Иногда мне кажется, что мир людей поделен на две части: мир тех, кто видел смерть близкого, и мир тех, кого это не коснулось и слава богу, наверное.
Первых разрушило и многое отняло, но взамен дало такую глубину личностного рассогласования, которая истончила для них ткань бытия. Они могут понять многих, мало кто даже просто попытается понять их. Просто потому что для них "кто-то что-то там сказал" нивелировалось, потому они их ценности встали с ног на голову и все эти глупые дрязги ни о чем померкли перед осознанием того что все мы.
Можем.
Умереть.
Вот прямо сейчас.
Когда я разговариваю с людьми из тех, кого не коснулось, мне кажется, что мы отделены тонкой пищевой пленкой, такой, в которую заматывают овощи.
Мне никогда не объяснить словами гнетущую разницу между миром этих людей и тех, но пожалуй, я им завидую.
Я выросла тогда лет на десять, возможно, какой-то частью себя.
А другая часть осталась подростком и продолжала развиваться согласно биологическому возрасту. Рассогласование с самой собой.
Ёжик, который сворачивается иголками вовнутрь.
Куда мне все это деть?
Я хочу к тем, кто понял. Я хочу к тем, кто знает, как это, и не остановился в развитии, а пережил кризис и пошел дальше.
Я хочу к тем, кто не станет говорить что мои мысли о будущем - преждевременные загоны.
Я хочу к тем, кто поймет мою боль.
Потому что рассказывая о ней какому угодно внимательному слушателю, я вижу в глазах "о чем ты вообще?"
Или еще хуже. Я вижу там "ничего, все пройдет, время лечит".
Все пройдет. Но не время...
Руки холодные
Бьет от озноба
В слепую дрожь
Чтож.
Если исходные
И отсуствие злобы
По моей qwerty
Было бы незаметно
Я бы сваяла
Ложь.
"Уничтожь,
себя, милая моя девочка
Спрячь, все
Что сильнее тебя -
в стихах
И твой страх
Быть непонятой
И заметной
Будет лишь только
Страх."
Если я стучу
По своей qwerty
В полночь;
Пожалуйста
Не заметьте
Пройдите мимо.
Не спрашивайте,что
Случилось
Как обострилось
Когда началось
И как.
И т.д.
Вы знаете
Все ответы
Я вам говорила
Где-то
Но вы
Не поверили мне.
Теперь же ударьте в бубен
В дуршлаг
Барабан
Что ближе
Смотрите красноречиво
Пусть скуден
Весь спектр таких
Управ.
Я все, что могла, простила
Я как могла, утопила,
Все грустное из \ вне
себя
В стихах.
В полнолуние все бабы сходят с ума
У меня же - другая стать.
В эту полночь разорвется моя голова
Разорвется так, что не встать
И на утро не примет - отторгнет меня
Этот город звериных бед
Потому что разорванная голова
Не заплатит тебе за хлеб.
Говорила мне мать: не смотри на луну
Смертью льется молочный свет
Я вставала и тьмою брела к окну
Я пила его сотню лет.
Так глотали водку, так пили спирт
Так хватали губами яд
Город ткал синяками чужих молитв
На моих руках все подряд.
Я живу в этой клетке: стекло и бетон
Вся дорога в метро - это грех
Я зверею лицом, я чернею нутром
Я запачканный человек!
Лунной казнью сегодня я чищу свой взгляд
В серебро превращая зрачки
Я слепа, я слепа... но на лунный лад
Мы по-своему утром слепы.
Я буду слушать тишину.
В твоих глазах
Уверенно изображая телепата.
И на руках
Все карты.
Знаешь, что я знаю?..
Все карты...
Всех их, до одной
До самой неизвестной
И немой.
Семерки пик
Лидокаином в горле.
Как штык
Мне поперек него
Довольно
Больно
А ты привык.
И говоришь - простуда.
(Фарингит.
Ты глупый...
А болит
Совсем не горло.)
Кривись ехидно
Всех ран
Не видно
А что не видно
Не обезболишь
Или позволишь
Выпить?
Холодных слов;
Глотать их сложно
Легко их
Можно
Лишь говорить.
Из них забыть
Что мне
Прикажешь?
Восьмерка кубков падает
В осколки. И толком
Не лишая сил... Минус один.
Теперь она
Семерка
Мы вспомним все.
Ты так меня просил.
Дай мне форы!
Я задолбалась стоять
На каждом перекрестке
И светофоре
Я задолбалась ждать
Ждать тебя,
Как второго пришествия
Ждать тебя
Как стихийного бедствия
Которого не удержать
И ладно бы
Не удержать.
Я хотела бы так
Сказать.
В настоящем же ловим
Последствия
Мы в болоте, трясине
Бездействия
Флора и фауна тут
Совместно издохли
Что ты хочешь, мой Брут
Ой ли
Ты ли не обещал
Своей Цезарине
Её тащить,
Крепким быть, словно
Адамантий. Щит
happens Shit.
Что, от этих слов
У тебя нигде
Не болит?
Все, что есть здесь весной, - мой Боже -
Так похоже
На то, что с сердцем.
(Там развился уж свой Освенцим
Мед и соль пополам, все - красным,
Как варенье и кровь. Плюс осколки. Здравствуй!
Мешанина стекла.
И сахара нам не хватит
Чтобы забить.
Я давно уже так не плакала
Вкусом слез привкус крови
Пакостный
Не отбить.)
Я концентрат чужой боли. Эмпатия - ищу кнопку выкл, никак не могу найти. Сила внутри меня, но с этим мне не совладать. Как можно совладать с собственной стихией? Я захлебываюсь этими эмоциями, они душат меня, солью жрут мое горло. Раньше я кашляла, отфыркивалась, барахталась, раньше я пыталась противостоять чужой боли. Теперь я умираю каждый раз за других безропотно, бессмысленно, беспощадно.
Я знаю, как себя может чувствовать та девушка. Я была ей. Или как она.
Это совершенно не важно. Сила моих собственных эмоций отмерят минутами время - сколько мне еще тонуть в чужих, знают только они. Скоро я разорву старую кожу.
Рождаться заново... "Словно заново родилась", фраза символизирующая приятные ощущения. Она врет. Рождаться заново каждый раз больно. Эта смертельная боль - цена за жизнь. Каждый раз, разрывая на себе кожу чужих эмоций изнутри своими собственными, я рождаю себя заново. Это цена за мою жизнь. За мою личность такую, какая она есть.
Раньше любой парень надоедал мне максимум за пол года.
Как максимум за пол года я знала все, что мне нужно было. Я могла предсказать ответ человека на любую фразу.
Это было похоже на взлом какого-то цифрового механизма, какой-то системы защиты. В процессе взлома - интересно.
С доступом к ядру?.. Чаще всего защита была интереснее ядра.
Процесс - круче результата.
А сейчас уже два года как ощущение, что с электронных механизмов я переподсела на взлом органики. Как только ты подбираешь к защитной системе "код", в момент её редкой слабости, у тебя есть очень ограниченное количество времени доступа к ядру, к данным, и возможность контакта непосредственно с душой. И не всегда ты понимаешь даже за это время, что у тебя сейчас есть доступ. А потом - хлоп. Анти-тела. Иммунитет. И твой код бессилен... до тех пор, пока ты не придумаешь новый вирус.
И так... бесконечно. Апгрейдится взламываемая система иммунитета, апгрейдится и мой навык, в бесконечных попытках взлома.
Такое ощущение, что я никогда не устану от этой игры.
Никогда не сдамся - лишь, быть может, сделаю тактическое отступление, чтобы передохнуть.
Я люблю тебя и хочу знать о тебе все, все, чем ты дышишь, все, чего ты хочешь.
Но сопротивляйся мне изо всех сил.
И тогда это будет длиться вечно...
Ничего не пишется, все клокочет, мается, ненавистно воет на дикий взрыд,и ей, с изнанки, не надо каяться,
что страшно больно, что вся болит,что поражен дух до последней ткани, что соткан сетью из метастаз,
он вспухший узел, он не из стали и распадающихся пластмасс, он очень болен, он умирает, он не кричит,
он не говорит,он беспокоен, но не играет, и звук его искажен - фонит.
И каждым кашлем внутри клокочет,все поднимается,и бурлит, как кровь, сукровица - её дочерь,
не меньше матери насолит, и изнутри благородной язвой разъест все мысли в моей душе - он иль она,
мне не так уж важно, мне подыхать-то пора уже. Но я кручусь в многоликий узел,
что успокоить лишь разрубив, я стала слабой и взгляд свой сузив я молча раны лижу, забыв,
кто был причиной моих мучений, кто проложил ко мне сто смертей, но помню нежность без
откровений и долгий секс без пустых затей...
В шесть утра, в воскресение, я люблю звук закипающего чайника.
В шесть утра, в воскресение, я кажусь себе в зеркале почти красивой.
В шесть утра, пока ты не видишь, я пью горость таблеток - разных.
Утром, когда ты спросишь между делом "Как спалось?", я буду не знать, что тебе ответить.
То, что из-за нашего разговора, я не спала всю ночь? Что задремав, я проснулась в шесть утра от того, что глаза у меня - влажные, и мне почти снилось, что это кровь?
Что все хорошо? Я лгать об эмоциях не умею. Их вперед и тебя в рвань. Разнесет. Только вот я твоя часть, отдача нехилая, и свою кожу потом заново, как кружево, плести.
Дай бог, чтобы там на кружева осталось.
Моя нежность - чертов сорняк. Трава, растущая на бетоне, под бетоном, в бетоне.И её не задушишь в самом отчаянном стоне...
...это был мой первый косяк. Вторым косяком была ревность - полынь, горькая, рвущая методично асфальт, и когда-нибудь она поимеет мой скальп, знала я, но продлевала патент на её бессмертность. Третьей ошибкой стала открытость, сладкой приторностью разрывающая легкие, дурман-травой, это значило типа "в моих мыслях болотный застой", и имело претензию на правдивость. Четвертым проступком был страх. Я решила выкосить нежность, раскрошив бетон, в котором она росла. Я натерла её корни соком полыни - и живучесть её не спасла. Во всех возможных местах.
Пятым неверным шагом стал воздух - он был выдран из тела вместе с дурман-травой, и теперь там вакуум пустой, да мочалка растерзанных легких.
Больше ошибок не было, было не в чем ошибаться от слова "совсем". Мертвой или живой, я была ни этим, ни тем. И во мне все остыло.
Даже кровь. Даже сердце,
Которое вечно
Ныло.
Когда-нибудь я тобой задохнусь.
Вдохну и не смогу выдохнуть из себя.
Голосом, кожей, мыслями, снами, которые о тебе.
Днем буду улыбаться и запихивать внутрь себя все, а перед сном тихонько открывать и с исследовательским любопытством ковыряться в полузаживших ранах, царапинах, переломах.
До утра. Так много времени - до утра.
Ветер выломал ставни - ничем мы с тобой не стали.
Только тебя из меня не выломать.
Так с зеркалами бывает.(с)