люди все дурацкие
жизни их все дурацкие
одна я стою в белом
и плачу

не бойся: дальше будет светлей
ещё светлее, чем думаешь
лучше, чем вчера загадал
интереснее, чем можно придумать

раны на ногах заживут
раны на руках заживут
ты ещё молод, наутро проснёшься здоров
даже если на сорок восьмое утро

ты ещё молод, у тебя ещё всё впереди
даже если раны не заживут
даже если проснёшься слепым
даже если проснёшься седым
старым проснёшься
мёртвым

встань и умой раненое лицо
и не ропщи на плохо составленный свой сюжет
лучше используй правильней свой скелет
вырванное нутро, сломанное колено
жалости нет, есть
тридцать тысяч сорок восьмое утро
и если у тебя осталась душа, её
зальёт свет
если у тебя осталась рука, её
зальёт свет
если глаза остались, они
будут озарены светом

всё, что дотащится до конца сюжета, все
жалкие остатки потрёпанного тебя,
мёртвого, не видящего уже,
не помнящего имени того, что любит
проснутся едва-едва на сорок восьмой день
давно запланированный подъём
и станут наконец запланированными собой
круче, чем можно было их все придумать

Собираюсь в Киев, ищу вписку. Я хороший, я девочка, ищу спальное место. Со мной ещё два ублюдка, они тоже милые, особенно когда спят.
Собственно, ищем, где спать, любое количество (1-3) спальных мест, больших, чем микроволновка, приветствуется; мы почти приличные люди.

Если вы живете в Киеве и спальных мест у вас нет, то можно просто познакомиться, тоже профит. :)

привет, страшный человек,
полный печали о никомуневедомом.
сегодня я тих, и мир скользит сквозь меня,
как свет через кожу век,
как кузнечик через траву перед домом.
я знаю, фатум не фартук, о него руки не вытрешь.
а все хотят внутреннего ребёнка, выверенного по нивелирной рейке
(а труп его планируют сплавить потом по реке).
предлагаю всем греться движением, оно - хорошая телогрейка,
и всегда при себе, как линия жизни на человечьей руке.
не злись.
злость Твоя висит перед моими глазами, как дым.
дышать тяжело оттого, сколько мыслей не могут поднятся ввысь
здесь.
повисли, как занавеси, как кривые каскады.
я не умён, но
мне хочется верить и говорить, что всё ещё будет
(и как говорю, так всё и будет), -
например, те, кого я люблю, сбудутся поимённо
в списке "самые крутые на свете люди",
предполагаю, что не позднее, чем к сентябрю.
стою, надёжный, как камень вкопанный, ради мёда поэзии нового сорта,
и наблюдаю за течением всего, всего.
запоминаю самую таинственную и многообещающую комбинацию твоих черт,
и пошло всё к чёрту, по крайней мере, сегодня.
пусть сперва шагнёт за черту.
а завтра, может быть, земля наполнится раем,
это как потоп, выше чем по горло, и всем придётся его вдохнуть.
всё будет круто. точнее, всё будет правильно.
пока мы это вынашивали, почти рехнулись.
ветер подует,
река станет течь по-весеннему.
ни от кого не потребуют того, чему нельзя стать равным.
хочешь - разлейся, хочешь, вспенивайся.
стань воздухом или льдом, песком, гравием.
и всё не денется в никуда, это вывел ньютон, а если даже вдруг мировой взрыв
низвергнет всё обратно в одно, на морское дно,
то, что я успел запомнить и полюбить, каким-то чудом сохранено:
на мне, как на камне
высечены наброски нового мироздания, и оно огромно,
настолько, что не помещается теперь ни в одной бездне.

и тебя я тоже запомнил.
ты не исчезнешь.

Неподвижностей в мире я выделяю четыре разного тона <>
не бывало такого, клянусь, не надевал перчатки на голые руки <>
разве выжили бы они, если бы их не нарисовали? <>
вечно истории на ночь для меня неуловимые и с подвохом <>
а откуда им быть, спрашивается, если их не обняли перед бродом <>

он говорит - не могу больше таскать на себе этот камень
я ему - что ты в этом нашел, дурные у тебя представления о работе
он говорит - честно говоря мне кажется что иначе меня накажут
сейчас потащу дальше только отмою от пота и крови своё чувство долга <>

<про него я надеюсь, что однажды он станет зюйдвестом>

дальше иду вижу что у него подрагивают колени
ни слова не вымолвит только знай себе держит
я ему - ну так брось на землю к чему такие затеи
неужели ты мироустройству настолько не доверяешь
он говорит - не могу не для себя стараюсь
я подумав тоже дрожать начинаю
ну и черт с ним пусть себе держит <>

<я думаю: надо пойти увести отсюда его сына,
привести кого-нибудь, кто знает все сказки мира>

дальше иду и вижу как она себя от себя отрывает
слезами моет как будто черты лица смыть не может
вода плохое зеркало, говорит, так пусть ничего не увидит

<когда-нибудь она станет красивее всех на свете>

отчего на холмах поутру роса выпадает? вероятно, злодейство <>
для получения теста добавьте два пуда соли <>
мы купили билеты в самую далекую точку мира и губную гармошку <>
на сто двадцатой странице вы можете видеть акт лишения права слова <>
можешь потрогать шмеля, не бойся <>

а еще я вчера как глянула - а наш бог как сиротка сидит
неподвижно (четвертого тона)
руки сложил
о чем-то горюет
я к нему подхожу, ничего, говорю, я в этом не понимаю
но ты тоже утешься.

зрящ и горящ
тащи свой контрабас через грязь
сохрани этот звук чистым
и руки
и шляпу перед обнажёнными не снимай
и на плёнку жестокости не снимай
и ответственность с себя
ибо куда это всё покатится?
(возможно, было бы логичнее спросить у боба марли
но он занят)

оргазм как просветление
просветление как оргазм
(сложно достичь)
ориентируясь на невидимые навигаторы
поднимись на достаточную высоту и не падай
не падай не падай не падай детка
позвольте не упоминать нравоучительно о травмах -
чепуха это
но едва пошатнёшься как уже распята

будьте добры сегодня я бы хотела позавтракать пулями.
на естествознании нам говорили никогда не танцевать в белой рубашке.
над большим злым человеком нарисована радуга.
прекратите делать эти ваши двухцветные фотографии
(невнятный с крапивчатым)
"замолчите" я говорю не всем, ведь
если ты перестанешь петь,
куда я пойду?
лапидарность как благодарность должна быть, детка.
улыбнись во все зубы солнцу будешь стоматологический его спутник
без любви обниматься как купаться в холодном
думаешь о другом
угадываешь какое вот прямо в эту секунду твое лицо
тот о ком думала - тот далеко далеко

тащил контрабас танцевал в белой рубашке.
поперхнувшись ржаной крошкой, вызывал прохладу, осадки.
я иду в его сторону не по ошибке.
это как поиски просветления, детка -
просто жди, и оно придет с той же скоростью, с которой ты неподвижна
(но никогда не пытайся повторить это без ключей и фонарика.)

Ещё мне интересно обоснование неизменности ТИМа. Глубокие не психологической, а информационной природы рефлексы, рефлексы обрабатывания информации, неизменные, как расположение материков в течение человеческой жизни. Откуда такая прочность? Аспект хуй сдвинешь с той функции, на которой он у тебя в голове стоит, да, есть расширение сознания, да, есть личностный рост, но такое впечатление, что даже Будду можно типировать по соционике с той или иной широтой применения. Разные ведь Будды, чего уж там. Амитабха один, Акшобхья другой.
А самое странное, что это ничем человека не ограничивает, а лишь основание для единения - одноликим не знакомо истинное единство, зиждущееся на том или ином разнообразии. Это как то, что у Будды есть биологический пол. И нервная система. И ТИМ тоже есть.
И нет идеального пола, нет идеальной нервной системы (биологически превосходная и сильная во всех направлениях и методах выживания система в нашем мире невозможна: надо делать выбор в ту или иную степь адаптации, она же через что-то) и нет идеального типа информационного метаболизма.
Хотя про информацию интуитивно кажется, что идеал должен быть воплотим - но, видимо, это иллюзорно и суть та же самая необходимость совершенной сферической идеи, как и везде, а материальное воплощение этой сферической идеи всё же точно так же приводит нас к равновесности системы через комплементарное и способное на прогресс многообразие.
Любая многомерная структура любого типа не может быть синкретизирована в точку, даже будучи до предела упрощенной, она многочастна, и каждая её деталь обладает неотъемлемыми дифференцированными качествами.
Возможно, я завуалированно банальна в своих полуночных мыслях. Надеюсь, ни один Будда не ушёл оскроблённым, неся своё буддское бремя.

Для меня маркёром неправильного решения в определённом срезе - в каком именно, точно описать не могу - является то, что его сразу же хочется оправдать перед собой каким-то удобством или выгодой. Ну посмотри, как это удобно, всё ведь складывается так, что это, может, даже разумно, вычленяются все возможные бонусы - робко преподносятся себе на золотом блюде как замена возможной настоящей награды, которая, возможно, заключается просто в праве молчать. Тысяча и одно оправдание, прикрывание дыр, а вот это твоё желание мы сублимируем вот так, а то - вот эдак, и ты даже книжку в углу успеешь почитать, не плачь, мой милый.
Маркёром правильного же решения является смелость, необходимая для него, пусть даже бытовая, простой никому не заметный подвиг - и, возможно, не с первого осмысления возникающая радость. Радость от него есть всегда, пусть даже смешанная с горечью одиночества или чего-то подобного, но это как раз не ограничивающее одиночество, а то, в котором свобода и дуют все самые сильные и важные ветра. И это радость не риска, нет - это радость права быть собой и стоять на своём пути.

Hugh Denholm, "Small girl, big wall"
[показать]

дальше

Это снял мой друг, участвуя в Pinhole Day 2011 (24 апреля).
[700x650]

Волосы Агриппины Стекловой, пинхол, берлинская лазурь

P.S. Я ничего не понимаю в жизни, и теперь у меня есть ярко-розовое платье.

бог сказал:
вот бутылка.
не лезь в бутылку.
и что мы сделали сразу же, следуя своей природе?
заварили кашу, залезли в дырку, держа ее за самое горло,
испили эту чашу до дна,
опускаясь до дна.
и что мы сделали, едва вышли наружу?
стали искать ещё какую-нибудь, более глубокую ёмкость,
чтобы в неё не менее сладостно погрузиться,
на вкус исследовать,
достать до дна.
бог сделал нас плавучими
и прямоходящими
поэтому мы дошли прямо до моря
которое плескалось в широких божьих ладонях
предоставляя много возможностей утопиться
и мы дошли до самого его дна
но всё же, наученные опытом, мы знали,
что есть более глубокие тайны
до которых мы еще не успели добраться
и мы шли в своих поисках всё дальше и дальше
порою нам казалось, что мы зашли в слишком глубокую жопу
но мы искали самое настоящее дно мира
поэтому мы копали без остановки
просеивали речной песок
грызли гранит

и бог был добр
бог распахнул мир, чтобы мы могли обозреть его весь
и бог сказал нам:
вот мир, самая глубокая ваша чаша
вот бутылка - это бутылка клейна
go on, give it a try

А. Гинзберг "Зимнее хайку"

Луна над крышей,
черви в саду.
Я снимаю этот дом.

Дорогая художественная банальность, феврали - непростые месяцы. Недлинные, как кухонный ножичек под ребро. Я помню, я как-то выразился о ноябре, что это месяц самого мелкого почерка, февраль же тогда - месяц самого нервного. Впрочем, нет, это только кажется - я неумело дёргался по поводам весь декабрь и весь январь в том числе, и меня доканывало и выедало, и мне даже написать об этом толком нечего. В феврале же сам господь бог стал рутиной, месяц мелких бытовых сокровищ, откапываемых подо льдом и лелеемых в до поры тёплых руках. Сегодня же, в заключительный твой день, я обнаглел настолько, что стал пустым, как будто душу потерял, ха, ха.

Начался февраль с того, что я вот уже как четвёртое утро просыпался один в этой страшной квартире, ибо мой сожитель был в Пензе, и некому было разделить съедавшее меня безумие, кроме песни Lykke Li с клипом, очевидно, про смерть, что утешало меня и очаровывало. И вообще, как только мой сожитель изволит куда-нибудь запропаститься, я тут же начинаю слушать какую-нибудь странную музыку.
Из не менее примечательных событий - я открыл для себя СУП-кафе на Белорусской и очаровался оформлением и ледяным февральским холодом в тамошних туалетах. Получил крайне выгодное приглашение визитонанесения, реализовать не успел из-за последующих событий, которые на большую свою часть (а именно - на две недели) состояли из досдавания сессии, из которой мне на данный момент остался лишь один предмет, по счастью, не внесённый в ведомости. С усердием, достойным монастырского послушника или даже уже умудрённого опытом инока, я вёл список прочитанного, упорно не внося туда никакие статьи, прочитанные по учёбе, как и "треть учебника из первой половины и треть из второй его половины" и всё такое прочее, чтобы не злоупотреблять подобным грехом. Список просмотренного достоин улитки. Пятый сезон Доктора Кто плох, настолько плох, что местами от расстройства я бы импульсивно выразился, что он отвратителен до зарабатывания перманентной тошноты.
(Кстати, гаджет "записки" на iGoogle, где я скрупулёзно выводил этот самый список, самостёрся, за что я люто возненавидел этот сервис, уничтожающий не принадлежащую ему информацию, дорогую моему сердцу).
11 февраля я научился играть с собой в метро в примитивную математическую игру, чтобы не умирать, держась за поручень. Также практически выучил, как выглядит какой мрамор на тех станциях, где я часто бываю - к сожалению, совершенно не разбираюсь в мраморе. Ещё вместе с Полли завершил квест поиска древних-древних завитушек на Электрозаводской, нежно любимой мною в плане оформления.
За февраль одолел ровно половину Самурая Чамплу и вот уже почти докачал Твин Пикс - до полуночи не успел. Своим несомненным успехом считаю то, что в последний день февраля радостно добавил в плейлист "Февраль" Регины Спектор, охуевая, почему я раньше не замечал, что это ахуительная песня (впрочем, я подозреваю, почему, но вам не скажу).
Также почётно, что стационарный компьютер заработал, стал использоваться и на нём было возведено то, ради чего он был сломан (то бишь ради чего я полгода назад сносил убунту) - Мор.
Отрицательным прогрессом я считаю то, что кишкам моим всё хуже, и курю я всё так же нервно и с целью расслабления. Никакой курительной магии.
За февраль также я совершил несколько героических учебных подвигов (в том числе то, что я стал ходить на физкультуру, которая проводится не в помещении) и пару смелых и трудных разговоров о проблеме, решения которой не существует.
Пару дней назад я нюхнул на улице весны и сердце моё наполнилось счастьем и мечтами о том, что на свете бывают прогулки по городу. Я ведь не донельзя какой бог, и на то, чтобы иметь тёплые штаны, моих волевых сил не хватает (магазины - тяжёлое место).

Жизнь невыносимо прекрасна и зубодробительно страшна. Держитесь, дети, февраль закончен, можем писать с красной строки.

«На какого идеального читателя ориентировался я в моей работе? На сообщника, разумеется. На того, кто готов играть в мою игру. Я хотел полностью уйти в средневековье и зажить в нем, как в своей современности (или наоборот). Но в то же время я всеми силами души хотел найти отклик в лице читателя, который, пройдя инициацию – первые главы, станет моей добычей. То есть добычей моего текста. И начнет думать, что ему и не нужно ничего, кроме того, что предлагается этим текстом. Текст должен стать устройством для преображения собственного читателя. Ты думаешь, что тебе нужен секс или криминальная интрига, где в конце концов виновного поймают? И как можно больше действия? Но в то же время тебе совестно клевать на преподобную тошнятину, состряпанную из «рук покойницы» и «монастырских застенков»? Отлично. Так я тебе устрою много латыни, и мало баб, и кучу богословия, и литры крови, как в Гран-Гиньоле. И ты в конце концов у меня взвоешь: «Что за выдумки! Я не согласен!» И тут-то ты уже будешь мой, и задрожишь, видя безграничное всемогущество Божие, выявляющее тщету миропорядка. А дальше будь умницей и постарайся понять, каким способом я заманил тебя в ловушку. Ведь я же, в конце концов, предупреждал тебя! Ведь я столько раз повторил, что веду к погибели! Но прелесть договоров с дьяволом в том и состоит, что, подписывая, прекрасно знаешь, с кем имеешь дело. Иначе за что бы такое вознаграждение – ад?»

Умберто Эко, "Заметки на полях "Имени розы"

«Вся волшебная сущность наших картин, мадам Берман, при том, что в музыке это было всем давным-давно известно, а вот в живописи появилось только что, состояла в концентрате человеческого изумления нашим миром, изумления, полностью отделенного от еды и секса, от тряпок и квартир, наркотиков и автомобилей, газет и денег, преступления и наказания, войны и мира – и уж точно отделенного от всеобъемлющей склонности, присущей как живописцам, так и водопроводчикам, к необъяснимому отчаянию и последующему самоуничтожению!»

Моё образование, по крайней мере, отчётливо даёт мне осознать пропасть моей необразованности и недостаточность моей эрудиции.
Это немалая часть пользы от высшего образования, как я его понимаю.

Впрочем, я давно уже хочу написать о том, насколько глубоко в моём образовании заложена идея бытового подвига, и насколько все глубоко от этой идеи страдают - кроме, пожалуй, некоего (не настолько большого, как можно было бы подумать) множества преподавателей, аспирантов, меня и прочих людей, психически и фактически приспособленных к этой системе, что часто подразумевает нездоровое перевирание на свой лад. Остальные только кажутся приспособленными, и, если присмотреться, это точно так же извращает психику, как и родительское воспитание, точнее, то, что принимается за него (а во все века за него принимаются поистине страшные вещи).

А главное, что за этой нездоровой конструкцией, как и следует ожидать, не стоит ни одного конкретного живого человека - только маленькие части большого эгрегора, явленные то в одном, то в другом несчастном оборотне по Княжне и головах абитуриентов, взирающих на ГЗ.

На данный момент главным недостатком своего факультета я считаю даже не психов с классической кафедры, а то, что вторым языком нельзя взять японский или си.

– Никогда не связывайся с женщиной, которая хочет быть мужчиной. Это значит, что она не собирается выполнять то, что положено женщинам – то есть, тебе придется делать и то, что положено мужчинам, и то, что положено женщинам. Ты понял?

– Так точно, понял, – сказал я.

Курт Воннегут, "Синяя борода"

я придумывал для себя пение водопроводных труб в стенах
и очень устал сегодня.
я не придумал ни одной задачи по физике о дожде
и даже например о мятых перчатках пахнущих снегом
или о разрисованном потолке
трескающейся побелке
простых материальных вещах
законам подверженных со всей очевидностью -

я вообще ничего не придумал.

я бы хотел воспеть мир как он есть
как будто он рождается в эту секунду совершенно новый и мгновенно состарившийся
еду в метро и вижу одинаковые виды мрамора
морщинки на пассажирских куртках как будто одежда у них в возрасте
стареет в вашем движении у нас на глазах
шум людских разговоров и складки их губ
в неискренних улыбках и избитой собственной мимике
усталые не меньше чем бог пока сотворил мир

я бы хотел воспеть мужество каждого утра
отвагу неприметных сорняков-самураев
когда мир просыпается и не умирает а держится
когда каждый просыпается вместе с ним и тоже несмотря ни на что держится
продолжает держаться и посмотрите как долго он выстоял
он молодец столько времени продержался
и до сих пор твёрдо стоит а если даже шатается
то он уже далеко не девочка
ещё пока что не очень девочка.

хотелось бы верить, что моего восхищения уже достаточно
чтобы дышать в метро когда со всех сторон прижимают к стенке
доводят до точки
я бы хотел представить что небо держится на дорическом ордере
ведь он - самый надёжный.