Как-то соседская пьянь испросила у Жени разрешения спилить на дрова мой орех на вершине холма. После пожара в поле он так и не ожил. С одной стороны, почему бы и не спилить, раз они топят дровами и не имеют денег даже на уголь. Но это было любимое дерево Андрея. Как я могу позволить его спилить? Да пусть хоть до конца времен торчит на горе, сухое и мертвое.
Вчера прощание с домом вступило в активную фазу. Я упаковывала вещи в мешки, чтобы как-нибудь с оказией перевезти в Тирасполь. Выхожу из хаты, бросаю взгляд на гору - орех спилен. Мгновенные гнев и ярость сменились грустным смирением. Такой печальный символ.
А вечером сестра напомнила, что когда мы в черную годину покидали свой любимый дом, во дворе тоже высох орех. Это был не просто орех, какой растет почти в каждом дворе на юге. Мы его любили, словно человека. В нем жила душа дома. Он был огромный. С окрестных улиц по нему можно было безошибочно определить наш дом. Крона его накрывала половину двора. А орехи были самые вкусные из всех, что я пробовала, - сладкие, огромные, с тонкой скорлупой. Корни дерева осушали землю, и у нас всегда было сухо в подвале, даже когда соседей затапливали подземные воды. Странно, но я совсем не помнила того, что дерево погибло. Оно так прекрасно, что должно быть вечным.
От Андрюшкиного ореха на память осталась фотография. Я как-то ее здесь уже публиковала. Тогда собиралась гроза, небо залепили черные тучи, и только клочок земли вокруг ореха сиял золотом на закате. А слева пронеслась какая-то неопознанная штука типа шаровой молнии, что я и успела снять.
