Рассказ не мой, на права не претендую.
Из жизни ветеринара
Тому, кто снами сводит меня с ума
За окном шел по желтым дорожкам дождь. Я сидел и смотрел, как мир оплывает по стеклу и собирается в разноцветные серебрящиеся лужи на крышах.
Было без пятнадцати пять, и я страдал от сшивающихся ресницами век и изредка выжимал из глазных пор равнодушную слезу. Она катилась, расслабленная, и глухо разбивалась о сустав пальца.
Скальпель мерцал в выкормленном свете фиолетовой краской и расплескивал по воздуху холод. Играя, я рассек пространство на длинные завитушки хоботов.
Еще пятнадцать минут, и смогу взять седое пальто и выйти за дверь.
Пациентов не было, совсем недавно ушел большой, уснувший в болезни дог, с горючим глазом. Он медленно умирал, смирившись со смертью и мной.
По улице бежали, тяжелыми сапогами растирая лужи в капли. Я смотрел на женщину, пока она, вздернувшись и покрывшись водяным свечением, не забежала в мой подъезд. Тогда я встал и включил главный свет, впрочем, не выходя из состояния медленного безразличия.
Все правильно, она постучала через минуту и, не дождавшись речи, влетела в приемную. Посмотрел на бледное пустое лицо, потом на жесткие и сильные кисти. Они сжимали пса, обернутого черной пушащейся курткой.
Голосовые связки издавали низкие рыкающие вибрации и простудные хрипы.
- Подрали ее.
- Кладите. Посмотрим.
Массивное тело с выдолбленными мускулами расползлось по отражающей кромке и безвольно дернулось. Я размотал куртку, по кровотечению, вошедшему в мягкую подделку пуха, понимая, что торопиться уже нет смысла. Передо мной изломанной помесью умирал волк. Но не то… Весь бок выпотрошен, развернут обескровленной высохшей тканью. Органы держались только судорогой движимыми ребрами. И все это в рубцах прижженной ткани. Волк слабо кольнул меня приоткрывшимся глазом, а потом укрыл зрачок.
- Единственное, что можем - вколоть снотворное.
Женщина с удивительным равнодушием посмотрела на зверя.
- Зашейте как-нибудь, да и все. Хорошим уроком будет.
- Господи, это бес…
Я не успел договорить, как глазами, распустившимися второй желатиновой каймой, сказала:
- Сшивай.
И этот глупый, утопленный взглядом приказ показался мне самой разумной вещью в жизни.
Прошла неделя, я забыл о волке, сославшись на усталость, холод и мерзкий комок в правом виске.
То же время, только за окном косыми ручьями падает солнце. В глазах слегка свежеет и рябит.
Я, бросив время часам, зачеркнув промежуток стрелки, вышел на улицу в омертвелое солнце. Небо чистое восточным, пронизывающим воздухом притягивало взгляд. Смотрел на него, поднимая воротник плаща, когда темный мужчина с унылыми губами спросил:
- Сколько времени?
Я, все еще держась за ускользающую химерную Азию над головой, бросил небрежно:
- Пять, должно быть.
Он невесело покачал головой.
- Без пятнадцати.
Я видел, как он размахнулся, как-то очень правильно, не забывая о поддержке воздуха и роста, успел четко представить, что буду прямо сейчас лежать на асфальте с разбитым лицом.
Но необъяснимо кулак остановился, словно повиснув на воздушной марле. Знакомая кисть держала запястье мужчины. От взаимного напряжения в ямках узнанных ногтей собралась кровь. Я не мог оторваться от этой струйки, текущей по неровностям кожи, нелепо считая изменения ее русла самым важным в тот миг.
Мужчина сдал первым, рывком оторвал напряженные мышцы и сунул руку, которая как пластилин впитала захват, в карман.
- Тебе подсказать куда идти?
Я посмотрел на лицо хозяйки волка и с удивлением отметил всю контрастную яркость хмурого голоса и неживого лица.
- Сам соображу.
Скупым взглядом она еще раз охватила его удаляющуюся фигуру и, наконец, посмотрела на меня.
- Вам со мной придется поехать, доктор.
На улице успело плавно незаметно стемнеть, небо потеряло краски, покрывшись сизой траурной каймой.
Джип, щерящийся решетчатым грубым оскалом, втянул в себя женский силуэт и добродушно распахнул дверь.
- Смелей.
В пыли приборной доски школьными разреженными буквами стояла надпись Купить хлеба.
Женщина посмотрела на нее неизменным взглядом, слегка дернула уголком рта и завела мотор.
- Куда мы едем?
Хлопковые лучи соседних машин воском лепились к ее коже, но очень быстро срывались и осенними листьями перекатывались ко мне.
- К нам домой. Вас Иван зовут?
- Да. Иван Дмитриевич. А Вас?
Она бросила в мою сторону кислый жеваный взгляд и, нехотя сказала:
- Зовите Еленой, все равно. Вы помните, Иван, - игнорировала увесистый банальный придаток, - ту… собаку, которую зашивали?
Я невольно улыбнулся и посмотрел в окно. Старые домики балансируют на распорках длинных бесхребетных теней. Линия огней, разрываясь на редких фасадах, прерывалась темной
Читать далее...