ты ушёл – и спасибо богу за это счастье,
я не плачу, я всем довольна. не возвращайся.
ну конечно, я износилась и изломалась,
но зато отступила хроническая усталость.
я как будто восстановилась душой и телом,
расцвела, поновела и даже помолодела.
ты ушёл спустя восемь, девять... двенадцать-десять,
предпочтя своих баб всему, чем мы жили вместе.
и ушёл, и не надо прощения и прощаний.
я без сложностей справлюсь с тем, что безумно тянет,
и, хоть боль ещё давит мучительно под ключицей,
это лучшее, что могло со мной приключиться.
у тебя в этих чувствах была лишь одна задача –
улыбаться маниакально, пока я плачу.
нет границ у такого обычно, но есть пределы.
и платить своей кровью мне дьявольски надоело.
ты ушёл – слава богу, сама бы я не решилась,
ведь заполнил мой организм, как смертельный вирус.
я к тебе приросла к такому, как к героину,
но мне жутко приелось несчастной быть героиней.
это всё, и я рада, что кончились все невзгоды.
может быть, от тебя оправляться я буду годы,
но обратно уже не вернусь, я клянусь, мой милый.
я как будто вдруг вышла из комы и изменилась.
из меня тебя долго вытягивали с кусками,
я кричала, сопротивлялась, моля оставить,
а теперь ты ушёл, как похмелье от алкоголя,
и я осознала,
ведь,
боже мой,
я здорова.
наступает июль.
слов так много, а правды мало.
помогают (пусть не всегда, но) кино и брют.
мне не нравится, кем я стала. я проиграла
в той войне, о которой не говорю.
мне в спину дышат мрак и пустота. на кладбище заброшенных могил я вспоминаю всех, о ком мечтал, кого боготворил, кого хранил, кого чертой выбрасывал из глав, кого сквозь боль выдёргивал куском, и от кого бежал во тьму, стремглав, и без кого весь мир бывал пустой, и для кого оставил все слова и молча их сюда захоронил.
кого хотел ласкать и баловать, кому отвёл десятки из могил, кому кричал, а с кем молчал в ночи, кому писал без шанса на ответ, кому
строчил,
строчил,
строчил,
строчил,
кого нашёл в безглазой синеве, кого в той синеве и потерял, и без кого упал и не вставал, к кому любовь всегда была остра, о ком всегда болела голова, — а всё лишь ты.
лишь ты, лишь ты, лишь ты.
лишь ты и никого ещё вокруг.
я схоронил здесь шансы и мечты,
а чувства бросил пеплом на ветру,
но жаль, что всё вернулось мне опять,
как будто никуда и не ушло.
как жаль, что время не воротишь вспять.
как жаль, что это чувство больно жгло.
и я иду, где мрак и пустота мне дышат в спину — там, среди могил, где мирно спит, кто та и только та, куда я отдал ту, кого любил.
но жаль, что это место не в тиши, не в тёмном заболоченном лесу, — а там, где в глубине своей
_души_
чтоб прожить эту жизнь, не лишившись рассудка,
для кого-то святым, для кого-то ублюдком,
для кого-то примером, не факт, что хорошим,
для кого-то - обычным бесцветным прохожим,
стоит помнить, что жизнь начертила границы,
и не стоит ломаться во имя синицы,
и рыдать, что журавль не всегда на ладони.
нужно просто идти, не согнувшись в поклоне,
а, смеясь, что рассвет заглянул в твою яму,
несмотря на кредиты, долги, килограммы,
твоих новых и бывших, мосты и причалы...
если даже рассвет начинает сначала,
значит, стоит и нам, столь дурным и нелепым.
значит, стоит и нам поучиться у неба.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
в 3:50 на кухне питерской коммуналки.
закончился трудный день, купюры, вино и спесь.
теперь ничего не жалко.
почти ничего не жалко.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
в конце февраля, на карте, где нас прочертили красным.
растрачены все слова, все чувства и голос – весь.
но голос был не напрасным.
наверное, не напрасным.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
среди шепотков и глаз, что видят врагов повсюду,
и тихо дрожит земля, и разум велит «не лезь».
но мы ожидаем чуда.
нас вытащить сможет чудо.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
а он лишь хохочет – так,
что льётся мороз по коже.
и в воздухе — только снег,
а снег – это только взвесь
от взрывов, что далеко,
от взрывов, что близко – тоже.
я спрашиваю его.
я спрашиваю его.
я спрашиваю его,
ему не найти ответа.
и кажется – вечен лёд.
и хочется одного:
пусть в мире наступит лето.
надеюсь,
наступит
лето?
одиночества тихий крест.
чай без сахара, пыль в углу.
столько в мире прекрасных мест,
одного только не пойму:
есть ли место, где мы вдвоём?
я на карте найти не смог.
(засыпаем под шёпот волн,
ты щекочешь котиный бок;
там нет похоти и вражды,
в нашем мире стихов и грёз...)
далеко от меня — есть ты,
задаёшь себе мой вопрос.
знаешь, это нечто более важное, чем слова, для тебя в словарях не найдется такого слова - я пишу, но на деле не знаю с чего начать - получается как-то сладко и леденцово - сахар, патока, мед - неправдиво и бестолково. или мне не хватает природного мастерства. нечто более важное, больше нас - лики вечности возле столпов творений, и дорожки слез, и обрывки фраз - я не знал ни видений, ни сновидений, ни предчувствий таких запредельных бед. те осколки звезд на путях планет, будто это сглаз, это ведьмин сглаз, что мощней всех сглазов - таков сюжет, вот пришла беда - неземная раса - где-то в сердце меч на ходу вонзя, любой план пуская на тормоза дерзким ходом шахматного ферзя - и прекрасна, словно сошла с Парнаса.
может это все про твои глаза, и такие огромные в них зрачки, что черны как титановы рудники, они адски сияют на пол-лица - антрацитовы дыры, как маяки они светят и зрят на меня, поганца, и зияют как омуты, и полны - то ли едких слез и смолы, свинца, то ли раскаленных протуберанцев. это все, конечно, недопустимо - здесь таится страшный большой секрет, и чужая власть, и чужая сила, что меня столкнет прямиком за борт полушарий, спутников и ракет, марсианских сказок твоих орбит, здесь забыт, заброшен пустынный порт самых злых морей, литосферных плит, на пороге ясных небесных врат, в Атлантиде спрятанных кораблей. в днк твоих голубых кровей - это недоступно, необъяснимо - за когтями, искрами - темнота, а за темнотой одинокий зверь, для него там светит твоя звезда. этот зверь бессилен.
нечто более важное, весь секрет не в эмоциях, чувствах, касаниях и словах. это больше злости, мудрости и светил. больше неба в облачных лоскутах. и никто так ярко мне не светил. я смотрю на тебя, нахожу покой. это больше, чем время, нет полумер - ты здесь стала самой большой бедой снизошедшей прямо с античных сфер, расступила воды, зажгла огни, запалила мир как большой костер - я хватаю искры его, ловлю здесь момент как мелочный крахобор. это не любовь, ведь мое люблю - есть ничто для лучшей из всех побед. и тогда получается лишь один здесь вопрос и главный на все ответ -
из всех слов, что я еще не сказал, как-то так наверное б объяснил - на краю тех самых небесных врат, находясь в отчаянии и без сил, больше мне не горестно умирать, потому что рядом с тобой я жил, потому что смерть ничтожная здесь мелка, мне совсем не больно. и мне не страшно,
ведь назло всем демонам и богам -
у меня есть нечто, что правда важно.
на какое-то лето из многих таких же лет
оказалось, что боли под рёбрами больше нет.
будто стали прахом
и рассыпались сами последние из оков.
у меня о тебе не осталось ни слёз, ни слов.
ни тоски, ни страха.
в легких дым, в горле ком - значит, всё на своих местах,
только в сердце какая-то гулкая пустота.
по привычке, знаешь,
по утрам проверяю, ладонь приложив в груди:
всё по-прежнему, ты никуда и не уходил.
у пустоты нет ничего – ни формы, ни лица, ни грани.
ты просто знаешь – она здесь, сидит вальяжно на диване
и молча смотрит на тебя, перебирая в пальцах душу,
как будто бусы, а шнурок – петлей на горло. туже. туже.
объятия холодных стен – ни дать ни взять уже привычка.
уставший вечер за окном лениво догорает спичкой,
но мысли снова далеко, где двери могут приоткрыться,
и под Ее босой ногой знакомо скрипнет половица.
и вроде знаешь, что нельзя – вчерашний день, он как трясина,
опять раскинется у ног, вот прямо здесь, в твоей гостиной
и будет звать тебя шагнуть. и ты шагнешь, дурной и пьяный,
чтоб ненадолго утонуть в столь соблазнительном обмане.
однако вынырнешь на миг: в груди - тоска, сквозняк, бессилье.
жестокость памяти ведь в том, что клеит срезанные крылья -
на раны клеит, мол, лети, как было там, в далеком прошлом,
когда, влюбившись в первый раз, еще не знал, что разобьешься.