Вся жизнь Хорхе Борхеса прошла среди книг, и сам он стал в своем роде книжной легендой. Будучи писателем, он пришел к выводу, что все тексты, которые только могут быть написаны, уже кто-то давно написал.
В своей новелле «Четыре цикла» Борхес высказал идею: существует всего четыре истории. Первая - об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои. Вторая - о возвращении. Третья - о поиске. Четвертая - о самоубийстве Бога.
«Историй всего четыре, - утверждает Борхес в финале. - И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их - в том или ином виде». Все новые истории получаются из переделывания все тех же старых добавлением новых персонажей, новых интерьеров и деталей, присущих той или иной эпохе, той или иной стране.
Как теперь пишут во всех статьях о Борхесе, он изобрел «пишущую машину», так называемый генератор текстов, который производит новые тексты из старых и тем самым предохраняет литературу от смерти.
Это изобретение сделало писательство доступным для всех, в том числе и для людей без особого литературного таланта. Надо лишь быть читателем.
Сам Борхес вырос на книгах из библиотеки своего отца:
"Дома у нас обычно говорили и на английском и на испанском. Если бы меня спросили о главном событии в моей жизни, я бы назвал библиотеку моего отца. В самом деле, мне иногда кажется, что я так и не вышел за пределы этой библиотеки. Я и сейчас могу её нарисовать. Она находилась в отдельной комнате с застеклёнными шкафами и, вероятно, насчитывала несколько тысяч томов.
Первой повестью, которую я прочитал, был
«Гекльберри Финн». Затем были
«Закалённые» и
«Чудесные дни в Калифорнии». Прочёл я также книги
капитана Марриета,
Уэллса «Первые люди на Луне»,
По, однотомник
Лонгфелло,
«Остров сокровищ», Диккенса,
«Дон Кихота»,
«Школьные годы Тома Брауна», «Сказки» братьев Гримм, Льюиса Кэрролла, «Приключения мистера Верданта Грина» (книжка, теперь забытая),
«Тысячу и одну ночь» Бертона.
Книга
Бертона, изобиловавшая тем, что тогда считалось непристойностями, была под запретом, и мне приходилось читать её украдкой, на крыше. Но я в это время был так увлечён волшебством, что вовсе не замечал этих предосудительных мест, я читал сказки, не подозревая о каком-то ином их смысле.
Все упомянутые книги я прочёл на английском. Когда впоследствии я читал
«Дон Кихота» в оригинале, это звучало для меня как плохой перевод. До сих пор помню красные томики с золотым тиснением издательства Гарнье. В какой-то период отцовская библиотека была разрознена, и когда я прочитал «Кихота» в другом издании, у меня было чувство, будто это не настоящий «Дон Кихот». Позже один из друзей подарил мне издание Гарнье с теми же гравюрами, теми же примечаниями и с теми же опечатками. Все эти элементы для меня — часть книги; именно таким вижу я настоящего «Дон Кихота».
На испанском языке я также прочитал много книг
Эдуардо Гутьерреса об аргентинских разбойниках и «десперадос» — лучшая из них
«Хуан Морейра», — равно как его
«Военные силуэты», где дано яркое описание гибели полковника Борхеса. Прочитал я также
«Факундо» Сармьенто, множество книг по греческой, а позже по древнескандинавской мифологии. Поэзия явилась мне на английском языке —
Шелли, Китс, Фитцджеральд и
Суинберн — все любимцы моего отца, который мог их цитировать большими кусками, что частенько и делал."
