Это. Ну тоже эксперимент). В какой-то мере оно и было, его и не было. Вообщем, рассказ в слегка рифмованной форме)

Я помню все очень хорошо.
Лето такое было не жаркое. Липкое. Феодосийское.
Кто-то тихонько меня за плечо
Одернул, попросил сфотографироваться.
Я улыбалась и что-то напевала матерное, но печальное
Себе под нос. И подумала, какие странные люди,-
Дурачаться, а уводят меня всерьез.
Вы вытащили меня с причала,
Подавая руки с двух сторон.
Я снаружи еще по-детски улыбалась,
А внутри думала - надо у того, голубоглазого, взять телефон.
Ты посадил меня на скамейку на набережной,
Отправив друга Диму гулять
С каким-то мужиком в панаме.
А рядом танцевал полупьяный Игорек.
Все было как-то нелепо и как-то не впрок,
Что я даже не могла представить,
Какой дальше предстоял разговор.
Звали тебя Сережа и был ты не дурен на лицо.
Я подумала, улыбается как-то подлицо.
Оказалось, просто тонкие губы.
Говорил, что в МАИ учился, похоже.
И на Войковской, вроде, в общаге ты жил.
А я верила каждому-каждому слову.
И считала, что все же, не забыт богом Мир.
Ты нравился мне своими волосами и ботинками,
И, что редко, умением говорить.
И я на секунду задумалась, - вот оно, близко же.
Но тут ему захотелось что-то спросить.
Мы болтали о жизни, о вере, о правилах,
О полезности пасты когда ночью спишь.
О том, что Монро после смерти потомкам оставила,
И зачем музыкантам и поэтам гашиш.
Говорил ты, помойму, вполне бесконечно.
Я порою тонула в твоем милом лице.
И к сожаленью, или к счастью, навечно
Ты в начале останешься. Или в самом конце.
Да, забыла сказать, что я одна делала на этом пирсе
В свете ночи и огней приморских баров.
Моя подруга, привлекательная и прочее
Поехала развлекаться с каким-то парнем.
Не глупым питерским студентом,
Не понятно как попавшим
В эту клоаку безняков и импотентов,
Привозящих всю семью вместе с собакой.
Но сейчас не об этом. Я все еще на лавочке,
Рядом со мной мой маленький электромузыкальный гений.
Звонок от подруги "Я приехала. Встреть меня. Я у клуба"
Тут ее приводит в шок наличие меня с новыми друзьями.
И крик Игорька: "Подруга, пойдем тусоваться с нами",
Направляет к дороге у ближайшего пивного ларька.
Подруга не читает меня сумасшедшей,
Но поражается умением попадать в странные истории.
Мы спускаемся к морю.
Руки уже никто не поддерживает,
И все превращается в фантасмагорию
Незнакомых родных по духу людей.
Пиво льется до краев, Дима походу меня "присмотрел",
А Сережа как-то тихо и плохо меняется.
Через час Игорек с подругой отсел.
А мы наверх, от них, поднимаемся.
Я помню как я сильно замерзала.
Дима предлагал мне свою толстовку,-
Я как всегда от нее отказалась.
А Сережа молча кутался в свою кофту.
Тут я вспоминаю, - нам жескоро в Ялту,
Билет на автобус, отъезд в 7 утра.
Вы предлагаете по автостраде
Нас на вокзал проводить от добра.
Мы заходили домой, умывались,
Деньги, очки. Вообщем, долго мы собирались.
А вы все сидели на остановке. Сидели и ждали.
Потом встрепенулись и дальше пошли.
Дорога была не особо короткая.
Подруга устала и ныла мне вслед,-
"Когда мы придем, я вроде голодная?"
А я все молчала. Молчала в ответ.
Я в спину смотрела твою и сверлила
Глазами ботинки и плечи твои.
Мне очень хотелось, чтоб какая-то сила
Тебя одолела на этом пути.
Дошли до вокзала. Я села напротив.
Ты редко смеялся, наверно устал.
А сзади виднелся автобуса профиль
Что через минуту нас уже разделял.
И время саиться. "Пока" и "спасибо".
Не увидемся больше, вы завтра в Москву.
Но скажи мне, Господь, что же остонавило
Взять контакт или аську, поверить в судьбу?
И долгая дальше тянулась дорога.
Из соседнего сна и моих размышлений.
Я же больше тебя никогда не увижу,
В чем причина моих дошкольных стиснений?
Ну, возможно, я - баба. Такое бывает.
Но тогда почему, белозубенький он
С голубыми глазами и хорошей душой,
Не отважился взять у меня телефон?

Я не знаю что это, откровенно говоря. Так, экспиремент.Наверное, неудачный)

***
Нет, нет, это все не тебе.
А я, возможно, уже выветриваюсь.
И в слепой, до тупости, темноте
Я пытаюсь искать, да нечего взвешивать.
Я могла б научиться не сравнивать.
И не помнить глаза твои, волосы.
Но не с кем даже разбалтывать
Молоком самый крепкий кофе.
И, мне кажется, не понимаю я
Как, зачем это все тут устроено.
Из-за этого и заливаю я
Свою до сыта синюю голову.
Я люблю разговаривать странными,
Но приятными фразами лирика.
Я люблю когда слушатель радует
Не пустой, а изысканной критикой.
Посидеть. Посмотреть.
Построить из себя томную даму.
А жить надо было как все,
Как остальные чесанные шарлатаны.
И счастья хотелось. Настоящего, не киношного.
Не с красивыми вашими фотками,
Не с изгнанием вечного прошлого,
Не с подругами-идиотками,
Не с хождением в твоей рубашке.
(Не смотря на рубашкам к твоим любовь)
Без миндального кофе в баклажке.
А просто. Просто с поднятым воротником.
Просто с глазами в небо закрытыми.
Просто с горящим зеленым огнем,
Что "морем" зовут проходимцы какие-то.
Давай, с коктыбельским, наконец, коньяком..
Я страшная, страшная женщина.
Ни стыда. Ни стыда. Ни стыда.
Ни совести, вечной совести.
Ладно, бросьте, это все ерунда.
Не сюжеты дешевенькой повести.
И, возможно, где-то, на другом конце
Земного шара или всей Вселенной
Сидит такая же томная, в томном лице,
Ищит новые, к безумству реальные, бабьи проблемы?
И, возможно, он у нее
Был когда-то добрый и души в ней не чаял.
И было у него такое чувственное лицо.
Как у разноцветного попугая.

Меня любят толстые юноши около сорока,
У которых пуста постель и весьма тяжела рука,
Или бледные мальчики от тридцати пяти,
Заплутавшие, издержавшиеся в пути:
Бывшие жены глядят у них с безымянных,
На шеях у них висят.
Ну или вовсе смешные дядьки под пятьдесят.
Я люблю парня, которому двадцать, максимум двадцать три.
Наглеца у него снаружи и сладкая мгла внутри;
Он не успел огрести той женщины, что читалась бы по руке,
И никто не висит у него на шее, кроме крестика на шнурке.
Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху,
и мелко крутится на лету.
Он смеется
и зажимает его во рту. 

Все как-то бесспорно глупо.

И люди страдают занятостью.

Я проснулась сегодняшним утром

Без полной девчачей памяти.

И кто-то мою забивает голову.

Кого, впринципе, и не видно давно.

Я научилась заливаться с молоду.

А мозги - златокрылое решето.

Я не умела никогда быть женщиной.

И такие расклады не радуют.

Но зато научилась советчицей

Быть, когда это надо Им.

И мое жалкое, жалкое счастье

Не имеет конца и начала.

Я как будто бежала от власти.

Но не факт, что специально бежала.

 

За что-нибудь. Ну хотябы за что-нибудь. Неужели нет во мне ничего, что есть в этих пластмассовых девицах. Неужели мой натуральный цвет волос, цитрусовый парфюм и мужские ботинки ну совсем - совсем не придают мне особой изысканности. Неужели ты не видел, не слышал и не чувствовал те моменты, когда одна из твоих вешалок сгибалась по полам от тупости и бессилия, непонимая как расшифровать инстинктивное желание помочь. А когда они закрывают глаза, знаешь, что они видят? Красивые бутылочки у бара на берегу моря, красный закат и туфли. Туфли, туфли, туфли.. А я. Я тоже вижу бутылочки. Бутылки. Заставленный стол шатающегося вагона, который мчится далеко-далеко. А вроде-бы и не так далеко. В Крым. Такой чужой и близкий кусок непонятно чей страны, разбавленный соленым и серо-зеленым, густым от масла Айвазовского, морем. Где самое красивое кровью пролитое закатное небо, от которого зубы розовеют и лица. Лица сами по себе как-то странно улыбаются. Толи от пива, толи от этого безмятежного, студенческого существа. Потом я открываю глаза. Передо мной серая московская флюрисцентная луна, наводящая еще большую тоску, чем есть на самом деле, и от этого становится как-то даже тошно. Что саме удивительное она для всех одна. И для тебя и для меня. Только, к сожалению, а, может быть, к счастью, слишком серая и неприметная для тебя и слишком тяжелая и ослепляющая для меня. Нет, конечно, наверное, это все плод моего ребячески-профессионального воображения, или, что хуже, я еще тебя помню, но с каждым днем это все больше и больше превращается в черно-белое кино среднего качества, не предвещающее и не последуещее за собой что-либо. И мне, наверняка, настолько скучно что я думаю о том, о чем хотябы есть смутное представление. Надеяться на случай или, того хуже, искать, как то не в моем вкусе, да и вообще, все преждеперечисленное ко вкусу не имеет никакого отношения. Если бы это так не скребло и не сдирало последние приклеянные фотографии на стенах, я бы может-быть  не грызла ногти. не разговаривала с колонками и быстро б засыпала. И еще эта старая страшная боязнь перемен, словно котенка под проливной дождь засовывали или заключенного пожизненно выпустили через 30 лет.. Самое страшное то, как же сейчас хочется чего-то нового. А страшно даже подстричься коротко. А вдруг волосы жалко будет, а вдруг не пойдет.. художники загрызут. Мелочно и стыдно. За себя стыдно.

Моя мама была актрисой.

А отец аккордионистом.

Когда мама играла в театре,

Он делил все доходы на три.

Когда мама читала книги,

Мой отец, живя забулдыгой,

Подцепил молодую львицу.

Или это ему все снится.

Я мечтаю быть космонавтом.

И каждый день просыпаться завтра.

Где нет чумовых пешеходов,

Где не делятся на народы,

Где не делятся на умных и глупых,

Где нет скалозубых шуток.

Моя мама, цветы поливая,

Гордым голосом напевает.

По бархатной гладит коже.

Не смотря на папину "рожу".

А вы, люди, тоже привыкли

Сохранять мирские обиды?

Мне, наверное, будет лет триста.

И жена моя будет актрисой.

А я аккордионистом.

 

Я забывала последний твой неискренний шепот.

Я терялась в альбомах красивых мужчин.

Я себе надоела. Но бессмысленный опыт

Пораждает препятствия, кучу причин

Для капризного нрава и отсутствия веры

В окружающий разум безучастных людей.

Иногда я сама строю эти барьеры

Для того, чтоб себе показаться умней.

Да скажите мне, боги, где натоптаны земли

Золотыми ногами современных творцов?

Я с закрытыми буду мчаться глазами,

Лишь бы знать, где живут похитители снов.

Это жутко, быть полным такими Цветами,

И держать их в себе, пока не сгнюют.

Нам приходится часто бороться с волками,

Что лично себе на ботинки плюют.

И куда же ты делась, мирская Сатира,

Упавая на Гете, скрываясь в глуши

Одиноких ребят в нешикарной квартире,

Что пытаются греть остатки души.

Вы ругаете женщин за мужские законы,

Нецензурную брань и несчастных детей.

Но, вы знаете.. Здесь пылятся иконы.

И "мужчины" похожы на слабых блядей.

Так что, к черту все ваши нравоученья.

Мне плевать сколько смотрит меня в интернете.

Да и денег не много на развлеченья.

Я хочу просто Делать. Быть за это в ответе.

Не искали б меня кого тошно увидеть.

А кто нужен, и вовсе, не ищут давно.

Я так не хотела кого-то обидеть,

Но все как обычно. Вышло гавно.

Нового года не будет.

Снег прощался с ветвями.

Проходя между нами,

Делал вид, что рассудит.

 

Рождество отменили.

Иисус чем-то занят.

Он, наверно, пархает

Между полусвятыми.

 

Мои сны развернулись

И ушли от обиды

На Мечты-паразиты.

Где однажды проснулись.

 

Нового года не будет.

Я гоняю метели.

От окна до пастели.

Я надеюсь, забудет.

 

Мой рок-н-рольный мальчик.

Я не видела твои слезы.

Но я уверенна, плачет

Мальчик сдирая занозы.

Мой большеглазый мальчик.

Где ты? Но слишком поздно.

Что ты полгода прячешь?

В шлейф собирая звезды.

С кем ты, мой сладкий мальчик?

Горечью пахнет обида.

Кто тебя словом тащит?

Где та наивная гнида?

Где твои руки, мой милый?

Красивые тонкие руки?

Неужто с монетной могилой

Она их сравняла от скуки?

Ты был музыкантом, мой мальчик.

И спорить не надо, я знаю.

Без всяких гитарных подачек,

Я слышала как ты играешь.

Я видела небо в лазури.

Над взглядом твоим полугрустным.

Я, музыку в этом учуяв,

Искала тебя там, где пусто.

Ты-нежность, несчастный мой мальчик.

Я буду смотреться глупо.

И, пропустив тот бокальчик,

Я прямо пойду, чтоб не путать.

По плоскости прошлого века

И лжи моногамной природы.

Я так не смогла человеком

Стать по воле народа.

Мой вечный и светлый мальчик.

Какую бы падаль не сделал,

Я буду ценить тебя так же,

Как в наше последнее лето.

 

 

Тебя, наверно, не волнует

Кто целовал меня полгода.

И кто сейчас меня целует?

Как жаль, что нет того урода,

Который в жудко скользких фильмах

Приходит трепетную душу

Лечить забавой подхалимов

И думает,что мастер слушать.

И ерунда мои желанья.

И, черт с ней, с этой простотой.

Но кто сказал, что заклинаньем

Я попращалась с красотой

Твоих лазуревых и бледных,

Блестящих грустно-синих глаз.

Я буду, кажется, последней

Кто с радостью увидел нас.

Я собираю эти тени.

Я внятно вижу красоту,

Сюжеты гибкие растений.

И воспеваю слепоту

К глухонемой киношной грязи

И к солнца светлой наготе.

Я вижу стойкость этой связи

В янтарно-красной темноте.

И я там был. И чем гордиться,

Когда боишься отпугнуть

С стальными крыльями жар-птицу.

Но, слава богу, верен путь.

Я ощущаю этот скрежет

Резины тонкой по сердцам.

В глазах холодным потом брезжит

Такой отважно дикий страх.

И как-то с "пошлостью" красиво.

Но "пошлость" эта не глупа,

А будто слабость самых сильных

По парапету быстро шла.

И руки с разумом немеют.

И холод жарок до стыда.

И как приятно что умею,

И как счастливо ты жива,

Моя любовь к животной лести

Самой себе и всем святым.

И торг, как правило, уместен,

Когда ты виденьем храним.

 

И как-то стыдно. Даже мерзко.

От слов и деяний своих.

И не сказать врагам в отместку,

Что я был "лучше остальных".

Но слава богу, те прощали,

Которым призвано прощать

Мои никчемные печали,

И вечно светом вдохновлять.

А было время честных правил.

И были "деньги" не важны,

Когда не надо было править

Лица сердечные черты.

Но мы, увидев дикий город,

И научившись метры мерить,

Провозгласили тихий голод

И перестали в слезы верить.

А, может, зря мы отвернулись

От тех, кто в нас людей растил?

Не тем поверили, согнулись.

А думали, что много сил.

А возвращаться как-то не с чем,

И не к кому уже идти.

Возможно, время память лечит.

Но кто сказал, что лечит сны?

Спасибо силе ненаружной,

За долю малою творцов.

И я, надеюсь, падать буду,

Взлетая выше прежних слов.

И я, надеюсь, море будет

Сильнее верности моей

Хмельному заговору судеб,

Пиратских черных кораблей.

И лень пусть с 21 веком

Не ставят мне порядок свой.

Я так хочу быть человеком

С красивой, честною душой.

Женщина, которой ты красишь губы.

Женщина, с которой ты носишь сумку.

Женщина, с которой ты ездил на Кубу.

Нет, вы что, она же не проститутка.

 

И ты не работаешь на бизнес-мена.

И дом твой не близится к улицам центра.

И мама твоя не работает в смену,

Встречая звонки твоего абонента.

 

Женщина, которой ты купил сигареты.

Женщина, с которой ты носишь сумки.

Полизывая галстуки музейных портретов,

Ты думал - ведь она же не проститутка.

 

То, что было моим, никогда не станет твоим.

И не возвращаются те, кого не вернешь.

Я надеюсь, что "мы" это "нам" же простим.

Я надеюсь, что больше сам себе ты не врешь.

Моя глупость проникла в сознанье других.

Ты, как прежде, фальшиво и мило молчал.

Ну скажи, что я сделала? Ради своих

Предпочтений ты взял и,конечно, сбежал.

Но и я не права, что говорить.

Мне б хоть разик всерьез постыдиться себя.

Я плела эту тонкую нудную нить.

Я топтала гордыню год-полтора.

И, надеюсь, мое наказанье прошло.

Дальше, видно, найдется какой-то ответ.

На вопрос - Почему, как тебе хорошо,

Меня просто как-будто действительно нет.

Слава Богу, выводится эта дрянь из крови.

И так зябко-легко не бывало давно.

А ты ничего так и не говори.

Улыбаться же больше идет, все равно.

 

 

 

 

Я устала слушать тишину.

И одни и те же голоса.

Я хочу услышать лишь одну

Ноту, сквозь твои глаза.

Я мечтаю стать одной

Музыкой, рождающей слова.

И слегка мерцающей звездой.

Чтобы был уверен музыкант

В этой маленькой, но сильной ерунде,

Что он держит в сердце  свет,

Защищающий в любой беде.

Только это каменный секрет.

И никто не смеет поприкать

Тех, кто держит Это при себе.

Ведь, так сложно иногда понять,

Правильно идешь ты, или нет. 

Как же я хотела петь.

Под твои усталые глаза.

Стоило мне только захотеть.

Вот она, гнусавая слеза.

 

вчера с Максом обсуждали некоторые вещи и я вот тут подумала.

Вы знаете, во многих фильмах (хороших! я говорю не про "любовная любовь" и "любовь любви от любви") говориться о том, что "любовь" это самое важное в жизни. Все зависит от "любви". Все исходит от "любви" и заканчивается все ей же. Но почему же тогда умираем мы в полном одиночестве? Почему все считают, что "любовь" это эталон гармонии, хотя по своей цели(но не сущности, правда) она дизгармонична?

Может это просто развлечение юных душой людей? Обласкивание собственного эгоизма?

Ведь все равно мы все идет к тому, чтобы остаться одни. И понять только себя и больше никого.

Незнаю. Но могу сказать точно - стремитесь к красоте. Красоте и гармонии. Вы будите счастливы. Но идеала достигнуть невозможно.

P.S.Извените за такое огромное количество повторений этого слова)

Я люблю тебя тихо, без грязи и пошлости.

Не мужчину. Не женщина. Не наоборот.

Я люблю тебя так, чтоб без мученья совести.

Правда, тем, кто не мучился, всегда не везет.

Ты мой Маленький принц и король одиночества.

Золотой фетелек и серебрянный лед.

Сам не зная того, угрожая пророчеством,

Ты спасаешь всех тех, кто по краю идет.

Ты не бойся остаться на грани отчаянья.

Ты представь как красив на утро рассвет,

После ночи тяжелого самопознания.

Ты найдешь в себе все. И чего даже нет.

Твои волосы пахнут красивою женщиной.

Что когда-то была Мадонной с небес.

Твои руки тепло и по-детски застенчивы.

А играется с ними невенчанный Бес.

Пусть расстает все то, что нечаянно грезится.

И царапает душу обломками фраз.

Пусть всегда чуть дрожащими звездами светится

Огонек твоих грустных и вежливых глаз.

 

 

Ты пробираешься сквозь спины,

Пытаясь красть ее мечты.

А я ищу в других мужчинах

Твои атласные черты.

Я забываю твои скулы,

Но не забыть мне глаз твоих

Тончайшей серости структуру

И их сияний голубых

Когда на солнце взгляд ты держишь,

Не щурясь, полною душой.

А для меня все это скрежет

По сердцу вечной красотой.

Мне нет прощения природы.

Зима сжимает медь-тески.

И все волнения погоды -

Это скупая дань тоски.

Ну кто сказал, что люди вечны,

Их право веру принемать?

И до последнего беспечны?

Точнее, учатся молчать.

Ты не художник и не разум

Вселенских душ и не творец.

И не взбирался ты ни разу

На необъятный Эверест.

А я своей мужицкой ленью

Мораю попросту холсты

ИИ упрекаю поколенье

Тех, кто по-ангельски пусты.

В своем несносном эгоизме

Мы ищем гордости черты.

И сквозь потресканную призму

Ругаем старые мосты.

Возможно, это все к иному,

Благоразумному концу.

Но кто сказал, что жизнь покорна

Святому доброму Отцу?

 

 

 

 

Сегодня в Белингве, когда мы сидели и прожигали свои юные и без того опороченные бременем века телеса всяким неблагочистивым пойлом, я задумалась. А что, если бы все было по другому? Ну там не было бы этих грязных ботинок и волос, идиотских рож каждую божью минуту  и дебильной мужской манеры развалиться на стуле почесывая пузо? Ну не засыпать в метро и наступать людям на ноги специально, не кричать в след накрашенным донельзя бабам на каблуках 3 метра в высоту, что они уёбы и все в таком духе. Не любить мальчиков похожих на женщин, темного козла и песню "все решено, мама я гей". Вот ничего этого бы не было.  И что? мы бы ходили на кружок вышивания, приезжали к первой паре именно тогда когда ничинается первая пара и строили глазки прыщавым автомобилистам. Мы бы не ходили покурить каждые 5 минут и  каждые 10 - в магазин. Мы бы приносили с собой вкусненькие салатики или бутербродики с буженинкойй. Блядь. Это провал. Нам весело. Мы пели на протяжении всего пути от Чистых прудов до Театральной, с нами фотографировались люди на Красной площади и никто не плакал. Хотя все мы пиздецово несчастны. Вообщем, это такая тенденция у нас сложилась. Мы не милафки и нас никто не люблюшки. Вообщем, грусть-тоска, боль у веска. Но, повторяю никто не плакал. Это классно, когда 5 баб и ни одна не заплакала. Да мы классные. И конечно же с особым дарованием к пению)