Каково смотреть как мир седеет от злобы, сжимающей его скало-зубы, да так, что те крошаться, мелкими мелкими, а потом они попадают к нам в ботинки и мы снова материмся.
Новая дорога ложится под ноги, то шипами, то лепестками, и она наилучшая...
Да заберите всё. Только ! оставьте. Всё возьмите. Всё отдам кроме живых. Всё отдам ради !. Ради жизни здесь, ради той жизни, которая улыбается по-настоящему. Ради искренности на этой земле. Ради святости на этой земле. Ради любви. Ради честности. ради всего такого святого, что по крайней мере мне ещё разрывает душу...
люди, а вспомните что ли бога (или богов...) вспомните...
Далеко. не видно, не слышно. скучаю.... скоро буду ещё дальше, ещё дольше, жаль терять время ДО...
Всё равно счастлив. Просто потому что живу, потому что дожди и небо... а ночами - потому что ты где-то и о тебе можно думать, в темноте, глядя на фальшивые звёзды на потолке...
снова тишь в карандашах,
На коленях - кот.
В музыке - и дух, и страх,
Вдалеке - полёт.
Как хотелось бы прийти
И обнять твой стан.
А остались - чудаки
Да хмельной стакан.
Никуда не пропаду,
Только небу в зубы.
Я вас всех так заведу,
Что чернеют губы.
Что синеют пальчики,
Скрытые червЯчики...
Что танцуют мальчики,
Тонкие стаканчики.
Никуда непочему,
Только из забавы
Я всех вас с ума сведу
И пойду без славы.
Сон пришёл только к четырём утра. Ни книге, ни музыке не удалось завтавить его прийти раньше. Мешали слёзы, которые почему-то остановаить тоже никак не удавалось.
Зато волшебство было. Я закрыл глаза, и увидел сквозь веки свет. Открыл глаза - темно, закрыл - снова пульсирующий свет чуть пробивается и даже греет лицо... Но через несколько минут когда глаза снова наполнились слезами, свет пропал. Зато в открытых глазах то и дело плясали белые всполохи, туннели, линии, туманы... И по правую руку от меня стоял едва различимый белый человек. Я сначала хотела его испугаться, но с ним было наоборот спокойнее.
Когда через несколько часов я стала понемногу засыпать, он почему-то исчез. Может от того, что у меня только одно имя было на зубах, а до остального в принципе дела не было.
а то потом сиди и разбирайся. ещё и больно "вот тут было безумно, тут было небезумно, тут на спад, ну тут можно было и безумно, но экзамены были, не к месту, а тут может и вообще не любили"
Прав он был, от цинизма меня воротит. От такого - тоже немножко. или я люблю как-то иначе, чем другие?
Сядь подле меня на полу,
Здесь не холодно, просто никак.
Послушать теперь я хочу,
О том, чему имя дал "враг".
Расскажи об иконах печальных,
От которых рыдаешь впотьмах.
О святых, таких мудрых и странных,
И как души текут в жерновах.
Как игуменьи, милые, добрые,
Всё услышат и скажут "Прощён".
И как громы гремят колокольные,
И что свят даже кто не крещён.
И что даже не зная имён,
И что крест не нося на груди
Остаётся святою душа,
Остаётся лишь Бог впереди.
И что даже когда всюду ложь,
Когда крестик - и лжив, и корыстен,
Ты увидишь Его, и поймёшь
Что нет смысла у всех этих истин.
И нет слов этой страсти прощенья,
У Богинь и Богов имён нет,
Раз в душе живут лики спасенья,
Раз в душе - и любовь, и свет.
Всё, всё, не хочу, этой понтной грязной развратности, не хочу больше, совсем, этот бред, животный мерзкий, отсутствие чего бы то ни было, когда плоть говорит вместо души.
Если и да, то нескоро. Распятие верхом на грехе, козлиные забеги, омерзение для чёрных псин, подобное армянской мрази...
Как мне написать о тебе? Ты неощутима и колюча как морозный ветер, ты не переносишься в строки... Сколько угодно я могу сочинять о глазах синих с зелёным цветком, о теплоте золотых волос, но о тебе я не могу сказать...
Как мне скрыть от всех тебя? Ты переполняешь меня изнутри, ты выливаешься из моих глаз жестокими волнами, ты смотришь на меня из всех зеркал, ты в каждом моём слове, из тех, что рождены вместе с кровью, ты в каждой ноте моих любимых песен, заставляющих меня легко и "возвышенно" плакать, и да, ты в каждом бриллианте моих слёз...
Как мне облегчить эту жуть, сопровождающую эту любовь?.. Это очень больно, вечно думать о том, кто далеко или даже зол, кто говорит, что плевать, пусть наверное и думает иначе, о том, кто может обмануть, каждую секунду, пусть тысяча фактов говорят, что это не так... Постоянно тревожиться лишь бы ничего не случилось или о том, чтобы ты не перестала любить меня... или о том, чтобы всё не оказалось ложью.... Постоянно, постоянно тревожиться о тебе, потому что твой стан призрачный всегда в моих руках и твой безобразно сладкий, но свежий запах, как холодное шампанское, или даже вру, куда лучше, всегда дразнит мои чувства и твои глаза всегда нежно играют со мной, издеваясь и лаская....
Медленные вкусные дни... после феерии - эпизод спокойствия. кажется, что всё обращется в маленькую тихую идиллию. хочется думать о счастье и о картонной дымке, окутывающей ум. Тянет в аптеку... безобразно, даже чёрт знает почему. медленный упадок покрыт потом счастья, плоды его - неописуемое удовольствие.
Периодически безумие накрывает с головой и только смотришь в эти глаза и будто бы небо открывается и отдаёт все тайны в руки, и как будто всё закончилось, всё, пришло блаженство бесплотного существования...
и кажется, будто бы боли больше не будет... девочка в метро продлила вечную вечность.
Конечная станция метро. Бежевые стены, создающие впечатление желтоватой, сумеречной дымки. Сказочное немного ощущение. Мрачно сказочное. Немного подавляющее, пугающее, ещё немного вдыхающее странную меланхолию. Вдоль стен – блестящие полоски, матовые, пытающиеся отразить слабо светящиеся лампы.
Людей на перроне уничтожающе мало. Пара девочек в модных узких брючках, одна толстая старуха с огромной замызганной сумкой, рыжая девица с налётом вульгарной попытки элегантности. Ещё какие-то вовсе незаметные лица. Несмотря на обыденность, они немного сгущают этот желтоватый, если не картонный оттенок, почему-то говорящий о быстрых стрелах грохочущих поездов, что, разумеется, как нельзя к месту.
По ступенькам слышны лёгкие шаги. Девочка лет пятнадцати мелкими шажками спускается по лестнице на перрон. На ней летящая юбка чуть ниже колена, мешковатый чёрный пиджак из которого чуть выглядывает блёкло-белый воротничок рубашки. Она скользит рассеянным взглядом по перрону. Почти совсем завешенное длинными волосами лицо такое сосредоточенное, будто бы она не разговаривает. Но только потому, что вечно о чём-то совершенно постороннем размышляет. Она так сливается с этой желтоватой дымкой, что кажется призраком обитающим здесь. Тихонечко спрыгивает с последней ступеньки. Из тоннеля выезжает поезд.
Люди с одной стороны перрона заняты созерцанием рельс, по которым должна приехать их электричка. Девочку они не видят, не обращают внимания, что по другой стороне перрона легко и сосредоточенно быстро идёт человек, дожидаясь остановки поезда, приехавшего на конечную станцию.
Девочка пытается догнать первый вагон. Не догоняет, останавливается где-то посредине. Впечатление, будто бы она не дышит совсем, задумчивая картинка мрачно сказочного оттенка. Двери плавно разъезжаются, пассажиры выходят. Слышно как робот произносит « …канцавая. Поезд далей не iдзе, калi ласка, пакiньце вагоны».
Девочка дожидается, пока все выйдут, лёгким шагом заходит в вагон. Может кто-то и видел её, да не заметил. Садится, по-прежнему задумчиво склоняет голову. Смотрит в пустоту.
Двери с грохотом закрываются и недопустой поезд отходит куда-то… Медленно, словно пластилиново развивая скорость, набирая странный, почти свистящий звук. Отходит куда-то, пассажирам не очень-то известно куда. Прямо в темноту тоннеля, похожую на туман, серо-чёрную, напоминающую ночной дождь. А она смотрит, повернувшись по движению поезда вдаль, наблюдая как расступаются стены, визжа и дребезжа, дрожа стёклами, как темнота понемногу вливается в окна вагона.
И колёса приготовились к бесконечному движению под наблюдением рассеянных глаз.
Эти ребята просто боги) создалось явственное ощущение, будто бы я просто душу свою разделила на много-много частей и незаметно дала им спеть их и сыграть, всё как по мне, как специально для меня, каждое слово и каждый звук.
и свет, и звк, и голоса, и лица, и всё не скоро забудется, прелестно до неподражаемого!)