Все те слова любви, что я когда-либо здесь писал, все те грёзы о вечной нежности и юбках в горошек есть ни что иное как пустое место, бесполезный мусор, по трагическому стечению обстоятельств засоривший интернет-пространство. Моё пустозвонство превратилось в моего злейшего врага, который, к сожалению, падает ниц пред непреодолимо очаровательным великолепием деревенских поэтов, трамвайных интеллигентов и гаражных музыкантов.
Уповая на то, что я всё ещё имею право называть себя мужчиной, с этого момента завязываю со словестной клоунадой. В сущности, истинное, настоящее унижение - это такая штука, которую, несмотря на всю неприятность, в глубине души смакует каждый, обсасывая в уме каждую деталь, каждое словечко. Если хотите, это своеобразный секретный код, делающий каждого из нас по-своему уязвимым. От суровой реальности не отблюёшься одним лишь самовнушением.

Это скорее можно назвать бешенством, чем приступом паранойи или обиды. Более того, дабы не выглядеть идиотом, я буду помалкивать.

Поколебавшаяся внутренняя гармония недели совершенно неожиданно прихватила меня голой рукой за задницу, попутно забросив мои мысли в гниловатое нутро дня. Этот тезис пришёл мне в голову по дороге от метро, где я, повернув голову вправо, безучастно наблюдал за тем, как три максимально бухих алкоголика яростно пинали друг друга возле какого-то подъезда.

Я прикуриваю, ощущая, как мои лёгкие постепенно увеличиваются в объёме.

С течением времени я начинаю приходить к тому, что для того, чтобы эффектно выпустить сигаретный дым изо рта в нос, нужны упорные ежедневные тренировки. Понятное дело, вся эта поебень вроде открывания пивной бутылки глазом гораздо более близка настоящему мужику, но меня интересует именно специфика курения, а это значит, что для своих экспериментов мне понадобится закупить не менее пяти блоков сигарет, дающих при использовании максимально густой дым. Для этой цели вполне сойдёт табачная продукция марки Kent с номером восемь или "Ява Золотая Классическая". В дальнейшем мне, возможно, также понадобятся донорские лёгкие, поэтому всем желающим посодействовать развитию эстетики курения просьба обращаться по номеру icq 301-747-889.

Выбрасываю окурок в окно. Маленькая жёлтая точка падающей звездой приближается к земле, роняя по пути куски пепла.

И вдруг я всё понял. Сжавшись от злости, я ударил по столу ногой.

Этот взгляд, соскальзывающий в плоскую бесконечность кадра, - возможно самое натуральное, самое живое, что есть в этих фотографиях, где даже солнце подкрашено фотошопом.

Перманентная стабильность, благополучие, явный запах пропитанных дорогими духами и спермой амбиций - в этом месте всегда одна и та же атмосфера. Приторная оторванность от реальности есть надёжнейший проводник в успешность, и все они или, по крайней мере, большенство из них, как ни странно, будут делать будущее, писать его страница за страницей до тех пор, пока им на смену не придут другие. Все пороки мегаполиса собраны здесь, представлены в разных пропорциях на витринах жизней, но удивительное заключается в том, что даже самую пробитую проститутку, попавшую сюда, впоследствии назовут успешной женщиной. Потому что она смогла, а другие - нет.
С течением времени начинаешь понимать, что в конечном счёте всех людей ждёт довольно ущербная участь - конечный вес всего того, что они смогли, сформирует о них мнение окружающих. Стоит только попасть в колею этой гонки, взять на себя какие-то обязательства, принять ответственность, и вот ты уже плывёшь камнем на дно, всё дальше и дальше отдаляясь от света, который по мере увеличения глубины становится всё более тусклым. В этой ситуации, в этих реалиях мы вольны выбирать лишь то, в каком качестве нас проводят в последний путь: в качестве неудачника, который хотел, но так и не смог, либо в качестве добровольно набросившего себе петлю на шею удачника, утонувшего в швейцарских часах, собранных вручную автомобилях и прокисших в банальности комплиментах.

Мы все связаны общим концом. Успеем ли мы доплыть до поверхности?

Эти сны грызут меня с таким остервенением, что засыпать становится с каждым днём всё труднее.
Гигантские воронки, всасывая в себя пространство, спускаются с почерневшего неба на землю. Я забегаю в автобус, пытаясь спастись, но получаю удар в грудь куском металла, пролетающего мимо, и, отлетев метров на десять назад, врезаюсь спиной в остановку. И я готов поклясться, что каждый раз за секунду до пробуждения я явственно чувствую хруст своего позвоночника.

Всякое апокалиптически-параноидальное говно не даёт мне покоя по ночам, но днём.. Иные, более прекрасные вещи волнуют меня под солнцем. Часы же продолжают свой утомительный ход, стрелками ковыряясь в жопе у времени. Дни тянутся мухой, спикировавшей в кисель, - и это несмотря на стопроцентную ежедневную занятость. До конца света ещё целых полгода, а я будто уже успел свалиться в чёрную дыру, меня растянуло и вздёрнуло на мачте ожидания, словно незадачливого капитана, забывшего вовремя раздать своей команде рома.

Ждать.

В самолете я сидел как раз рядом с левой турбиной, которая решительно начала набирать обороты и плеваться паром, напоминая мне о том, что скоро взлёт и пора бы рассосать яблочную конфетку-спасительницу ушей. Я засыпал, откинувшись на спинку синего кресла, которому не помешало бы наличие подогрева и кнопка, отвечающая за массаж спины, надувные шарики и шампанское.

На станции метро поток людей рассекался, словно волна волнорезом, о группу ментов, полукругом обступивших лежащего в позе эмбриона человека, в порыве последнего отчаяния спрятавшего своё лицо в собственных ладонях. Он неестественно дёргался, конвульсивно сгибая и выпрямляя ноги, словно пытаясь крикнуть окружающим: "Люди, я же умираю, помогите мне!" Люди оглядывались и проходили мимо. А менты, будто бы нависающие над приговорённым к казни палачи, так и стояли полукругом, сверкая чернотой своих дубинок и переглядываясь.

Резкий рывок несильно вжал меня в кресло. Несколько сотен метров разгона для самолёта ЯК-42 более чем достаточно для того, чтобы оторваться от земли. Весь шик полёта на самолёте сконцентрирован именно в этом моменте отрыва! Ощущение такое, будто твоим животом кто-то пускает мыльные пузыри.

Драка отбрасывает нас, мужчин, во времена далёкого детства, когда мы сражались с оппонентами игрушечными лопатками за право доминировать. Разница только в том, что тогда, в песочнице, мы качали права без особого энтузиазма, а сейчас готовы поубивать друг друга ко всем ебеням, перекосившись при этом от злобы. Странно, но у некоторых женщин это зрелище вызывает восторг.

Самолёт вышел на крейсерскую скорость. Стюардессы разносили напитки. Я спал. Я сплю сейчас. Я засыпаю.

Я сидел в ванне, а вода убывала, о чём возвещало бульканье в районе моих стоп. Я как раз думал о том, что жить в городе, напрочь лишённом тишины, не так-то просто, когда этажём выше кто-то зашёл в туалет, а в коридоре прошелестели чьи-то тапочки.
Здесь даже сигаретный дым покидает гортань со свистом, устремляясь к солнечному диску, затерявшемуся под простынью туч.
Шумы, навязчивые шумы берут мои уши в оборот сотнями воплей автомобильных сигнализаций, ворчанием двигателей, скрипом хандрящих дверных петлей.
Даже чайный пакетик предательски оглушительно хлюпает в кружке с водой.

Шум раздражает. Ненавижу шум.

Её широкие скулы, накладные ресницы и дешёвые джинсы, скверно обтягивающие столь же дешёвую жопу, выдавали в ней колхозницу, возвращающуюся с блядок доить коров. Она отчаянно хамила мне, пытаясь выбить место в очереди в авиакассу, и я, тихо отвечая, украдкой поглядывал на её хахалей, которые, к счастью, делали вид, что ничего не замечают. Их было двое, и они были похожи друг на друга, словно близнецы: псевдокожанные туфли с острым носом, кожанные куртки, жиденькие засаленные волосы и шакальи улыбки. И будто бы все мы понимали, что её лицо скорее напоминало тракторную раму, но голосу истины с их стороны, видимо, помешала жажда ебаться, а с моей - врожденная интеллигентность и насморк. Правда мертва, но тебя, доярка, я всё же увековечу в помойке отрицательных впечатлений.

Стоило только начать сдавать сессию, как тебе на меня уже наплевать. Наверное, потребность во мне существует ровно до тех пор, пока я в состоянии регулярно оказывать знаки внимания. Всё, что выходит за рамки вышеизложенной концепции, приводит сначала к репрессиям, расстроенной покорности и, под занавес, к безразличию. На общение со мной уже никто и не расчитывает.

Ебёшься ты там со своими зачётами, Антошка? Вот и ебись дальше. Освободишься - тогда и поговорим.

Береги в своей памяти ангелов - они станут последним, что поможет тебе, дерьмо, выжить в неизбежном тупике.

Спать.

Не люблю, когда кто-то врывается в моё пространство без стука.

Ты сжимаешь сигарету между своими красивыми, тонкими пальцами - указательным и средним.
Ты прикуриваешь с первого раза, находясь под перекрёстной атакой обезумевшего ветра.
Затягиваясь, ты всегда прищуриваешься. Иногда незаметно, а иногда, напротив, весьма явно.

***

Да, всё именно так. Я Люблю Тебя.

Рывок вперёд. Ещё вперёд.
Кофе со вкусом воды совсем не радует. Рассвет, скоро твой выход.

В погоне за чужим волшебством у меня отобрали моё собственное.

К кому обращаться за справедливостью, когда кажется, что каждое произнесённое слово - издевательство над всем тем, что до сих пор считалось нерушимым? У кого просить помощи, когда под ударами один за другим падают столпы, ранее подпиравшие мой личный небосвод? Мерзость и дикость стерегли меня в мире колоссов, что ходят на глиняных ногах.

Мне потребовалось заиметь круги под глазами, сорвать глотку и немного постареть, чтобы защитить последний оплот своего здравомыслия. И, прости, но таких унижений я более выносить не смогу.

Настроение сейчас - Всё случится после. Если случится после.

Сказанного обратно не вернёшь, а написанного не заправишь обратно чернилами в ручку. Сколь иронична, сколь неоправданно едка порою бывает жизнь с теми, кто менее всего заслужил "подарков" судьбы!
И полки ломятся от трофеев в виде пыльных стеклянных фей. И так будет всегда, по кругу, до тех пор, пока нижняя точка спирали не войдёт в основание пробки настолько, чтобы выдернуть её из бутылки.
Ибо пустые клятвы пора оставить зеркалам, а приторные чаяния - блокнотам. Ибо камень, сорвавшийся со скалы, может лететь как в воду, так и в пропасть, но важна будет не точка приземления, а факт самого падения вниз.
Ибо то, к чему я пришёл, - низость, и альфа с омегой уже спешат занимать свои места в зрительном зале.
Здесь объяснениям нет места, и последние крики не услышит тот, кому скучно.
Здесь никогда не найдётся приюта для терпимости, но неизбежность услужливо откроет двери каждому.

Увы, но пара дешёвых фраз ныне по накалу вызываемых ими эмоций выигрывает у горестных истерических воплей. Даже дешёвый актёр всегда будет предпочтительней делетанта.
В последнее время по ночам всё чаще накатывает чувство неудержимого омерзения, и с каждым разом, с каждым новым постом я ловлю себя на мысли, что жалею о написанном всё меньше и меньше.

Ебаный психопат, блять.

Настроение сейчас - ругань и саботаж

Сокрытые под покровом темноты, герои взвешивают свою честь на весах спокойствия. Я же, будучи предоставлен сам себе, не могу сдержать тошнотворных порывов души. Мои дилеммы настолько мерзопакостны, насколько горячно моё, пока ещё юношеское, воображение. Я вижу, вижу перед глазами весёлые лица, чуть обесцвеченные светом моего ноутбука, я сотрясаю кулаками, понимая, что моё успокоительное - тройная доза нежности, за которой я всё же обнаружу и построю всё то, что не может дать мне покоя уже которую ночь.

Я вижу чужие проблемы. Я вижу чужую мораль. Я вижу чужой смех.

Я отрезан от своих спасителей, мои убеждения и увещевания - высохший колодец, ставший пристанищем для пауков и плесени. Я присыпан пустыми обещаниями, как несвежий торт засохшей шоколадной стружкой. Моя обида, как гниющий овощ, с каждым днём становится всё уродливее и уродливее, я слышу, как голоса звенят в морозном воздухе и сигаретном дыме, попадая в трубку на том конце, они долетают до моих ушей, сопровождая похотливое разочарование в обитель доверия, над которым, кажется, итак уже достаточно надругались. Меня не поймут, меня назовут капризным, эгоистичным тираном, запустившим свои грязные лапы в священное, осквернившим все возможные моральные алтари. А я представляю, раз за разом представляю, как же всё это было тогда, в тот день, в те дни.

Я слышу смех. Я чувствую веселье по ту сторону длинных гудков. Веселье, в котором я никогда не приму участия.

Правда губит меня так же, как и ложь. Первая станет выстрелом в мишень страхов, вторая лишь оттянет и усилит миг абсолютного краха. Я стал колебаться.
Мне тошно.
Я слышу смех за кадром, и он вызывает у меня омерзение. Я вижу картины, сцены и действующих лиц. Всё и всех до мельчайших подробностей. От начала и до конца, от встречи и до момента прощания.
Я обманываюсь, и связность этого текста теряется пропорционально нарастающей злобе. С этим нужно что-то делать.