Так что Рики ссыпал в руки растерянному Гаю карточки, которые успел натаскать, и они разошлись в разные стороны. Разумеется, Рики совершенно не хотелось лишиться пальцев, потянувшись за латунным колечком, но в данный момент голод, охвативший всё его существо, возобладал над разумом. Брось он всё сейчас, кинься в объятья Гая, чтобы отметить удачу радостным сексом – это не остудило бы лихорадки. Пульсирующая пустота внутри требовала, чтоб её заполнили неким новым, доселе неведомым образом.

Рики сознавал это, и бранил себя вновь и вновь. Не помогало - мучительная жажда и чувство постоянного раздражения никуда не уходили, став даже слишком знакомыми – будто старый приятель, которого уже совсем не хочешь видеть.

Почему эти ощущения столь навязчиво преследовали его именно в эту ночь? Каковы бы ни были причины, от них было не спастись; и Рики казалось, что наилучшим выходом будет дать газ до отказа и выжечь их дотла.

Он аккуратно.

И тут на глаза попалась жертва – типичный турист, лицо сияет изумлением, щёки разрумянились от восторга, взгляд мечется, не зная на чём задержаться, походка торопливая. Его коснулся Мидас, его опьянил ядовитый воздух; его можно было атаковать с любой стороны.

Всё это так просто. Разве не возникает чувство, что он сам напрашивается, чтоб его съели на ужин?

От беззаботных мыслей Рики моментально перешел к действиям. Пошел в ногу с выбранной целью, сохраняя удобную безопасную дистанцию. Как и всегда, про себя слыша незатейливый ритм, отсчитывая время…

Свободной походкой он нагнал мужчину…

А затем настал момент неуловимой, пьянящей радости, наполнившей каждый уголок его души…

Как вдруг…

Кто-то сзади резко схватил его за запястье.

Блядь! Рики примёрз к месту.

Какого… какого чёрта?



Перед глазами у него побелело. Затем был момент непередаваемой паники. Нет. Не может быть. Он не мог ошибиться! И впервые почувствовал настоящий страх.

- Ноль баллов за стиль. Не впечатляет. – Холодный как лёд голос воплощением этого страха ввинтился в череп.

Блядь!

Рики инстинктивно сглотнул. Дыхание спазмами застревало в горле. Волосы по всему телу встали дыбом. Это было плохо… очень плохо. Он действительно облажался. Слова самоуничижения эхом отдавались в мозгу. Мышцы вдоль хребта одеревенели, он уже не мог пошевелиться.

Просто стоял на месте.

Кончик языка у него дрожал, словно от переохлаждения. И зубы стучали, а он ничего не мог с этим поделать.

Он не мог унять дрожь.

Сердце выбивало какой-то странный гипнотический ритм. Пальцы, которые впились в его правое запястье, сжимали так сильно, что ясно было: Рики попался, ему не удрать.

Блядь! Он сжал зубы. Он влип в дерьмо, по самые уши и на полном серьёзе.

Но это было еще далеко не самое худшее. Он чертовски хорошо представлял себе, что уготовано ему в будущем; в висках непрестанно и неумолимо билась тупая боль.

И что теперь?

Сердце грозило выломиться сквозь рёбра из грудной клетки. Он уставился на носки своих ботинок, отчаянно пытаясь выровнять пульс и собрать воедино ошмётки мыслей.

Изобразить что не причём? Косить под дурака? Ему чертовски повезло: с собой ни одной кредитки. Он еще может выкрутиться. Руку высвободить он никак не мог, но надо было что-то придумать, а то придётся отправляться прямиком в ад.

Он напряг все извилины своего мозга. Прямо сейчас. Как лучше всего поступить прямо сейчас?..

Он задумался, а кто-то у него за спиной совсем другим голосом окликнул:

- Эй, ты чего?! Пойдем, а то опоздаем!

- Кто это у нас тут? – подозрительно вопросил первый голос. - Кто-то схватил Рики за ухо, и брезгливо фыркнул. - ПКП нет. Полукровка?

Наверное из Дежурной Полиции Мидаса. Рики только сильнее сжал зубы. Здесь, в Мидасе, где у всех были идентификационные карты, у каждого гражданина был имплантирован пятимиллиметровый биочип – Персональная Карта Памяти (ПКП), и располагался он как раз за ухом. У мужчин – за левым, у женщин – за правым.

Устройство кодировалось по цвету сообразно возрасту. Содержал биочип уникальные данные ДНК каждого гражданина. Система создавалась для полного учёта популяции, но в результате и поведение каждого отдельного индивида стало возможно контролировать с удивительной точностью.

Самовольное перемещение между зонами и выход за установленные границы территории были запрещены законом. Короче говоря, жесткая иерархическая система «Зейн» стала для них невидимой смирительной рубашкой.

Том 2, пролог

Чего загрустил?

Так не нравится, что обзывают полукровкой из трущоб? Судя по тому, как сердито ты на меня косишься, да. Знаешь ли, у Рынка своё приветствие.

То, что ты из трущоб, делает тебя худшим из худших, но это ты и без меня знаешь. Если у тебя есть время злиться, значит, у тебя также было время привыкнуть.

То, что ты настолько далеко забрался на чистой смелости и удаче – совершенно не значит, что Рынок отвалит тебе халявы. Вот почему надо навострить ушки и глядеть в оба, что бы ни случилось.

А рот закрыть и поплотнее. Вот что нужно, чтобы подняться в этом мире. Дошло?


Том 2, глава 1

Во все времена, в любой точке Вселенной, независимо от возраста, пола и расы встреча двух людей – всегда интригующая, драматическая игра: может, так и было задумано, а может, случайно, или потому что у Леди Удачи было эксцентричное настроение.

В момент встречи боги могут тепло улыбнуться или хмуро повернуться спиной друг к другу и разойтись.

Точно в цель.

Или мимо.

И не столь важно, двойки или тузы – это каждый раз новая игра, и каждый ход, победа или поражение зависят от одной-единственной фишки.

Но дорога в будущее не одна, на каждом шагу миллиард вариантов, один из которых надо выбрать. Какое решение, какая дорога окажется верна? Нет жестких и точных правил, как слить игру. Нет теории, как сорвать банк. Только крепкая воля и отсутствие застенчивости. Бери своё - с этого момента и впредь не важно, на что ты надеешься, чего боишься; но будь уверен: цель твоя будет постоянно меняться.

Никто не скажет наверняка, что может случиться между двумя людьми, которые только что встретились. Возможен весь спектр человеческих эмоций – радость, ярость, пафос, смех… и, конечно, близость во всех видах, когда берешь и даешь одновременно. Они могут оставить две параллельные линии, которые никогда не пересекутся, или сплестись в настоящий лабиринт из тех, что вьются вдоль дорог в пригороде.

Молодость и взрослая жизнь. Сколько людей на свете, столько и слов, чтоб описать разницу между этими мирами. Никому не дано оставаться ребенком вечно. Вот почему уверенно поймав взглядом конечную точку того, что называется «жизнь», мы усердно вписываемся в повороты и изгибы времени, встречаясь и расставаясь снова и снова.

… Даже если эти действия открывают предначертанные судьбой причины и следствия дальнейшей резни, а также всего, что скрывается за этим словом.



Пять лет назад. Ночь.

Тогда Рики встретил Ясона.

Рики - уроженец сурового мира трущоб, извращенного и искалеченного почти полным отсутствием женщин. Он взрослел, пытаясь прыгнуть выше головы, но не в силах был прогнать прочь душное ощущение застоя, обжигающее душу. Жестокая реальность всем весом наваливалась на его существо, оставляя его слепым во тьме, пьяным в стельку и не способным приоткрыть завесу истины.

- Полукровке из трущоб терять нечего, - бахвалился он. И вот тогда это случилось.



Была обычная ночь, как сотни других; Мидас окутывал жар привычной непристойности. Словно сладострастная императрица, правящая королевством тьмы – блистательная, ослепительная повелительница ночи. Её соблазнительный, кокетливый глас струился из каждого уголка, маня попавшие в сети души и нарушая должный покой полночных часов.

Среди прочих предложенных аттракционов были и эти ворота – витиеватые, изысканные, блистательно освещенные. Они вели прямо из действующего космопорта (построенного специально для туристических целей) и располагались в Сазане (Зона 8), что с юга граничил с Мидасом.

Обнаженные нимфы, декорировавшие окантовку, были заимствованы из мифических мотивов – в частности легенд про Вил. Отголоски традиций Салинас Небула воплотились в сказаниях Мидаса, и соблазнительные Вилы считались дочерьми Эроса и Кармы.

Выполнены они были так красиво и реалистично что казалось, это не просто скульптуры; они были столь возбуждающими, словно специально околдовывали путников, заставляя сбиться с намеченного пути и потянуться руками к ним. Они были одновременно чисты как девы, не знавшие греха, и развратны, как шлюхи, чей сладкий яд ввергает сердца мужчин в преисподнюю.

Словно поддерживая пыл их соблазнительных заклятий, арку подсвечивала яркая, вибрирующая калейдоскопом цветов, радуга. Там полнейшее изобилие цепко хваталось за самые корни желаний, что родятся в глубине человеческого сердца – и затаскивало путника внутрь.

Разумеется, сквозь ворота нельзя было пройти с пистолетом или ножом для самозащиты. Хотя в каждой зоне устанавливались свои правила в

Том 1, глава 6

Ветер, дувший с зеленого пояса под тёмно-синим небом, становился холоднее день ото дня. Сверкающее солнце в бирюзовом небе в это время года выглядело свежим и ослепительным.

Керес. Час пятьдесят пополудни.

Аэромобиль скользил сквозь беспорядочные нагромождения центра, ловко, как змеиный язык. Всюду, где он проносился, люди оборачивались вслед, переводя дух. Тормозные огни мигали без устали, словно дополнительная реклама, привлекающая внимание к любопытному зрелищу, пока машина виляла и петляла по улочкам.

Элегантность высококачественного серебристого корпуса сразу бросалась в глаза. Ни пятнышка, ни царапинки не портило металлическую поверхность. Компактная, функциональная, эстетичная модель. Обтекаемая форма демонстрировала необыкновенную эффективность.

Настоящая жемчужина на зависть всем – обитателям трущоб нечасто доводилось на такую хоть посмотреть – с рёвом пронеслась по центральной улице, расшвыривая мусор по тротуарам и поднимая дорожную пыль в небольшие водовороты.

Вокруг здания направо, на перекрестке – налево. Зеваки изумленно глазели, не в силах оторвать от машины глаз.

Вдоволь натешившись собственным великолепным представлением, аэромобиль наконец снизился.

«Кто, к чёрту, это был?» – гадали все кругом.

«Кто так безумно-лихо рулит тут на такой запредельной тачке?».

Легко скользя сквозь возбужденный шум, машина приземлилась и остановилась. Элегантно, не скрипнув, дверца распахнулась с мягким «вшшшш». Толпа замерла и затаила дыхание, в нетерпении наблюдая, как из машины появляется гибкая мужская фигура. Но стоило им разглядеть его лицо, как поднялся изумленный ропот.

Пред ними явился изящный и стильно одетый Кирие, которого едва можно было узнать.

Блестящий, сшитый на заказ костюм только что не светился на его изящной фигуре. Верхние пуговицы расстегнуты, обнажая грудь ровно настолько, чтоб видна стала золотая цепочка, с которой перемигивался браслет на левом запястье, явно составлявший комплект. Всем, кто в этом разбирался, сразу было понятно, что это не ширпотребная бижутерия.

Помимо собственной воли люди восхищенно и завистливо разевали рты. Столь же (если не более) выразительные взгляды ревности провожали его, льнули к нему, вились вокруг виноградной лозой.

Впрочем, выражение лица Кирие осталось прежним. Припарковав машину в полуметре над тротуаром и зажав в руке брелок, он пошел торопливой походкой, словно не желая, чтоб на него пялились, и свернул налево на углу.

В конце этой улицы находилось старое полуразрушенное строение. В допотопном лифте он поднялся на пятый этаж и по отремонтированным коридорам направился в самое сердце здания. Это было заведение Лауры – запасное убежище Рики и компании.

Неторопливо подойдя к тёмно-зелёной двери, Кирие остановился. По губам его пробежала улыбка. Хотя вряд ли она была вызвана возможностью повидать своих старых друзей после долгой разлуки.

На стене слева была небольшая панель управления. Кирие привычной рукой ввел нужный код. Дверь скользнула в сторону, открываясь, словно приглашая его на сцену.

И почти сразу до него донёсся искренний, саркастический голос Люка:

– Господи, а я-то думал: что за траханный аристократ поднял такой шум?

Вероятно, Люк видел его показательный полёт. Или просто хотел поставить его на место. Ведь новичок всегда последний в стае.

– Я смотрю, ты пёрышки начистил. Просто вдвое лучше стал!

– Ага, ага. Прямо-таки в целое световое шоу превратился.

Наконец-то они незамутненными взорами увидели Кирие во всей его истинной, естественной красе. Однако их почему-то нисколько не тронули произошедшие с ним перемены. Собственно, они, похоже, собирались его опустить. Кирие почувствовал глубокий укол разочарования и всё же ответил:

– Хэй, да это ж я, старый добрый я. А вы как всегда исключительно милы…

«Старый добрый» Кирие, как всегда, не мог скрыть самодурства. Только теперь он был с иголочки одет, и заносчивость его взлетела до небес. А может, он нарочно кидал понты. Но, так или иначе, чувство превосходства, которое он испытывал по отношению к ним, трудно было игнорировать.

– Да, Кирие, ты таки прыгнул выше головы, – пробормотал вполголоса Гай и выдавил улыбку. – Только смотри, не летай слишком близко к солнцу.

Секунда – и Рики тихо выплюнул:

– Всё еще придурок и сопляк.

– Эй, эй, ну ты посмотри на вещи его глазами. Вернулся с триумфом! Дай ты ему закатать штаны и сплясать победный твист.

В мгновение ока трущобы захлестнули слухи.

– Похоже, наконец началось.

– Да, кажется так.

– Ты тоже слышал?

– Ага! Закусочную Херма разнесли вдребезги.

– Кто нанёс первый удар, всегда в выигрыше, а?

Гул изумления и шока.

– Джикс перешел к решительным мерам.

– Его мелкие придурки не знают, что такое страх.

– Вот уж точно. Просто не представляют себе, как круты были «Бизоны», когда были на пике.

И еще громче, чем шумные чествования «Бизонов» – осуждения оппозиции.

– Даже Мэддокс теперь боится.

– Думаешь, Джикс его уделает?

– Если кто и уделает, так только Джикс.

И постепенно нарастающее нетерпение.

– Мэддокс и его ребята небось уже землю копытом роют, ждут драки.

– А вам не кажется, что это трюк? Поговаривают, что они просто ждут, пока Джикс и «Бизоны» сожрут друг друга, чтоб потом добить оставшихся.

– И всю власть себе загрести?

– Ну, это же еще не значит, что им всё удастся.

– Ага. В конце концов, «Бизоны»-то ушли на пике славы.

И пока нездоровый интерес к каждой крупице информации не ослабевал.

– Когда разразится война между ними – лишь вопрос времени.

– Ты так думаешь?

– Жопой чую. А имя «Бизоны» теперь ничего не значит – раз им средь бела дня так наваляли, а они ничего не сделали в ответ.

А ещё – чувство нависшей угрозы.

– Как думаешь, что Рики предпримет?

– Да ничего. Что может этот лузер?!

– Ага. Может, в старые времена он бы и смог. А вернулся совсем опущенцем.

Сторонники активных действий горько матерились промеж собой.

– Эти мелкие болваны, которых Джикс за ним послал – тоже не семи пядей во лбу. А что касается Рики – не буди лихо, пока оно тихо.

– Он – Ваджра трущоб. Если ему хамить в лицо, думаешь, он просто спокойно утрётся?

– Что, такой крутой?

– А сам-то как думаешь? Мы с тобой говорим о Рики из «Бизонов», так что, нахрен, да!

Бесконечное переливание из пустого в порожнее, которым управляло личное мнение каждого из сплетников.

– Да, око за око!

– Они их на куски порвут.

Так что количество сплетен всё росло.





– Что будем делать? – спросил Сид. Выпрямившись во весь немалый рост, он стоял напротив развалин их старого убежища, и лицо его было суровым.

– Что будем делать? – эхом откликнулся Норрис и огорченно вздохнул. – Прямо посреди бела дня с землёй сравняли, и какого хрена я с этим могу сделать?!

Разумеется, Сид не о том спрашивал, а Норрис и правда не знал, как решать возникший вопрос.

– Может, уже кто-то наконец почешет свой поджаренный зад?! – высказал общую мысль Люк. Он затянулся сигаретой и пнул какой-то обломок.

Рики искоса глянул на него, вертикальная складка залегла между бровей. Он не мог знать наверняка, но правда казалась вполне очевидной. Не лучшая идея была выбить дерьмо из этих мальцов Джикса. Но ведь ясно уже, что я давно засветился.

Конечно, не он был во всём виноват, но он толкнул с горы камень, зажег искру, от которой разгорелось пламя.

– В любом случае, можем разнести бар Лауры, – предложил Гай, и возражать никто не стал.





И сразу – ощущение осадного положения и непрошенный голод. В тот краткий период безумства и ярости, когда они были царями горы в трущобах, все «Бизоны» понимали бессмысленную глупость того, чтоб огрызаться по любому поводу. Но теперь-то дело было совсем другое.

Тогда они могли бравировать своими горячечными эмоциями и в то же время просчитать, где дать этим эмоциям выход, доводя напряжение до точки кипения.

Тогда хватало одного лишь вида Рики. Его слова отравляли их души. Он пылал, и они – вместе с ним, взамен получая ощущение полноты жизни. И этого было более чем достаточно.

А теперь Рики молчал. Харизма его поблекла. Этот обломавший клыки Ваджра не мог вести их вперёд. Они долго шли к осознанию сего факта, но видеть наглядное доказательство вот так, здесь и сейчас, не укладывалось в рамки логики и здравого смысла.

Том 1, глава 5

В тот вечер Рики один засел в баре на окраине и пил. Не то чтобы он тут был завсегдатаем, да и вообще явился с одной-единственной целью – напиться. Здесь никто не знал его имени. Ощущение было такое, словно он сидит на дне тёмного океана, на тёплом кратере подводного вулкана.

Он сидел у стойки, забившись подальше в угол. Бар располагался в подвале, но единственным дополнительным источником света был стакан у него в руке, флюоресцировавший синим. Этот бледный свет проводил черту, отделяя его от хриплых соблазнительных голосов и радостных и разочарованных возгласов, доносившихся от бильярдных столов.

Каждый стакан он пил быстро и залпом, но совершенно не чувствовал опьянения. Воспоминание о встрече в Мистраль Парке стреляло в висках, как пуля: ядовитый взгляд, неподвластный течению толпы, незабываемое лицо, полное ощущения присутствия.

И холодную улыбку, пронзившую его насквозь.

От этого последнего момента, запечатлевшегося в памяти, кровь вскипала в жилах, и по нервам пробегал электрический ток. И в данных обстоятельствах это воссоединение казалось слишком реальным, слишком резким. От одной этой мысли сердце бешено заколотилось, а в горле комом встала тошнота.

До сих пор – до сих пор! – он ничего не забыл. Ни великолепного лица этого Адониса, ни жестоких синих глаз за стёклами тёмных очков. Словно символ, отпечатавшийся на сетчатке глаз – даже тень воспоминания о нём заставляла взор Рики помутиться, возвращая его к реальности тех трёх лет, полных ярости и позора.

Чёткий спокойный голос, полный неколебимой уверенности, эхом отдавался у него в ушах.

Ясон Минк. Имя, вертевшееся на языке, было на вкус горьким, как если бы он раскусил пилюлю.

Поток этой горечи затопил его мысли. Отныне и впредь, как бы глубоко он ни забрался в сточные канавы трущоб, эта рана сама собой не заживёт.

В его нахмуренных бровях читалась жажда крови, поблескивала злобой из уголков глаз, являя миру его отчужденную сущность. Всё, что таилось в нём, не выходя на уровень сознания, теперь распустилось во всей красе. Истинная личина чужака, низвергнутая в густое, глубокое, горячечное забвение, ныне снова явила себя миру.

– Эй, а это ещё кто?

– Сам вижу. Тут у нас новое лицо.

Гул голосов беспрепятственно разносился по залу.

– Слушай, ну он и урод.

– Ага. Щас мы ему новое личико вырежем.

– Эй, эй, давай-ка прежде чем что-то делать, спросим Джигга?

Внимание в зале вдруг вышло за рамки праздного любопытства, всецело переключившись на долговязого парня с короткой щёткой рыжих волос, который как раз неторопливо подошел к Рики.

– Чёрт, да это Джанго!

– Ага, точно Джанго.

– Что говорите? Джанго?

– Сам посмотри, Джанго, Смерть во Плоти.

– Чё, правда?

Поговаривали, будто именно он был провокатором последнего конфликта между Бешеными Псами и Джиксами, так что его появление в баре всему придало совершенно новую окраску. Как так вышло, что простого информатора зовут «Смерть во Плоти», никто не знал. Зато вокруг этого буйно колосились намёки и слухи.

– Да он бешеный.

– С одним парнем, который пытался ему рога наставить, такое вышло – лучше и не знать.

– В глаза ему глянешь – кровь холодеет!

– Говорят, те ребята из шайки, что с ним сцепились, прямо с дороги улетели – и разбились вдребезги.

Слухи порождали слухи, приумножаясь пропорционально количеству болтливых ртов, вызывая страх и отвращение (о котором, впрочем, предпочитали помалкивать с безопасного расстояния).

Как никогда равнодушный к поднявшемуся вокруг него шуму, Рики протянул опустевший стакан бармену, который тут же поставил перед ним новый – не возразив ни слова, его даже торопить не пришлось. Рики подозрительно уставился на стакан.

– Это Вам от Вашего друга, – с льстивой улыбкой протянул бармен.

Только теперь Рики поднял глаза и посмотрел на того, кто сел рядом с ним, и слегка прищелкнул языком. А чего он хотел, напиваясь до беспамятства в дерьмовом баре на окраине? Любой, глянув со стороны на количество пустых стаканов, пришел бы к однозначному выводу. Другое дело – в нынешнем состоянии Рики бесило, что кто-то вообще может к нему подкатывать.

Оригинальная короткая стрижка незнакомца подчёркивала профиль, придавая ему нездешний вид. Впрочем, не важно, как он выглядел, Рики с ним знакомиться не собирался. Наоборот. Глядя на парня снизу вверх, он проворчал:

–

Удача не свалится тебе в руки, если будешь сидеть на месте – он это знал по жизни в трущобах; как и то, что возможности сами по себе не появляются из ниоткуда. До него доходили слухи, что Рики ушел из «Бизонов» ради какого-то клёвого дела. Ему тогда было пятнадцать или шестнадцать. А то, что мог сделать Рики, – Кирие был в этом абсолютно уверен! – было по силам и ему.

И, тем не менее, он всё хмурился и хмурился. Парнишка не мог понять связи между Рики и Гаем. Было очевидно, что это не обычные отношения. Все прекрасно знали: они спят вместе – еще со времён Попечительского Центра. И что уже тогда привязанность Рики к Гаю была весьма серьёзной.

Вот потому-то, когда Кирие впервые познакомился с Гаем (спасибо Сиду, замолвил словечко), он очень удивился, обнаружив, что правая рука легендарного лидера «Бизонов» – нормальный общительный парень. У него возникло смутное подозрение, что над ним попросту издеваются. «Какого чёрта? Он самый обычный пацан. И, как по мне, так ни разу не супермен. Значит, надо просто подвинуть аккуратненько этого «номер второго» с пьедестала…»

Чудовищное несоответствие слухов и реальности бесило Кирие, но стоило Рики вернуться в трущобы, как сразу стало понятно, что Гай не зря всегда был с ним рядом. Словами не передать, насколько глубоко было их взаимопонимание. Нравилось это Кирие или нет, а пришлось столкнуться с истинным значением слов «вторая половина» и с такими приступами зависти, что выразить невозможно.

В Зоне-9 дети до двенадцати лет воспитывались все вместе под присмотром администрации Детского Попечительского Центра. Причиной тому была непропорционально высокая детская смертность в жестоких, неприспособленных для жизни условиях трущоб.

Это первая причина. Вторая – невероятно низкий процент рождаемости девочек по сравнению с мальчиками. Может, это была специфика именно планеты Амои, а может, играли роль еще какие-то неизвестные факторы.

Только в Мидасе – точнее, в Кересе – не было евгеники и контроля связей. «Естественный выбор партнёра» был провозглашен одним из базовых прав – словно высеченный в камне во времена провозглашения независимости крик ущемленного человеческого достоинства.

Соответственно, те немногие девочки, что воспитывались в Центре, имели ряд существенных преимуществ по сравнению с парнями. А те из них, кто хотел и мог рожать, имели возможность сделать это в куда более подобающих условиях. В отличие от мальчишек, которые вынуждены были становиться «независимыми» от Центра в тринадцать лет, девочки не обязаны были жить в грязных вшивых колониях.

Естественно, это привело к тому, что примерно девяносто девять процентов населения трущоб (включая младенцев) были мужчинами, ибо только они и рождались на свет.

А значит, и семей в виде кровных уз как таковых не существовало. И отношения строились на однополых связях. Не было ни самого понятия «семья», ни церемонии «бракосочетания».

Зона-9 – Керес – породил это замкнутое перекошенное общество. И то была еще одна причина, по которой граждане Мидаса добровольно становились певчими птичками в золотой клетке Кварталов Утех, в то же время презрительно называя Керес «трущобами».

Однако человек – животное социальное, а потому им движет желание общности, чтоб избежать пожизненного одиночества. Отсюда и определение «вторая половина» – кто-то неотделимый от тебя, важный и значимый – эти понятия были выше любви и заботы, контрактов и обязательств, такие отношения не портили друзья «просто на переспать». Впрочем, всё равно «на всю жизнь» обычно выбирали кого-то доступного и совместимого в сексуальном плане.

Кто же из них мне подойдёт…?

Очень для многих такие размышления устанавливали непомерно высокую планку их собственного идеализма.

Когда Кирие решил по приглашению Сида прибиться к «Бизонам», большим аргументом в пользу такого решения было то, что хоть «Бизоны» и были теперь больше легендой, чем реальной силой, но это имя само по себе вызывало уважение, давая символ определенного статуса. Фактически, им перепадало столько почестей, что возникни у них желание, они могли бы с этого жить.

Вместе с «Бизонами» Кирие частенько попадал в передряги, но именно благодаря этому статусу выворачивать карманы ему так ни разу и не пришлось. В таких случаях Гай всегда выступал решительно. Но стоило Кирие потянуться к нему, как его грубо заворачивали, да еще и наподдавали по рукам.

Гай был единственным, кого Кирие не удавалось завоевать, и это уязвляло его гордость. В попытках хоть как-то

Том 1, глава 4

Мидас. Зона-3. Мистраль Парк – крупный конференц-центр – окружали выставочные павильоны всех сортов и размеров. Начиная с главного аттракциона Лхасы, «Аллеи Казино», и заканчивая «развлекательными учреждениями», откуда посетителям было уже рукой подать до Кварталов Утех (последние в некоторой степени можно было назвать подлинным ликом Мидаса).

Приближался день Аукциона. Мидас захлестнула лихорадка нетерпения, суеты и толкотни, которая очень скоро набрала рекордную силу. Оживленные голоса доносились даже до Овальной Площади, на которой в дневное время обычно царила тишина.

Как и обещал Кирие, слухи об Аукционе вскоре заполонили все бары и забегаловки в Кересе. Хотя, казалось бы, уж здешним-то какое до этого дело? Может, всё потому, что Академия снова выставляла свои продукты – после пятилетнего перерыва.

Рики с приятелями сидел в Закусочной Херма.

– Ну, что скажешь? Давайте сходим! – упрашивал Кирие, забираясь Сиду на колени. – За погляд денег не берут. Приятно же иногда отвлечься немного, просто потусить, а? А если повезёт, еще и на пиво заработаем.

Сид, очевидно, был не против, что Кирие на него залез: когда тот стал теребить мочку его уха, Сид потихоньку начал заводиться. Он поднял взгляд на Рики, словно спрашивая разрешения у бывшего лидера:

– Йоу, Рики, что скажешь?

– Хочешь идти – иди, – проворчал парень, не проявляя ни малейшего интереса ни к Аукциону, ни к тому, чтобы куда бы то ни было идти.

Сид слегка пожал плечами. Кирие сердито нахмурился:

– Да что с тобой такое? Ты, как это говорится, будто уксуса выпил. Что тебе ещё делать в свободное время? – Кирие накинулся на него, разрушая некоторую робость членов банды, привыкших предпочтения Рики ставить выше собственных. – У тебя, наверное, есть причина, почему ты не хочешь идти.

И когда Рики повернулся к нему, добавил:

– Может, там будет кто-то, кого ты не хочешь встретить?

– Мне всё равно, – сказал Рики так, словно весь разговор стал слишком бессмысленным, чтоб обращать на него хоть сколько-то внимания.

– Ну, вот и решили! Хорошо время от времени выбираться в город всем вместе, – сардонически сказал Кирие с самодовольной улыбкой.

– Плевал я на придурка, – отвернувшись и сплюнув, сказал Рики так тихо, чтобы его случайно не услышали. Может, это странная, навязчивая манера Кирие (которому не было еще и семнадцати) всё всегда знать, набила ему оскомину? Или ему не нравилось, что столь самонадеянно с ним задирается парень на три года младше? Хотя нет, всё не то.

На самом же деле, Рики не мог выносить даже не нахальный взгляд этих странных глаз разного цвета, которым буравил его Кирие, а того, что в мальчишке он видел себя, свою точную копию – образец трёхлетней давности.

Кирие не понимал, что он лягушка, упавшая в колодец. Он не сопоставлял эту помоечную землю с тем, сколько сил и страсти он ей отдавал. А поймать ему удавалось лишь иллюзии, поднимавшиеся со дна и выползавшие через горлышко бутылки стаута, когда он делал вдох.

Поначалу Рики этого не осознавал и на Кирие не обращал внимания вообще, разве что на странные разноцветные глаза. Но вскоре он стал замечать в нём тень того подростка, каким он сам был пять лет назад – и этого сходства нельзя было отрицать.

Стоило придти к этому, как воспоминания вырвались из прошлого, окружили его и одним взмахом превратили три пустых года в ничто. Невероятно было видеть отражение своей прошлой сути, которое логически не должно было существовать. «Поверить не могу, что я когда-то был на его месте». Это ощущение было таким сильным, что заставляло Рики бессознательно стискивать зубы, сглатывая горький ком.

Парень вернулся в родные трущобы, потому что здесь он мог перевести дух, не привлекая лишних взглядов. Откашляться, чтоб отпустило саднящее, сведенное судорогой горло. Вытянуть занемевшие руки и ноги. Делать, что ему захочется. Ощутить вкус свободы.

Странное чувство. Когда он объявил, что уходит из «Бизонов», ежедневная скука была беспросветной, без всякой надежды на перемены – и его от этого тошнило. Теперь же всё это невыразимо дорого.

Несмотря на ощущение заброшенности, насмехавшееся над слабостью, которую он хотел побороть, несмотря на унижение от того, что его сочли проигравшим, Рики стал еще упорнее, еще требовательней. Но здесь так ничего и не изменилось. Гордость его была разбита, возмужавшее тело отравлено вином, и должно было пройти еще немало времени, чтобы этот потускневший и угрюмый Ваджра вернулся в полную силу.

По

Внезапно оказалось: «свобода от оков» вовсе не значит, будто ты будешь делать, что хочешь, без всяких ограничений извне. Надо было подчиняться законам и работать в сотрудничестве. А если нет – можно хоть до посинения кричать: «Свобода!» – а идеалы так и останутся пустым видением.

Независимость под властью непредсказуемой толпы была бессмысленна. Чтоб доставшаяся им победа укоренилась, нужны были время и терпение. А они являлись людьми простыми, которым все подобные жизненные уроки удаётся усвоить только из личного опыта. Если бы они их выучили хорошо, вероятно, обстоятельства изменились бы к лучшему.

Но пока так называемые «профессиональные» активисты из Содружества отвечали за то, каким курсом идёт корабль свободы в Кересе, усмиряли начинавшиеся бури и унимали зарождавшиеся лихорадки, люди по-прежнему оставались друг для друга чужаками. Им дали независимость от Мидаса, но продолжать претворять в жизнь их изначальный план было невозможно из-за постоянно возникавших препятствий, так что в результате Керес скатился в состояние глубокого застоя.

Но как бы худо ни было, люди чуть смягчались хотя бы от мысли, что у них наконец-то есть дом.

А Мидас стал казаться недосягаемой высотой, и люди Кереса наконец-то узнали подлинную цену свободы. Да, Мидас не возражал, когда они хотели обосноваться в Кересе. Но теперь Мидас отказывался принять их обратно, потому что их идентификационные карты и записи были уничтожены, их больше не существовало.

Конечно, дверь не была для них наглухо закрыта, хотя всегда оставался риск, что вернувшиеся попытаются свергнуть «систему» снова. Поэтому для тех, кто захотел назад, Мидас предлагал процедуру промывки мозгов – под названием «корректировка памяти», и тому подобное.

Основная идея была в том, чтоб сохранить видимость союзных действий Содружества по отношению к Танагуре. Теперь Мидас не пропускал в себя ни одного ребенка, ни одного ростка. Зону-9 окружили сенсорами и изолировали, так что даже крыса не проскочила бы из Кереса незамеченной.

И эти меры также служили дополнительным предупреждением жителям Мидаса.

Мечты революции не воплотились, плечи революционеров ссутулились, на сердце стало тяжело. Ни обходного пути, ни лазейки, никакой возможности прорваться через эту стену отчуждения. Едва волоча ноги, они бродили по Кересу, сгорбившись под весом сожаления и отчаянья. Прямо у них под носом был Мидас, день и ночь облаченный в яркие неоновые краски. Он манил, словно путана, и совершенно не собирался пускать их обратно на порог.

И вот волны упадничества, накатывая одна за другой, разъели остатки объединяющего духа, словно смертельная болезнь, наконец-то, шаг за шагом, добралась до самого сердца Кереса. Прошли годы, не стало заборов с сенсорами, а болезнь всё продолжалась, разлагая останки трущоб.



Рики уходил, зная о прошлом и твёрдо намереваясь смотреть в будущее. Расставаясь с Гаем, он поклялся: «Только неудачник остановится, чтоб оглянуться».

И вот, спустя три года после того, как он ушел (точнее, пропал из поля зрения Гая), парень неожиданно возвратился. Гай был совершенно к этому не готов и, онемев от изумления, стоял, не зная, как связать два слова.

– Ну, кажется, у тебя всё неплохо.

По лицу Рики скользнула знакомая ухмылка. Он вырос на несколько сантиметров и раздался в плечах так, что его вполне можно было принять за другого человека. Кипевшая в нём раньше сила теперь казалась удивительно сдержанной, а стройные ноги и руки – ловкими и накачанными. Но что поразило Гая больше всего – это его глаза, спокойные настолько, что казались холодными.

– Рики… это и правда ты? – не удержавшись, спросил Гай, хотя сомнений и быть не могло.

Возвращение Рики в трущобы взволновало всех их бывших друзей – кого обрадовав, кого – не очень. Но в той или иной степени каждому хотелось заглянуть за завесу тайны, окружавшую те три года, что он отсутствовал. Стоит ли говорить, что вскоре всеобщее внимание сконцентрировалось на нём, как лазерные лучи.

Говорили, что «Харизма трущоб» вернулся, поджав хвост, как побитая собака. За глаза его поливали грязью.

– Ну и поделом ему!

– Вот уж точно, вернулся без почестей.

– Какой позор! Ему придётся жить в такой грязи…

На него показывали пальцем, над ним насмехались и дерзили. В те далёкие времена, когда имя «Бизоны» громом гремело над их миром, Рики был словно редкий неприкосновенный цветок, и сердце его принадлежало единственному спутнику. Даже пав с небес, распустившись в кромешных болотах трущоб, этот цветок оставался

Том 1
Том 1, глава 1

Темнота. Она простирается, насколько хватает глаз. Не слепая тьма, которая обрушивается непереносимой волной страха, но мутная темень, позволяющая рассмотреть размытые очертания окружающих предметов.

И тихо.

Запрограммированный на «всесезонный комфорт» кондиционер работает едва слышно. И всё же потоки горячего воздуха колеблются, нарушая безграничную власть этого неровного сумрака. Они движутся неспешно, словно густая плотная масса.

Потом послышался тихий шорох простыней с кровати, стоящей посередине комнаты. Тени колыхались туда-сюда, разбиваясь о волны лихорадочного жара, поднимавшегося из глубокого колодца тишины. Тени качались влево и вправо, внезапно замирая неподвижно. Тот, что был на кровати, метался, не зная покоя, одолеваемый бессонницей.

Или, напротив, одержимый дурным сном?

Впрочем, нет. Дело было не в том, что он не мог улечься в кровать – он не мог с неё встать.

Запястья его были крепко скованы над головой, вытянутые руки подрагивали от напряжения. В отчаянном сопротивлении он сжимал кулаки.

Он должен освободиться, любой ценой. Однако для обладателя столь неукротимого духа он вырывался будто бы нехотя.

Вероятно, он сдался или уже устал бороться. Выражение его лица оставалось неясным, хотя с губ то и дело срывался надрывный стон, словно у него не осталось больше сил терпеть.

Его прикованное тело извивалось, силясь сдержать то, что бесконтрольно рвалось изнутри, заставляя отчаянно сжимать зубы в попытке противиться.

В этих звуках слышались отголоски поэзии. И тот, кто слушал, почти мог уловить в их глубине оттенки удовлетворенных вздохов, полных глубокой страсти.

– Сукин-ты-сын! Ты…

Слова застревали у него в горле, дыхание сбивалось, губы дрожали, бешеный пульс бился прямо в гортань. Он знал, что вырывавшиеся у него проклятья, уносившиеся во тьму, как яд – будут лишь разъедать его плоть. И всё же ругани не было конца.

– Чёртов-сукин…!

Катившиеся без всякого стыда слёзы ослабляли его волю, попирая гордость. И он наказывал себя, закусывая нижнюю губу до крови.

Но как бы он ни кричал, единственным, кто слышал эти крики, оставался он сам. Его пронзило осознание того, что даже если он во весь голос станет звать на помощь – никто не услышит. Ведь вопреки роскошной обстановке, комната, где он был прикован, являла собой не что иное, как тюремную камеру.

Сколько прошло с тех пор, как ему вкололи афродизиак? Он совершенно потерял чувство времени. Может, всего минут десять, хотя вероятнее – битый час. Тупая боль, не переставая, билась в череп.

Мышцы в паху были напряжены до изнеможения, его скручивали судороги – до самых кончиков пальцев ног. Дыхание было рваное, из горла непроизвольно вырывались мольбы об освобождении. От болезненной эрекции по грозящим лопнуть венам струилась тупая сладкая боль, охватывающая горящий огнём член и измученные бёдра. Тело просило освобождения! Больше он не мог сдерживаться!

Попытки контролировать себя лишь усиливали агонию. От этого казалось, что член сейчас взорвется. Взгляд заволокла красная пелена. Поднимаясь снизу вверх, судороги грозили сломать ему хребет.

Кольцо, надетое на член у самого основания, не давало кончить. Физически.

– Сукин ты сын! – он сплюнул, хотя губы дрожали. Почти теряя сознание, он повторял снова и снова: – Чёрт, чёрт, чёрт!

Он не знал другого способа спастись от жгучей пытки, в которую превратилось даже само дыхание.

Тогда дверь открылась, отъехав справа налево. Всецело поглощенный болью, пронизывающей его до костей, он не заметил, как Тот вошел в комнату.

Он подошел к Пленнику осторожным шагом, двигаясь с плавной грацией хищника. Пушистый ковёр поглощал шум Его шагов. Он молча щёлкнул выключателем у кровати: комната наполнилась мягким светом. После заточения в темноте неяркий свет чуть не ослепил Пленника. Даже мгновенно сощурившиеся глаза не сразу привыкли к освещению. И когда взгляд сфокусировался на поразительно хладнокровном, красивом, но безжалостном лице Того, у которого, казалось, нет ни тени уязвимости, из глаз Пленника брызнули слёзы. Его воля и терпение, натянутые до предела, мгновенно лопнули пред Его ликом.

– Ну, как у нас дела? Держишься молодцом? – голос был лишь немногим холоднее безразличного выражения Его лица. Любому услышавшему оставалось бы только покориться этому голосу, наполненному уверенностью пополам с жестокостью, которые свойственны лишь тем, кто привык отдавать приказы.

– Хватит уже! – взмолился Пленник, задыхаясь и глотая слёзы, когда тело

Смотреть это видео

Смотреть это видео

1.
[604x378]

2.
[604x376]

3.
[604x377]

4.
[604x377]

5.
[604x378]

6.
[604x430] Необыкновенная вкуснятина!

Ингредиенты:

500 г куриного филе
1 луковица
1 яйцо
3 зубчика чеснока
200 мл сливок
150 г твердого сыра

Приготовление:

1. Куриное филе слегка отбить и мелко порезать, затем добавить мелко шинкованный лук, посолить, поперчить, влить взбитое в пену яйцо и хорошенько перемешать.
2. Форму для запекания смазать жирными сливками. Из приготовленной массы формировать небольшие шарики и выкладывать их в форму. Запекать в разогретой до 180ºС духовке 10-15 минут.
3. Тем временем приготовить заливку: сыр потереть на мелкой терке, выдавить в него чеснок и смешать со сливками. Вынуть форму с запекаемыми шариками из духовки, полить заливкой каждый шарик и вновь поставить в духовку еще на 15-20 минут.

Ингредиенты: - картофель - любой мясной фарш - лук - яйцо - рис - перец - соль Приготовление: 1.В мясной фарш добавляем лук, чеснок, яйцо, соль, перец, отварной рис и все перемешиваем. 2.Формируем в виде шариков, выкладываем на противень, свободные места заполняем картошкой. 3.Солим картофель по вкусу, сверху посыпаем тёртым сыром и ставим в духовку (190 градусов) на 30-40 минут. [604x453]

Ингредиенты:

Картофель – 3 средней величины,
морковь – 2 средней величины,
куриный окорочек – 1 шт.,
шампиньоны консервированные 100 г.,
яйцо – 4 шт.,
сыр – 100 г.,
чеснок – 2 зубчика,
майонез – 100 г.,
маслины без косточки, зелень, масло растительное, перец черный, соль.

Приготовление:

Картофель и морковь свежую отвариваем в кожуре, воду сливаем, овощи охлаждаем, затем очищаем от кожуры и пропускаем через мелкую терку.

Куриный окорочек моем, закладываем в горячую подсоленную воду и варим при слабом кипении. С закипевшего бульона снимаем пену. Варим 30 – 40 минут. После варки курицу охлаждаем, отделяем мякоть от кости и нарезаем соломкой.

Сыр и вареные вкрутую яйца пропускаем через мелкую терку. Чеснок очищаем от пленочки и измельчаем. Шампиньоны консервированные сцеживаем от рассола и нарезаем соломкой.

У свежей зелени удаляем стебли, промываем холодной водой, обсушиваем и измельчаем. Маслины сцеживаем от рассола. Целые маслины смазываем растительным маслом для блеска.

Все ингредиенты выкладываем в салатник слоями: картофель, мякоть курицы, майонез, морковь, шампиньоны, чеснок, майонез, яйцо, сыр и каждые два слоя посыпаем солью и перцем молотым.

Украшаем салат подготовленной зеленью и маслинами.

Приятного аппетита

Пицца в батоне
 

Пицца в батоне



Аппетитно, вкусно, как в горячем, так и в холодном виде. Удобно брать в дорогу, на пикничок. Готовятся быстро и легко.