И так из-за усталости, прожравшей насквозь тоски и надвигающейся зимы хочется быть кем-нибудь, кроме себя. Втиснуться в чужую биографию, украсть чужую одежду и носить — что кроссовки, что жизнь — с видом, будто они всегда тебе принадлежали.

И глаза людей, едущих по встречному эскалатору, кажутся теплее окошек на зимней улице, мимо которых идешь, не чувствуя пальцев от холода. Разве там кроется что-то дурацкое, бестолковое и пустое, в их славных, уютных жизнях?

Эти счастливые девочки, чья судьба знает, как делать безумные повороты (пока твоя лишь научилась самостоятельно переворачиваться на животик), и эти ребята, которым всегда есть, куда пойти, и все эти люди, у которых не только есть хорошее настроение, но даже желание силы и моральное право желать тебе его же.

Весь день я работала, но ни минутки — над собой.

Хотя нет, пару минут все-таки вышло. Проснулась утром с больным горлом, потому что квартира такая ледяная без отопления, что холодно прикасаться к простыни. И решила, что не поеду ни на какое собеседование. Потом все же вытащила себя из кровати, из квартиры и даже из района. Добралась до Москвы-Сити, прогулялась по очередному (уже третьему) издательству, где я снова не писатель, но маркетолог. Понравилась эйчару и руководителю отдела, уехала из огромного Афимолла, где в Золотом Яблоке можно провести выходные и не заметить.

И целый день делала какие-то дела, но в итоге у меня нет ни одной завершенной вещи. Какие-то настройки кампаний, коды ретаргетинга, договоренности по контексту и поиски авторов. От этой части работы в диджитал хочется выть: ты все время что-то делаешь, но ты никогда не видишь результата.

В списке дел на сегодня еще несколько больших пунктов, а я устала до того состояния, когда прихватывает сердце. И если сегодня их не разгрести — завтра будет еще тяжелее. Молюсь на закон Парето, но он не сильно спасает.

А самое главное — после всего этого я спрашиваю, что я сделала важного? Что я сделала из того, что мечтала делать? И вот — ничерта. Почему-то уверена, что хочу на работу в офис, и именно в диджитал, и там трудиться-трудиться-трудиться. А каким образом это должно вести к той жизни, которую по-настоящему хочется — черт знает.

Я вот в этом режиме жила, а потом устала.
Устала — не как в кровать рухнуть, а как взорваться на сотни кусочков металла, чтобы убить ими все лишнее. Сотни — не тысячи. Пары сотен хватит на пункты списка вроде: привычка опаздывать и вываливать собеседнику все мысли, забивать и откладывать, делать подгоревшие сырники, верить в то, что не жениться — все равно равно обещать, разговаривать, не глядя в глаза, просить жвачку у продавщицы невнятно, рисовать разные стрелки и верить, что не заметят, а потом весь день думать — вдруг замечают.
Сколько лишнего в голове — столько и в биографии.
Полгода бегаю то ли за собой, то ли от себя, мысленный шагомер от такой нагрузки нагрелся и подплавился.
Хочется вычеркнуть лишние черты характера и засунуть в текст столько каламбуров, чтобы трясло при прочтении.

Перестать быть вот этой вот и стать той самой — хочется силой большей, чем исполнения всех желаний, загаданных за 22 Дня Рождения и новогодние полночи.

У меня тут случилась настоящая паническая атака.

Вспоминаю теперь людей, которые говорили, что с ними такое часто и думаю, как они так.

Разбудила Сашу всхлипами и вдохами, просила проверить, не вибрирует ли мое лицо, потому что чувствовала, будто да. А это просто парестезия.

После тонн грусти эта история не кажется отдельной странностью. Нужно искать врача, искать диагноз. И вдвойне страшно: или я на самом деле больна, или я — обманщица, что ли?

Прошла тесты на неврозы онлайн, получила положительный результат на все, но эти тесты же всегда так работают?

Но от списка симптомов той же депрессии жутко: вещи, за которые я себя ругаю, которые в себе не люблю, да и сама нелюбовь к себе — и есть симптомы. И кто я на самом деле?

Есть эмоциональные качели, но у меня — свои, особенные. Качели самооценки.
Такие где-нибудь в Википедии тоже есть, если долго искать. Мне сегодня лень.

Я то больше всех, то всех меньше. То ничерта не могу, то сама же своими словами зачитываюсь.
Черт его знает, как оценить объективно, годится или нет. Стоит ли дальше браться.

Девочки собрались быстро и ушли. Я осталась одна. Убрала со стола — две пустых бутылки и два бокала. Пустой стол и почти полный мой бокал.
И мне никуда не нужно, ничего не нужно. Ни завтра, ни послезавтра, и никогда.
Черт возьми — думаю. Черт возьми. Это же Тот самый момент. Когда можно сделать жизнь не какой придется, а такой, как хочется. Время есть и нет дел.

И как подступиться? Взялась за бумажный дневник — рука затекла. Прочитала целый интернет — соскучилась. Едва не уснула, но не в восемь же вечера.

Решила устроить тет-а-тет с ноутбуком и написать все, что знаю. И пока начала с вот этого поста о том, что не знаю ничерта. Ни как жизнь строить, ни как сегодняшний вечер.

И смешно, и тоскливо, и все как всегда.

Себя бы зауважать и залюбить.
Избавиться от всего, что "может быть, пригодится".
Потратиться до последней железной десятки на то, чего хочется, но всегда нельзя.
И провертить голову от страхов и планов на черный день, и впустить людей к себе, и взяться за важное и большое.
Чтобы аргументы не нужны были после одного: "Я хочу так".

Пишу списки дел длиной в километры. И делаю их сперва, а потом ломаюсь. Гнет ко всем горизонтальным поверхностям — хоть на полу лежи. Будто на мою птичью клетку набросили покрывало, и пока не наступит утро, его не снимут. Остаётся ждать в этой темноте, пока пройдет время.

И нет сил ни что-то делать, ни думать, ни даже смотреть бестолковые вещи. Продираешься через каждую секунду, и просто существование кажется тяжелее всех кардиотренировок.

Как при сильной температуре, лежишь и не веришь, что будет лучше, и почти не помнишь, что чувствовал себя иначе.

Я никогда не понимала людей, когда они молчат невпопад. Знаете, в кино, например: герой знает что-то важное, но из принципа, страха быть непонятым или еще какой-нибудь дурацкой причины он молчит. Рассказал бы — и всё разрешилось, но он почему-то нет.

Обычно я говорю так много, что чересчур, но не говорить не умею. И проживать свою жизнь без слов не умею тоже. Про ссору с парнем я пишу подруге, про ссору с подругой жалуюсь парню, когда рушится все вокруг — звоню маме, потому что мама любит меня слушать, хоть и не совсем умеет.

Я в себе это ненавидела и пыталась вытравить, а к 21 сдалась и попыталась в то самое, что называется "принять себя". И говорила, печатала посты и сообщения.

А теперь все немножко схлопнулось. Заметки не захотелось доводить до конца. Раскрывать мысль, которую я для себя уже подробно продумала, для других. Рассказывать даже самым близким, что и где никак. Порой даже говорить и печатать стало невыносимо, до тошноты лень. Лень, потому что — ну к чему это? Очередная идея не окажется истиной, и ничего не окажется истиной, да и вообще с истинами без меня как-нибудь разберутся.

И в голове такое невероятное количество разного, но совсем не хочется про это рассказывать. Не хочется и нет сил.

Сегодня оказалось, что экран телефона цел, а разбилось только защитное стекло.

А потом получалось, не получалось, время шло медленно и быстро, времени не хватало и сил не хватало, но отступать было бы уже глупо.

Так что я закончила, закончила и отправила.

Не хватило 900 слов до задуманного объема, и от этого кажется, что все не взаправду, да и вообще такие вещи взаправду разве бывают?

Если простить себе нехватку 900 и попытки сдаться, и все остальное простить тоже:

Я написала книгу.

Ох.

Смотрю на книгу "Путешествие писателя" в загрузках, и хочется сделать книгу "Путешествие писателя нахуй".

А еще я съездила в родной город. Кроме самого города, была там моя старая компания.

Встретилась и посмеялась.

Когда прошлое в лопатки тычется — мурашки почище, чем от поцелуев.

И место тебе, и не место здесь. Вышла оттуда, как Дайнерис из Дома бессмертных. Тебе, мол: "Держи, все что заказывала", а ты в ответ: "Спасибо, я сегодня уже обедала".

И сколько раз я в пятнадцать лет загадывала себе стать выше, сильнее, больше. Чтобы прийти и всем показать. Пришла и даже не показывала, потому что и так на виду. И не показывала, и не видела, смотрят ли. Потому что стала выше, сильнее, больше.

Все пройдет, и я тоже пройду, а веду себя так, буду вечно тут, откладывать важные вещи и кидаться словами в блог, который никто не читает, потому что в тот, что читают — страшно.

И отдельно: до чего же смешно!

Позавчера ночью, засыпая, я считала себя победителем. Была уверена, что перевалила за ту черту, где уже не останавливаются, не поворачивают назад.

Вспоминаю своего физрука из первого класса. Он бодро кувыркался, а еще у него недавно родился внук. Я смотрела, как он кувыркается, и не понимала, как такое возможно, ведь люди с внуками должны едва дышать. А еще он повторял одну фразу: "Не говори гоп, пока не перепрыгнешь". Повторял ее буквально, о прыжках. Семилетние мы не знали, что можно применить ее по-другому. И послушно прыгали.

И какого-то черта пятнадцать лет спустя я морально нарушила этот до дурацкого простого завет. Нарушила почти как обернувшийся Орфей, которому каждый раз при прочтении мифа хочется кричать: "Ты дебил, Орфей? Ты совсем что ли дебил?".

Как полагается, теперь тошно дважды: от того, что не вышло и от того, что успела подумать, что все-таки выйдет. Хотела и никогда не могла понять ребят, которые сначала кричат "Смотри, как я могу!", а потом либо правда могут, либо по-идиотски падают и лажают на глазах у привлеченной криком публики. Но в следующий раз почему-то кричат снова, и иногда даже не падают.

Пока ходила по квартире, так четко выговорила про себя этот пост, будто бы себя раскусила. Открыла компьютер — и едва помню, о чем планировался первый абзац.

В последние дни я не ною, как раньше, а кричу или злюсь, и даже нормально радуюсь. Будто в небесном VSCO на мне выкрутили контрастность.

А что толку?

Очередной маршрут завершился в той же точке, куда меня приводили все пути последних пяти-семи лет. В точку, где я могу, но не могу. Так, наверное, прыгают с парашютом: ты можешь сделать шаг, потому что в принципе ходить умеешь, но ты не можешь шагнуть.

Я бы с парашютом не спрыгнула. Я и с бортика-то бассейна спрыгнуть не смогла, хотя меня уговаривали и терпеливо учили. У меня вообще будто бы барахлят все кнопки принятия финальных решений.

Одиннадцать часов я сидела и ничего не делала. Могла и не могла. Не могла, по итогам. Работала месяц, работала по ночам, опаздывала к друзьям, отказывалась от встреч, и вот теперь, за 25 часов до дедлайна схлопнулась, закрыла компьютер и расплакалась, хотя оставшаяся часть работы такая маленькая, что смешно.

Сегодня утром все было хорошо, все было на ноте, после которой живут долго и счастливо. Смотрела и не верила, что взяла эту ноту. Если бы моя жизнь была фильмом, здесь бы пошли титры, потому что стало ясно, что все закончится хорошо.

Но так как титры не пошли, пришлось оставаться наедине со своей реальностью и делать дела, которые вообще-то в категорию "хорошо" как раз входят. Потому что я могу их делать. Могу и не могу.

Я отлынивала, грустила, начинала, бросала, расстраивалась. Разозлилась на себя и бросила телефон через всю комнату, нарочно сильно бросила. Экран покрылся большими трещинами. И ни легче, ни спокойнее от этого не стало. Стало только тупее.

И сейчас, когда из двух дней, которых и так было до смешного мало, остался всего один, уже можно спокойно признать, что "не могу" снова перевесило. И забросить еще одно большое и важное дело в кучу других больших и важных, не сбывшихся, дел. И себя забросить туда тоже.

Выбираю: в зиму или в лето. Бросаюсь между файлами, чередую времена года, людей и истории.
Между ребер колется — расковыриваю попородбнее. И достаю — на свет, под пальцы на клавиши.

То ругаешь себя последними словами вслух, то тихо радуешься.
Щуришься, дуришь: вдруг и правда получится.
И станешь большим, не переставая быть маленьким.

Я красиво печатаю. Это звучит по-дурацки, но так правда и есть. Дело, вероятно в методе слепого десятипальцевого набора. Пальцы почти не отрываются от своих мест, лишь иногда тянутся к нужным клавишам. Похоже на игру на фортепиано. В него я так и не научилась, несмотря на годы музыкалке. А на клавиатуре - вот пожалуйста. Должна статью писать, но засмотрелась в зеркало, на пальцы. И прямо тут, в документе, начала про них рассказывать. Как музыкант, играющий что-то по программе, вдруг уходит в импровизацию. Или это слишком пафосное сравнение? удивительно смотреть, как они движутся. Быстро и неестественно. Будто не пальцы вовсе, а какие-то другие конечности. Если честно, конечности красивые. И ускоряются иногда до того, что не осознаешь, что это твои руки в реальном времени отражаются в зеркале. Будто бы просто смотришь видео на ускоренной перемотке. А нет же - печатаешь. Вот он, абзац бесполезного, глупого, немножко смешного фактом своего существования текста. А теперь пора за статью.

Среди прочих вещей, которые мне всегда хотелось попробовать, вроде кокаина или прыжка с парашютом, всегда был еще пункт — почувствовать то, что чувствуют красивые девочки, осознавая, как они хороши.

Ох. То ли дело в вине, то ли в том, что я правда два часа (два часа!) лежала и абсолютно ничего не делала. Смотрела в потолок, думала, играла с солнечными бликами на ресницах. Но, в общем, сказала себе, что если я не напишу сейчас норму слов, то не пойду ни в какой бар, где уже ждут друзья.

Сижу всего час, но норма слов (со штрафом за вчерашнюю лень) почти выполнена, а мне не хочется возваращаться в реальность. Слова перестали быть просто словами, я будто бы рассказываю историю, которая прямо сейчас происходит со мной. Историю незамысловатую, но славную. Скачу между сценами, чего мне больше хочется: ехать на речку с друзьями или сбегать с подружкой из дома.

Я пробовала написать что-то большое с 9 лет, и впервые это чувство испытала.

Мне до того никак, что почти плохо, но плохо быть не может, потому что никак. Проживаю свою жизнь, как заведенная: подъем под звуки стройки подземной парковки, пресс, растяжка, бег, полезный завтрак. Потом пишу список дел на день, но вместо них проваливаюсь в интернет, до тупого бессмысленно, ведь даже не для развлечений. И злиться на себя не получается, потому что ничего не выходит чувствовать.

Едва не начала покушаться на все подряд: на место жизни, на работу (вернее, ее отсутствие, которого так хотелось), зачем-то даже на отношения, конечно же, на себя саму.

Если меня положить на кровати без интернета, книг, бумаги, и так и оставить, я, наверное, не шелохнусь даже и не смогу ни расстроиться, ни соскучиться.

Задаю себе вопрос без конца только, мысленно, в дневниках и уже даже вслух: "Что я делаю со своей жизнью? Что я с собой делаю?".

И по-дурацки иногда все-таки вспыхиваю, устремляюсь куда-то, за пару часов выполняю то, что запланированно на неделю, и вроде бы как успеваю по всем срокам, и вроде бы ничего такого и не происходит.

Мне, пожалуй, по-глупому страшно, что меня послушают, услышат, и окажется, что все откровения и мысли и все то большое, на чем я жила последние (все осознанные?) годы — это неправильная работа чего-то там внутри нервной системы. А еще, конечно, это очень смешно будет.