«Прошло уже не одно десятилетие, как мы приехали на тверской берег Волги, сроднились с ним, отстраиваем и отстаиваем его от всех бед.
Каждый раз подъезжая по Питерскому шоссе к мосту железнодорожной ветки на Конаково, где встречает нас милая земля, папа Саша врубает на полную мощность наш гимн и говорит: «Здравствуй, Великое княжество Тверское».
«Милый мой город печали и слёз, старой России надёжная твердь, ты засыпаешь под шёпот Тверцы и Волги», – поёт и всегда будет петь тверитянин Михаил Круг для нас, теперь уже тоже тверичей. И чудится всем нам, что вовсе не к улице в Твери, а к некоему заносчивому мегаполису обращены слова Михаила: «Шум Миллионной пусть помолчит - спи, моя добрая Матушка-Тверь» (Из повести первой "Ватаси - это Я" - ARR).

«Можно также предположить, что хвосты у волков Тибета иногда сворачивались бубликом. Это свойство всех северных собак, которые, по мнению специалистов, лучше других сберегли в себе волчьи черты. Взгляните на лаек и их ближайших родственников хаски и маламутов, прекрасно приспособившихся к жутким морозам. А зимний Тибет суров, только горячий чай с ячьим молоком человека спасает. Это не Ницца и даже не теперяшняя Москва под Новый Год.
Так вот тысячу лет назад тибетская волчица одарила монахов-буддистов щенками, которых эти добрые люди, конечно же, приручили. Что послушники сделали в последующие столетия с потомством тех малышей - до сих пор толком не известно. Но среди нынешних продвинутых китайцев ходит легенда о том, что владели те стародавние монахи тайнами генной инженерии и сумели каким-то невероятным образом скрестить своих новых собак с медведями, и этот выдающийся научный эксперимент дал миру новую породу – чау-чау.
Иначе, как объяснить то обстоятельство, что из всех собак лишь у чау-чау такой же сине-лилово-сиреневый язык, как и у медведя? Владельцы шарпеев, правда, могут спросить: «А как же с синими языками наших питомцев?» Отвечаем: на наш взгляд, шарпеи – это перебравшиеся из Тибетского автономного района Китая в тёплые провинции Поднебесной менее шерстистые кузины и кузены чау-чау.
Уточним, что, кроме них, своими синими языками восхищают людей только «собаки Лоренца» – наши лоренцджои (на снимке справа: наше Дитя сокровенных летописей - внучка Вука и Мэй-Мэй лоренцджой Макико-сан).
Добавим, что медведь – «национальный зверь» России, но не Китая. Мирно похрустывающая бамбуковыми стебельками очаровашка-панда, символ Олимпийских игр 2008 года в Пекине, а также Всемирного фонда защиты дикой природы, – это вовсе не медведь, а очень и очень большой енот. Кстати, по-китайски большая панда – «сюнмао», медвежья кошка.
Из всех больших кошек ханьцы выделяют львов, что моим Львам-хозяевам, само собой, очень льстит. Но, должна я заметить, в Поднебесной этих животных – за исключением разве что каких-нибудь саблезубых – отродясь не водилось. Даже их китайское название «ши-цзы» происходит от индийского «сингх» – «лев» на хинди. Когда же китайцы пытались изобразить льва в скульптуре, то у них получался … нет, вы только посмотрите! – у них получался грозный и свирепый, мечущий глазами молнии кобель чау-чау» (Из книги второй «Ватаси – это Я, или Дитя сокровенных летописей» – ARR).

[157x]
«Мелковские старожилы Мария и Геннадий Скачковы - ровесники папы Саши и мамы Иры. Две семьи крепко сдружились задолго до того, как я пришла в Дом Кошки и Собаки «Завидово Шу-Шу». У них маленькая квартирка в Мелково, но живут они совсем близко, всего в полукилометре, от нас, слободских, в небольшом доме. Его искусно, собственными руками, на своём участке сработал сам дядя Гена – мастер, каких во всём белом свете поискать. Там и колодец, и баня, и животина всякая, и независимое от родного государства отопление. В общем – полное крестьянское хозяйство.
У Гены в свободное время развлечение – рыбалка, причём зимняя (когда тепло, дел полно). И безо всякого браконьерства. У мамы Иры до того, как она в Москву переехала нашу внучку Надежду воспитывать, было другое хобби – изготовление домашнего хлебного вина. Торговая марка – «Иришкин гром», ведь хозяйкина девичья фамилия – Громова и даже этикетки цветные папа Саша для её продукции рисовал. Насчёт торговли это я для красного словца, здесь тоже без браконьерства: вино шло на медицинские цели, да ещё дорогих гостей привечать.
Вот и заходит как-то дядя Гена по дороге с Волги, хоть и в тулупе, но весь замёрзший – с эдаким бачком-садком. Трепыхается в нём, как всегда, богатый улов – такой частушки, как "эх хвост-чешуя - не поймал я ничего" сосед не знает.
Полощутся в садке судачки, сазанчики, окушки, подлещики, линьки, налимы и что-то по мелочи. Усаживают, конечно, продрогшего рыбака за наш круглый стол, на котором есть всё, что Бог в нашу избу послал. «Ген, – говорит хозяйка, – ты бы за своим бачком присмотрел. А то у нас Мамусик повзрослел и теперь наловчился любые замки отмыкать».
«А, ерунда. Там судак на кило для вас с Александром, рыбу по-китайски делать – так что не беспокойся. Карабины сам мастерил, да и потом их с мороза не то, что кот – человек не откроет», – рассеянно отмахивается уставший гость и приступает к трапезе. А она – какой бы хорошей ни была – всё суховата, если помимо винца. А если оно доброе – а оно такое, – то даёт старт содержательной беседе. Кто родился, женился, развёлся? Кто заболел да помер – а таких в последние годы в Мелково и Слободе что-то стало слишком много. Почему тверитяне, чьи доходы не в пример московским, должны платить по коммунальным услугам втрое больше, чем жители столицы? Куда власти смотрят, президент?
«Да, – подхватывает хозяйка. – То, что депутаты почти всю нашу Слободу скупили и на бывших огородах корты да бассейны понастроили, – это объективный, клинический факт. Но почему они грозятся подать в суд на любую корову, собаку петуха или гуся, которые им почивать поутру мешают? Ведь мы же всё-таки пока что деревня» (Из повести первой «Ватаси – это Я» – ARR).

«Этот вопрос нам задают как раз нечасто. Можно даже сказать, что им нас озадачили впервые, но мы по привычке включаем его в раздел «О чём нас чаще всего спрашивают». Итак, несколько дней назад позвонила нам Елена из Дедовска. Ей крайне нужен японский бобтейл, потому что его шерсть не вызывает аллергии у её супруга – это раз, и он, то есть японский бобтейл, не метит квартиру – это два.
Первая часть сообщения вызвала у нас чувство глубокого удовлетворения, а вторая – обоснованный скепсис и даже некоторый испуг. Дело в том, что мы наших братьев и сестер на принудительное выхолащивание естества – стерилизацию или, того хуже, кастрацию – не выдаём и ни за какие деньги не продаём. «Знаете ли, Елена, – сказал соискательнице папа Саша, – вообще-то все мужики – кошачьи, собачьи и все прочие – разными доступными им методами свою территорию метят, если, конечно, они тайно чем-то не больны».
Когда огорчённая жительница Дедовска повесила трубку, хозяин вдруг вспомнил заметку из одной японской газеты. Репортёр возмущался поведением полицейского, который – в Токио или Киото – прицепился ни с того, ни с сего к парочке юных влюблённых. А те, рисовал уже идиллическую картину корреспондент, «сидели спокойно и пристойно, занимались лишь собой, никому не мешали и НЕ ПАХЛИ».
Последние два слова выделены мной, а не газетчиком. М-р-р-да, много написано о японцах - наверное, полпроцента того, что следовало бы. И тут всем нам одновременно пришло в головы, что если эти перфекционисты самих себя довели до такого совершенства, то что же они тогда могли сотворить со своими кошаками? Все круглыми глазами смотрели на моего полуторагодовалого сына Джаляль-сана, его младших братьев – Кота Сашку-Сабуро, без пяти минут чемпиона России, и благородного дона Румату-Иртыша.
Но тут в комнату вошёл папа – Штабс-Капитан Рыбников, изучающе на подросших сыновей поглядел и в минуту все наши сомнения и озабоченности рассеял. Он же глава прайда и начальник вверенной территории. А ребята будут метить свои собственные дома – они уже строятся» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

« … Хотя в нашей песне и поётся, что горе – это, мол, не беда, но мы, одолев эти мелкие неприятности, столкнулись с настоящим горем. После родов умерла жена кота Василия – Винни по прозвищу Пельмешка. Она на самом деле была вся такая аккуратная, маленькая и круглая. И еще её звали Гусельками, потому что она умела мурлыкать так, как никто другой.
В зверосовхозе в это время щенились норки, и замотанные ветеринары опоздали. Штабс-Капитан лёг в коробку к умирающей жене, вылизывая, согревая её и четырех новорожденных детей. А они ещё долго сосали мать … .
У человеческих мужчин, как и у женщин, два соска – вот и у кота Василия восемь сосков - по четыре в два ряда. Их и мусолили котята, а толку то что? Наши работающие в КИСе мелковские девочки тётя Валя и тётя Вера, 50-летние ровесницы мамы Иры, ходили с серыми лицами.
Хозяин, в то время сидевший в своей редакции, нравом бывает покруче бати Штабсика, поэтому Вера с Валей даже не стали заниматься похоронами. Винни похоронил сам примчавшийся из Москвы папа Саша. Он приспустил наш флаг, трижды выстрелил из ружья в воздух, а, когда зазвучал наш гимн, трижды поклонившись, сказал: «Винни. Ты погибла, выполняя свой священный долг продолжения рода. Прощай».
Вернувшись в избу посмотрел на продолжавшего кормить детей Василия: «Прости, брат. Из-за меня ты теперь вдовец. Зачем же я им так рано имена дал – Ксю, Наточка, Княжна Мери и Мам-Джаляль?». Потом повернулся ко мне: «Крохи сиротами остались. Теперь вся надежда на тебя, Ватаси-сан» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

«За два с небольшим месяца до смерти Винни у меня в деревне случился лёгкий роман с местным парнем, обернувшийся первым материнством.
Господи Боже мой, как же я дрожала над двумя ещё слепыми, но уже пушистыми комочками, которым дала жизнь в тёмных глубинах ящика под диваном, откуда теперь выходила только по крайней нужде.
Прямой вопрос меня смутил: «Такая ответственность, а опыта никакого», – и я спряталась под диван. Ночью бобтейлята, сначала кричавшие очень громко, стали затихать.
«Делай своё дело и пусть будет, что будет, – я забралась в коробку к убитому горем Василию и по очереди перетаскала его детей к себе под диван. – Где двое, там и ещё четверо» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).
На фото: "Кушай, сын, а я тебе ушки в порядок приведу"

«Иришкин гром» располагает к размышлениям. От него не болит голова, он не затуманивает, а взбадривает ум, вселяет храбрость и отвагу в сердце. В нём все дары тверской земли – старый мёд, болотная ягода и ещё много чего. Ну, да это секреты не мои, а хозяйки … .
«Когда я пришёл на своё поле строить свой дом, то видел Волгу, – медленно говорит рыбак Гена. – А теперь какой-то рыбопромышленник загородил её своим красным дувалом, своим замком, как в фильме «Убить дракона», да так, что пожарным не подъехать. Даже с чердака родимой не разглядишь». «Если б я служила в армии артиллеристом, как ты, – продолжает мысль мама Ира, – то выкатила бы «катюшу» на прямую наводку и …». Гость закуривает, важно смеживает веки, глубоко затягивается и задумывается.
Толковый ход разговора прерывают смачным хрустением по углам наши кошки Гося, Лиля, Пуся, Делия, Томасина, Бася, Фэйэр и Марта. За дамами со злодейскими, но одновременно очень довольными физиономиями появляются коты Федореев, Бесо, Мартын, Лёва и Люсьен, Бегемот I и Бегемот II, Лапчик I и Лапчик II, Ясик, Иван и Чуча. Заниматься они начинают тем же – отчётливо хрустят.
- Ген! Гена, очнись. Они, кажется, твой улов слопали.
- Да не может быть! Его же открыть нельзя … .
Хозяйка с гостем выскакивают в промороженную прихожую. Там на рыбацком – широко распахнутом – бачке-садке восседает мой сын Мам-Джаляль-сан, малость заиндевелый, но полный энтузиазма. Щедрыми взмахами лап он раздаёт Генину рыбу взирающим на него с немым обожанием сестрам и братьям.
«Вот я тебе сейчас», – делает ему «козу» гость. «Только спокойно, – Ирина на всякий случай встаёт между Мамусиком и обокраденным рыбопромышленником Геннадием. – Я же предупреждала. И Маша говорит: сердце у тебя». В это время Джаляль вытаскивает из садка огромного судака и скрывается вместе с ним через приоткрытую дверь в морозном тумане. За налётчиком поспешно с дробным стуком выбегают те члены КИСа, которые своей доли ещё не получили.
Дядя Гена садится на бачок и вяло произносит: «Вот те на. Ну, подлец! Ну, стервец, самурай чёртов. Марии мне что сказать? Она же мне бошку отвинтит». «Не журысь, не отвинтит, – отвечает хозяйка – Я Маше записку напишу, что ты не по женщинам бегал, а много на рыбалке поймал. На, возьми в утешение «Иришкиного грому». И ещё одну для Марии – с мёдом и клюковкой».
Я смотрю на них, мама Ира и дядя Гена – на меня. Мы садимся прямо на покрытый инеем дощатый пол и неудержимо, долго-долго хохочем: какой же ты всё-таки добрый молодец, сынок» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

«Мы долго рисовали эскизы нашего стяга, спорили, а потом решили остановиться на готовом – существовавшем в действительности и очень давно. Папа Саша у нас не только кошколюб и собаковед-кинололог, но ещё и где-то синолог, то есть - китаевед. Мы вынуждены с этим считаться.
Так вот, когда все перессорились, хозяин раскопал такую историю. В 1895 году замшелая китайская династия Цин (из захватчиков-маньчжуров), проиграв войну Японии, отдала ей Тайвань. Но свободолюбивые островитяне с этим не смирились и провозгласили Демократическое государство Тайвань (Taiwan Minzhu Guo) – первую тогда в истории Китая республику. У неё была всё, что полагается государству, включая флаг. Под ним тайваньцы воевали против превосходящих японских сил до конца – 148 дней, потеряв 20 тысяч человек, в том числе семь тысяч бойцов своей регулярной, но плохо вооружённой армии.
Дом Кошки и Собаки (КИС) «Завидово Шу-Шу», мы все, в том числе японские бобтейлы, выбрали этот флаг, чтобы почтить память гордых китайцев-республиканцев. И ещё потому, что на нем – Лев. С большими печальными глазами, но очень задорным хвостом» (Из повести первой «Ватаси – это Я» – ARR)

Ватаси-сан: «Zaiweiduowo Shu-Shu MaoGouJia» jiangjuede bu tongyi … . Ой, что-то я по-китайски ... сейчас … .
КИС «Завидово Шу-Шу» решительно не согласен с отдельными деятелями в некоторых странах, проводящими политику «двух Китаев» или «одного Китая, одного Тайваня». Мы думаем, что материковые и островные китайцы воссоединятся.
Причём - мирно и при обоюдном согласии, а за тайваньцами останутся все их демократические привилегии. А своим символом эта провинция Китая выберет флаг Демократической республики Тайвань и нашего КИСа. Тем более, что нынешний не нравится поголовно всем на континенте и многим на самом острове»

«Давно я подметила, что всякий раз, когда разговор заходит о наших китайских друзьях, перетекает он плавно, естественно и органично в некую товарно-денежную тему. Так и сейчас речь о том, во что вам и нам обходятся котята японского бобтейла – дети Марии Гулегиной-Галушки и Штабс-Капитана Рыбникова.
Недавно хозяева были на выставке и там поинтересовались ценами на самые редкие породы. Выяснилось, что за мейнкуна просят R40.000, за «сомалиек» – примерно вдвое меньше. Наши запросы куда скромнее, хотя «самураев» даже в российской столице месяцами днём с огнём не сыщешь. Мы бы и даром отдавали, но плата за котят – это какая-никакая гарантия того, что жить они будут достойно.
Жить сейчас трудно не только людям, но и нам, кошкам. На питание в день (еда с барского стола категорически запрещена) нужно рублей пятьдесят-шестьдесят, а если оно диетическое, то и до стольника. Сходить в ветлечебницу – до R1.500, не считая лекарств. В срочных случаях вызвать врача на дом – R2.500, а с медикаментами – 3-3,5 тыс.рублей. Если, не дай Бог, нависает над нами или нашими собакевичами нож хирурга, то тут впору вообще брать кредит, но обязательно в Сбербанке.
О богатеньких я не говорю – мы в КИСе их за версту чуем. А вот всем остальным перед тем, как принять у себя четверолапого члена семьи, надо всё тщательно взвесить. Мама Ира давеча своим друзьям – семейной паре – рассказала, что за неделю на лечение наших бобтейлов ушла почти вся месячная зарплата хозяина. Супруги переглянулись, а муж и говорит: «Тогда я нашего лучше усыплю». «Как заболеешь, я те тоже колыбельную спою и нового найду – нежадного», – ответила ему верная спутница жизни» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

На фото внизу: свибловского пришельца-принесельца Кота Дмитрия взвешивали тщательно
[222x167]

«Наш Луканя признался мне, и я ему поверила, что снится ему всё время один и тот же странный сон. И понимает он в этом сне, что происходящее – невозможно и не могло случиться в реальности, ведь кошки пришли в Европу из Месопотамии и Египта.
И всё же снится Пану Луке Когоуту, как 5.000 лет назад древнеегипетские воины, охотники, художники и архитекторы – целый отряд в несколько сотен человек – ловят его в диких пущах Богемии и Моравии, чтобы отвезти на новую родину. А там по образу и подобию чешского пленника создать своего бессмертного Сфинкса» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

Автор дневника – Александр Львович Самохоткин. Почтовые адреса – sister-meimei54@mail.ru и samokhotkin@vremya.ru (служебный). Другие сайты – http://pethotel.narod.ru, http://pethotel.hut.ru и служебный www.vremya.ru (в поиске по имени, а также псевдониму Алексей Слободин).

Он был из тех русских людей, которые, сопереживая каждому, погибли от вина. С Сергеем я познакомился в посольстве СССР в Республике Конго, тогда – Народной. С моей подачи 30-летние 3-и и 2-е секретари посольства начали называть 1-го секретаря Меринова Дедом. Был он нас постарше лет на пять.
«Это кто у нас дед – Серёжка что ли?» – удивился, услышав впервые это прозвище, посол Сергей Александрович Кузнецов. «По военной табели 1-й секретарь – майор, подполковник, в любом случае не дед», – и пошёл, шаркая искалеченной на войне ногой. Но с тех пор всегда говорил: «Эй, ребята, позовите-ка мне вашего Деда», после чего весь ОДС (тогда был, а, может, и сейчас есть такой термин – «оперативно-дипломатический состав») иначе Сергея Меринова не называл.
Жил он в центре Браззавиля в просторной двухуровневой квартире, где привечал не только людей, но и местных кошек. Четверолапых собиралось не менее десятка – французские кошачьи консервы выдавались всем. Кроме одной – звали её Мари-Маруська. Дед, большей частью обходившийся в Конго без семьи, привечал её, потому что Мари-Маруська была наименее дикой из сородичей и часто оставалась ночевать.
Кошачьей конголезке предстояло стать россиянкой, поэтому Сергей кормил её детскими кашами, приговаривая: «В Союзе для вас консервов не делают, а детей кормят не хуже – привыкайте, мадам: каша – мать наша, ешьте кашу – мать вашу». В Конго детское питание поставляла французская компания, представлявшаяся в песенке-рекламе «второй мамой». Её и напевал весело Дед, готовя для Мари-Маруськи кашу: «Bledine», «Bledine» - C’est ma seconde Mama!». Рифма получалась роскошной: ударение во французском на последнего слоге, поэтому "ne" произносится как "на". Мурлыча, Алексеич не забывал и о комментариях: «Слова-то какие правдивые. Но мы, совьетики, – облико морале».
Всё хорошее когда-то кончается, и пришло для Мари-Маруськи время отбывать на новую родину – в Советский Союз.

На снимках вверху - наше посольство в Браззавиле и флаг марксистского Конго; на фото внизу - Мари-Маруська и, если кто подзабыл, государственный флаг Советского Союза

Дед, когда ехал в отпуск, то обычно в Москву всеми правдами и неправдами стремился попасть через Париж. Мы все знали, что он делает там – просто ходит по городу, сидит в кафе, разговаривает с горожанами всех возрастов и оттенков кожи. Французский язык Сергей Алексеевич знал изумительно, в тонкостях.
Но на этот раз пришлось везти с собой скарб и главное – Мари-Маруську. Вещи поместили в багаж, конголезка в специально купленной переноске осталась в салоне: предварительно Дед раздал всему экипажу «Ту-154» сувениры-презенты – cadeaux. Когда борт проходил над Чадом, ему дали приказ на посадку. В этой стране вечно какие-то заморочки – были и сейчас есть: ситуацию, как правило, разруливает французский Иностранный легион.
После того как лайнер часок постоял на аэродроме посреди раскалённой пустыни, пассажиров все-таки рассадили неподалеку за дощатыми столами под навесом из оцинкованного железа. Мужчины приуныли, у женщин, тщательно готовившихся к встрече с Советской родиной, поплыл макияж. Дети капризничали. И тут стоявшие рядом легионеры начали ржать – прозвучало что-то вроде «льюрс». Дело в том, что по-французски СССР-L’URSS и медведь-l’ours звучат очень похоже, и вояки со скуки развлекались: советские "медвежата", дескать, парятся.

Наш Дед, до этого рассеянно смотревший по сторонам и на переноску с Мари-Маруськой, вдруг встал во весь свой величественный рост, называемый в русском народе «метром с кепкой», и властно-чеканно произнёс: «Капитан, немедленно подойдите ко мне». Белый гигант-француз посмотрел себе за спину, как бы желая убедиться, что обращаются к нему, и только после этого неспешно направился к странному русскому.
А тот ещё поторопил («Vite, vite!»)», чуть отодвинулся от надменно нависшего над ним легионера и, не дав ему рта раскрыть, сказал: «Это что же Вы здесь вытворяете? Франция прислала Вас сюда защищать женщин и детей. Где, капитан, Ваше французское гостеприимство? Немедленно прикажите Вашим подчинённым обслужить Ваших гостей водой и едой».
Слушая эти слова, офицер постепенно принимал стойку «смирно». Но, когда прозвучало завершающее: «Это говорю Вам я – Сергей Алексеевич Меринов, дипломат и официальный представитель Союза Советских Социалистических Республик», капитан вытянулся в струнку, щёлкнул каблуками и, как по команде «Кругом!», двинулся в сторону офицерского барака. Вдогонку услышал: «И ещё пожалуйста – про кошку мою не забудьте … и мне что-нибудь принесите».
Спустя минут десять к навесу выдвинулись несколько – ростом повыше своего капитана – легионеров всех цветов кожи, несших подносы с чайниками, кофейниками ароматными, сахарницами, прохладительными напитками, печеньем и конфетами. Шествие замыкал белый верзила-капрал с банкой консервов для Мари-Маруськи и – капитан угадал это гениально! – с запотевшим высоким стаканом джин-тоника со льдом для Сергея. Вскоре лайнер «Аэрофлота» взял курс на Москву.

В Москве мы с Мериновым виделись нечасто. У дипломатов ведь жизнь такая: пока одни по пять-шесть лет в загранке, другие в «отстойнике» – центральном аппарате. Так что даже однокашники по МГИМО иногда встречаются, уже выйдя на пенсию.
Сергей Алексеевич запивал всё чаще, но терпело даже жёсткое мидовское начальство – лучшего специалиста по франкофонской Африке и южнее было не найти. Из одного из своих «виражей» Дед не вышел – сердце не выдержало. Ему не было и сорока. Безмерно любившая хозяина Мари-Маруська пережила его ненадолго.
Фотографий Деда у меня на сохранилось - может быть, два его сына, прочитав этот материал, мне их дадут

Заметка эта, видимо, для другого моего сайта, и, даст Бог, он скоро будет. Но слишком очевидно вписывается она и в этот дневник, и в предыдущий материал.
Итак, начнём с первой половины первого тысячелетия после Рождества Христова. Тогда на всю Адриатику уже наводили ужас славянские – не из этрусков ли? – пираты. Звали они себя «братьями» – то ли были детьми одного отца, то ли, по-нашему, – братвой. Разбойничьим гнездом был выбран остров, так ими и названный – Брат, по-тамошнему Брач (сейчас хорватский Brac).
Сами хорваты, пришедшие, как они сами признают, в VII веке, откуда-то из Персии, были людьми равнинными. Поэтому ясно, что своей победой над мощными генуэзскими ВМС в IX веке, они, как и другие балканские славяне, были обязаны морским «братьям», уже чувствовавшим себя нотаблями.
Те плодились-размножались, Брач становился для них тесен и к тому же всё время переходил из рук в руки, поэтому брачане, будучи пацанами конкретными, начали перебираться в Италию. Самым известным из них был знаменитый кондотьер XIV-XV веков и правитель Перуджи Браччо да Монтоне (Braccio da Montone - на картине справа вверху). В морской битве он наголову разгромил надменных испанцев, самонадеянно назвавших итальянцев «слабаками».
Потомками «братьёв» стали и графы ди Брацца (di Brazza) – повелители города Удине. В 1858 году в обедневшем римском доме у графа Асканио Саворньяна ди Брацца родился седьмой сын – Петро Паоло. Только открыв глаза, мальчик начал – вполне в духе предков – грезить морскими странствиями и авантюрами. В десять лет, став подданным последнего из Бонапартов – Луи-Наполеона, он, уже Пьер Поль Франсуа Камий Саворньян де Бразза, поступил в военно-морскую академию в Бресте. А после ее окончания совершил несколько экспедиций военно-географического характера в Западную и Центральную Африку, где уговаривал местных королей подчиниться обаянию Франции.
В 1880-м де Бразза, 28-летний потомок славянских пиратов Адриатики (на фото внизу), основал город Браззавиль – столицу нынешней Республики Конго.
Автор напоминает, что все материалы этого дневника перепечатываются только с надлежащей ссылкой - All Rights Reserved.

Браззавиль – город компактный, малоэтажный, с утопающим в зелени центром, спокойный. В отличие от застроенной вычурными высотками, разухабистой Киншасы – Kinshasa, в прошлом Леопольдвиля, Leopoldville. Это – находящаяся по другую сторону широченной Конго столица одноименной страны, бывшей бельгийской колонии.
В 1940-1943 годах Браззавиль дал приют «Свободной Франции» генерала Шарля де Голля. По этой причине горожане после получения Конго независимости в 1960-м не дали Браззавиль переименовать. Рассказывают они о своём малозаметном на карте городе такой анекдот: «Нацисты направили эскадрилью разбомбить к чёртовой матери голлистское гнездо. Ассы Геринга вернулись не с чем и докладывают: «Херр маршал, Кинсасу видели – Браззавиль не обнаружен».
Самое красивое в Браззавиле его женщины – статные, высокие – и их песни. Кто их не слышал, тот по первоначалу подумает, что исполнительницы откуда-нибудь из Юго-Восточной Азии. У сильного пола свои песни – очень похожие на … русские. Когда тамошние мужики, мирно попивая пиво-вино в центральной забегаловке «Chez Papa Tranquille» («У умиротворенного папы»), беседуют о житье-бытье не по-французски, а на своих племенных языках – и слышишь не слова, а только интонации, – то создаётся полное впечатление, что ты в какой-нибудь московской «шайбе», только столичные жители – почему-то африканцы темнокожие.
В большинстве своём мужчины Конго – интеллигентны, всегда отутюжены с ароматом хорошего парфюма, домовиты и работящи. Видимо, поэтому так много русских женщин захотели взять их к себе в мужья.
На фотоснимках: браззавильянка (1), лидер сражающейся Франции в Браззавиле - 1941 год (2), на улице Браззавиля (3), вид на Киншасу с другого берега реки Конго (4) - помните? - "... там солнце печёт, река под названием Конго течёт ..."

«Хозяин давеча с работы вернулся, вынимает из сумки фотоальбом Юрия Роста. «У главного редактора одолжил. Вот сюда мы поедем», – говорит и пальцем на снимок показывает. Он у нас уже давно в этом смысле с глузду сдвинулся, с Великой Китайской стены упал. Есть у него такая безумная мечта – оставить КИС на попечение мамы Иры, а самому на время с «ближним кругом» уехать на необитаемый остров.
«Тебе там будет привольно, леммингами облопаешься», – соблазняет папа Саша нашу Макико-сан. И мне тотчас представилось, что лемминги эти – что-то вроде овцебыков, поскольку Макиша у нас сильно свирепая.
Приснилось мне тогда же, что заключили мы контракт на сезон – поработать на маяке то ли на нашем Сахалине или Курильских островах, то ли на скандинавских каких-то.
Не жизнь – благодать. Раздражителей нет. Вертолёт прилетает раз в месяц. Макико-сан обитель нашу охраняет, гостей незваных с острова выпроваживает и, как было ей обещано, ловит леммингов. Ватаси-сан, то есть я, наводит порядок и кухарит. Мам-Джаляль-сан управляется с маяком – сын в плане всякой техники головастый. А хозяин закусывает и пишет за меня мои повести» (Из книжки первой «Ватаси – это Я» – ARR).

Во французской глубинке – то ли в деревеньке, то ли на хуторе – живут два друга-старикана по прозвищам Горбатый (Жан Карме) и Дохлый (Луи де Фюнес). Они едят la soupe aux choux – суп из капусты, пьют литрами красное вино со своих виноградников и забавы ради состязаются в художественном парном пердеже. И ещё молодость вспоминают – в общем, век коротают.
И тут на хутор прилетает «тарелка» с гуманоидом, в котором Дохлый тотчас определил раздолбая и так Раздолбаем весь фильм и называл. В благодарность за суп, которым одарил Дохлый инопланетянина, то пригласил дедов к себе – на Ук-Со, где жизнь длится 200 земных лет. Дохлый отказался («мне и здесь хорошо»), и тогда Раздолбай репродуцировал его умершую десять лет назад любимую жену - правда, по очень старой фотографии. В итоге жена явилась 20-летней и вскоре сбежала с ровесником-рокером в город.
В довершение всех бед на Дохлого и Горбатого наехали местные власти с возведением на их земле рекреативной зоны, «точечной застройкой» – теперь нам, соотечественники, это всё знакомо – и деды вместе с котом Дохлого предложение Раздолбая приняли: «Лететь на Ук-Со и жить там вместе с кошками 200 лет!». Вслед за отбытием «тарелки» над хутором зависает корабль с Ук-Со и, ухватив его огромным ковшом вместе с домами и виноградниками, улетает за героями ленты.
«Суп из капусты», снятый в 1981 году, стал предпоследним фильмом Луи де Фюнеса (1914-1983). О политиках он – хотя и был в чести даже у президентов Франции – отзывался иногда крайне нелестно: «Это горстка пустобрехов. Они произносят речи, как плохие актёры. Им наплевать на свой долг!» (Цитируется по книге Патрика и Оливье де Фюнесов «Не говорите обо мне слишком много, дети мои!»).