Пишу вам, уважаемый К, пишу и наяриваю под одеялом. Ах как давно мы с вами не видались, а помните - были друзьями. Все нас называли Ж и К. А близкие - Жо и Ко. Да, были времена. Вы, мой друг, тогда курили трубку, а я табак. Вы любили Толстого И Тургенева, а я табак. Я весьма ограниченный человек. В своей тяжкой жизни я и любил-то только Вас и табак, а иногда только табак. Признаться, в ваше редкое отсутствие забивал я вашу добрую трубочку пластилином, а вы потом смеялись: "Ну, Жо, ну сукин сын." И Били. Вы помните Били? О, этот славный малый выбился таки в люди, хотя и умер в раннем возрасте от редкой тропической бяки. Эта бяка свирепствует у нас в городе. А у вас? ПРошу дай ответ. Один хороший мой знакомый прикладывал к причинному месту горчичник, в надежде избежать этой редкой болезни, но, увы, только сжег все мудя к чертовой матери. Кстати, я вспомнил, что вы должны мне 1000 евродолларов, да Бог с ними, хотя, признаться, потому я и пишу. А я меж тем, развелся. Все вышло из-за пустяка: Я ейную мамашу обозвал блядью и стащил ихние "Фамильные драгоценности". Подумаешь горе какое! А то, что они нюхали мой табачок? А то, что они били меня по рукам, когда я садился за рояль? Да! Я не умею играть, ну и что? А они не умеют бить по рукам. Я же ничего им на то не говорю. И, хотя, я как обезьяна со всей мочи лупил по клавишам и выкрикивал похабные частушки, опять-таки про ейную мамашу, в целом я вел себя хорошо и в некотором роде учтиво. Да Бог с ними, развелся и развелся. И развелся. Не в этом дело. Еще новость - дом у меня сгорел. Понимаешь какая история вышла: курил я, значит, свой табачок на балконе, а пепел на ковры вытряхивал. А на кухне у меня утюг стоял на рубашке. Забыл, брат, про него. И пока я про этот утюг вспоминал, какая-то сволочь мне окурок с улицы забросила. Я за ним нагнулся и, понимаешь, опрокинул мангал. Беда одним словом. А в сарай горящая лошадь забежала! Ее, видать, шпана подожгла и хорошенько хворостиной стеганула, вот она и бегала как сумасшедшая. Ты же, друг, не будешь против,если я у тебя пока поживу? Заранее спасибо. Чуть не забыл! Санжаревский, ну ты его должен помнить, наконец закончил школу! Радость-то для семьи какая! Ну вобщем вот так вот и живу. Пиши. Кстати, ты научился читать?
С искренней любовью, твой Ж.
Я не люблю Ангелков,
Как не любили их,
Святые Ильф и Петров,
А больше и нет святых.
Я постою босиком,
Как не стояли бы
Апостол Павел с Апостлом Петром,
Откинув прочь все пустые мольбы.
Вы спросите: в кого веришь ты?
Я молча одену пальто,
Вы скажите это понты,
А я убегу в казино.
Узнал чисто случайно, что пресловутый инженер Волс (http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=14708) имеет зарплату от 800$. Не смешно! Что же? Он может позволить себе ездить на Honda Civic восьмого года и легко отдавать долги направо-налево? Нечестно все это.
И все бы ничего, да задевает меня этот "Цивик" восьмого года, потому как у меня нет вообще ничего!
P.S.: Интересно, если Минаев на Кача налезет - кто кого поборет?
Прошло достаточно времени, чтобы признаться:
Основная идея поста за четверг, 08 Ноября 2007 г. 20:04 был навязан неугомонным Егором Андреичем (он же George Android 088).
Так что с меня и Трюфеля взятки гладки!
Правящая партия вежливо попросила сложить на себя досье в одном из популярных социальных ресурсов. (типа одноклассников.)
Господа! Доколе нам терпеть?
(Если что - меня никто не знает!)
Он был лыс, имел невысокий рост и весьма гнусавый голос. Работал он стажером-исследователем ЧебГУ на кафедре экономической теории. Все звали его "Картофелина", а он звал всех к себе на чай. С девушками у него не выходило категорически, хотя однажды, прогуливаясь вечером по плохо освещенному парку он встретил припозднившихся подружек. Картофелина втянул пузо и решил познакомиьтся.
- Э-э. Привет
- Здравствуй, Картофелина,- сказали девушки и рассмеялись.
- А я вот приду домой, наберу полную ванну воды и спущу. Наберу и спущу. И снова наберу.
- Зачем?
Лысый растерялся и не знал, что ответить.
- Зачем?,-повторили девушки свой вопрос.
- Я пукнул,- опуская глаза стыдливо прогнусавил Картофелина и по его более чем субтильному телу прошла блаженная дрожь. Девушки с громким визгом ломанулись в чащу парка и скрылись за деревьями.
- Видимо, поссать,- рассудил лысый.
В это время из противоположных кустов вышли двое амбалов и пошли мимо.
- Эй, пацаны! Есть че?,- крикнул дрищ им в спину.
- Чего?
Картофелина попятился и споткнулся о спящего дворника.
- Я говорю, есть че? А? Педики.,- сказал парень, лежа на дворнике.
- Закурить есть.,- неожиданно мирно спросили быки.
Картофелина дал быкам сигарет и продолжил разговор с амбалами.
- Че вы нах? А? А? Вы, ебать, че?
- Слышь, Толян, он, по ходу, нарывается,- сказал один другому, скачивая фотки Билана по блютуз.
Картофелина неожиданно вскочил на ноги, схватил дворника под мышку и скрылся в неизвестном направлении. Больше про него никто ничего не слышал. А что касается тех двух, то у них все хорошо.
Лишь через месяц все центральные каналы сообщили, что в Пекинском зоопарке родился детеныш панды.
[250x395]Студенты Литинститута избалованы приходом именитых гостей. Кого только не приглашали на творческие встречи за последние годы – от Лимонова до Гандлевского. Пресытились студенты! Может быть, поэтому 19 декабря на встречу с Эдуардом Багировым, автором нашумевшего романа «Гастарбайтер», пришло не больше двадцати человек.
Багиров, брюнет среднего роста с тихим голосом, вёл себя открыто и скромно, не знал, что рассказать о себе и о романе, и если бы не град вопросов активной девушки с Высших литературных курсов (девушки с ВЛК всегда такие напористые!), встреча могла бы закончиться через десять минут. А вопросы были в основном о том, как сделать литературную карьеру, как стать знаменитым автором, не имея никакого образования.
Надо отдать должное Эдуарду Багирову за честность, с которой он отвечал, и за серьёзность тона. Впрочем, честность эта была весьма циничная, циничная прежде всего по отношению к тому, что принято называть «высокой литературой». Багиров не боится произносить обывательские суждения о литературе, не стесняется в оценках. Лимонов для него «просто ничто», потому что «клоун и гомосексуалист». Достоевский и Толстой были графоманами (на этой фразе несколько студентов вполне демонстративно встали и вышли), а Гоголь и Чехов – хорошие писатели. Аргументация? Да просто Багирову «нравится» и «не нравится». Главное в современной литературе, понятное дело, тираж; а писать так, чтоб твои книги лежали на задних полках магазинов и через десятилетия их можно было дрожащей рукой показать внукам, – ниже его достоинства. Как же стать таким автором, чтоб твои книги лежали в магазинах на самом видном месте, возле кассы? Просто надо иметь знакомого продюсера (новое словечко в литературном жаргоне!), который за рюмкой (чего именно – Багиров не уточнил; мало в его речи художественных подробностей!) спросит, а не пишешь ли и ты чего-нибудь, а посмотрев наброски первых глав, скажет: «Это будет продаваться!», и засадит за работу. О своих деловых отношениях с Константином Рыковым и дружеских отношениях с Сергеем Минаевым Эдуард Багиров с удовольствием рассказал.
В целом приятно было видеть человека успешного и «без пантов». Наплевательское отношение к «высокой литературе» компенсируется у Багирова тем, что себя он к литературе вообще не причисляет, а осознаёт себя как коммерчески успешный литпроект. Если пытаться определить Багирова одним словом, то, пожалуй, лучше всего подходит модное нынче словечко «адекватный». И надо заметить, что таких адекватных людей в литературной среде не так уж много.
Кто знает, может быть, в скором времени умные продюсеры займутся и «высокой литературой», ведь ещё в 2005 году Ольга Славникова в интервью «Литературной России» говорила, что «литература как проект нуждается в пиаре». Неизвестно, может ли искусство в России стать товаром и будет от этого литературе вред или польза – пока не войдёшь в эту дверь, не узнаешь, что за ней. Но сейчас уже очевидно, что технология литпроектов проходит у нас серьёзную обкатку. На встрече заходил разговор и о романе Марины Юденич «Нефть», о котором честный Багиров сказал, что читать не будет. «Гастарбайтеры», «нефть» – всё это словечки, ежедневно звучащие по ТВ, и в том числе поэтому романы с такими названиями успешно продаются. В советское время существовало понятие «градообразующее предприятие», а сейчас у нас «Газпром» государствообразующее предприятие, и, наверно, самым коммерчески успешным мог бы стать роман под названием «Газ».
Сергей ЧЕРЕДНИЧЕНКО
Литературная Россия №52. 28.12.2007
Настроение сейчас - Загадошное
А это - специальный рэбус. Кто отгадает рэбус сей, то тайну страшную уразумит и будет мудрым и богатым.
А ежели то Amigo095 прознает, то быть ему битым по головам да по жопам!
Васнецов - художник, а Егор Анреич - вольный стрелок. И все бы ничего, да есть в такой природе вещей свои несостыковки и заусенцы, так сказать. Все больше я боюсь за наше общее завтра, товарищи, все меньше мне верится, что это самое завтра наступит. Уткин - литературный онанист, и с этим, увы, ничего не поделать. Бальмонт работает на госзаказ, а Бедный - на счастливую старость. Холодно и сыро в голове Василия Розанова. Но Васнецов - художник. Это очень важно, когда опускаются эпитеты порядка "говно - гений". Есть в этом какой-то даосизм, какая-то спешащая за временем цепочка невежественных и абстрактных мнений, как если бы каждый смотрел только в свой стакан. Поэтому мы заглядываем в чужие.
Молчит моя совесть, надмирно и отрешенно восседая на табуретке. Ее персты сложены в великой мудре "Ку-Киш", ее глаза прикрыты и подернуты пленкой "кодак". От этого у меня развилась привычка мыслить кинокадрами. Не помните ли вы кто придумал понятие "архетип"? Возможно Сартр. И с ним, похоже, была подобная история. Есть люди-совы, а есть люди-жаворонки. Я хочу быть человеком-коростелем. Когда я высказываю свое желанье вслух, все смеются. Что-то мне мешает быть человеком-коростелем. И как будто бы ничего не мешает. Просто все смеются.
В голове Егора Андреича сплошной бордель. У него два винчестера, а оперативки не хватает ни на один. Так и живет он в состоянии постоянной перезагрузки, отчего стал похож на Windows'95 в его худшей ипостаси. Стал машиной потребления чужих мыслей, но не хочет перерабатывать их в закономерное для этого процесса говно. Ибо сказано: Deus in machina - не "Deus in MOSCHINO". А вот дьявол все-таки носит PRADA. И в этом его сила. Кто верит в священную дуограмму DG (Diablo Genius) - дьяволопоклонник. Поэтому я одеваюсь в "Ленинградку" и "Приму".
Ночью я вижу цветные сны, сотканные из полотен Ванецова и ИвАнова. Я засыпаю быстро-быстро. А Васнецов переворачивается в...
[365x280]
Футбол, футбол,
Кричат болельщики: ГОЛ!
(О.Газманов - лох, чмо и вообще не человек)
Он вышел в половину второго из подъезда дома на улице Синих Молдавских Партизан. На нем был белый медицинский халат, в руке он нес аптечку. На шее болтался стетоскоп. С первого взгляда он походил на врача, однако многие знали - он просто пиздец ебанутый. Звали его Иванъ Купрынъ, но друзья и коллеги (он работал маркетологом) предпочитали называть его либо чмо, либо Иванъ. В свободное от работы время Иванъ очень уважал футбол. Он часами мог клеить модели истребителей Второй Мировой , но, когда на школьном поле собирались дворовые команды, он надевал, что под руку попадется и бежал на улицу. Но играть его не брали. И брать тоже не играли. Вот и сегодня он снова надел что попало, купленное в бутике D&G.
- А, опять Пиздец ебанутый, ты играть пришел? - кричали футболисты.
- Да! Ща мы поиграем, поиграем!
- Вали отседова! Ты чего на себя нацепил, образина тупая? - верещали бабки на лавочках, будто похотливые змеи.
- Эй, бабуся. А тебя вообще никто не спрашивал.
- Ну и ладно. Не нанималась я вас тут смешить. - отвечала бабуля.
Так его и не пускали НИКОГДА. Он приходил и в костюме цыгана с целым табором, и в костюме капитана МВД, и капитана дальнего плавания, и в балетной пачке, и голый, и в паранже, и в хохляцких шароварах, и просто не приходил. Он прилетал на аэроплане, приезжал на БМП, приползал на похотливых змеях и просто - с хором Красной Армии. Но - всегда одинаково. "Наверное, я стар", - думал Купрынъ. Мало кто знал, что в душе он затаил великую обиду на российский футбол.
Был вечер. Довольные пацаны бежали на школьное поле. Им хотелось быстрее разыграть конфликт "Зидан-Матерацци". ОН уже их ждал. Ребята не сразу заметили его в тени ветвистого дуба. "Эй,- ехидно закричали они.-Что? Опять поиграть пришел? Пиздец Ебанутый"
Купрынъ вышел под луч прожектора. Сегодня на нем был серый плащ с высоким воротником и широкополая шляпа. В руках он держал автомат "Томпсона".
- Нет, пацаны. Сегодня я так. Постою. Посмотрю...
"Наиболее перспективной технологией продвижения гламура на современном этапестановится антигламур. "Разоблачение гламура" инфильтрует гламур даже в те темные углы, куда он ни за что не проник бы сам" В.О.Пелевин: Empire V Я думаю что этому парню можно верить. Он на рекламе собаку съел, ну или как минимум кошку плешивую. Так что не удастся вам нас обхитрить МИН и БАГ. Око Бравого и Трюфеля неприрывно следит за вами...
[600x457]
Сытость - рекламная пропоганда! Мы никогда не насытимся, если не будем следовать ДАО-гламуру. Общение людей сводится к тому, что каждый доказывает другому, что является человеком более престижного потребления. НЕ ВАЖНА!
Никандр Поликарпыч был иссиня-пьян. Просто в зюзю. И ничего больше. Кукузюзюльма. И, в натуре, просто ничего. Никандр спорил с женой часто:
- Агата, ты не права, сука, - серьезно говорил он. - ГЛАМУР - не ессть порядок.
- И ты не прав, - Отвечала старуха Агата. - Кельвин Кляйн победил Саддама Хуссейна!.
На том они и сходились, пока, однажды, Никандр Поликарпыч не уеб ее по мудям трезвонным. Дело было так:
Она сказала: "Ты чего, сукин сын, творишь?". А он ответил: "Бью тебя челом ненастрастным, Старая, по мудям трезвонным!". И сел в капусту. И выпил рыбьей сывортоки. А рыбья сыворотка вещь такая: пропадешь! Выпьешь и... пропадешь! Холодок в три короба! Дня на три, на пять!. УЖАС!
Никандр Поликарпыч был сыт ГЛАМУРом по щиколотку и орал матерщинно: "ТЫ ЗАЧЕМ, КОРОВА РОГАТАЯ, АГАТА, МЕНЯ БЕЬЕШЬ, Не жаплея?" Ясен хадам?!
- Ясен хадам! - говорит, - не спеши мне лить в подошвы!
А Никандр важно, как в бане отвечал: "Мои почвы озябли, мои ноги усохли, блядинна!" И... все....
Где смысл?! Где суть?! Где какая-нибудь рыбья логика?! Зачем мы продаем себя Никандровым дровам гламурным? Дольше ли дольче вита?! НЕТ! МЫ, то есть Бравый и Трюфель, не хотим таскать себя за мудьи волосья и биться челом об сахарну вату! ДОЛОЙ ГОВНО! Мы не хочим в говно! Мы хочим в тувалет! Зло - - есть клоака! Кто здесь Бог - непонятно! Еще раз: долой Никандровы бабьи сопли в сопле невысказанных желаний! Даёшь маменькины деньги в иждивеньчеззззком процессе! Все на борьбу с КАККОЙ! и БЯККОЙ! МИНом и БАГом!
За сим подписались:
БРАВЫЙ. ТРЮФЕЛЬ. + (Special guest) СОХАТЫЙ!
УрррррррррррррррррррА!
И все бы ничего....
"Ведь если съесть видро моркови ничиго дурного нислучится!" - именно с этой фразы старался начинать свой день никто иной, как не рыба нимясо, Орфограф Грамотеич. Старался начинать, но выходило все да наобарот. Да даже и не выходило вовсе, все больше как-то заходило. Но к чести выше обозначенного героя будет сказано, заходило в меру. Хотя мерить он не любил. Иной раз начнет что-нибудь мерить, да как сблевнет. Но сблевывал всегда в тазик, за что и пользовался большим уважением у противоположного пола. Противоположность же полов, всегда вызывала угрюмс. Угрюмс длился долго и свежо лился. Как в своё время лились песни вдоль бахчи. А потом из города приехал агроном с образованием и заявил, мол бахчевые песни слушать не любят, но могут, но лучше бы не слышали. И перестали петь все селяне. Даже поселяне петь перестали. А бахчевые в тот год не удались. Ну агроном тогда признался, что соврал он про песни, и велел подать карету. Кареты не оказалось. И телеги не оказалось. Нашлось только проса немного, но было поздно и все пошли спать. А просо обиделось и уехало на вороной тройке. Через несколько миль тройка перестала быть вороной, а просо посеялось. И остались только дороги. Китайцы назвали их ДАО. А по ДаО маршрутки, как оказалось ходить не могут. "Вот поэтому и надо съезть видро моркови " - думал Орфограф Грамотеич.
[375x500]
С Колькой Болякиным случилась беда. Он подскользнулся на яблочном огрызке и проехал два квартала от дома радио до театра народных промыслов. И конечно же расшибся основательно, и конечно слег.
Соседи по палате попались сносные весьма. Один, инженер-разведчик с разбитым в дребезги клювом, лежал тихо и мирно, и орал только на перевязках. Второй - могучего телосложения молдаванин с хитрым прищуром и легким французским акцентом (он говорил, что семь лет работал маляром в Нотр Дам де Пари). Молдаванин ждал скорой выписки, а потому был разговорчив и весел.
"Вот смотри, - говорил он Болякину, - в Париже я получал по 12 франков в день. Каково? Нет, работа, конечно, опасная, но и башли-то, башли! Хороши? То-то! А приехали мы, я с братом тогда жил, в Тихорецк - фига. То есть форменная фига получилась. Отец в плаванье ушел, мать - пенсионерка. А деньги за месяц все ушли. Тьфу. А?" Рассуждения молдаванина казались такими чересчур бесхитростными и наивными, что Болякин не находил что ответить и лишь согласно сопел. "Дальше, - продолжал сосед, - дальше мы купили квартиру в Кишиневе и поехали..." Эта подробность удивила Болякина. "Без денег купили?" - спросил он.
- Что "без денег"?
- Ну, говоришь, деньги ушли все.
- Так мы за значки. У отца их тогда с полмиллиона было. Жалко, конечно, а что делать? Значит, мать с собой взяли и поехали...
- Подожди! За какие значки?!
- А за разные. У отца всякие были. "500 лет покорения Казани", "Мишка-1980", "Донор I степени", масонскиие, голубые. Даже нацистские были.
- Понятно тогда. И сколько эта коллекция стоила? В теперешних?
- То есть? Что значит "стоила"?
- Ну...дорогая коллекция-то?
- А! Да. Очень. Говорю же - жалко, бляха. Купили, значит, квартиру на центральной, позвонили бате. Ну, конечно, матери кой-чего оставили. Уехали с Мишкой в Сочи. Там работали два месяца, едва хватило до Гамбурга. Мы и отчалили.
- В Гамбург!?
- Ага.
Болякин уже ни во что не верил из того, что говорил молдаванин. "Какие-то значки! Сколько, черт возьми они стоили, что он квартиру купил, да еще и в Кишиневе, да еще и на четверых? Комнаты две - не меньше. И тут он, видите ли, в Гамбург мотанул. Что он? Золотом стены кроет?!" - рассуждал про себя Колька.
"Ага, - повторил молдаванин, - уехали, и вот сейчас там и живу. Семья, знаешь, дети. Брательник тоже какую-то немочку там обхаживает, какую-то Марту."
- А здесь ты как?
- А! Авария, блин. Здесь ездить совсем не умеют. Не те люди. А всё говорят: "педанты, педанты!" Тьфу. И на Нойманштрассе одному такому "педанту" всю бочину разровнял. Даром что BMW, а как бумажка. Я свой мерин года два как купил, так ни одной царапины, а тут - на тебе.
- Подожди, я не понял. В машину въехал?
- Ну! Тут. Недалеко.
Болякину стало смешно и он решился спросить. "А где именно?" - сказал он. "Говорю же, - зевнул молдаванин, - на Нойманштрассе".
- Где!?
- Да у городского музея!
- Какого!!?
- Гамбургского!!!
"Нет, пациент не той больницы. Нашел же в Туле гамбургский музей!, - негодовал Колька, - что еще расскажет?". И они оба удивленно поглядывали друг на друга.
За окном был жаркий полдень, птицы щебетали как-то дико и беспокойно. Странно, но вопреки обыкновению сего времени дня, автомобилей не было слышно совершенно.
К ужасу Болякина второй его сосед по палате, инженер-разведчик (что это, все-таки, значит?), подал гнусавый голос. "Bringen Sie mir bitte diese Tasche", - сказал он и показал на серую сумку у дальней стенки. Молдаванин вскочил и послушно поднес ему.
- Öffnen Sie bitte... Danke.
- Keine Ursache.
- Das ist ein Geschenk.
Травмированный инженер в упор посмотрел на обмершего Кольку и мягко улыбнулся. Молдаванин вынул из сумки потрепанную географическую карту и подал Болякину. Колька
Егор Андреич - человек с двух больших букв и четырех маленьких, сомневающийся в своем собственном существовании и сосуществовании со всем миром, никогда не станет сомневаться в одном: Есть писатели - писатели, а есть писатели-хуеплеты (Бравый и Трюфель, например). Мы же не будем распыляться на всю антилитературную братию, посему продолжаем хаять товарищей МИНа и БАГа.
Что это? Мода? Чушь! Все согласятся.
Ладно, уговорили, пусть книга стала роскошью, а не необходимостью. Пусть. Так почему не купиить бы полное собрание Мережковского, Шишкова, Чехова?
Для большинства из нас библиотеку создавали наши читающие мамы и папы. Пушкин есть в каждом доме. Допустим есть еще, не знаю, ну например Стивенсон.
Есть лондон. И, как часто бывает, все собрание про "Слепого" (Слепой на зоне, Месть слепого, Слепой в Чечне и т.д.), Марининой, Донцовой (разумеется не все семьдесят тысяч книг). Еще много всяких. А скажите-ка, кто может похвастаться Шмелевым, Евтушенко, Хайямом, Нерудой, Уайльдом? Кто? Но!
Но!
Я захожу в книжный магазин и меня встречает... Геннадий Петрович (Малахов)! Ай, нравишься! И про уринотерапию все расскажет, и как полезно есть тыквы и еще много чего. Идем дальше. Проходим мимо огро-омного стелажа с фэнтэзи ("Сэм, эта планета захвачена киборгами с Сириуса-R!" "Балтазар приветствует тебя Гренон, сын Хренона, сына Аркоса!"), мимо стелажа с детективами (чтиво для платцкартного вагона) и вот она - русская современная проза: Митрофанов, Пелевин, Минаев, Сорокин, Робски, Багиров, Маканин и иже с ними. Ну, положим Пелевина я люблю. Ай, нравится! Но Митрофанов - лишнее явно.
И мы покупаем этих чмо! Да. Хотя бы для того, чтобы можно было их смело так называть.
Но... а тут уже без "но"...
Читать всем, заинтересованным в говенном творчестве Сфинкса и Амиго.
Парень дело говорит.
[400x350]
У Ники было много ничего, никакое, несоответствующее ее манерам. В томик Стендаля Ника прятала сухой цветок, наивно полагая, что он - закладка. А он не закладка, а только лишь цветок, и если одну вещь назвать по-другому, то ничего не изменится, а Ника этого не знала. У нее в доме никто не жил, писал ей письма мелким почерком. У него был такой корявый почерк, что Ника рвала эти письма и спускалась по пожарной лестнице, чтобы их выкинуть обратно. В доме напротив жил один человек. По своей природе - говень, каких поискать. Его звали Эдуард, но все знали его как говня, каких поискать. Он писал книги с восьмого этажа швырял их всем кто подберет. Никто читать не будет совсем никогда. Эдуард еще был чюркой, но всем говорил, а с ним никто не говорил совсем никогда и называли его говнем. И смеялись. И Ника смеялась и мяла газеты. Но эта история не про него, а про никино счастье.
Был день. И была ночь.
Когда все легли спать, Ника зажгла свечу и стала разглядывать в увеличительное стекло своих соседей. Ей было так любопытно и интересно, что она не заметила, как прожгла в оконном стекле маленькую дырочку. Соседи хмурились во сне, мол, спим, не мешайте. Им снились точки и тире. А еще какие-то цифры. Например, Говень был карликом. Он взбирался по отвесной стене все выше и выше. Внизу стояли люди и показывали на него корявыми пальцами и кричали: "да он же сорвется! Он совершенно не приспособлен к среде! Где его родители?!". А Говень все лез, лез. (В это время он улыбался во сне). Наконец он достиг вершины, откуда уже не мог никого слышать и сам не мог крикнуть совсем ничего. И как будто что-то подсказало ему: "посмотри наверх!" Говень поднял голову и увидел ЗЕРКАЛО. В ЗЕРКАЛЕ он увидел себя мерзким жирным карликом в бархатном сюртуке и мохнатой шапке. И... писатель Эдуард захохотал в своей постели...
Ника отшатнулась от окна. Ей было страшно. Страшно как смеется Говень, как недобро глядело на него ЗЕРКАЛО.
И был день. И ночь была белой как бельма старика. Ветер шевелил дома, руками пронизывал каминные трубы. И стало все ходить да ворочаться. Ника уронила увелечительное стеклышко, и оно покатилось само по себе. И сосед смеялся еще громче! И смятые письма носились по комнате! Ника упала без чувств и оказалась дома.
Жестко и страшно. Гадко и противно. Эффективно, но, как видим, не надежно. Нашли-таки голубчика.
Бандитские разборки во всем своем безобразии.
Без комментариев.