словах ведущего «…эти телевизоры были ненадежны и часто ломались…», опозоривших бы любой западноевропейский народ, переполняться свинячим восторгом: «А ведь он чертовски прав!». Занимательно вспоминать 1992 год, инфляцию, зверский холод в квартирах, рыночные толкучки; как бы переживать это снова, но теперь, когда дома тепло и живот не пухнет от голода.

Думаю, Парфенов хотел бы рассказать и о Сталине, но скорее всего, он бы промахнулся. Во-первых, практически все жившие при Сталине сейчас не в состоянии смотреть телевизор или читать книжки. Во-вторых, если бы эти заметки хоть на четверть соответстовали исторической правде, они бы под основание разрушили тот сладенький ореол романтичности, который завладел многими современными головами. Правда жизни при Сталине довольно-таки горька и раздражающа.

Меж тем эту книжку отберут с руками, и все по той же причине, но в квадрате. Мало того, что воспоминания в ней будут читательские, очищенные от трудностей плановой экономики и прочих бытовых мерзостей, много кто захочет купить то, в создании чего он поучаствовал. Зафрендить Парфенова — значит поучаствовать.

Телеканал РБК-ТВ великолепный. (И их интернет-газета "Yтро.ру" замечательная.) В очередном сюжете про очередное награждение в Кремле, в заключительной, банкетной, части, промелькнул какой-то мужичонка, с печатью безумства на физиономии он накладывал себе целую тарелку черной икры, видимо, увлекшись, не заметив блинов и семги, которые к ней полагалась.

Как-то давно по счастливой случайности мне удалось попасть в развитую заграницу, в эпицентр цивилизации. В отеле бесплатный был только завтрак, как водится, — банальный шведский стол — а на нем огромной горой виноград и бананы. Я тогда был юн, бессовестен и хотел сэкономить командировочные: подходил к столу с рюкзаком и под охи окружающих складывал в него фрукты. На следующий день шведский стол помелел, но совести моей это не зацепило; потом бананы стали выкладывать вообще по 2—3 штуки.

А в Кремле из года в год икры все больше.

Есть, наверняка есть в этом что-то символическое — подхватить паразита у самой большой своей страсти. Никнейм, помнится, приобрел в награду за свою любовь к сверхчеловеку вшей; мне же от полубога досталась чесотка. Как оказалось, пока я менял мыла и гели, ссылаясь на зиму, чувствительность и нервы, вдоль и поперек мою кожу внутри буравил клещ.

Вечером, около семи, эти восьминогие беспанцирные просыпаются и продолжают движение, иногда выходя наружу — и если заметить и не мешать, то можно наблюдать, как медленно, миллиметр за миллиметром, на коже как бы сама собой появляется канавка, словно маленькая бескровная ранка от чего-то острого. Занятно. В остальном же приятного мало.

Так, красными пятнами и зудом, минувшая любовь не дает забыть о себе.

Диктатура законна.