Юлька, неправда, так не бывает.
Подруги так рано не умирают,
Как свечки, в "скорой" не догорают
И не уходят, закрыв глаза.
Ты должна звучать в каждом новом звуке.
Для чего же еще нужны подруги,
Если не подойти, не схватить за руки -
А нельзя. Впереди только небеса.
И нельзя поверить, принять, забыться,
Потому что фотка в рамке пылится,
Пока я пишу и пытаюсь смириться,
Что тебя уже нет. Тесен мир в плечах.
И не будет больше тех глупых споров,
Совместных шуток и сплетен новых,
Что хочу рассказать, только разговоров
Уже не будет о мелочах.

Чуть больше недели назад случилось самое страшное, что вообще может быть в жизни. Когда-то лучшая подруга, бывшая одноклассница, Юлька, Юлёк, Юляша Малько разбилась насмерть. Мне позвонили первой из наших, по старой памяти, но дозвонились маме. А для меня это было шоком: звонит мой Соколов, и голос звучит глухо, и никогда я его таким не слышала. Говорит, что ему сказали о Юлькиной смерти и что он не верит и не поверит, пока это не скажу я. А я что? Трясущимися руками вызванивать маму. Затем Верку.
А потом позвонил Толечка. С одним-единственным вопросом: "Лен, и как мы будем дальше?".
Я не знаю. Теперь я уже ничего не знаю.

Мне едва хватило сил уйти с работы, не спрашивая, доехать до дачи, подняться на второй этаж и упасть. От слез болела голова, но нужно было доехать до Юли. До ее мамы.
В тот день это было самым тяжелым: видеть, как самая красивая мама нашего класса, самая молодая постарела лет на двадцать, как Юлькин отчим поседел. И Юлька не была виновата, это их сбили, а ее почти успели довезти до больницы...
Но нет. Это просто судьба. Но я отказываюсь понимать, почему это произошло. Это неправильно, так не бывает, девятнадцатилетние девушки не должны умирать, а родители не должны хоронить своих детей, а я не должна в свои восемнадцать прощаться с подругой навсегда. Но это случилось.

Момент, когда закрывали крышку гроба, был невыносимым. Юлька, такая красивая, в свадебном платье, казалось, она сейчас откроет глаза и спросит, чего это мы все такие грустные. И вообще, что за сборище в черном.

А потом стало легче. С одной стороны, я поняла, что для нее путь продолжится: она в это верила. А с другой, я просто не осознала это. Мне постоянно кажется, что я случайно увижу её на улице, как две недели назад, что мы вместе купим мороженое и засядем болтать в сквер. И мне не хочется грустить. Мы всегда много смеялись, и даже на поминках сидели с Веркой, вспоминали всё школьное и не могли удержаться от улыбки: мы были классными вместе. И у нас всегда будет, что вспомнить.

А Юлькин номер я не удаляю. Правда, я его наизусть знаю с пятого класса, так же, как и все ее домашние телефоны. Но все-таки имя "Юляша" в контактах пусть будет.
На всякий случай.
[700x466]

Это цитата сообщения Betelgeuse_Alien Оригинальное сообщение

И. Бродский (24 мая 1940 — 28 января 1996)

С Днем Рождения, Великий. Даже другого эпитета не подберешь. 

     Переживи всех.
     Переживи вновь,
     словно они -- снег,
     пляшущий снег снов.

     Переживи углы.
     Переживи углом.
     Перевяжи узлы
     между добром и злом.

     Но переживи миг.
     И переживи век.
     Переживи крик.
     Переживи смех.

     Переживи стих.

     Переживи всех.

 

Сегодня что-то щелкнуло, и я села пересматривать последний звонок. Тот самый, прозвеневший 25 мая 2010 года.
Тридцать девять кадров. Тридцать девять веселых, бешено-сумасшедших, неуправляемых, добрых и хороших кадров - это мы.
Я помню, как мы готовили этот звонок. Как часами сидели в школе, шутили, мальчишки бегали за пирожками в только что открывшуюся кулинарку, Рома размахивал сценарием, звукорежиссер записывал наши песенки, мы с Соколовым носились с видеокамерой, снимая наше собственное видео. Мы ругались, кричали друг на друга, а потом начинали смеяться и говорить: "вы идиоты, но я люблю вас до одури!". Как периодически ловили грустные взгляды друг друга - понимали, что скоро это закончится.
Сейчас, смотря последний звонок, я рыдала даже больше, чем тогда. Всё закончилось. Мы уже не 11А и 11Б. Тогда, два года назад, мы пели в песне:
На вернисаже как-то раз "where are you from?" спросили нас.
Мы им: "we are from Perspectiva".

А сейчас понимаешь, что всё. Что уже не we are from Perspectiva. Детство закончилось.
Это к лучшему, да. Жизнь идет вперед. У меня отличные одногруппники, с которыми каждый день в радость, и всё же...
И всё же я люблю вас, мои тридцать девять кадров. Я бы много отдала, чтобы еще хотя бы на день вернуться в школу, и вместе с вами сидеть на уроках, бежать в столовую на перемене, играть в волейбол и баскетбол на площадке. И даже закатывать глаза, когда Ваня опять начнет философствовать, или Ася будет толкать очередную безумную идею, или Лёша тырить чужую еду, или Эля переходить на ультразвук. И мне не страшны будут домашние задания Зайцевой или записи в дневнике по поводу формы от Натальи Николаевны, ведь вы будете со мной, а мы все-все переживем. Мы всегда со всем справлялись.

Мне часто говорят, что я живу воспоминаниями. Неправда. Я просто ничего не забываю.
Я счастливый человек. В моей жизни было столько всего хорошего, что я просто не могу с этим попрощаться. И пусть пройдет год, два, пять, десять лет, я всё равно буду помнить. И всегда буду рада запланированным и случайным встречам, и мы опять будем зависать на полтора часа, потому что родным любям всегда, слышите, ВСЕГДА есть о чем поговорить.

И я чувствую невероятное тепло, когда просто думаю о вас. Серьёзно. Когда Агарков называет меня "нашей Леночкой", когда Толик по-медвежьи меня обнимает, когда мы с Веркой смеемся до слез, когда подкалываем с Юлькой друг друга, когда в шутку снова деремся с Симонюком. Когда звонит Соколов, вернувшийся из Финляндии.
Когда мы снова те тридцать девять кадров, выпустившиеся из гимназии "Перспектива" в 2010 году.

Это цитата сообщения Вик_Ларсен Оригинальное сообщение

компроmiss

Жалеешь о глупостях, которых не смог сделать.
Так тебе, трус. Так и надо тебе, и надо тебе
уехать.
Искрятся блики в окне, и ты вспоминаешь в один момент
Что вот есть ты. И вот тебя, кажется, нет.

Может, и жить надо в таком себе подлеце,
Чтоб кривая оправа на моём лице, и
Кривое лицо, и кривые дорожки на каждом шагу.
Говоришь потом: - Нет. Понимаешь, я без тебя не могу.

Я бросаю курить и начинаю сам по себе тлеть.
Что-то ведь должно у человека гореть,
Что-то, чему гореть больно - должно ведь
Быть не как умирающий в снежной пустыне медведь.

Быть таким, чтоб в глазах был рассвет и закат,
И не знать слов на "не-", если без них никак.
Как катушки "Maxwell" с зажёванной пленкой по весне
на любимой песне.
Даже если перемотать - они крутятся, чёрт возьми, вместе.

Потом я стою у поезда, что скоро тебя отнимет,
Слышу голос твой и твоего отца, который вот-вот обнимет;
А мне не обнять. И суставами сцепки вагонов держу.
Поезд дёрнется так, что...
"Пока. Я тебе напишу." 

This phrase hit my nerve. Feels like I'm on the edge.

“I know you wanna stop it, protect her from it, but you’re young, you don’t see what I see. It’s not just that she makes him a better person, and she does; but he changes her, too. Damon challenges her, surprises her. He makes her question her life, beliefs… Stefan is different – his love is pure, he’ll always be good for her. Damon is either the best thing for her, or the worst.”
The Vampire Diaries 3.19 Heart of Darkness

Жизнь подобна прыжкам с шестом: раз за разом, упорно сражаясь с самим собой, ты берешь новые высоты. Становясь кем-то новым. Становясь историей.

Ни одна высота не дается легко. Поставить рекорд занимает секунды. Подготовиться к прыжку — недели, месяцы, года, и чем выше планка, тем больше сил нужно приложить. Говорите, прыгнуть выше головы невозможно? Как бы не так.

Я никогда не боялась работы. Еще с детства я поняла, что чем больше делаешь, тем больше успеваешь. Отсюда языковая гимназия, музыкальная школа, спорт, журналистика, в общем, «драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота». Маме не нравилось: она хотела образцово-показательную дочку. Просто отличницу, а не отличницу, задействованную во всех возможных мероприятиях, сидящую до ночи над статьями, сценариями, планами, да еще и бегающую на тренировки по совсем не женскому футболу и волейболу. Но пытаться что-то изменить было бесполезно.

Конкурс школьных изданий стал моей первой высотой. Попасть туда было трудно: мама была категорически против, считая, что в поездке нет никакого смысла. Мы ругались, мирились, маму вызывали в школу на разговор сначала с Оксаной Петровной, а потом и с директором… Получилось. Меня отпустили. И не зря: Конкурс вывел меня на качественно новый уровень. Причем, если сначала планку мне повышали задания, заставляя тянуться, то потом неосознанно повышать ее стала я сама.

Подготовка ко второй высоте заняла два года: десятый и одиннадцатый класс. Я решила поступать в медицинский, нужна была химия и биология, а в гимназии продолжали требовать английский, я бегала по репетиторам, зашивалась с учебой, по ночам писала статьи, а потом на портале на нас свалилась Коллективная Повесть. Я погрузилась в нее с головой: написав «свою главу», продолжала участвовать в проекте, читала следующие главы, зависала в дежурках, выполняла задания мастер-классов. Времени на сон оставалось катастрофически мало, и тем не менее по утрам зеркало отражало абсолютно счастливого человека: впервые за многие месяцы я занималась любимым делом.

Второй высотой стало мое поступление в университеты — теперь я знала, что через шесть лет получу дипломы о двух высших образованиях: врача и переводчика. Только не знала, насколько это будет трудно.

Перед третьим прыжком я долго копила силы: эта высота должна была стать особенной. Я решила вернуться на Конкурс спустя четыре года. Я знала, что пропускать пары в медицинском смерти подобно, что буду гореть на отработках, что мама снова будет против, но отчетливо понимала, что, если не поеду, никогда не смогу себя простить. Ночью в поезде мне снилось, что меня никто не узнает. Это был мой кошмар, этого я боялась больше всего. Однако Конкурсу снова удалось меня удивить: меня узнали все, кто только мог. Я снова чувствовала себя частью огромной семьи, и, клянусь, это лучшее чувство в моей жизни.

Когда я вернулась домой, светящаяся от счастья, мама предложила мне отправить статью в «Комсомолку». И впервые в жизни попросила дать ей почитать все, что я написала за эти годы. Это и стало моей четвертой высотой.

Я лишь немножко отдохну и соберусь с силами.

И буду покорять пятую.

У тебя есть поразительная способность вызывать эмоции с помощью бумаги. Слова перестают быть набором букв: ты вдыхаешь в них жизнь. Читаешь тебя — и жить хочется (с) из личных сообщений

Всё начиналось очень трудно: предложения казались безликими, фразы — вычурными или слишком простыми, слова налезали друг на друга и толкались, как школьники на перемене. Я умела мыслить, но высказывать то, что кипит внутри, не получалось. Но я упрямо вела дневник, каждую запись которого перечитывала много раз, красной ручкой исправляя ошибки. Сначала красной ручки хватало на месяц. Затем — на два. Когда очередная ручка прожила год, я поняла: время пришло. На следующий день я несла свою первую статью главному редактору нашей газеты. Я не знала, что это станет началом долгого пути. Я просто хотела быть в газете.

Дальше события стали развиваться с первой космической скоростью. Сначала появилась первая статья, затем — вторая, а через два месяца мое имя стояло под половиной печатных материалов, и вскоре Оксана Петровна заговорила о Всероссийском Конкурсе школьных изданий. О том самом КШИ, который изменил мою жизнь.

До 2009 года мы варились в собственном соку: у нас была любимая газета, которую никто, кроме гимназистов и родителей, не читал. Всё изменилось. На Конкурсе на нас обрушилась лавина заданий. И лавина опыта, поднявшего нас на новый уровень. Мы поняли, что мы не хуже остальных. Мы узнали, на что способны и к чему нужно стремиться. Мы не спали ночами, я писала новости сначала за все ФБР, а затем и за всю Ладу. Оценки судей росли. Я получила «Серебряную новость» и номинацию на «Новость дня».

Когда я вернулась в Самару, я выкинула красную ручку. Я стала другой.

Той, что пишет новости.

У меня какое-то внутреннее сопротивление.
В последнее время всё какое-то очень личное и сокровенное, чем я не могу делиться ни с кем.
Сама не умею разбираться, мне нужно вести дневник, перечитывать и осмыслять. Исправлять саму себя.
Я не могу больше писать здесь. Бумажный дневник теперь хранит мои мысли.

У нас с Олей есть отличная традиция - каждый год, как только тает снег, мы начинаем бегать на стадионе. В этом году мы не могли ждать. На улице снег, на стадионе протоптана узенькая тропинка, трудовые будни никто не отменял, а мы уже начали сезон.
Бегать ужасно неудобно: сапоги тяжелые (а в кроссовках слишком холодно и скользко), куртка мешается, ледяной ветер обжигает воздухоносные пути, на тропинке полно ям, и думается только о том, как бы не подвернуть ногу и не отправиться в свободный полет. Это невероятно трудно, особенно для нас, выдохшихся и потерявших за зиму форму. И теперь без перехода на шаг удаются только полтора километра, а потом начинает сбиваться темп, на поворотах заносит, а каждая яма грозит подвернутой ногой, потому что от усталости белый снег сливается в одно месиво. Сто метров пешком, восстанавливая дыхание, и снова бежать.

Тренировки - это то, что я должна своему телу.
Ведь с каждым шагом я становлюсь сильнее. Я набираю былую форму, и с каждым разом количество кругов, которые пробежались без остановки, увеличивается. Так просто нужно: вытаскивать себя из дома, идти на стадион, заставлять себя пробежать еще чуть-чуть. Через "не могу".

Я очень жду времени, когда уже можно будет перейти на кроссовки.
Я хочу доказать себе, что нынешние жалкие полтора километра - результат зимы, плохой дороги и тяжелой одежды и обуви.
Я хочу доказать себе, что я всё еще могу держать себя в должной форме.

За последние трое суток я прочитала три книги. Проглотила, фактически. Я впихивала строчки в любые освободившиеся минуты, хоть пару фраз, хоть полстранички. И это говорит об одном: мне было действительно интересно.

Всё дело в Голодных Играх. В первой книге, в настоящем шедевре, от которого невозможно оторваться.
Речь идёт о кровавом спорте, соревновании, где от каждого из 12 округов лотереей выбирается по парню и девушке.
И загвоздка в том, что выживет только один.

И самое страшное вовсе не в том, что двадцати трём из них придётся умереть, а в том, что каждому придётся стать убийцей. Убедить себя, что его соперник не такой же человек, как и он, а враг.

Но есть люди, меняющие всё. Китнисс Эвердин, вызывающаяся добровольцем, когда на Игры отправляют её двенадцатилетнюю сестру.
Я даже процитирую, потому что эти слова прочно засели у меня в голове.

Пора тащить жребий. Как обычно, Эффи взвизгивает: «Сначала дамы!» и семенит к девичьему шару. Глубоко опускает руку внутрь и вытаскивает листок. Толпа разом замирает. Пролети муха, ее бы услышали. От страха даже живот сводит, а в голове одна мысль крутится, как заведенная: только бы не я, только бы не меня!
Эффи возвращается к кафедре и, расправив листок, ясным голосом произносит имя. Это и вправду не я.
Это – Примроуз Эвердин.

Девушка, занимающая место сестры, прекрасно понимала, что пойдет на смерть. Слишком уж редки победы новичков в Играх.

Дальше происходит невероятное – то, чего я и представить себе не могла, зная, как совершенно я безразлична дистрикту. С той самой минуты, когда я встала на место Прим, что-то изменилось – я обрела ценность. И вот сначала один, потом другой, а потом почти все подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают ее в мою сторону. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят.

А теперь будет еще пара цитат, которые чрезвычайно мне понравились. Даже с точки зрения стилистики. Ничего лишнего.
Только то, что передает эмоции.

— В таком случае давай вернемся к Жатве, к тому моменту, когда назвали имя твоей сестры, — предлагает Цезарь; его голос стал тише и серьезнее, — и ты объявила себя добровольцем. Ты не могла бы рассказать нам о ней?
Нет. Ни за что. Только не вам. Но... может быть, Цинне. Мне кажется", я даже вижу сострадание на его лице.
— Ее зовут Прим, ей всего двенадцать. И я люблю ее больше всех на свете.
Над Круглой площадью повисла тишина.
— Что она сказала тебе после Жатвы? — спрашивает Цезарь.
Правду. Правду. Я проглатываю комок в горле.
— Она просила меня очень-очень постараться и победить.
Зрители, замерев, ловят каждое мое слово.
— И что ты ответила ей? — мягко направляет меня Цезарь.
Вместо нежности мною овладевает ледяная твердость. Мускулы напряжены, словно готовятся к схватке. Когда я открываю рот, мой голос звучит на октаву ниже:
— Я поклялась, что постараюсь.

А дальше начинается самое интересное. Последнее интервью. Пит, трибут от того же Дистрикта-12, который уже однажды спас ей жизнь. Как только начнутся Игры, они станут врагами, потому что выживет только один. Просто читайте.

— Не может быть, чтобы у такого красивого парня не было возлюбленной! Давай же, скажи, как ее зовут! — не отстает Цезарь.
Пит вздыхает.
— Ну, вообще-то, есть одна девушка... Я люблю ее, сколько себя помню. Только... я уверен, до Жатвы она даже не знала о моем существовании.
Из толпы доносятся возгласы понимания и сочувствия. Безответная любовь — ах, как трогательно!
— У нее есть другой парень? — спрашивает Цезарь.
— Не знаю, но многие парни в нее влюблены.
— Значит, все, что тебе нужно, — это победа: победи в Играх и возвращайся домой. Тогда она уж точно тебя не отвергнет, — ободряет Цезарь.
— К сожалению, не получится. Победа... в моем случае не выход.
— Почему нет? — озадаченно спрашивает ведущий.
Пит краснеет как рак и, запинаясь, произносит:
— Потому что... потому что...мы приехали сюда вместе.

 Прочитайте эти книги. Хотя бы первую. Они действительно этого достойны.

Кстати, 22 марта выходит фильм. Для затравки - трейлер.

http://www.youtube.com/watch?v=4S9a5V9ODuY

Фотографировала я мало. В минус двадцать снимать варежки, лезть в сумку, доставать фотоаппарат, снимать крышку, настраиваться казалось маловероятным без риска обморозить конечности.

фотоотчёт

Всё началось еще в мае того года, когда мне приснилось, что я в Москве. Сон был настольно реальным, что запомнился навсегда. Именно с того момента в моей голове поселилась мысль вырваться на пару дней в город М.
Хотя я вру. Началось всё гораздо раньше. Лет с шести, когда я впервые побывала в столице. Это незабываемое ощущение, когда рано утром понимаешь, что ты уже в Московской области, по зеленым станциям и полустанкам, и ты сидишь в обнимку с подстаканником и смотришь в окно, и почему-то эти минуты до прибытия хочется растянуть на две вечности. Но вечности проходят, и старое радио в вагоне тихо (и от этого почему-то торжественно) произносит заветные слова. Поезд прибывает в столицу нашей родины город-герой Москву.

Москва... По ощущениям она для меня всегда была кем-то вроде доброй подруги, ну знаете, из тех, которых любишь несмотря на их очевидные недостатки. Да, характер скверный, толпы людей, настороженность в каждом вздохе, но почему-то именно к ней я стремлюсь. Побродить по улицам, пофотографировать, попить кофе. Подышать.

В этот раз мне было всё равно, что на улице -24, что дороги посыпаны отвратительной солью, въедающейся в замшу, что, казалось бы, худшего времени не найти. Это всё пусть волнует тех, кто Москву не любит.

Мне повезло еще в том, что там у меня есть друзья, есть люди, которых отчаянно хочется увидеть, с которыми нужны не только воспоминания, но и настоящее, и будущее. Поймать в этом бешеном городе удалось только Кирилла, фэбээровского Кира, который ненавидит, когда я его называю по фамилии. Были еще люди, с которыми безумно хотелось встретиться. Это и ТБ, у которой был отпуск, и Катя, которая отчалила в пансионат, и народец с конкурса, и Юлия Васильевна - но не сложилось. Будет повод еще раз съездить.

И греет тот факт, что у меня есть люди, к которым я готова сорваться.
А значит, я верю в дружбу.
А значит, я еще приеду в Москву.

Это цитата сообщения синдром_небесности Оригинальное сообщение



да, это Полозкова. да, это стихотворение у неё исключительной честности и прямоты. наверное, единственное, но.

И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.

То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.

Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки - но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо

С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.

И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.

(c) В.П.

С самого начала было много неувязок: во-первых, не было достаточно денег, а когда деньги нашлись, родители не хотели отпускать.
Устаканилось. Отпустили.
Поехали покупать билеты мы с Алёной и Дима (просто со мной). Я, лох несчастный, забыла паспорт.
Ладно. Вспомнили паспортные данные. Купили.
Сели с Димой в автобус, доехали до авроры, и тут у него неожиданно находятся деньги на поездку.
Вернулись на вокзал, купили Диме билеты.
Приехали домой, забронировали гостиницу. Дима ушел.
Звонит только что. Билет обратно мы взяли на шестое. А надо было на пятое.
Завтра поедем менять.

Но всё это не столь важно.
Ведь в четверг мы садимся в поезд, а в пятницу будем в Москве.
И это того стоит.

Невыносимо хочется в Москву. Вырваться на пару дней. Просто погулять, пофотографировать, подышать Москвой.
И не нужны никакие экскурсии и весёлые друзья.
На этот раз хочется просто побыть наедине с городом.
Наедине с самым свободным городом.

Такое незабываемое чувство - стать сильнее самой себя. Физически и морально почувствовать, что перешла на новый уровень.
Дело вот в чем.
У меня 21 числа о великий и ужасный экзамен по анатомии (нытьем о котором я всех уже достала). Предмет муторный до жути. Более того, ни одна скотина за всё это время не умудрилась написать учебник, в котором бы нормально была описана тетрада орган-топография-васкуляризация-иннервация (пользуясь случаем, выражаю своё негодование господам Гайворонскому, Сапину, Привесу и Синельникову). Билетов и вопрсов - не перечесть.
И вы даже непредставляете, насколько это трудно - заставлять себя всё это делать.
Так делают многие, согласна. Сессия вообще творит с людьми невероятные вещи.
Но вот в чем фишка: заставить себя пойти дальше. Просто так. Выучить то, что сегодня учить не нужно.
Выучить просто для того, чтобы знать. Переломить лень и усталость.
Это круто, в общем.