Мне все это так надоело. Я совершенно не чувствую себя таким образом, будто живу. А хочу! Хочу, чтобы ветер нашептывал мне вечером свои сказки, а солнце, которое по утрам заглядывает в мое окно, улыбалось и говорило мне: "ты живешь!, Это так прекрасно!"... Но нет, вокруг все серое, не осталось ровным счетом ничего светлого, все исчезло, испарилось, кануло в лету. Ушло туда. откуда нет возврата. Я чувствую себя так, будто меня положили под пресс, неужели я не вылезу из этого состояния? Все рассыпалось сквозь мои пальцы, словно песок... Поднимите мне уголки губ, ангелы! Где же вы, где? Я чувствую что отчего-то взрослею, становлюсь взрослой. Но я НЕ ХОЧУ! Я ХОЧУ быть ребенком, мне нравилось смеяться и делать глупости, мне нравилось быть непосредственной, я понимала себя. А теперь я такая же как и те, кто отказался от этого. Я не могу найти причину, я боюсь становиться другой. Лучше пойти и убить себя, если личность потеряется. 

Это так замечательно, что даже стоит простуженного горла и носа, полного соплей!:) Впервые в жизни я почувствовала себя принцессой из сказки про свинопаса (она же пьеса "голый король" Е.Шварца)... Я качалась под мелким дождиком на качелях, подвешенных за цепи к каким-то детским лесенкам, а он стоял рядом и при каждом моем движении навстречу ловил мои губы своими... Мы поцеловались сотню раз:) [692x511]

Так сложно найти совершенную форму?

Искать ли средь нас, непокорных закону.

Искать ли средь вырезок ярких журнальных.

Иль пламени свеч, восковых или сальных.

Возможно ль найти идеальное слово?

Быть может оно рядом с нами покорно

Живет в ожидании древнего чуда-

Рождения духа. Будь проклят, Иуда!

Ничто, никогда не окупит свободы,

Будь это хоть горы серебряных копей.

Хоть реки златые, с песком изумрудным,

Возьми себе все! Будь ты проклят, Иуда!

Что купишь на это, любовь или дружбу?

Кого? Содержанок, убийц, проституток?

Согретым не будет, ни формой,ни словом,

Твой мир, что построен на крОви другого.

Пусть плачет предатель святых и невинных.

Пусть тОмится болью, тупой, непрерывной.

Настигнет проклЯтого бич самосуда.

Прощай, в добрый путь тебе к аду, Иуда!

Я могу любить во сне... Я сейчас вот, только сейчас поняла, что для меня этого было бы достаточно... А потом днем снова и снова это переживать...

Больно, очень больно... ты ведь совсем не знаешь обо мне ничего, не знаешь о том времени без детства, когда каждый день для меня был словно в аду, будто меня рвали и фиически и морально на части. Когда руки тряслись от страха, не хотелось ни во что верить, да и не во что было... Когда никого нет рядом, пусто... НИКОГО НЕТ!!! Никто не любит тебя, никто!!! И ты еще говоришь мне как Я могу тебе что-то советовать?! Я не сошла с ума за это время и я знаю как сделать воспоминания чем-то туманным... Просто тебе нравиться быть побитой, тебе не нужно закрываться от прошлого, потому что ты не пытаешься это сделать правильно... А я тут ни при чем...

Тээкс, ну я создала фотоальбом и добавила туда фотографии. Но постольку, поскольку доступ к ним я слегка прикрыла (только для избранных), у меня есть просьба написать можете ли вы смотреть мои фоторографии. Потому что я толком не знаю чего я там прикрыла и видно ли фото моим друзьям:)

Городок утопал в розовой вате рассвета, окутавшей долину, словно заботливый родитель, подталкивающий пуховое одеяльце под бочок своему дитю. Сегодня особое утро, маленький Томи, сынок Уидлеров, владельцев ранчо, впервые за свою коротенькую мальчишескую жизнь стал братиком. Настоящим братом для розового, надрывающегося комочка плоти, что держала на руках повитуха, испуганного яркими красками нового мира, обнаружевшего внезапно, что можно смотреть и видеть. Бедный, у него так жестоко отняли его мир, такой теплый, счастливый и беззаботный, отняли так быстро, не дав насладится сполна, не дав даже времени на прощание. Теперь он был обречен расти и жить в чужом пока мире, в ярком, солнечном и насыщенном, другим до боли в сердце.

Отец стоял рядом, сжимая маленькую ладошку Томи. Мальчик чувствовал, как рука его отца покрылась холодной испариной, да так, что ручонка мальчишки чуть не выскользнула из мокрой клетки-кисти его отца. Они стояли рядом, мужчина и мальчик, стояли такие разные, но в то же время такие одинаковые, готовые ко всему, вытянутые в раскаленную струну, напряженные. Отец смотрел на кричащее полотенце в руках у повитухи с торчащими из него маленькими, сжатыми до белых пальцев кулачками. А взгляд его спрашивал что-то свое. Спрашивал у повитухи, у младенца, у розовых бликов на чуть дрожащей воде в чашке, у пары коровьих глаз, мигающих за изгородью, у Томи. Он так и стоял молча, наболюдая за всем, что происходило с этой стороны двери, та сторона была для него как табу, запретная и недосягаемая, столь желанная, но не его. Рука задрожала. Томи поднял глаза на отца, рассматривая спутавшиеся пряди его волос, на которых сверкала маленькая капелька пота, готовая сорватся вниз и, долетев до цели, разбится на миллионы осколков, как часто бьются наши сердца. Повитуха кивнула медленно, расплываясь в широкой, долгожданной улыбке, а младенец на ее руках стал кричать чуть тише, словно почувствовав безопасность, маленькие пальчики разжались и теперь он просто дергал руками, зажмурив глаза и покраснев уже от крика. Отец пошатнулся, моргнул и слабо улыбнулся своему отражению в глазах Томи, который стоял рядом и, подняв голову, рассматривал его лицо. Мужчина и мальчик, такие разные, но все же столь похожие, кружились вместе, топоча по деревянным половицам и держались за руки. Мужчина-потому, что стал счаслив снова, а мальчик-просто так.

Повитуха направилась в комнату наверху, где стояла новая, пахнущая сосновым лесом люлька для малыша. Дитя на ее руках все кричало, раскрывая ротик и кусками хватая воздух, который снова иссякал в его на удивление сильных легких. Старуха шла по лестнице, с трудом переставляя свои уставшие за жизнь ноги, шла и крепко сжимала кричащий сверток, улыбаясь ему, себе и женщине внизу, которая не видела этой улыбки, но по покрытой испариной коже ее разлилась волна приятного тепла. Столько ступеней в доме, все по отдельности-деревянные доски, а вместе-уже лестница, ведущая наверх или опускающая вниз. Старуха преодолела, наконец последнюю ступень и тяжело отдышалась, осмотрев свой долгий путь. Малыш на ее руках все кричал и кричал, распахнув глаза-миндалинки. Он уже забыл про то, что кричит и делал это лишь затем, чтобы не прекращать начатое уже им действие. Ведь если вдруг он успокоится, то не будет знать тогда, чем занять себя дальше. Ему просто хотелось вернутся, хотелось вновь ощутить вокруг себя тепло и уют, свернувшись в калачик в своем отнятом чужими мирке, приоткрывать чуть-чуть губы засыпая и устраиваться поудобнее. А время от времени просто лежать, слушая мерное, монотонное звучание его колыбельной, гулко поющей "тук-тук, тук-тук". Повитуха позволила младенцу еще немного постоять с ней в коридоре перед дверью и попялится в деревянный потолок, затем быстро распахнула дверь и шагнула в нее, протянув на выпрямленных руках сверток с ребенком. Там, у самого окна стояла маленькая колыбель, устланная изнутри мягкими, чистыми простынями.

-Твоя мать вплела в эти простыни звезды, чтобы путь твой освещен был не только луной или солнцем, но и тысячами звездных глаз.

Младенец икнул и затих на сморщенных старушечьих руках, рассматривая свой новый мир с мягкими одеялами и звездными простынями. Маленькая ручонка протянулась вперед, указывая на люльку и повитуха, шагая по маленькой комнатке, все ближе и ближе подносила ребенка к кровати, раскачивая его и обдувая сморщенное личико, слабо выдыхая ему на нос. Она подошла, наконец, к колыбели и осторожно уложила дитя на красивые, звездные простыни и накрыла его красивым звездным одеялом, причмокивая почти беззубым ртом. А тот, почувствовав, наконец долгожданное тепло, все медленнее хлопал заплаканными глазами и, в конце-концов, закрыл их и утих. А старуха, постояв немного над ним, вернулась ненадолго в прошлое, когда сама она была еще молодой девченкой и бегала по васильковым лугам, которых нет сейчас, смеялась и играла с друзьями, которых тоже уже почти не осталось, и, наконец, спала в своей

Читать далее...

Целый день только и занимался тем, что снимал с веревок белоснежные простыни. Снимал и укладывал в элипсиодальную корзину сплетенную из бересты. Ныл как то очень громко, плакал на кросовки и орал нечто нечленораздельное. Монашки шныряли как то совсем быстро туда сюда, туда сюда. Что то могло случиться, наверное кто нибудь приехал, может епископ? Жара на меня давила сверху. И слева и справа и снизу даже. Плавила мой обед, стоявший у той самой элипсоидальной корзины. Голодно и жарко. Солнце вскипятило мне молоко в кувшине, заботливо лопая пузырики на поверхности. Может солнцу это доставляло удовольствие? Мыслей было много, когда сел передохнуть. Вопросы, коих как всегда много, стучали в череп как молоточки, оные были явно из стали. На все сразу никогда не ответить, старайся, не старайся, все равно старость придет раньше чем ясность бытия твоего лично. Стукнул себя по щеке, в который раз набивая синяк. Комары как монашки-быстрые и назойливые. Мысль промелькнула о том, что также хлопает жизнь по нам, пытаясь раздавить надоевших насекомых. Верная мысль. Встал снова. Так же как утром со своей кровати. Принялся снимать простыни. Монашки угомонились и столпились у дверей в дом благоразумия. Мирно покачивали своими макушками, из стороны в сторону, посматривая то на дорогу, то на веревки с остатками простыней.

[375x500]Когда-то в не очень отдаленном прошлом (а именно около месяца назад), родители мои наказали кота мытьем в ванне. Наказали за то, что этот усатый-полосатый разбойник нагадил (не постесняюсь и при детях) на их кровать со свежевыстиранным бельем. Я тогда посмеялась, хотя почти месяц мучилась с этим волевым котом (а именно стирала, стирала, стирала, стирала и.т.д.). и вот сегодня эта зараза пошла и нагадила (опять не совестно) возле двери... В общем я жутко разозлилась, потому что он к кювете уже приучен и знает что свои дела надо делать только там. тем не менее его вредность не знает пределов и время от времени он будто бы говорит нам: "я тут хозяин! Тут везде мой туалет". В общем я его за шкирку притащила в ванную и сунула под хорошую струю воды, предварительно, конечно, потыкав непоседу носом в то место Куда Надо. К чему я все... Совесть начала мучить меня примерно опосля пятнадцати минут, когда свежевыжатый и свежевытертый кот грустно прилег на кончик кровати и принялся на меня с укором пялиться. Вот ей богу, не могу я его ругать!!! Мне настолько становиться стыдно и совестно за то что я его отшлепала или намочила, что я потом перед ним извиняюсь и пытаюсь задобрить... Я понимаю, что это неправильно, что его нужно воспитывать и так далее, но ничего я с собой поделать не могу...

Рассерженный и раскаивающийся, Махаон:)

Я небесный опоссум,

Мое тело как желе,

Но такое же твердое

Как мармелад.

Ни вперед, ни назад

Существо не гордое,

Но настолько в теле,

Что чувствуешь носом.

[474x699]

Вот и отлично! Сегодня мне есть что написать! В кратце посвящу вас в то, что сподвигло меня написать именно сейчас и именно об этом. Дело все в том, что 25го числа мы с моим молодым человеком отметили полгода. Срок казалось бы небольшой и не особо внушительный, но тем не менее и не месяц. ОН принес мне букет розовых гладиолусов, без запаха, но с любовью, запутавшейся меж лепестков. Мне было очень приятно, действительно радостно на душе. И я уж было подумала что все опять хорошо, что мир снова стал счастливым. Ведь до этого мы расставались два раза по моей вине, но по неизвестной мне самой причине. Мы часто ругались... Так вот... Сегодня мне приснился сон, в котором я целовала человека, занимавшего все мое сердце, все мои мысли, но когда-то... Со временем, после долгых себяковыряний и разрываний мозговых завалов я поняла для себя, что мне ничего такого не светит и скрылась за горизонтом, слегка взьерошенная и с раной на груди. Но это ничего, отголоски прошлого бывает тревожат тело и душу, это нормально... Но когда я открыла, наконец, глаза... Я вдруг поняла как сильно я хочу поцеловать этого человека, как ярко представляеться мне его лицо... И вот теперь я боюсь его видеть, ведь мы до сих пор общаемся. Хотя в этом нчиего страшного вроде и нет... Но многие твердят, что сны это не путешествие души по соседствующим мирам, а вырвавшиеся до сознания картины подсознания. Значит я и правда хочу этого?

Слегка удивленный, чуть взьерошенный, Махаон.

Сейчас ночь... Темная, как и многие другие питерские ночи. Почти непроглядная, как и то, что твориться у меня в душе. Я пишу сюда не потому, что хочу чтобы под сообщениями оставалось множество новых комментариев, хотя это было бы совсем неплохо. Я пишу и не потому, что хочу найти собратьев по несчастью, а то и по разуму... Опять нет... Я просто хочу ,чтобы каждый, кто будет читать строки, написанные тут, смог понять мои чувства, смог сопоставить их со своими, стать ближе к пониманию каких-то вещей, происходящих не только с ним, но ис другими такими же простыми людьми. Когда одну проблему обсуждает несколько человек проще найти выход их ситуации, проще почувствовать себя на что-то способным. Ведь каждый раз как мы читаем чужой дневник мы сталкиваемся с чем-то похожим... В любом случае я бы хотела, чтобы мой дневник не только доносил информацию о моих переживаниях до других, но и может помогал им разобраться в своих ощущениях... В общем, с новорожденным...

Все как бы между прочим, все как бы естественно. А на самом деле-закрытая книга без права на прочтение.