Это осень. Я видел. Её предрассветные ливни
Полоснули по венам берёз перочинным ножом
И оставили несколько тонко изогнутых линий,
Так похожих на имя твоё и на имя моё.
Это осень царапала мокрыми пальцами землю,
Когда ты целовала его. Был ветрами сожжён
В отсыревшем камине оврага туман. Даже зелень
Невысокой травы там играла холодным огнем.
Это осень срывала собаку с цепи, точно с веток
Моих губ пожелтевшие листья неправильных слов.
Я молчал. Это осень горела… И лунного света,
Мне б хватило на то, чтобы вымыть сутулую тень.
Только осень! Не думай, что я в этом как-то замешан,
Что причастен я к этому как-то. Моё ремесло –
Приукрасить любовь нелюбовью,
Ни больше, ни меньше…
Заебала, короче, меня эта вся хренотень.
И только смерть способна отрезвить…
Сквозь щель в окне, ржавеющие ставни
Проглядывает солнце на грязи,
Лечебной грязью потчуя суставы
И голову, скрывающую воск
Под черепной коробкой, и рассудок.
А над окном расширенный киоск
Ликёро-вино-водочных сосудов
Уже открыт… Но, кажется, нежна
Не только ночь прошедшая, не только
Увлекшая под лезвие ножа,
Неделями незастланная койка…
Сошедшая со временем с ума
Жена, в которой жил, с которой даже
Делил друзей, знакомая, весьма
Приятная на внешность секретарша,
Любовница, неначатый роман,
Эпоха обличительного джаза…
Всё нежно мне, ведь я уже не пьян,
Совсем не пьян, два дня не пьян ни разу.
Два дня, как выбрит, вымыт паразит,
Почищен фрак и выглажен до нитки.
Способна смерть любого отрезвить
Безжалостно, легко, с одной попытки.