Я хожу по комнате
Туда-сюда, туда-сюда.
В голове уже туман,
В сердце снова холода.
Измотать себя и рухнуть
В темноту до утра.
Колыбельная дождя
За окном поёт: "Пора!"

Я не хочу увидеть сны,
Не нужно больше красоты!
Во сне мы снова будем рядом,
А утром где ты?
И снова грудь зажмут тиски!
Я не смогу, я не готов.
Я не хочу увидеть сны
И я прошу: "Не надо снов!"

Я хожу по комнате
От стены до стены
И ругаюсь на тебя,
Хоть твоей нет вины
В том, что я боюсь уснуть
И упасть в перину грёз.
Я ругаюсь на тебя,
Но это всё не всерьез.

Я не хочу увидеть сны,
Не нужно больше красоты!
Во сне мы снова будем рядом,
А утром где ты?
И снова грудь зажмут тиски!
Я не смогу, я не готов.
Я не хочу увидеть сны
И я прошу: "Не надо снов!"

все это очень глупо. но что мне делать? никто не может управлять своими снами, а если и может, то это уже не сны.

честно говоря, я не ожидала такого счастья.
когда я закончила уборку, я решила наконец досмотреть фильм, и уже было включила его, но тут раздался звонок. ругая под нос всех людей, которые шатаются по выходным по подъездам и пытаются извечно втюхать жильцам суперпылесосы и картошку, я открыла входную дверь. и меня закачало...
сначала я увидела букет крупных белых ромашек, потом рукава куртки и плечо - дальше от чувств я не смогла смотреть. просто бросилась к нему на шею - бросилась как безумно счастливая девочка и расплакалась. "пришел, ты ко мне пришел, приехал... такая даль, как ты сумел..." - мысли и слезы текли одновременно. он погладил меня по голове и осторожно спросил разрешения войти.
мы с ним долго пили чай. он грел руки у чашки и рассказывал, как до меня добирался - как покупал билеты, как искал на карте, как гулял по метро, как спрашивал у прохожих адрес дома, как поджидал, когда откроется дверь... а я пила чай и пыталась унять в себе дрожь. живой. настоящий. он говорит со мной. я могу взять его за руку. я могу обнять. я могу на него накричать и выставить за дверь - но совершенно этого не хочу. совсем-совсем. мне нравится просто видеть его своими глазами и слушать, лежать с ним на разобранном на диване...
-вот так и так...
и я кивнула. ага, так и так. хорошо, что не иначе... а через минуту он осторожно спросил:
-помнишь, ты обещала мне поцелуй?
-помню, - выдохнула я и все внутри меня замерло.
губы у него были теплые-теплые. он обнял меня и прижал к себе, а ладонь моя легла ему на грудь - прямо туда, где сердце. и ладонью я чувствовала, как бьется его сердце, понемногу ускоряясь. он осторожно уложил меня на спину, не переставая целовать, но в какой-то миг что-то сорвалось, и наши губы разомкнулись...
как оказалось, дернулся мобильный в кармане моих джинс. мобильный, виновник прерванного сна...

Джун никогда не понимал окружающих.
Ему было 27 лет, у него было много женщин, хорошая прибыльная работа, которая ему нравилась и была в меру сложной, он постоянно общался с людьми и знал несколько иностранных языков и учил на тот момент испанский. У него была своя квартира, которую он сам и обставил, даже не беря деньги в кредит - кроме приличной зарплаты у него были весьма богатые родители. Каждую неделю он собирался со своими друзьями в клубе и обсуждал все произошедшее в их жизни за небольшой срок. Иногда домой он уходил не один, а с приятной незнакомкой, но вел себя никак "кавалер на одну ночь", а как настоящий парень, будто он встречался с ней уже полгода. Он дарил ей цветы, целовал ладони, шептал красивые слова на ухо и читал стихи в полутьме спальни, и только потом сливался с ней в экстазе. Утром они тепло прощались, она оставляла номер в его телефонной книге и исчезала, как исчезают куда-то растаявший снег - пропадала в воздухе.
Знакомые ему даже немного завидовали. Его внешность была из разряда "он был очаровательный, но я не помню, что как он выглядел", но все к нему тянулись. Он был душой компании, с ним часто происходили забавные случаи. Родители в нем души не чаяли и часто навещали его, звонили или оставляли сообщение на автоответчике. Дети его друзей тоже любили Джуна, и, когда кто-то просил посидеть один вечер с малышами, Джун с радостью соглашался. Игры, мультики, иногда - пицца и, конечно же, сказка на ночь - именно то, чего хочется каждому ребенку. Если были проблемы с уроками, Джун всегда был готов разъяснить, что да как. Кроме того, он играл в футбол в баскетбол, что делало его звездой в глазах детей. В общем, Джун был одним из тех людей, про которых хочется сказать "идеальный".
И все было бы хорошо, если бы Джун любил свою жизнь.
Ну кто мог знать, что каждый будний вечер, когда квартира заполнена тишиной и отсутствием гостей, он садился в кресло с сигаретой, устремляя взгляд в бесконечность урбанистического пейзажа за окном и размышлял о том, что все вокруг не то, чем кажется. Да, он любил каждую женщину, которая к нему приходила, но ни одна из них не была для него любовью. Да, он был душой компании, но никогда не чувствовал в себе общего духа дружбы. Да, он был отличным нянькой для детей, но никогда не хотел быть отцом. В чем его, Джуна, проблема? Почему снег вызывает восхищение, но никогда - искреннюю, настоящую радость? Канун Нового года. Люди ходят по домам и поют, дарят подарки, поздравляют друг друга, но Джун этого не чувствует. Что не так? Почему ему все это чуждо? Джун не мог понять. Он тушил сигарету, чистил пепельницу и ложился спать.
Было утро воскресенья - выходной, можно было бы поспать подольше, но Джун встал ровно в восемь, оделся потеплей и пошел гулять в парк. Снег под ногами приятно скрипел, пахло хвоей. Он сел на скамеечку напротив озера и закурил. Вторую. Третью. Четвертую...
Джун, наверно, мог бы скурить всю пачку и не заметить этого, если бы его не отвлек скрип. Скрипели колеса кресла-каталки, подъезжавшей к нему.
-Молодой человек, можно взять у Вас сигарету?
Пожилая женщина была очень худой, с мутными серыми глазами и тонкими-тонкими пальцами в бежевых вязанных перчатках. Джун дал ей сигарету и прикурить, и она с жадностью втянула дым.
-Семь лет не курила... Какое блаженство, однако.
-Почему? - вопрос Джун задал на автомате. Конечно же, его не волновало, что скажет ему эта старая леди, но - он чуял - ей хочется с кем-то поговорить, а желание стариков... Лучше исполнить. Из уважения хотя бы.
-Врачи говорили, что курение ускорит приближение моей смерти. Но сейчас, думается мне, что ближе смерть, что дальше - ничего не изменит. Как говорится, надо жить сегодняшним днем, - усмехнулась старушка и еще раз втянула в себя дым. - Хорошие, однако, сигареты. Помнится, последней моей сигаретой стали честерфилд, которые курил мой муж, и была она, мягко говоря, ужасна на вкус.
-Это тоже честерфилд, я других не курю...
-Да? В таком случае, видимо, делать их стали лучше, - посмеялась она и продолжила курить дальше. Когда сигарета погасла, он предложил ей еще одну, и она буквально расцвела. - Знаете, с физиологической точки зрения Вы меня убиваете, но с другой стороны - дарите огромную радость... Простите, я забыла, как Вас зовут?
-Джун, мадам, - ответил Джун, решив не напоминать, что не представлялся ей.
-Да, Джун, точно... Знаете, Джун, когда-то я была актрисой. Да, я понимаю, Вы мне не верите - старушка в маразме, возомнила себя бог весть кем, конечно же, но я действительно была актрисой. Я играла в местном театре. Пусть я никогда не играла главных ролей, но актрисой была отменной. Героини второго плана - они ведь, знаете, порой больше решают, чем прочие... Но Вам это безразлично, я вижу, Джун. Извините меня, старуху...
-Нет, что вы, мадам. Я с радостью Вас послушаю! - потянулся к ней Джун и положил ладонь на подлокотник кресла. - Я для Вас - весь внимание.
-Ах, Джун... - всхлипнула она. - Вы мне сейчас так напомнили моего покойного мужа. Он Читать далее...

я бы, пожалуй, забыла,
как плакала раньше дни на пролет,
как у неба, у солнца смерти просила,
как не смела глядеть наперед.

я бы, пожалуй, забыла,
как искала, теряясь в чужих обещаниях,
как в темноте по пустыням бродила
имя которым дано "расставание"

я бы, пожалуй, забыла,
что значит - "последнюю вместе";
дни рожденья закрасила черным акрилом,
вырвала боль, сожаленье из сердца.

я бы, пожалуй, забыла бы все;
сам знаешь, память - непосильная ноша.
но жить тогда... жить для чего?
жить без памяти ни капельки проще...

Настроение сейчас - болезненное

Когда-то я умел летать. Я поднимал руки вверх, опускал их и поднимался вверх, к солнцу, к облакам. Я видел людей, и они казались мне муравьями - маленькими, ничтожными муравьями. Хотя нет, это не то сравнение - ведь муравьи трудятся на благо муравейника, а люди... Люди трудятся больше для себя. Но стоит ли тратить время на их лицезрение, когда подо мной - весь мир? Подо мной океаны и пустыни, горы, леса... Холодный воздух, почти лишенный кислорода, наполняет меня желанием улететь куда-то в бесконечность, туда, где есть только этот холод, ласковая тьма и волшебное мерцание звезд... И тогда я никого не любил. Совсем никого. Я любил только это небо надо мной, я сливался с ним в экстазе, отдавая ему свою душу и принимая в ответ холод. И мне казалось, что больше ничего мне не нужно, но потом... Потом я встретил ее.
Она показалась мне живым воплощением неба. Ее кожа была чуть теплее воздуха, глаза были чистого сапфирового цвета, волосы - белые, как облака... Она казалась такой легкой, будто ее вот-вот унесет ветром. А когда я смотрел на нее... Она такая прозрачная, как капля воды, и в то же время я все же вижу ее. Чувствую. Одно касание ее ладоней - и я словно лечу. Я старался никогда ее не отпускать, она дарила мне ощущение... не знаю, как сказать... Сверхполета. Я проводил с ней дни и ночи. "Я твое небо," - говорила она мне и целовала губы. "Я твой ветер," - шептала, обнимая плечи. "Я твоя земля," - и это уже были не слова, а что-то иное, когда она лежала рядом. Когда она уходила, я засыпал и спал до следующей нашей встречи.
Мы долго были вместе. За это время я разучился летать, зато научился чувствовать людей. Она помогла мне понять их, этих "муравьев", доказала, что никто из них не ничтожен. И я согласен с ней... Они не ничтожны. Они жестоки. Они безжалостны. Все, даже она. Когда они забрали ее, я остался без неба. Она оставила меня в этом грязном мире, сотканном из жестокости - это чувство я прочувствовал только после ее ухода. Она оставила меня наедине с ним, лицом к лицу. У этого чувства было ее лицо, но бездвижное, неживое...
Я не смог взлететь. Исчезли мои небо, ветер, земля... Исчезло все. Остался только я и эти люди. Обреченный на вечную жизнь дитя неба и завистливые убийцы, не ценящие чужое счастье...

А собаки всю ночь не смолкали,
Выли громко, протяжно, тоскливо;
Небо в звездах надрывно сверкало;
Что-то было-исчезло-забылось...

Тени ходят за нашими спинами,
Дышат в темя, щекочут ладонями.
Мы вчера еще были столь сильными,
Теперь - слабы, а все же довольные...

Что же было? Мне вспомнить хотелось,
Да ведь память - коварна, хитра.
Сплошь незнание - прочная крепость:
Я не знаю, кто мы, что есть я...

Ну и ладно! Не буду искать и пытаться!
Что прошло - перевернутый скомканный лист!
И собаки уснули, и небо вдруг стало меняться...
Все закончилось, милая.

он дрался всегда до последнего
он верил в победу и в кровь
молчало, немело его сердце бедное,
с землею ровняя врагов.

не жаль ему было поверженных -
тех мерзких собак на пути.
шагал и не знал, что судьбою отмеченный
умрет он - и некому будет спасти.

он дрался всегда как в последний раз
вдыхая победу как воздух.
и знаешь, мне кажется, он не из нас -
он словно живой, в нем горит его дух.

угу, КОНЕЧНО. я сама скромность. просто пипец ах.

письмо - точнее, записка - пришло.
но почему-то я ему не верю.

кто читает меня на дайри, тот знает, какой у меня сейчас фонтан настроений, потому как:
1) гуляла одна по району с фотиком
2) пью в одиночестве
3) курю тоже одна
4) у Пуха вырубился инет
5) опять начался психобред.

почему я вам это сообщаю?
потому что профилактика - лучшее лечение...

-Вам умирать! - на небесах смеялись боги, -
Вам смерть - подруга! Вечность - наше бремя!
И люди кланялись изображеньям в ноги,
Бросая в печь обид затравленную ревность.

-Чтож, умирать так умирать, - им отвечали, -
Но умирать - так с честью! В старости! За правду!
И умирали. Дети на место их вставали,
Жизнь вновь неслась своим путем, все шло как надо.

Старели и смеялись боги тише, глуше.
Смотрели на людей - на этих жалких смертных -
И размышляли. Может, вечность и не лучше?
Быть может, смерть есть дар? А мы низки и бедны?

-Им умирать, - на небесах шептались боги, -
Им умирать, а нам - что делать нам, бессмертным?
Тут шепот смолк. Закрылись все наверх дороги:
Уснули боги. А сегодня спят необычайно крепко.

В том странном мире не помнят песен,
Ушедших листьями скроет осень.
Никто не пьян, не угрюм, не весел,
Тоску в груди кирпичом не носит.

Слова пусты, да надежды мелки;
Тут люди в сером всем знают цену.
Ни печь, ни солнце давно не греют,
А смех и слезы равны измене.

Нельзя ни лгать здесь, ни слепо верить.
Опрятны люди живут в домишках.
Кто кланится пред могучей террой,
Кто раздает беднякам излишки.

То мир как мир - без забот и грусти,
Свои победы, свои герои.
Да вот вошедшего не отпустят,
Пусть вслед ему и заплачет крона.

В том странном мире не помнят песен,
Ушедших листьями скроет осень.
И я отправлюсь в такое место,
Как всеми буду забыт и брошен.

-Ты никогда не замечала, что тусклые маленькие звездочки часто прячутся в свете ярких и больших? Что они всегда мерцают иным цветом, чем их большие пылающие соседки? Мне всегда это казалось похожим на вжимание малыша в мамино платье. Они смотрят на меня, но я не хочу, чтобы они меня видели... И мама ласково гладит малыша по голове и позволяет спрятаться за ее платьем... А стоит отвести глаза - как эта маленькая крохотная звездочка словно выныривает из темноты и начинает светить ярче...
А в детстве я так и думал - думал, что звезды меня боятся. Я говорил об этом родителям, но мама прятала улыбку за ладонью, а папа только усмехался в свои густые усы и доставал большой рулон со звездной картой и просил меня называть те или иные созвездия или имена звезд...
Ты, например, знаешь, что Большая Медведица на самом деле состоит более чем из 22 звезд, а Большой Ковш - это всего лишь хвост ее? Как иногда глупо смотрятся люди, которые показывают Ковш и упорствуют, что вот она - Медведица! Все! Семь звезд, иногда кто-то вспоминает восьмую, но это тоже крайне редкий случай, ведь мало кто обращает внимание на крохотную звездочку-дочку в ручке Ковша! И у этих звезд, помимо координат, есть имена, очень красивые имена - Мицар и Алькор. Ты слышишь? Ми-цар! Аль-кор! Их еще иногда называют Конем и Всадником: так удачно Алькор расположен над Мицаром. Помню, в детстве отец спрашивал меня, вижу ли я крохотного Алькора? Он рассказывал мне, что в древние времена индейцы так проверяли зрение у своих детей, и те, кто видел ее, могли именовать себя "воинами орла", потому как у них было великолепное зрение. Но, конечно же, все это те детские забавы, которыми родители тешат своих потомков. Надо же как-то прививать любовь к небу, правда? Скажи... Ты видишь их, да? Вон они, ярко выделяются вместе на фоне всего Ковша, хотя, конечно же, самая яркая звезда в нем - это Алиот, она находится между черпаком и Мицаром.
А вон созвездие Волопаса - в нем находится одна из ярчайших звезд неба. Неужели ты не знаешь, как она называется? Тогда я скажу тебе: она называется Арктур. Эту звезду можно даже днем увидеть в телескоп! Как славно было когда-то изучать с отцом небо... Он учил меня фотографировать небо, и утром, когда мы проявляли в его лаборатории пленку, я спешил больше всего: так хотелось увидеть, как небо кружилось ночью! А по поводу Арктура я вспомнил кое-что еще: папа рассказывал мне, что когда-то рядом с нашей Галактикой существовала другая, и в ней как раз и был Арктур. Но как-то так случилось, что наша Галактика притянула свою соседку, и многие звезды погибли или просто исчезли из-за этого, но Арктур и другие звезды остались. Вроде как Арктур - это звезда другой галактики. Она не наша... чужая.
Иногда я так же себя чувствую. Словно я чужой здесь. Многие, кого я знал, уже давно-давно исчезли, как те звезды. Нет уже моей семьи, друзей, которым я когда-то звонил каждый день, я каждый месяц возлагаю цветы. Мои дети благополучно обо мне забыли, они не приходят ко мне, когда я зову их - только присылают открытки на день рожденья и Рождество. Я так хотел привить к ним свою любовь к небу, к прекрасному, к вечному, но они увлеклись земным и непостоянным, ушли в банковское дело, в юристы, они не помнят названий звезд, которым я их учил... А ведь я так хотел этого... Когда они были еще детьми, я предложил им взять имена звезд для игр, и у меня были свои Мицар, Альдерамин, Анфал и Ригель. Да, странные имена, но ведь детям они нравились...
Какое же сегодня звездное небо... Правда, дорогая? Дорогая, ты слышишь меня?
-Ну что ты разорался? Совсем ум потерял, три часа ночи... Что тебе?
-Скажи, небо сегодня звездное, как никогда?
-Звездное, звездное! Слезь с подоконника и ложись спать... Старый, а все как ребенок себя ведешь.
-Хорошо, хорошо... годы мои, годы... спокойной ночи.
-Спи, старый, спи, Бетельгейзе... Спокойной ночи.
И ведь прав ты, небо сегодня очаровательно-звездное...

Кто выше прыгнет,
раскинув руки -
Тот дольше падает - в последний раз.
-И он погиб. -От чего? -От скуки.
Он помолился за всех не раз.

А что же - скука?
Голодный зверь,
С когтями-лезвиями, алчным нравом.
Иди, ну, развлекай ее... терпеть
Не смог никто подолгу. Скука давит.

От ней ведь - никак
не сбежать, не скрыться,
Лишь вверх если да ближе к небу...
Не поднимаются вверх наши лица.
-Нет, не хочу. -Я не могу. -Не буду.

Кто бы посмел разбежаться, разбиться,
Зная - не кончен его долгий путь?
Тихо шурша, разлетаются листья.
-Все умирают. -Да. -Когда-нибудь.