Перед вчерашней игрой мы с сестрой и братом пытались предугадать исход игры.
Сестра: Хз... Ну ваще хз...
Брат: Локо!
Я: Щас...

И пошла, втихоря, чтобы не засмеяли, разложила карты, которыми мы уже неделю играли в преферанс. Вышло: Севилья с отрывом. Очень много черных, мелкие красные... У Локо - все маленькое и красное...

ПРихожу в комнату. Сесетра ошарашивает: Севилья забила!
Я: О.о Я тут это... Карты посмотрела. Севилья получилось. Прикиньте?
Сестра: Бред.
Брат: Прикольно!
Я: Пойду ещё раз разложу.

У Севильи - Пиковая дама. Первая. Это гол номер раз, подумала я.
У Локо в первом тайме ваще ничего. У Севильи - Дама Треф. И мелочь черная. Судя по всему, 2ой гол.
По моему раскладу Локомотив должен был-таки забить во втором тайме хотя бы два гола. Пиковый туз и Пиковый король. Очень сильно. Впрочем, у Локо было две аховые возможности: Пенальти(1 тайм) и то, что забило в штангу. У Севильи - тот же набор червовой масти и мелочь - очень и очень слабенько, но не исключает возможности че-нить забить...

Ну да черт с картами!


Сухой остаток: Вратарь у нас красавец. Камболов - президент комков. Комки его за эту игру накажут. Только тренер у нас умничка. Весь в чёрном пришел.

Я уезжаю. Не скучай. Не грусти.
Да и, собственно, какая разница,
Сколько часов между нами: два или три?
На сколько ещё любовь наша растянется?

Я обещаю: буду писать каждый день.
По понидельникам, вторникам, средам...
Давай сделаем вид, что нам лень
Продолжать счёт тупым километрам.

Я вернусь. Очень скоро. Ты даже
Не заметишь, как пролетит две недели.
Ты, главное, престань есть сосиски,
Начни питаться нормально, - и я очень скоро вернусь.

В конце всё испортила - но эт от переизбытка чувств =)

- Вай-вай... Ну что вы за глупые люди!
- Ганя! Где мой чемодан?!
- Вай-вай! Грубый какой людь!
- Геш, не злись. Он в шкафу. На месте.
- Ааа...
- Не людь, а... НЕлюдь!
- Гань! А рубашки где?
- Ох, ты горе моё!
- Ганя, я не могу найти рубашки! Это безобразие какое-то!
- Вай-вай... Орёт-то как...
- Геннадий Александрович, не паникуйте... Сейчас приду, покажу, где рубашки.
- Иди сюда немедленно! Я не могу так собираться!
- Ремнём бы его отходить... Не будет на жену орать...
И так целый день... Сборы-сборы-сборы... Тётя Ганя возится на кухне, Дядя Геша орёт на неё... Дед Титомир, гладя загорелой рукой почти лысого кота, комментирует всё это... А я? А я сижу в своей комнате и разбираю завалы рисунков, эскизов, стихов, грязного белья, подапрков, платьев, ковертиков непонятного происхождеения, открыток и банального мусора.

1
Я ем сладкую вату с пауками и тальком,
Ты чихаешь пылью в углу.
Хорошо, что не знает девочка Алька,
О том, что тебя я люблю.

Ты смеёшься губами бледно-перчёнными,
Я определения сижу подбираю...
Хорошо, что не знают мои наречённые,
Что я замуж за тебя убегаю.

2
Я алые ногти вонзаю в темнеющий персик,
Ты слизываешь сок с загорелых конечностей.
Хорошо, что не знает подруга Олесик,
КАк мы тут пересчитываем бесконечности.

Ты колешься щетиной, клыками и пальцами,
Я терплю и хватаю пролетающий иней.
Хорошо, что не знает бабушка с пяльцами,
Какое черчение мы строим из телесных линий.

3
Я курю, задыхаясь,
Ты мух собираешь.
Как хорошо, что ты не знаешь,
Как я, дурочка, тут без тебя маюсь.

- Дорогая... Сделай что-нибудь ужасное!
- Хочешь, я откушу тебе руку?
- Нет... Я настолько люблю все красное,
Что губы твои в своей крови не забуду...

- Ненаглядная! Сделай то, что простить не смогу!
- Хочешь, я в шагну в раскрытые окна?
- Нет. Я и мёртвой тебя полюблю.
Ты одна можешь сделать мне больно.

- Любимая... Сделай так, чтоб тебя я забыл!
- Хочешь, я просто уйду?
- Нет. Останься...
Делай глупости, шалости, странности, больности, ревности, колкости, страшности, вольности...
Только тебя всё равно ЗАБЫТЬ - как это страшно и глупо звучит! - не смогу.

Ну-с...

Транспорт - это железные коробки. Машины, самолёты, лифты - это все железные коробки.
Они позволяют передвигаться, они дают ощущение комфорта и уверенности, но... Это железные коробки. Меня иногда пробирает от мысли, что если что-нибудь снаружи изменится, я не смогу отреагировать... ЧТо я не смогу освободиться от железной коробки. Что я так и застряну в ней навсегда.


Но эти страхи, пахнущие клаустрофобией и неуверенностью в себе, не важны.

Я тут подумала, что ведь не только железные коробки дают двойственное чувство защиты и опасности остаться в этой защите навсегда.
М+Ж. Разве не так? Доверять друг другу. Защищать и быть защищенным. Быть защищенным. За мужским плечом. Как за стеной. Как в железной коробке?

ХЭЙ! Мне уже 18!!! Я большая! Я СОВЕРШЕННОЛЕТНЯЯ!!! (Да-да, я ещё в состоянии выговорить это слово)

Итак, планы:
1. Снять-таки студию, отснять пару фотосессий(например, 2 девочки и М+Ж), после этого позвонить Лене и, если она меня не пошлёт куда подальше, подъехать и фотки показать. А дальше - как пойдёт.

2. Попробовать сделать что-нить для какого-нить дешёвенького девичьего журнала... (Флаг мне в руки...)

3. Написать пост о транспорте

4. Научиться водить тачку

5. СНять наконец ОПИУМ!!!!

6. Пойти на танцы...

7. Завести Яндекс-фотки)

- Вы смешной. - сказала она и мы оба почувствовали, как что-то тонкое и золотое, натянутое между нами, лопнуло и рассыпалось миллиардом сверкающих частиц. Мне казалось, что я видел, как эти частицы упали на её темно-синее платье, образуя легкую, почти невидимую сеть.
Мы сидели в кафе на берегу холодного моря и смотрели на заходящее солнце. Оно было красно-розовое и я подумал, что оно похоже на кусочек раскалённого железа, лежашего на фиолетовой воде.
Я посмотрел на неё. Черные уложенные волосы обрамляли её загорелое лицо. Она не отрываясь смотрела на солнце; не знаю, специально она так наклонила голову или нет, но мне чудилось, что последние солнечные лучи пронизывают её синие глаза, наполняя их каким-то особенным светом и придавая им сиреневый оттенок.
То, как долго и нарочито внимательно она смотрела на море, внушило мне мысль, что она не заметит моего взгляда. Я посмотрел ниже, задержался на губах - естественно красных, естественно блестящих - и замер на шее. Впервые я так любовался женской шеей... Обычно я любуюсь другой частью тела. Точнее, другими. Но разве этот изгиб, этот в меру загорелый цвет кожи могут оставить кого-либо равнодушным?
Если бы я был художником, я бы нарисовал её портрет. По частям. Отдельно - кошачьи глаза, обведённые чем-то дымчато-чёрным, отдельно - правильные четкие скулы и раковину ушка, отдельно - игривый изгиб губ, отдельно - шею с бусами из горного хрусталя. Гладкие бусины неправильной формы, прозрачные и чистые, смотрелись на её тёплой шее, как кусочки льда. Я завис на созерцании кубиков льда ещё на 10 минут.
Я очнулся, лишь когда она, ухмыльнувшись, протянула мне счёт.

Мы спустились к воде. Я смотрела на него, как будто он и вправду мне нравился.
Я сняла туфли и подошла к воде. Волны привычно хлестнули по ногам, зацепив край платья. Я задрала юбку и услышала его восхищенный вздох.
Море играло свою радостную ночную песнь. Волны были сильные и покрывались белыми барашками за два-три метра от берега. Но я, хоть и отбегала иногда от воды так, чтобы она вовсе не касалась меня, не боялась её. Небо стало совсем тёмное и кое-где сверкали звёзды. Луны я нигде не находила и это волновало меня сильнее, чем должно было волновать.
Мы шли вдоль берега, иногда едва касаясь белой пены, а иногда заходя в воду по колено, разбрызгивая воду, песок и отражения звезд...
Думаю, нас можно было принять за двух влюбленных.

Я шел за ней и смотрел на её попу. Я уже минут 10 шел за ней по пляжу и делал вид, что вся эта романтика заводит меня. На самом деле меня заводило одно - её попа, прикрытая мокрой синей тканью и тонкие загорелые руки, задирающие эту ткань.
Вдруг она остановилась и повернулась ко мне. Слегка растрепавшаяся прическа, призывно блестящие губы, невероятные глаза, опушенные густой чернью ресниц... Не испортило эффекта даже её банальное:
- Что-то мне стало холодно...
Вечер был так пропитан романтикой, как пропитан в дорогих ресторанах сиропом бисквит; поэтому я не стал предлагать ей свой пиджак, а сразу кинул его на песок.

Я увидела, как он кидает пиджак на песок и слегка испугалась. Вдохнула-выдохнула... Но все равно не удержалась и отступила на шаг назад.

ПЕРВОЕ ПРАВИЛО гласит: "Не смешивайте свои маленькие слабости и работу."

Он шагнул за мной. Я сделала ещё шажочек назад - туда, поближе к волнам. Он снова приблизился. Я опять попятилась. Он шел за мной. Наши шаги, улыбки, взгляды - всё это было похоже на танго на расстоянии. Мы как будто танцевали под шум волн и он, кажется, не замечал, что стоит уже по грудь в воде. Мне показалось на секунду, что если я буду идти дальше, то он так и зайдёт в воду с головой, даже не попытавшись очнуться. Мне очень захотелось проверить свою догадку, но я сдержалась.
Я улыбнулась и пошла к берегу.

Когда мы вышли на берег, я понял, что не могу больше сдерживаться и накинулся на неё. Мир завертелся, закрутился у неё на ладони, скручиваясь в палочку пряной корицы. Да-да... Она пахла корицей, морем и чем-то апельсиновым. Я вынул заколку из её волос, поцеловал её загорелую шею, снял ледяные бусы - они оказались и правда холодными и солёными на вкус...

Сейчас идут последние минуты матча с Испанией. И становится очевидно, что победить в этом матче Россия уже сможет только чудом. Впрочем, Чудо - это фишка России.

Вот что я думаю... Сбываются только самые несмелые, самые далёкие надежды. Те, в которые мало кто реально верит... Так было с Голландией. Ну признайтесь, кто и вправду верил в победу России. Да, всем хотелось. Но верили? Нет. Просто тихо, безнадёжно надеялись...

А после это победы что? Урра!!! Всю ночь пьянки и дикая, ьзахлёстывающая гордость! Но это не главное. Главное - это уверенность в победе России над Испанией.

Уверенность - это слабость. Это значит забыть про зхащиту и наплевать на нападение. Это уверенные улыбки и отсутствие страсти и желания сделать невозможное. Это замена "Совершить чудо" словами "Выйти в финал". Кто-то скажет, что эти понятия равны. Вдумайтесь и вы поймете, насколько губительно стало то, что эти слова оказались после матча с голландами так далеко друг от друга.

Фишка России - чудо и та злость и ярость, которая рождается только в безнадежной ситуации. Та, благодаря которой сбываются самые несмелые, самые тихие надежды.

Теперь у меня счастье: ко мне приезжал папа, один хороший мужик сделал мне босоножки и я вроде стала доделывать ПЛАСТИКУ)))))

Решила вот делать на заказ. А то все просят, сделай-сделай... А материала я где стока возьму?! Вот недавно в магазин ездила за фурнитурой. И только на неё потратила 600 рэ...
Вот, посмотрите, че я налепила:
[699x464]
[699x464]
[700x542]
[648x699]
[699x464]
[699x464]
[700x641]
[699x464]
[700x622]
[699x464]
[699x464]
[699x464]
[699x464]
[699x464]
[699x488]
[517x698]
[335x699]
[699x464]
[360x698]

ТИпа рассказ.



Пустая комната. Только стул. Она и я. Я сосредоточенно-внимательный. Она уставшая. Она снимает туфлю и медленно произносит:
- Могу я задать вам один вопрос?
ЯЯ напрягся, но все же ответил"Да"
Она кивнула. Потом опустила голову. Потёрла руки и сложила их в замок. Я смотрел на неё. Вздохнула, собралась... и меня осенило. Я её перебил:
- Да. У меня есть дети. - сказал я спокойно.
Она взглянула на меня удивлённо. Даже как-то испуганно.
А я, окрыленный мыслью, что предугадал её вопрос, продолжил:
- По законам жанра вы должны сейчас спросить, есть ли у меня дети.
Она смотрела с непониманием и растерянностью, но я ужде говорил дальше:
- В, такая вся несчастная, должны спросить... А потом сказать, что делали все ради детей и прочие слюни... И что я, как хороший отец, должен вас понять...
Она молчала. Если бы она презрительно скривила губы, мне было бы проще. Мне стало стыдно:
- Извините. Давайте продолжим.
Она молчала. Я невыдержал:
- Так что вы хотели спросить?
Только теперь она ухмыльнулась, но так ничего и не сказала.

Её осудили на 2 года условно.
Знаеешь, я в первый раз ТАК жалел, что перебил человека. Меня мучило любопытство. Мне казалось, что она должна была спросить что-то важное - не для неё - для меня. Какой-то вопрос, который я давно не могу сам себе задать. Быть может, этому чему-то суждено было изменить мою жизнь... Я мучился отчего-то этой недоговоркой. Меня жгло любопытство и стыд.

Я разыскал её. Извинился. И спросил, что она тогда хотела спросить. Она глянула на меня и я увидел вертикальные зрачки. Я моргнул - и наваждение исчезло. Она улыбнулась, обнажив белые зубы с чуть длинными клыками. Мне стало страшно. Но я молчал. А она продолжала улыбаться и сверкать совершенно нормальными глазами. Этот миг растянлся для меня в целый час, наверное. Я подумал ещё, что время - как женский чулок... Тянется и тянется... А потом рвётся?! Она прервала мои мысли:
- Мне очень хотелось курить. Я хотела спросить у вас, можно ли там было покурить.

Есть люди, которые говорят мне: "Маш, да ты с ума сошла! Так не бывает!!!"
А другие говорят мне: "Мы верим в тебя."

Благодаря первым, мне ещё хочется что-то кому-то доказывать.
А благодаря вторым - ещё есть на это силы.

Приезжай,пап.

Я это... Я тебе приготовлю пудинг. Нмичего, что из пакетика... Я... Я постараюсь. Ты только приезжай. Пап.

Я жалею о том, что сказала, что мне нормально, что я совсем не скучаю. Мне НЕ НОРМАЛЬНО!
Я не ела целый день. Я потратила более 3000.
Я весь день разговаривала сама с собой о бусах и о войне и с продавцами о фтуболе. Я скучаю. Очень. Я так ждала этого: дождаться, когда все уедут... Я дождалась. Никого нет. Даже того, с кем я могла бы поделимться этим счастьем. И мне погано. Мы с сестрой ещё последний вечер так круто провели... Я так её люблю... Я ужасно скучаю.
Очень. Странное со мной что-то. Я н6е хочу быть вот так... Одна.

Но мне никого не надо. Я думала позвонить Вале, Маше, Лесе, Лене, Гречке, Малахову, сцуке, в конце концов!
Но мне никто не нужекн. Я уже достаточно взрослая, чтобы научиться не скучать по сестрёнке.
Я вскочила в 6 утра, чтобы проводить её. А потом я не могла заснуть, хотя накануне, как все, легла только в полтретьего.

Пасиба, пап, что ты позвонил. И пасиба, что дал мне побыть одной.

Не хочется есть.
Фильм о реальной войне. О том, как люди мирятся - какая ложь! Неужели магнат не раздавит своих конкурентов. Разве ТАК он просто будет действовать? Эх... Адам Сендлер бесподобен, но всё же имеет пределы!
Купила швензы, убила туфли. Ах,да! ещё экзамен по анатомии сдала. Ещё полдня ходила в мини. Чувствую себя голой. Выгляжу, наверное, так же.
Да, мадмуазель, вам так идут черные брюки!
Ничего... Каждый спасается, чем может. Учиться в педе - это не знать о том, что ты девушка. А если уж знать - то во все места.
Неуверенность - это тоже порок.
Совсем забыла. Стоит передо мной мч. Реддс пьет. Щас посмотрел на меня укоризненно: забыла написать. ьЭто любимое Дашкино пиво. Вспоминаю посчлежднюю встречу.

А ещё рядо М учит Ж пить пиво. Сибирская корона лайм. И девочка в розовой юбке в жёлтый горошек и босоножках-тапках. На её худых ногах это выглядит нелепо и мило.

Я пишу. Люди косятся на меня, как будто знают, что я пишу о них.

Мне вторую ночь снится лошадь. Рыжая, кажется. Тёплая. Я езжу на ней по городу. Она живет у меня на балконе.
Наяву звонит мобильник. И я - ещё там, во сне - бросаюсь к балкону, обнимаю лошадь и думаю про себя: а что, если наяву у меня её нет?

Я отвечаю на смс и засыпаю опять.

Я не могу сказать, что любила лошадей. НО теперь я знаю точно: я люблю покрайней мере одну лошадь.

И правда, почему?

Один человек выложил свою работу "В доме престарелых": Женщина в синей шубе и шапке сидит на железной кровати. На заднем плане - тумбочка и коричневые, грязные стены.
Сейчас каждый представил себе эту картину. И у всех она разная. И вряд ли кто-то сумеет представить себе то, что нарисовал Игорь Мониава.

Думаю, одиночество тоже у всех разное. И одинаково только в одном - в одинаковом чувстве беззащитности, ненужности, страха и боли.
Кто-то скажет, что одиночество для него - это счастье. Не надо путать одиночество и возможность побыть одному. Уже истерзанная тема одиночества в толпе, помните?
Одиночество... Почему люди остаются одни?
Почему человек, всю жизнь проживший, улыбающийся ещё минуту назад вдруг чувствует себя опустошенным и использованным?
Там - в комментариях к картине - один написал:"Поди всю жизнь здоровье свое берегла, заботилась, а сейчас зачем оно ей? Померла бы вовремя…
" Автор ответил: "Наверно,слишком собой была занята…

"
А я подумала: А может быть, наоборот? Она отдавала себя. Неважно чему или кому. Просто отдавала. Дарила тепло, улыбки и конфеты.
А может не отдавала, а отдавалась? Не делу или людям, а страстям? Растеряла по ночному городу искренность, любовь, забыла в угаре алкоголя и наркотиков друзей и родных? И осталась одна.
А что, если эта страсть - живопись? Что, если эта женщина отдала себя ей?

Не знаю, что хотел сказать художник. Но я увидела в этой картине страх остаться вот так. Один на один с собой. Ваш страх, Игорь Мониава.

- Я должна тебе сказать.
- Да? - говорит он, не отрываясь от экрана.
- Я не умею летать.
- Ммм...

- Я не смог бы жить где-то ещё... И любить кого-то так, как тебя... Я не смог бы жить... Где-то ещё...


Я вижу часть. Мы все её видим. Мы делаем выводы. О целом. Обсуждаем. Целое. А потом оказывается, что это - только часть. И что целое - оно совсем другое. Не такое, как часть.

Посреди комнаты. Ни-ка-кой трагедии. Без надрыва. Не как обычно. Тихо. Спокойно.
Я стою в дверях. Я не могу ничего сказать - от стыда, от захлёстывающих эмоций, от всё ещё учащённого дыхания, от эйфории, свернувшейся в низу живота...
- Где ты была?
Не кричит. Очень спокойно. Ни-ка-кой трагедии. Только круги под глазами синие, как ночное небо.
- Что с тобой случилось?
Тихо так спрашивает. Всё хорошо. Без истерик. Только за её спиной - разбитый монитор и вывернутый наизнанку системник.
- Что с тобой происходит, дочка?
От её "дочка" внутри что-то тренькает, дёргается... Я чувствую, как холодно голым ногам и как в глазах противно шиплет.
- Мам...
Я не могу говорить. Ещё слово - и я расплачусь. Я вспоминаю, как лет 5 назад звонила маме из больницы - и не могла говорить. Слышу, как она в трубку: "Алло! Алло! Да говорите уже... Алло!" - и я так тихо:"Это я." И, несмотря на все мои усилия, этого тихого "это я" хватает, чтобы из глаз брызнули солёные искры. "Это я, мам."
Нельзя. Ведь Любовь. Ведь Ни-ка-кой трагедии. Ведь я уже взрослая.
Уже года три я говорю "мать и отец" вместо "мама и папа". Уже три гоа я большая и сама знаю, что мне делать. Уже три года меня не волнует это беспомощное "это я".
- Да всё нормально, мам!
Реальность как будто скручивается, сворачивается в трубочку. Время как будто ускоряется... Эффект перемотанной вперёд плёнки. У вас такого не бывает?
- Я же вижу, что не всё нормально...
Молчу. В голове всплывает его нежный шёпот, руки, губы... - всё, совершенно не нужное во время прослушивания отповеди.
Она замечает мой отсутствующий взгляд:
- Мормышонок...
И вдруг она догадывается. Ей так кажется. Она пугается своих догадок. Прикладывает руку ко рту. И говорит сквозь пальцы:
- Наркотики?
Я тоже пугаюсь. Я подбегаю к ней и обнимаю её, прилипая своей мокрой щекой к её бледному лбу.
- Нет, мам. Конечно нет, мамочка!
Ни-ка-кой трагеии. Всё спокойно. Всё отлично. Просто она отстраняется. Внимательно смотрит в мои глаза, как будто и правда думает, что сможет в них что-то прочитать.
- Тогда что это, дочь?
Я боюсь ей сказать. Боюсь.
- Мам...
- Мормышка...
- Ну... мамулик... Ты понимаешь... Я... В общем... Не я, конечно...
- Медвежонок?
- Нет, мам. С сестрой всё хорошо.
- Слава Богу.
- Угу.
- И?
- Мы. Ну... Это... Короче, Мы. Понимаешь?
Она бледнеет. Строгая такая.
- Мы. Мы знакомы два дня. Я его люблю. Вот.
Мама улыбается.
- Ясно всё с тобой, Мормыш... Любовь. Да не плачь ты... Просто я очень боюсь за тебя... Не задерживайся больше настолько, ладно?
- Ладно. Знаешь, мам...
- М?
- Я тебя очень-очень люблю.
Мама смеётся.
- Я знаю. Только не пропадай больше вот так. На неделю.

Через месяц в той же комнате нет ни-ка-кой трагедии. Только любовь.
- Ты меня любишь?
- Да!
- И я тебя!
Смеёмся... Вот два придурка!
- А что, если я залечу?
- Ахаха... Будем ребёнка растить!
Смеётся. Придурок.

- Если ты меня ударишь, я уйду из дома.
Папа. Помнит. Уверена, что помнит, какой я закатила скандал, когда он замахнулся на меня ремнём. Мне было лет 8.
Мама плачет. На полу перед ней - гора тестов. Везде - две полоски.
Надрывается телефон. И домашний, и мобильный.
- Может, ты возьмёшь трубку?
- Нет, пап.
- А че так?
Ухмыляется. Ему жаль меня. Но он строг. Мы в ответе за тех, кого приручили.
- Ты не сможешь вечно от него прятаться!
- Да, пап.
Подхожу к папе. Он обнимает меня. Тепло... Спокойно... Ни-ка-кой трагедии. Только Любовь.
Мама отнимает руки от лица, смотрит на нас.
- Он хоть знает, что ты беременна?
- Нет. Я не хочу говорить ему.
- Но это же ваш общий ребёнок.
- Мамулик... Я не люблю его. НЕ ЛЮБЛЮ, ПОНИМАЕШЬ?!
В голове - что-то смешанное. Звонки, голоса - всё слилось в одну бесконечную полосу... И хочется только одного - спрятаться от всего этого. Убежать...
Неужели, Любовь кончается вот так?! Он, дурак... Любит же. А я? А я - нет. НЕТ. НЕТ. НЕТ.
И я не смогу потом пожаловаться: Он, такой-сякой, бросил меня с ребёнком...
НЕТ. НЕТ. НЕТ.
Мне надо будет сказать: Я, мразь такая, лишила ребёнка отца. Да. Он растёт без папы, потому что я разлюбила его папу. Потому что я решила, что это только мой ребёнок и я не обязана ни с кем им делиться.
Прижимаюсь покрепче к папе. В голову просачивается жуткая мысль: А что, если бы мама лишила бы меня папы?
- Папа... Папочка...
- Мормыш... Ты должна сказать ему...
- Я знаю. Но я не могу. Давай, ты скажешь?
- Ты уже взрослая. Совсем-совсем.
Папа обнимает меня покрепче. И я чувствую, как ему хочется, чтобы я была всё ещё маленькой. Чтобы он мог отключить все эти телефоны, спрятать меня, спасти ото всех взрослых проблем...

З.Ы. Что дальше писать - не знаю. Да и надо ли?
История вымышленная. Меня не называли Мормыш.
Правда только тот звонок из больницы, скандал по поводу того, что мну чуть ремнём не шлёпнули и то, что мы в ответе за тех, кого приручили.