7 апреля.

Сегодня уходил Даня. Наверно, больше всего на свете я боялась именно этого, причём, поняла я это только сегодня, когда он очень медленно и старательно собирал свои вещи по нашей квартире. Сердце часто останавливалось, когда он брал в руки какую-то нашу общую вещь и, глядя на неё секунду-другую, будто размышляя, что ему с ней делать, в основном, клал её обратно на место. Наверно он не хотел, чтобы ему что-то напоминало обо мне впредь.

Странно, этот момент я прокручивала тысячу раз, - это глупо, но я часто представляла, как он будет уходить - это было неизбежно, но мы оба изо всех сил оттягивали этот момент. В моей голове это выглядело, как в какой-то голливудской мелодраме: с криками о том, что я испортила всю его жизнь, битьём посуды, может быть, даже с побоями. Но он был спокоен и молчалив. Мне порой вообще казалось, что он просто наводит порядок или проводит ревизию наших вещей: он старательно укладывал всё в чемодан, аккуратно сворачивая одежду и заворачивая хрупкие вещи в газетку. Лицо его было даже спокойно, будто ничего и не случилось, просто, наверно, он не хотел об этом лишний раз думать - наверно, он даже боялся заплакать при мне. Он почти ничего не говорил: так задал мне пару вопросов, куда я дела это, и простился на пороге - тоже скромно и без лишнего пафоса. Мне на секунду показалось, что он мне даже благодарен и на прощание хотел поцеловать меня в щёку, будто в память о том, что было все эти долгие пять лет. Но мне показалось, скорее всего.

Он собирался долго, часа три, не меньше. А может это произошло и за десять минут, - клянусь, я не смогу сказать точно. Нет, я не хотела, чтобы он уходил. Но почему-то всё это время я только молча стояла, прислонившись к стене и внимательно наблядая за ним. Мне казалось, что я вижу его в последний раз. И больше никогда. Наверно, внутри меня всё билось, рвалось и кричало, но внешне я была молчалива и бессильна - казалось, едва тронь меня, и я, как неживая, обмякла бы и так и опустилась по стене. Что я могла сделать? Останавливать его было бесполезно, и мы оба это понимали. Я хотела, но почему-то так и продолжала глупо стоять и смотреть на него. Наверно, я просто знала, что бессильна. А может быть, я просто хотела, чтобы он поскорее ушёл, и всячески отгоняла эту мысль.

В какой-то момент, почти собравшись, он открыл настежь окно, - он всегда любил, чтобы в доме было свежо, - ещё холодный весенний воздух быстро заполнил комнату. Я вообще мерзлячка. Так мы с ним и воевали всю жизнь - он окна открывает, а я кутаюсь и ругаюсь на него. Может быть и сейчас ему осточертело моё спокойствие, и он открыл окно, чтобы я, наконец, совралась. Но я даже не шевельнулась, только тихонько сжала пальцы в тапочках.

Дверь хлопнула.

Я опустилась на узкий диван, на котором мы когда-то ютились друг к другу, боясь свалиться на пол ночью. Странно, без него эта комната стала какой-то пустой, будто и без обоев вовсе. Мне казалось, что он унёс всё, что у нас было, хотя, на самом деле, почти всё было на месте. Не было только его серых брюк на стуле у стола. Вечно они там лежали и рездражали меня одним своим присутствием. Одна полка в шкафу была свободна. Не было его всяких глупых книг и безделушек.
За что я его когда-то полюбила?

В ванной исчезла его щётка, полотенце и всякие остальные мужские причиндалы. Да и вообще теперь мне казалось, что он ушёл, пока меня не было дома. Когда всё это успело исчезнуть?

В комнате стало холодно, но у меня не было сил закрыть окно. Что с ним, что без него - какая разница. Как раз в этот момент засияло ещё слабое, но уже немного тёплое весеннее солнышко, зашуршали ещё совсем лысые деревья, и я вспомнила детство. Почему-то, не знаю. Но помню точно, что только в детстве мне было хорошо и беззаботно. А что случилось потом, когда жизнь перестала быть счастливой сказкой - я не помню.

Даже не знаю, было ли мне грустно, или весело. Ведь его больше не было, и я была абсолютно свободна. Но почему-то ничего внутри меня не откликалось на эту новость. Я думала, что буду плакать или, чего хуже, истерично смеяться, позову Катьку и выпью с ней ящик шампанского - ну и прочая дурь, которую там творят в такие моменты.

Я легла на кровать прямо в тапках и обняла себя за колени. Не знаю, в тот момент мне было абсолютно плевать на всех, и в первую очередь - на себя. Вот люди влюбляются, женятся, - думала я, - а мы что? Не поженились. Хотя были абсолюно уверены в этом. Пять лет вместе. "Не шутка", - как говорит наш историк. Казалось бы, уже пора: и свадьба, и дети, и всякая такая фигня. Да если бы знать раньше! Кто ж знал... Какие глупые и наивные мечты...Зачем они вообще нужны?! Чтобы вот так вот лежать и хотеть сдохнуть, когда они не сбываются? Лучше уж тогда просто ничего не хотеть. Лучше вот в такой позе прямо здесь и замёрзнуть.

Когда я пришла к этой мысли, ярко и звонко дзынькнул дверной звонок. Пошли все к чёрту, - подумала я. Дзынькнули снова, и уже настойчивей. Я очнулась - сердце замерло. Я не хотела, чтобы он уходил, Читать далее...

Я ненавижу тебя. Мысли о тебе давно превратились в равнодушные воспоминания. Столько раз я рассказывала о нас с тобой людям - и уже сама не понимаю, что в этом такого было необычного.
Сегодня мы увиделись, по-дружески равнодушно поцеловались в щёчку, ты тихо улыбнулся мне - я тоже, о чём-то спросил отвлечённом - я равнодушно ответила, снова улыбнулась и ушла. Да вот и всё. И что тут такого может быть необычного - от одной этой мысли чувствую себя глупо.
Но! Но почему мы стали так равнодушны к тому, что раньше было для нас самым важным на свете? Когда-то я значила для тебя, наверно, гораздо больше, чем друг, а как мы общались... Как мы общались!.. Целовались, гуляли, любили...ссорились... А сейчас? А что сейчас? Ничего. Встретились-поговорили. А когда-то любили друг друга. И почему перестали - я уже не помню. Вот и всё. Равнодушные взгляды, холодные дружеские приветствия и бытовые вопросы. А дальше? Одиночество, разлука? Может, мы больше никода друг друга не увидим - может это была наша последняя встреча - кто знает.

А люди, которые чисто любили,
Сегодня лишь встретились-поговорили...

Не заставляй меня думать о тебе, прошу. Так давно всё это было и уже всё забыто, но почему ты снова решил вернуться и заставить меня мучиться. Я давно забыла тебя, давно стёрся из моей памяти такой пронзительный и острый взгляд, который грел меня своей любовью. Ты молчал, и не мог ничего сказать - молчишь и сейчас - разве что-то поменялось. Давно забылись твои чёрные волосы: такие курчавые и мягкие. по которым так нежно скользила рука. Твои карие блестящие глаза, какое у тебя зрение, я сейчас, правда, уже ничего не знаю. Ты смотрел на меня так, как никто этого не делал, а я томно отводила взгляд, а обычно и просто не смотрела. А ты старался ловить мой взгляд каждую секунду, мне порой кажется, что невербально мы с тобой общались в десятки раз больше.
Забылись твои нежные и в то же время такие робкие мужские поцелуи, твои ласки и неумелые комплименты. Так смешно: как ты хотел сказать мне тысячу слов, но выходило что-то нелепое, и я звонко смеялась, или ты вовсе предпочитал молчать. Я любила тебя, как своё неумелое дитё, а ты меня, как, наверно, единственного понимающего тебя человека.
Смешно, ведь ты так любил философствовать и разглагольствовать, а я сердилась и не слушала. Сердилась, что ты тратишь наше ценное время на глупые ненужные разговоры, а ты тут же замолкал и целовал меня, словно и так понимая всю глупость своих слов. Зачем нам нужны были слова? Мы могли бы молчать всю жизнь вместе и просто смотреть друг другу в глаза. Я и сейчас, представляешь, с лёгкостью понимаю тебя, когда ты так же смотришь на меня, как и раньше.
Как всё это глупо, как всё это некстати случилось. Все вокруг твердят мне "Слава Богу" и "Радуйся, что вы расстались", только я окончательно забыла тебя, а ты опять, снова появился в моей жизни! И ладно бы, просто появился. Но нет! Ты смотришь на меня этим молящим нежным влюблённым взглядом постоянно и везде: со сцены или просто проходя мимо. Слушаешь, как я говорю с другими, затаившись и стараясь вовсе не дышать, внимая каждое слово. А я всё знаю. А я всё вижу.
И те танцы. Мне даже немного стыдно, что я уже мало, что помню, и наговорила тебе тогда всякой чепухи, а ты не слушал - ты был и рад, что я просто говорю с тобой, что я танцую с тобой, что ты обнимаешь меня за талию и чувствуешь меня рядом с собой. А как было раньше хорошо танцевать с тобой и просто смотреть тебе в глаза.
Всё было! И прошло... Прошло, ведь правда? Зачем нам это снова? Не заставляй меня больше думать о тебе. Мы взрослые люди, зачем вспоминать былое. Или...

Когда-то совсем недавно в моей жизни был человек. И я, наверно, любила его. Любила его, наивного, с его милым детским взглядом, с его ямочками на щеках от обиды. Любила его дурацкую причёску и платки на руке. Не то, чтобы любила, как мужчину - да, бузусловно, любовная связь у нас была, но скорее, любила его, как ребёнка, как наивное дитя с его глупыми игрушками, песнями и такими глубокими глазами. Однажды я подумала, что никогда ещё не видела таких невероятно глубоких карих, даже чёрных, глаз. Они блестели и выдавали всю его беззащитность рядом со мной. А я тогда гладила его по колючей щеке и целовала. Он робко обнимал меня за талию своей большой и нежной рукой и крепко прижимал к себе, словно, боясь, что я убегу. Свои глаза он не закрывал даже во время поцелуя, и тогда я, смущённая, тоже смотрела на него. А он на меня. Даже когда я пыталась прижать его голову нежно к своей груди. Может, он любил меня. Он был слишком скромен. Когда-то он невзначай обмолвился об этом, но я пропустила мимо ушей, так как сама его не любила и боялась сделать ему больно.
Он всегда смотрел на меня как-то по-особенному, словно боясь, что я раскрою нашу тайну. Часто он боялся подойти ко мне. Но больше всего на свете он боялся обидеть меня, боялся, что моя материнская нежность к немукак-то раз перерастёт в гнев.
И это случилось. Мы не расстались, мы просто перестали быть кем-то друг другу в один миг. И больше никогда не общались. Он, большой и наивный превратился в самовлюблённого ублюдка. Его глаза потускнели и обрели что-то невероятно печальное. Теперь он и вовсе боится посмотреть на меня, снова опасаясь самого страшного, и он, наверно, уверен, что я раскрыла нашу тайну.
Последний раз мы поцеловались с ним на Фонтанке - в самом волшебном для меня месте. Это был самый сладкий наш поцелуй. Тогда было безумно холодно: на дворе стоял июнь, но было всего лишь 5 утра. Я задрожала от холода. Он снял свой тёплый пиджак и накинул мне на плечи. Ей богу, тот был больше меня раза в два - но не подумайте, будто он был толст - у него была великолепная фигура, но сам он был очень большой - гораздо больше меня, и я казалась с ним просто куколкой. Так мы и жили, куколка и великан, пока не поцеловались тогда в последний раз. Он обнял меня своей большой рукой и нежно поцеловал. Я запустила ладонь в его мягкие чёрные волосы и услышала его пыхтящее тёплое дыхание в воротник пиджака. Он был нежен, как никогда, словно, всё знал, и долго не хотел отпускать меня. Я почуствовала, что его тоже зятрясло от холода, но лицо его было горячим, и он смотрел на меня. Как мне не хотелось оставлять его! От него так сладко пахло сигаретным дымом и каким-то дорогим парфюмом. Он любил меня. А я - нет.
Он посадил меня в машину. И больше мы не увиделись. Даже расстались, не попращавшись.

Он был таким милым и корчил такие смешные рожи – не выходит из головы. Он был совершенно не внимателен, но так хотел им быть. Он любил меня искренне и чисто, а его глупая натура никак не давала выйти этим чувствам наружу. Он молчал и смотрел на меня - в толпе людей он не мог дать волю своим чувствам – но как он смотрел! Наверно, ни один влюблённый мужчина ещё никогда так не смотрел на свою даму! Наверно, он мне даже хотел что-то сказать, но боялся раскрыться – не понимаю, почему – наверно, кто-то уже, тот, кому он открыл свою душу, оставил большой и неизгладимый след там, в ней, и теперь он боялся. Но он хотел! Боже, это был человек, в котором борются такие разные чувства, и он, не зная, какое же выбрать, предпочитал молчать. Наверно, мы расстались резко и так нелепо, нужно было всё решить. Я хотела…а он испугался, что я снова раню его.
Как он смотрел мне в глаза! Как благоговел, когда я аккуратно повязала ему платок на руку – такая глупая привычка носить всякую чушь – как смотрел своими глубокими-глубокими – я ещё никогда не встречала таких глубоких – глазами! Наверно, он…любил меня… Какая глупая нелепость, я, наверно, больше не узнаю этого никогда. Наверно, стоит с ним поговорить. Я путаюсь в мыслях, ведь мы не общались уже два месяца… Два месяца молчания! Это невыносимо! А вдруг он снова предпочтёт молчать? Вдруг в нём снова что-то борется. Глупый, я всё прощу.

В комнате воцарилось гробовое молчание. Бывает, наступают такие моменты, когда оно даже никого не смущает – хочется просто молчать. Знаете, это как в минуты полного отчаяния, хочется закрыть глаза и не открывать больше никогда, как будто это чем-то поможет. Глупости.

Даже незаметно было, как пролетело время, мы промолчали, наверно,минут десять, не меньше, все погрузились в свои мысли, и даже в голову не приходило, что что-то ещё нужно сказать. Даже больше, никто и не думал, или просто боялся, посмотреть на остальных. Так и сидели, каждый глядя в свою сторону. Глупости.

Поразительно, как легко можно оказаться одним, когда вокруг тебя много людей. Все говорят, что этому нужно учиться, а ты сидишь, и будто вокруг тебя никого нет, потому что ты где-то не здесь, а там, далеко. И о чём бы кто ни говорил, ты всё равно в своей голове, в своих мыслях, в своём мире что ли. Вокруг тебя могут кричать люди, идти война и взрываться снаряды, а ты всё сидишь и молчишь, как дурак. Глупости.

Вот так и сидишь, молчишь, можешь даже не моргать, и не замечаешь этого. И вот ты был - а вот тебя не стало. Или не стало кого-то из тех, кто сидит рядом с тобой. А ты так и не успел поднять глаза, чтобы взглянуть на него, потому что ты был где-то там, в своих мыслях, совсем один. Глупости.

16.08.10

Когда-то я сожгу свои стихи,
И выпущу их пепел на свободу:
И разлетятся по миру идей моих штрихи,
Сжигая воздух, отравляя воду.

Они будут лететь, как птицы в небесах:
Покроет копоть Петербурга крыши,
Запутается в женских волосах,
И улетит, всё поднимаясь выше.

Я ненавижу то, чем я жила,
Я презираю то, что я любила.
Сжигая все свои черновики дотла,
Я верю в то, что мир освободила!..

И, уничтожив всё, я пошатнусь слегка,
И упаду на пепел, задыхаясь.
Но хватит мне лишь мыслей уголька,
Чтобы вернуть себя к той жизни, с чем рассталась…

Я пишу обычным ямбом
Все стихи, что ты читал мне,
Что ночами нежно, хрипло
Мне шептала пустота.

Я внимаю кротко строчки
Те, что ты писал той ночью.
Я глотаю окончанья,
Что съедала пустота...

Ты просил тебя покинуть,
Ты молил не возвращаться
И писал: "Ведь не могу я
Полюбить обычный сон"...

Я не шла, и ты заплакал,
Закричал, завыл, забился,
Ты молил меня остаться,
Ты просил убраться прочь...

Ты разжал мои обьятья,
Поцелуй смахнув рукою,
Рассмеялся звонко, громко
И прожёг мне смехом грудь...

Ты забудешь это вскоре,
Как растаю на рассвете,
Когда будет так неспешно
Разлетаться пустота.

Ты проснёшься утром снова,
Ты прижмёшь к себе другую.
И подумаешь: "Конечно,
Это был лишь глупый сон"...

Я возьму с собой навеки
Те стихи, что ты писал мне
Глупым ямбом на бумаге,
Разрезая пустоту.

Если вдруг во тьме холодной
Ты проснёшься ночью лунной,-
Ты зови. Я буду рядом,-
Навсегда в твоей душе...

Настроение сейчас - Писала весёлый рассказ - все умерли)

Это была странная женщина. Сама она не была крупная, скорее, множество одежды делало её грузной. Лицо её было некой квадратной формы – такой особо странной формы, которая обычно встречается у неприятных людей. Она была абсолютно обычного роста, как и все. Но пахло от неё сигаретным дымом и кровью. Знаете, кровью. А знаете ли вы, как пахнет кровь? Представьте себя в комнате, полной крови. Почувствовали? Это что-то солёно-кисило-пресное, витающее в воздухе. Отвратительно-странный запах. Табаком от неё пахло дешёвым, не мягко-сладким, а горьчаще-тяжёлым и вонючим, словно, она вернулась из годов махорок и нефильтрованных сигарет. Её взгляд пилил меня пополам. Хоть я и смотрела на неё издалека, казалось, я слышу, как тяжело она на меня дышит, пыхтит тяжёлым табаком…
- Девушка! Да девушка! Да вы мясо брать будете?! – услышала я грузный женский голос где-то прямо перед собой.
Я пришла в себя.
- Что?
- Ды вы будете что-то брать? Седьмой раз вас спрашиваю! Очередь не задерживайте, говорите!
- Нет, спасибо, - серьёзно опустила я глаза и повернулась к выходу из магазина.
- Странная какая,- донёсся до меня всё тот же тяжелый табачный голос.

[469x698]
Настроение сейчас - Ритм: Карандаш "Что тебе надо для любви"

Суки.
Бегут к тебе и от тебя со скуки.
Зачем привязываться к этим шавкам,
Каких твои друзья попросту зовут «шалавками»?
Нет, всё бывает, я, конечно, понимаю,
Любовь бывает и симпатия, порой, бывает…
Но, только, кто об этом позже вспоминает,
Когда в подушку поздно по ночам рыдает?

Суки.
Согласись, к ним так и тянутся руки:
Влечение, и страсть, и чувства – так не знаешь скуки.
Но только, что, потом тебя не будут трогать муки?
Полемика и слухи не облепят, словно мухи?

Я соглашусь,
Любовь за деньги, может быть, не купишь,
Но отмываться от позора долго после ночи будешь.
Потом ты сам себя упрёками в конце задушишь,
Или наложишь руки, когда сам себе наскучишь.
Ты можешь долго суке мило улыбаться,
Махать ей ручкой, когда будешь с ней ебаться…
Но есть лишь правило одно, уж некуда деваться.
Его лишь помнить надо: в сук нельзя влюбляться.

Ведь шавка режет горло так, что кровь течёт по телу,
Бьёт в пах коленкой, каблуком, порой не зная меры.
Ты ж в страхе бьёшься, на лице твоём лишь пухнут вены,
И горло хлещет кровью в вперемешку с пеной.

Но сука не уйдёт, и, место своё зная,
Разденется красиво, ляжет рядом в одеяло,
В твоей кровати стонет, следующего ублажая.
А ты лежишь и, внемля, тихо стонешь: «Зая»…

С каждым новым годом, с каждым новым днём и моментом ты невзначай начинаешь задумываться о смерти. Это не страшно. Проживай каждый день, как в последний раз. Одевайся так, в чём было бы не стыдно умереть. Делай то, чтобы тебя запомнили.
Это совсем не глупо, как могло бы показаться. Человек живёт, смотрит вокруг, слушает новости – ведь смерть она повсюду. И каждый хочет быть к этому готовым.
Хотя каждый смотрит по-разному: кому-то всё равно - где оно настигнет, там и ладно; других же волнует мистика момента, его неизвестность, загадочность, расчёт, сколько кому на роду написано.
Это ужасно странно. Когда умирает кто-то из близкого круга, разные мысли лезут в голову: почему хорошие люди так быстро уходят, а те, кто «не достоин жить», живут и радуются. Глупости.
Когда я смотрю на этот мир, природу и её созданий, я не думаю о смерти. Так уж вышло – я наслаждаюсь жизнью, какой бы трудной и поганой она не была, и для меня чужды мысли о суициде и убийствах. Наверно, жизнь – это награда за какие-то муки или, наоборот, блага, в другом, параллельном мире. Жизнь даётся не всем: на неё нужно получить разрешение или что-то вроде патента, заработать. И когда тебя отправляют сюда, вниз, они там, наверху, надеются, что ты проживёшь жизнь с толком. И дураки те, кто прожигают свой патент, онулируют его собственноручно. Примерно это равно тому, что, отбатрачив на слесарном заводе месяц, я сожгу свою зарплату, на которую смогла бы прокормить всю семью, и которую добыла потом и кровью.
Самоубийство – большой грех, больше – неуважение самого себя, своих родителей и всех тех, кто положил свою жизнь на тебя. Ты сам расписался крупной закорючкой на своём патенте в своей слабости и беззащитности.
И кто даёт тебе гарантию, что после расторжения патента тебе запросто дадут новый? Нет уж, вставай, родной, в очередь на дикие муки, и, может быть, когда-нибудь теперь ты заслужишь его – новый, чистенький, незаляпанный кровью. На новую, красивую, счастливую жизнь, полную стольких возможностей. И те, наверху, будут до последнего надеяться, что теперь ты его не продашь, не пропьёшь, не прожжёшь и не порвёшь, ведь там, наверху, такая проблема с чистой бумагой.
[604x464]

Хотела написать я в прозе, но начну в стихах,
Не будем о погоде - поговорим о твоих грехах.
Пишу я глупые стихи...и что с того?
Глупей тебя, мой милый, нету ничего.
А почему же? - ты мне задаёшь вопрос...
А по тому что, милый, ты маленько не дорос.

Я понимаю, ты мужчина, тебе двадцать лет,
А приготовить ты не в состоянии себе обед.
Звонишь: "Алё, любимая, привет, а как мне быть?
Как мне яйцо, чтоб не об голову, в омлет разбить?
Об сковородку?! Нифига, ну ты дала!
Окей, не получилось...Как твои дела?
Нет, что, прости, я не расслышал? значит ты, свинья,
Сидишь с больной подругой дома?! Ну а как же я?!
Нет, Глаша, извини, я тоже ведь живой!
Немедленно бросай подругу и иди гулять со мной!
Нет, я чего-то недопонял, вы бухие что ли?
Ты не отнекивайся! Извини, побеспокоил!"

О, милый, даже если я тебя ещё люблю,
Я не намерена выслушивать твою херню.
Мы ссоримся лишь так, и больше ни о чём.
Скажу лишь по секрету: мой характер ни при чём!
И как бы не просил тебя дибилом выставлять,
Мои подруги на ли.ру ещё подолгу будут ржать.
Води друзей ты по контакту, по моим друзьям...

Пусть Саша Олю поразводит как-нибудь уж сам,
С бутылкой пива, воблой, или что ещё осталось.
И пусть разводит лучше, чтобы с Димочкой рассталась!
Дебилы все: ты и твои друзья.
И надоело говорить, что делать так нельзя.
Чешите яйца и смотрите свой футбол.
А лучше пожимайте руки, когда забивают гол.
Вокруг тебя одни козлы, и никуда не деться!

Вам нужно только секса...
"Секса нет - ну хоть разденься!"
Ну а критические дни, ну просто стыд и срам!
Я не заразная, родной, да, можешь трогать там.
Я не сломала позвоночник и не съела лом.
Мне можно абсолютно всё! Рано пока в роддом.
Возьми и обними, потрогай, ты можешь хоть поднять,
Но ты пойми одну лишь вещь: мне не сейчас рожать!

Тупая особь и порода эти Ивановы
Вы стоите друг друга, но не стоите ни слова.
Мать гложит сына, сын-отца, отец-родную мать.
Всё это слишком сложно, посторонним не понять!

Я извела четыре ручки, пока написала,
Но ты не стоишь точки из того, что я сказала.
Ты можешь бестолку бежать, а можешь думать с толком,
Но этот стих тебе не врежется в мозгу надолго.
Сейчас прочтёшь, нажмёшь "Закрыть", и дело-то с концом.
Не будешь ты сидеть-смотреть в экран с тупым лицом.

Пожалуй, что бы не грузить твой мозг, я напишу лишь суть:
Остался, был и будешь ты такой же сукой.
Я не люблю тебя, прости, прощай, поставим точку.
Я всё - ушла, не вышла. Спи теперь. Спокойной ночи.


P.S.: Я написала этот стих, чтоб Слава не вернулся,
Оделся по-приличней, вышел в люди, встрепенулся,
Нашёл себе девчонку по-грудастей
Без месячных и родственников - вот уж люди одной масти!

Я не пишу смешных стихов,
Не задыхаюсь от волнения,
Не вижу нежно-сладких снов,
Не нахожу себя в сомненьях,
Не вижу смысла слёзы лить,
И убивать себя ночами.
Мне быть такой, какой мне быть,
Не впереди - значит за нами.
Я не смотрю в глаза тому,
Кто в морду смело плюнуть может.
Я свято верю одному:
Кто не свернёт, тот мне поможет.
Я не летаю в облаках,
И нос не задираю выше.
Я не нуждаюсь и в "друзьях",
Поймёт лишь тот, кто меня слышит.
Дать руку - это пустяки,
А не разжать - не каждый может.
"Светить, как будто маяки..."
Готов лишь ты...А кто поможет?!
Различны лишь значеньем только
Две буквы "мы" и слово "я",
Но много "я" равно нисколько,
А буквы "Мы" уже Земля.

До дыр заслушав плеера листы,
Я прожигаю жизнь в волшебном мире.
Сжигая гигабайты пустоты,
Я слышу голоса в прямом эфире.
Почувствовать, как гаснет свет луны,
И сохнуть лишь в лучах экрана
Намного проще, чем подумал ты,
Вставая утром на рассвете рано.
Я ж в это время жгу ночной лимит,
Лишь убиваю юность в интернете.
Хоть время лечит, а душа болит.
Увы, ведь мы уже не дети.
Небрежно грифелем царапая листы,
Я засыпаю, тихо увядая.
Хоть я умру, но ты меня не жди.
Я напишу, как выйду в сети рая.

Едва ли я кому-то друг.
Едва ли. Все меня забыли.
И чувствовать прикосновенья рук
Уж невозможно сквозь настилы пыли.

Всё решено - я ухожу!
И завязав узел покрепче,
Я лишь прошу, я лишь молю,
Чтобы незнавшим было легче.

Я ухожу! Задув свечу,
Я вытру спирт с краёв стакана.
Мой дом заполнит пустоту,
Отравою остатка яда...

У меня нет друзей. Как? Просто нет.
Прошло то время, когда мы все вместе гуляли, сейчас меня едва ли кто-то позовёт с собой...
Друзей нет, и это смешно. Нет друзей, которые позвонят просто так и спросят "Как дела?"
Глашик у нас хороший, Глашика мы любим...но за пределами школы забываем.
И едвали кто-то мне скажет: "Пойдём гулять с нами!" Разве только из жалости...
Кристина...обещала созвониться в понедельник...уже пятница...другой недели.
Да кому я нужна. И пусть не разводит сопли тот, кому не достаёт внимания друзей. Или пусть обратится ко мне. Ведь у меня друзей просто net.

Её мечты родились седьмого января. И умерли восьмого.
И это отнюдь не смешно. Как часто мы даём обещание себе, что вот-вот, наконец, начнём новую жизнь. А уж как это свойственно верующим людям в канун рождества.
В тот день мороз не писал причудливых узоров на её стекле, и снег не заметал её улицу, но именно в тот день внутри её души что-то резко перевернулось. Не знаю, была ли это её совесть, или просто наскучил обычный образ жизни.
На самом деле, одинокие люди часто отчаиваются в жизни. Тем более, для неё это был уже возраст. Нет семьи, нет детей, нет родителей и собственного дома. По сути, нет ничего. Какой же смысл жить?
Признаться, она часто засматривалась на детишек в парке, как бы это было ни банально. Просто у неё никогда не было своей семьи.
Зима - самое печальное и скучное время года, ежели тебе нечем заняться. Холод, снег, мороз и вьюга только нагнетают на мёртвую душу таких людей тоску.
Признаться, я уж слабо помню, когда она последний раз с кем-то толком говорила. Ну, конечно, если не считать эти приступы шизофрении…тьфу, лишь разговор с собственным котом. Он был самым главным мужчиной во всей её ничтожной жизни. Смешно. Бывало, сядет такой лютой зимой у окна…да нет, прижмётся к батарее, присев на голый матрас, который служит ей постелью, и мягкий и пушистый кот так и лоснится к её ногам. Не смотря на её бедность, кот её был роскошен. Весь пушистый, расфуфыренный, как граф или маркиз. Не помню уж его имени, но, думаю, не столь оно важно для нас, людей, не замечающих мелочей по жизни. Так вот сидит она и гладит его, а тот так сладко поёт ей свою песню, что на душе наступает грусть, и снова нагоняет скуку. Нет, человеку, порой надо говорить. Не просто говорить, а говорить о том, о чём нельзя. О том, что наболело. А кто поймёт лучше, чем тот, кто осудить не сможет, а лишь внимательно выслушает, и никому не расскажет твоих тайн. Бывало, гладит она его, да как заговорит, да как заплачет. А речь так хороша и мелодична, что аж захватывает сердце и сжимает, как в кулаке.
Бывает, нужно слушать таких людей. Бывало, в их душе творится нечто большее, чем скука. Им просто надо говорить о том, что наболело, что им важно, что их беспокоит. А кот, всё выслушав, свернётся в уголке в комок и уснёт своим крепким сном. Хозяйка ляжет рядом, утрёт слёзы и, накрывшись зимней курткой, закроет глаза и попадёт в тот самый волшебный мир, в котором сбываются все мечты.
В ту холодную зимнюю пору случилось последнее, что можно записать на этом листе. Однажды, заснув тем самым крепким сном, она не вернулась обратно в свой реальный мир. Она замёрзла восьмого января. А кот остался рядом с её телом как память о её несбывшихся мечтах.

Настроение сейчас - нА 180

Знаешь, я всегда мечтала ходить на руках. Нет, правда! Только не смейся. Я не умею...А ТЫ умеешь. По-моему это так прикольно посмотреть на мир с другой стороны. Хи. Идёшь себе на руках, а всё не так, как обычно.
Не то чтобы я хотела гулять по улицам и волосами мыть асфальт. Просто раз, и ты уже другой. И грустные гримасы людей переворачиваются ровно на 180.
Ты умеешь...и не ценишь. Такой талант! А вот некоторые всю жизнь мечтали...мечтали, но, признаться, боялись встать на руки и попробовать...Это так смешно и нелепо, и в то же время, я рада...Чему? не знаю. Тому, что мы с тобой разные. Я мечтала ходить на руках, а ты этого стесняешься. Но почему? Вот умеешь что-нибудь, и уже не интересно. А поделиться этим сдругим никак нельзя.
Ну а может быть ты...всю жизнь мечтал в мостик вставать с прямых ног. Ну да. Как настоящая гимнастка! Почему бы и нет?! Падаешь на спину и Оп! уже стоишь в мостике...
Откуда мне знать твои мечты, ты редко о них говоришь. Но мне всё равно. Я знаю, что ты не такой, как я. И что мечты у нас разные. Одинаковым людям и поговорить не о чем. А я хоть сейчас могу взять трубку, набрать тебя и сказать: "А знаешь, я всегда мечтала ходить на руках!"

[700x569]

И вряд ли вспомнит меня кто-то,
Не прочитав моих страниц.
Посмотрит мне в глаза так томно
И дрогнет в шорохе ресниц.
Сказать, что мне не нужно больше
Я вряд ли смею. Посему
Мой голос слышится чуть тоньше
Так верно слышится Ему.
И чтоб меня хоть кто-то понял
И подал руку в нужный час...
Мечтать приходится, не боле,
И, дрогнув в звуке телефонном,
Надеюсь полностью на Вас.
Ведь Вы одна моя надежда.
В глубокий сумрак тишины
Рука всё тянется, как прежде,
В прохладу нежной пустоты...
Сказать, что я не одинока...
Я больше этого боюсь.
И одиночество, постольку,
Моё лишь имя станет пусть...

13.10.2008 АК